– Джонсон доложил мне, что свиньи проделали дыру в заборе и улизнули на огороды. И рассказал, как вы их ловили утром. Ты весьма потрудился, – Эдвард Харли улыбнулся. – Прохладно у тебя. Зимой тут ночуешь?
– Благодарю, рад служить. Да, милорд, – Перси поднял глаза к площадке второго этажа. – Наверху тепло, если как следует протопить камин.
– Смотри, Персифаль, не простудись, чтобы не отвечать мне перед матушкой твоей, – графиня рассматривала корешки у полки с книгами. – Муж мой, тут у Перси твои труды и проповеди нашего достопочтенного Джона.
– Я сам их Перси подарил летом, – граф благосклонно кивнул. – Нужно чередовать труд с чтением. Грамотный и знающий мысли других человек будет служить к прославлению его величества, и уразумеет многое. Ты уже прочел мои книги, Перси?
– Прочел, ваша милость, – Перси покраснел. – Две трижды прочел и одну дважды. И проповеди достопочтимого брата вашей милости. Хотите, экзаменуйте меня, господин граф.
– Не нужно, верю, – Эдвард Харли махнул рукой. – Я тебя знаю, Персифаль, ты малый честный. Если сказал, значит так и сделал. К тебе сейчас никто не заглядывал?
– Ко мне? Из дома? Никто, милорд, – Перси удивился.
– Один наш гость будто бы видел в окно, как по парку шла женщина в плаще и свернула в сторону твоего домика, – графиня смотрела на Перси. Она обожала истории разные мистические истории. – Молодежь сразу начала воображать, что это привидение, дух леди Бриллианы Харли, графини, умершей от лихорадки во время осады Брэмптон Брайан Касл при Кромвеле. Я им рассказывал о ней накануне. Ты никого не видел, Перси?
– Привидение? – юноша засмеялся. – Упаси Бог, ваша милость. Никого тут не было и никто не проходил до вас.
– Я тебе, радость моя, говорил же, что молодежь налегает на вино, – граф рассмеялся. – А ты всполошилась, устроила целую экспедицию. Пойдем в дом, мальчику нужно доделать работу и отдохнуть. А разумнее лечь спать, и поработать, во славу Божию, завтра.
– Так и сделай Перси, уже поздно работать, – графиня кивнула Перси на прощание и вышла на улицу. За ней, похлопав Перси по плечу, проследовал граф.
Молодой человек откинул волосы со лба, закрыл дверь на засов и вытащил к камину лоток с рукоятками серпов. Он работал шилом, сапожным ножом, подгонял рукоятки под медные кольца, которыми крепил лезвия, ставил заклепки. Одна из свечей на лавке потухла, вторая прогорела на две трети. «Еще четверть часа, и спать», – подумал Перси и в этот момент кто-то тихо постучал в дверь. Юноша встал со стула, отодвинул засов и распахнул дверь. Прямо перед ним стояла высокая женщина, лет двадцати с небольшим, в простом шерстяном плаще. Она смотрела на Перси с удивлением.
– Миледи? – Персифаль Чарльтон отошел в сторону и жестом пропустил женщину в дом.
– Я не миледи, – незнакомка виновато улыбнулась. – В моей комнате несносно душно. Окна не открываются, все камины в доме топят, тепло поднимается наверх. Я вышла погулять по парку и увидела свет в окне. Ты тут живешь? Можно мне побыть с тобой? Я не могу уснуть. Марта зверски храпит.
– Пожалуй, проходи. Ты служанка леди? – Перси улыбнулся. – В доме собралось много гостей. И все со слугами приехали. Как тебя зовут?
– Меня зовут Фрэнсис, – женщина закрыла за собой дверь. Потом вдруг шагнула прямо к молодому человеку и понюхала его плечо. – Ты хорошо пахнешь.
– Утром ты бы так не сказала, – Перси засмеялся. – Мы с мастером Джонсоном, управляющим графа, гонялись за свиньями, потом перед обедом целый час в горячей воде отмокали. Всю одежду нашу экономка его милости отправила в стирку. Садись, Фрэнсис. Я подгоняю рукоятки серпов.
– А как твое имя? – женщина оглядывала комнату.
– Не знаешь? Тебя на кухне служанки разве не просветили? Я Перси Чарльтон. Слышала обо мне шутки? – юноша уселся на стул, взял рукоятку серпа, медное кольцо, сопоставил их и начал стругать дерево сапожным ножом.
– Какие шутки? – Фрэнсис села на лавку рядом с юношей и протянула руки к огню.
– Про короля Эдварда, – молодой человек покраснел. – Как они потешаются надо мной и говорят «выйду замуж за Перси, буду королевой Англии».
– Так ты король Англии, Перси? – женщина улыбнулась. – Тогда за тебя любая девушка выйдет.
– Трепещи, несчастная. Я потомок короля Эдварда Первого, – громогласно, в шутливой манере объявил Перси и грозно взглянул на нее. – Эдвард Длинноногий. Сэр Томас Парр, королева Кэтрин Парр, первый баронет Чарльтон, в котором текла королевская кровь. Они все глядят на меня из могил и гордятся, что род не пресекся. Кузены леди Сьюзен в насмешку разболтали эти байки по округе, теперь надо мной все хохочут.
– Глупцы они, эти кузены леди Сьюзен. Очень дурно смеяться над людьми и дразнить, – Фрэнсис встала и улыбнулась Перси улыбкой, от которой у него сразу стало теплее на сердце.
– Да, глупцы, – Перси улыбнулся в ответ. – Хочешь свиные ребрышки и репу, хлеб? Есть еще сидр.
– Я не голодна, – женщина прошлась по комнате, поднялась по лестнице на один пролет, заглянула на второй этаж. Она рассматривала вещи, мебель, а когда Перси отвлекался, наблюдала за ним. Потом вернулась к камину и они стали беседовать. У нее был тихий приятный голос. Перси сам не понял, как меньше чем за час рассказал ей о матери и сестре, историю своего детства, мечты о службе на флоте и поделился местными сплетнями. Было в Фрэнсис что-то такое, располагающее к откровенности. Спустя некоторое время она и сама расслабилась, стала больше улыбаться и говорить. Затем наступил момент, когда они умолкли, и женщина пристально смотрела на него странным задумчивым взглядом. Встретив этот ее взгляд, Перси невольно опустил глаза. Когда последняя рукоятка была закончена, он устало вздохнул и стал убирать инструменты в сумку. Тогда Фрэнсис поднялась с лавки, обошла стул Перси, встала у него за спиной и начала стряхивать стружку с его камзола. Вдруг она наклонилась и как будто случайно задела грудью его руку. Молодой человек вздрогнул, на несколько мгновений замер, затем поднялся, повернулся к Фрэнсис, обхватил ее за талию и, притянув к себе, легко поцеловал в губы. Она ответила на поцелуй таким же быстрым поцелуем и произнесла. – Какое неприличе, сударь! Смотри, я выше тебя ростом на два дюйма, Перси Чарльтон. Тебе неудобно меня целовать. Нам нужна табуретка.
– Правда, на два дюйма? Не может быть, это я выше на дюйм? – юноша привстал на мыски. – Вижу, сударыня, вы смеетесь надо мной. Я точно выше. А ты знаешь, что до того, как тебе прийти, граф и графиня тебя искали? Кто-то из гостей видел, как женщина в плаще ходила по парку в темноте. Это ведт ты была? А они решили, что ты привидение, дух умершей графини Харли.
– Господа дурачатся, чем им еще заняться? – Фрэнсис посмотрела на дверь. – Закрой засов, Перси. Я останусь у тебя на ночь. Ты не против?
– Оставайся, – Перси смутился. – Но, Бог свидетель, я не смогу жениться на тебе, Фрэнсис. У меня нет дохода, не на что содержать семью, да и мать мне не разрешит.
– А зачем тебе на мне жениться? Я простая служанка, а ты почти король Англии. Идем лучше в постель, – женщина сняла плащ и осталась в одной шелковой ночной рубашке.
«У нее шелковая рубашка. Она не служанка», – подумал Перси, но все равно снял камзол.
* * *
В коридоре второго этажа было так темно, что идти можно было только наощупь. Чарльз Говард-младший в халате и босой медленно продвигался вперед. Еще днем он посчитал двери на своем пути и даже отметил для себя одну картину, раму которой было легко опознать не глядя, исследовав угол пальцами. Никаких препятствий, как он помнил, в коридоре не было. «Предпоследняя дверь», – Чарльз на мгновение задержал дыхание и прислушался. Храп из комнаты жены дальше по коридору. За ближайшей дверью кто-то не храпит, а едва слышно сопит. Никаких голосов. Сьюзен сказала, что позаботилась о том, чтобы в комнате за ее покоями никого не поселили. Между той комнатой и ее покоями была тонкая стенка.
Лорд Говард дотронулся до рамы. «Тот самый угол», – он шарил рукой по двери, ища замочную скважину. На первом этаже послышались глухие шаги, потом стихли. Ключ попал в замочную скважину и он дважды его повернул. Дверные петли не скрипнули, Чарльз быстро проник в покои возлюбленной и прикрыл за собой дверь. В комнате было жарко и душно, как и везде на втором этаже.
– Чарли, – шепот Сьюзен был едва слышен. – Иди на мой голос.
– Иду, любовь моя, – лорд Говард на ходу снимал халат. К его груди прикоснулись теплые руки девушки. – Вот ты где, любимый.
– Я весь вечер томился, все смотрел на тебя украдкой. Теперь, наконец, с тобой, – Чарльз сжал ее грудь.
– И я с тобой, – Сьюзен робко гладила пальцами его плечи.
– Кровать открыта? Я постелю поверх свой халат, – Чарльз замешкался с халатом, оступился, девушка прыснула смехом и, когда он закончил, села на кровать, обняла его нежной рукой за талию, потянула на себя. Когда лорд Говард лег на матрац, придавив бедро девушки одной своей ногой, он мгновенно почувствовал вожделение и возбуждение, начал жадно шарить руками по ее тонкой сорочке, задрал подол, потом стянул ткань с плеч и груди девушки. Она напряглась, и он стал успокаивать ее медленными ласками, поцелуями, шепотом, прикосновениями к чувствительным местам. Она тяжело задышала, и Чарльз понял, что момент настал.
– Иду, любимая. Сейчас будет малая боль, которая у всякой женщины первый раз случается, – он навалился на нее и с силой вошел. Боль была не малая и, чтобы девушка не закричала, Чарльз зажал ей рот рукой. Она тут же вцепилась ему в ладонь зубами и застонала. Чарльз старался ускориться, чтобы завершить дело быстрее. Не прошло и минуты, как его семя излилось в нее.
* * *
Ее милости, графине Харли не спалось. Это продолжалось уже почти год. Она ложилась после полуночи, мгновенно засыпала, но под утром, около пяти часов или в начале шестого часа, пробуждалась, как будто кто-то легко толкал ее. «Судорога в ноге? Едва ощутимый сквозняк от двери или окна? Шум?» И так каждую ночь. Помогало только вино. Захмелев, графиня могла проспать и до полудня, но пить каждый вечер она опасалась, помня, как пристрастилась к горячительным напиткам ее мать.
Она открыла глаза, зажмурилась, попыталась уснуть снова, пока еще была в полудреме. Не помогло, сон ушел. Графиня села в кровати. «Чем заняться? Зажечь свечи, взять рукоделие? Почитать?» Не позволяя себе злиться на людей и ругаться даже в мыслях, ее милость в эти ранние часы охотно злилась на себя и вспоминала слова, которые не должна знать женщина ее положения.
Прошлепав босыми ногами по полу до стола, миледи нащупала трутницу, открыла коробочку, зажгла свечу. В комнате стало светлее. Женщина надела пеньюар, домашние туфли на низком каблуке, без задника, с шерстяной прокладкой внутри, убрала волосы под чепец и подошла к окну. Абсолютная тишина харефордширской сельской ночи. Не ухают, не свистят и не плачут совы, не воют волки, не фыркают и не стонут олени. Обширный парк вокруг поместья стал необитаем для диких птиц и животных много лет назад.
Несколько минут графиня просто стояла у окна, размышляя. Вдруг она увидела какое-то движение возле дома садовника. Это открылась дверь, потом зажегся свет свечи в окне. Ее милость быстро отошла вглубь комнаты, задула свою свечу и вернулась к окну. В дверном проеме показался Перси Чарльтон. Он был почти полностью раздет, в одних панталонах. Вслед за ним показалась высокая женщина в плаще, цвет которого трудно было определить ночью. Женщина быстро пошла вдоль стены дома к крыльцу для слуг. Персифаль Чарльтон тихо окликнул ее, догнал и что-то сунул ей в руку. Женщина продолжила свой путь и когда оказалась у двери, довольно быстро открыла ее ключом.
Графиня охнула. Вот так Перси Чарльтон, распутник! Кто это к нему ходит из служанок по ночам? Мэри? Джейн? Ее милость дождалась, пока юноша вернулся в дом и закрыл дверь, отошла от окна и села на кровать. Потянулась. Хотела уже звать служанку одеваться, но тут какой-то шум привлек ее внимание. «Шаги? Точно, шаги». Кто-то шел легкой поступью по коридору второго этажа, затем совсем рядом скрипнула дверь, и графиня осознала, что это была дверь соседней комнаты. Комнаты леди Фрэнсис Говард, которую она поселила рядом с собой по причине ее болезни. Которой приносила бульон, поправляла подушки. «Господи Боже! Слава Богу, что не дочь!» Так она сидела на кровати полчаса, обдумывая случившееся. «Надо же! В ее доме! Разврат в ее доме!»
Не зная, как поступить, миледи встала, начала ходить по спальне. «Нужно посмотреть, как там гостья. Нужно увериться, что это была она!» Ее милость тихо вышла в коридор, остановилась перед дверью в комнату леди Говард и осторожно ее открыла. Леди Фрэнсис спала на кровати, подложив руку под щеку, улыбаясь во сне. Рядом в кресле храпела служанка. Свеча графини осветила дамский столик возле изголовья. Что-то сверкнуло на столешнице. Миледи неслышно подошла к столику и пригляделась. Она сразу узнала подарок Перси Чарльтона любовнице. Серебряный грош короля Эдварда на дешевой медной цепочке, который она однажды видела в домике юноши, когда он разбирал вещи и отдавал их в стирку. Графиня зажмурилась, протянула руку, взяла украшение и тихо вернулась к себе. «Ну, я тебе устрою головомойку, Перси!» – графиня села в кресло, внутренне негодуя. Вчера, во время посещения леди Фрэнсис, она стала подозревать, что та не больна, а подавлена душевно. Ее супруг, лорд Чарльз Говард, был в спальне жены во время визита графини, но при этом в беседу не вступал и безучастно смотрел в окно. Они как чужие. Он не обмолвился с молодой женой и парой слов, а ее сиделку и вовсе игнорировал. Графиня вздохнула. «Если муж узнает, чем по ночам занята его жена, будет скандал, ссора в ее доме! Поскорее бы они уехали…»
* * *
«Быть свободной. Делать то, к чему лежит душа. Не притворяться. Не тосковать. Да, главное не тосковать». Восемь месяцев семейной жизни не породили породила тоску, она была и до того, но усилили ее многократно. Фрэнсис знала эту тоску много лет, с девичества, но никогда она не была такой неизбывной, отчаянной. Едва пришли женские недомогания, она стала ощущать ее сразу после пробуждения и не могла подавить в себе, пока не засыпала ночью. Еще было безволие, нежелание даже встать с кровати, одеться, умыться, потерпеть расчесывание и укладку волос. Ее ничто не радовало. Она перестала улыбаться и смеяться. Когда происходило нечто, раньше вызывавшее у нее искренний смех или улыбку, она грустно улыбалась, будто была обязана улыбнуться, а окружающие это знали и ждали. И она выдавливала из себя улыбку. «Смотрите, у меня все хорошо, я рада».
На гербе виконтов Скудаморов были изображены седельные стремена. Целых три. Когда Фрэнсис была маленькой девочкой, она водила пальчиком по рисунку на гербе и, смеясь, спрашивала отца: «Папа, куда мы скачем?» Отец смеялся в ответ, трепал ее рукой по голове и отвечал, что он никуда не скачет, что его фамилия Фицрой, а ее фамилия Скудамор. Значит, это она скачет, сама не знает куда. Отец был незаконным сыном Чарльза Фицроя, второго герцога Графтона. Тот, в свою очередь, был внуком короля Карла Второго Стюарта и его любовницы Барбары Вильерс, сыном незаконнорожденного первого герцога Графтона. «Два незаконных ребенка в трех поколениях, Чарльз, это что-то да значит», – подтрунивала над мужем мать Фрэнсис, когда думала, что их никто не слышит. «На себя посмотри, курица», – отшучивался отец. Он был членом палаты Общин до рождения Фрэнсис, оставался им все ее младенчество, детство, юность, замужество и до сего дня заседал в Парламенте. В Холм Лейси, родовое поместье Скудаморов, папа приезжал редко, но когда приезжал, проводил с единственной дочерью все свободное время, а иногда брал ее в Лондон. Они играли в прятки, он давал ей примерить свой парик, всячески баловал. Этот добрый, немногословный человек жил с клеймом незаконнорожденного, но как будто не помнил этой скандальной истории своего рождения. Настоящий скандал в семью принесла мать. Фрэнсис Скудамор, единственная дочь и наследница третьего виконта Джеймса Скудамора, лишилась отца в возрасте четырех лет. Тот погиб, упав с лошади, и на похоронах, как говорила мать, все многозначительно смотрели на герб Скудаморов с седельными стременами. В восемнадцать лет мать вышла замуж за Генри Сомерсета, герцога Бофорта, который после свадьбы принял фамилию жены – Скудамор, так как прямых наследников титула у третьего виконта, Джеймса Скудамора не было. Семейная жизнь матери и герцога Бофорта была чередой измен и ссор. В 1742 году мать Фрэнсис, на тот момент герцогиня Бофорт, «наставила рога» мужу с Уильямом Тэлботом, вторым бароном Тэлботом. Измена стала достоянием гласности, и герцог Бофорт подал иск о разводе с женой. Мать в ответ подала встречный иск о том, что герцог Бофорт всегда был импотентом, не дал ей детей и не мог исполнять супружески долг. В 1743 году, на суде, герцог Бофорт смог воочию доказать докторам и судьям свою мужскую силу, после чего супругов со скандалом развели, а через год герцог-рогоносец умер. Нужно ли говорить, что значительная часть общества подвергла мать позору и презрению? Тем не менее, она довольно быстро, уже в 1744 году, нашла себе нового мужа, но стал им не ее любовник, барон Тэлбот, а отец, полковник Чарльз Фицрой. И опять фамилия виконтов Скудамор перешла мужчине из другого род. Только теперь ее носил папа, как будто эта фамилия была чьей-то старой шляпой, ее все подобирали и он, в свою очередь, тоже нахлобучил ее себе на голову.
