Прейскурант на одиночество
Лежала, решала-крутила в голове, что ей теперь делать-то. Плакала, наверное. Всего не упомнишь. Паническая атака. Оцепенение, тьма. С ней иногда такое бывало.
Ну как можно в это поверить? Бред. Она что, одна Аня-Антонина. А, может, не бред? Да кому она нужна? Точно к психиатору.
Или от этого мужчины всего можно ожидать, всякие глупости? Разводились-то они со скандалом. Брр. Наговорили кучу гадостей, но, ведь, не до такого маразма. Вертела в руках телефон, но побоялась набрать даже Розу – самую близкую подругу. Сама от себя не ожидала…
Впрочем, решила, что оно и к лучшему. С одной стороны, хватило ума сразу не обратиться в полицию – бог его знает с какими делишками связался ее теперь бывший, но такой мстительный хакер. Себе дороже.
С другой, делать что-то все-таки следовало. А что? Принимать успокаивающее или поверить? Возможно, у нее на глазах затевалось убийство, вероятно, с ее непосредственным участием в качестве жертвы – что же сидеть теперь и ждать, безвольно свесив лапки?
Решила: первый шаг – найти подходящий блок питания к злосчастному ноутбуку. Что и сделала, почти уже разыскав его в отделе технического обеспечения. Здесь можно достать все, что угодно.
Было, правда, одно «но». Техника в их Институте пластической хирургии не хуже, чем на Международной космической станции. А вот каста технических работников, как правило, сильно отличалась от астронавтов, летящих со скоростью пули у планеты на виду.
У земных «самоделкиных» все было скрытно, неспешно, «завтра», но, точно, не сразу, «чуть позже». Такая у них была жизненная позиция. Словом, блок можно было ждать лишь на следующий день.
Нужно сказать, что, если для Анны находиться на работе было просто сущим адом, то для ее пациентов – еще и риском для здоровья. Или даже жизни.
Ассистирующая на лицевых и маммопластических18 операциях Аня в ее нынешнем состоянии с дрожащими руками и закрывающимися глазами – это в лучшем случае потенциально скошенные носы и молочные железы.
А вот в худшем после любой такой операции придется потратить массу усилий, чтобы исправить то, что наделано. Если, вообще, удастся.
Оставалось сказаться больной. Впрочем, ее отсутствующий взгляд и синяки под глазами отлично подтверждали такое стечение обстоятельств.
Правда, ведущий хирург и заведующий, словом, бог и царь в одном лице – терпеть не мог проводить операции без нее. И она этим очень дорожила.
Впрочем, от этого иногда бывали проблемы с отпусками, да и про больничные приходилось забывать. Но сегодня уже ничего не поделаешь. Профессионально «поревнует», поворчит и смирится.
Но куда же податься? Только не к дому, который стал для нее со вчерашнего дня каким-то чумным бараком, источником смертельной опасности.
Звонила к Розе, но та, видимо, была, как обычно, на переговорах и не брала трубку. И могла так по два дня не отвечать. Написать ей смс? А что напишешь: я дура, которая не спала всю ночь в ожидании киллера?
Имелось еще одно место, где ей были всегда рады. Не хуже подруги. Салон красоты «Мылов студия». Здесь всегда ждал ее голову женоподобный Валя.
К голове, как правило, прилагались шампуни, краски, ножницы, уши и язык. Идеальное сочетание после трудного дня и бессонной ночи. Теплая вода притупляла тревогу, Валины пальцы скользили по оголенным нервным окончаниям и производили эффект успокаивающего китайского массажа.
Народу было немного. Двое-трое, максимум четверо. Женщины, мужчины. Может, чуть больше. Сразу не скажешь. Всех не увидишь – места мастеров разбросаны по большому залу.
Но посетители какими-то фрагментами многократно отражались во множестве зеркал так. Как будто большая уютная семья собралась на утреннике по случаю столетия прадедушки.
Знаете, тот случай, когда многие не знакомы, но все, как родные. Хотя эта кажущаяся массовость со временем приводила к обратному эффекту. Ане чаще казалось, что они с Валей только вдвоем, а зеркала попросту врут.
Разговор вначале не клеился, но затем вошел в привычное русло. Погода, выставки, красоты, эзотерика и здоровая кухня всего мира. Анюта все никак не могла выговорить главного. Того, что ее и правда сейчас волновало.
Хотя женщину уже разрывало от информации. А лучшей кандидатуры, чем Валентин, за отсутствием Розы уж точно сегодня не предвиделось.
– А ты веришь в судьбу? – свой «заход на тему» Анюта начала слишком издалека. Валя поморщился и чуть истошно, с нервными интонационными переливами уточнил:
– Если развить эту мысль, что ты имеешь в виду?
Тут Аня и вывалила события прошлой ночи. Естественно, она говорила «не о себе», а о хорошей знакомой, которая и не знает, что со всем этим делать.
Валя стал мазать кисточкой Анютины прядки чуть медленнее и периодически маковкой кисточкиной ручки почесывал кончик своего носа – думал. Впрочем, их мысли про ситуацию были схожи:
– Что у нее, твоей подруги, есть, чтобы предъявить? Пиратская, явно какая-то шпионская суперпрограмма, за которую могут серьезно привлечь? Лет на десять строгого режима среди комаров и падших женщин? И пока никаких реальных доказательств угрозы жизни?
Да ее скорее в клинику неврозов положат, чем спасут! Правда, есть у меня один полковник МЧС19 – заказывает у меня стрижку под классический «полубокс»20 строго по пятницам через каждые семь недель. Вот его можно в это посвятить – выглядит он очень внушительно.
Было очевидно, что советы Валентина отдавали некоторой наивностью, присущей эстетствующим особам. Зато прекрасно способствовали душевной разрядке.
Перейдя в цепкие руки маникюрши Галины из Адлера, Анна потихоньку смогла полностью снять с себя проклятие последних дней.
Галя рассказывала про своего совсем молоденького, но уже сильно усатого сожителя, и обе леди почти хором смеялись над этим чудаковатым мужским миром, который никак не уживется с их собственной женской вселенной.
Тема парадоксальности мужчин неуловимо перетекла на более адекватных существ. Счастливая обладательница даксхунд21-таксы Виконтессы, благородных, черно-коричневых оттенков, Анна с удовольствием подхватила инициативу.
Ее неугомонная охотница была счастливым источником сюжетов для бесконечных новелл и анекдотов.
Маникюрша Галина, бывшая серьезная собачница, не имеющая сейчас возможности содержать пса в съемной московской «однушке», лишь молча уступала активные позиции клиентке и завистливо вздыхала.
За приятными процедурами незаметно завечерело. Поначалу не то чтобы солнце скрылось, да только длиннющие полутени уже легли на неопрятные от автомобильной копоти бока жилых зданий.
Потом легионы зеркал заднего вида тоскливо и странно зажглись отражением багреющего светила и стали вглядываться в глаза каждого московского водителя.
Вскоре и сумерки по капле наливались темнотой. И она опускалась медленно, как театральный занавес. И в контрасте со вспыхнувшими под уличными фонарями участками казалась вовсе чернильной.
Ане стало жутко. Как после дружеской пирушки наступало утро похмельной расплаты, так и теперь Анюта пыталась любым способом отогнать невероятную дрожь, сменившую, казалось бы, навсегда вернувшуюся уверенность в душевных силах.
И в этом состоянии нужно было хоть как-то добраться до дома. Собрать волю в кулак и… как из тепла в ледяную стужу выйти из безопасного салона наружу.
Впрочем, на машине домчала до дома быстро. Огляделась и даже обрадовалась – у входа в подъезд этаким талисманом сидела неизменная Юлия Модестовна. Сколько ей было лет – этого никто не знал. Она явно пережила всех свидетелей своего босоногого детства еще в прошлом веке.
Документы ее видела только работница собеса22, регулярно навещавшая старушку. Однако служивая категорически отказывалась обсуждать бабушкин возраст. Да и, в принципе, судачить о малейших подробностях обстановки в доме подопечной. Уж так бабуля на нее влияла.
Словом, старушка была вредная, язвительная и частично испытывающая трудности с действительностью. А порой поговаривали, что и колдунья. Врали, скорее всего.
Однако в нынешней ситуации бабушка казалась лучшим пугалом для любого киллера. Впрочем, встреча с ней была испытанием не только для профессиональных убийц, поэтому Аня резко ускорила шаг, стараясь быстро прошмыгнуть мимо.
Тем более в доме, несколькими пролетами выше, ее уже с нетерпением ждала такса Виконтесса. Для срочной вечерней прогулки.
– Скажи-ка, детка, а где нынче можно за недорого приобрести хорошую ударную установку для рок-концертов? – Аня всякий раз вздрагивала от скрипуче-противного и неторопливого тембра будущей «барабанщицы».
Не говоря уже о том, что малейшая попытка искать смысл в вопросах пенсионерки неизменно приводила Анюту к затяжному приступу мигрени.
– Добрый вечер, Юлия Модестовна!
Но бабуля не давала форы ни для элементарной вежливости, ни для ответа на предыдущий вопрос и продолжала:
– Видела я, как одна моя ровесница такое вытворяла на самом большом барабане, что позавидуешь… Музыка значительно удлиняет жизненный путь, детка! А вот ты сама хочешь пожить подольше?
Старуха зловеще усмехнулась и уже совсем открыто уставилась на оторопевшую Аню этаким туманным ведьминым взглядом.
В гробовой тишине, казалось, стало слышно, как от движения литосферных плит23 поскрипывает фундамент многоэтажного дома. Тема продления собственной жизни все больше и больше занимала несчастную женщину.
Глава 4. "И спокойной ночи!"
В этот момент Виконтесса продолжала попеременно то скулить, то отчаянно лаять, стоя верхом на коробке с теплыми зимними сапогами. Анин первый шаг внутрь собственного жилища сопровождался громким: «Плюх!» Или какими еще словами обозначают сочный всплеск?
Пол в квартире был покрыт тонким слоем воды и скорее напоминал прибрежную отмель. Легкие вещи плавали, тяжелые утонули. Для антуража не хватало только зайцев.
Впрочем, возможно, их-то и распугала громкоголосая такса, которая на радостях бросилась сквозь волны навстречу вошедшей.
«Кому суждено сгореть, тот не утонет». Из-за нелепости мысли о пожаре во время потопа прежние Анины глупости про убийство моментально испарились. Анюта вряд ли смогла бы узнать себя на видео этих первых минут спасения своего собственного жилища.
Если бы, конечно, кому-то, вообще, пришло в голову таким образом задокументировать нынешние действия. Понятно, что в этот момент любой оператор совершенно точно лишался бы и здоровья, и, возможно, самой жизни из-за крайне импульсивных действий разгоряченной хозяйки.
Аня рычала, как дикое животное, срывалась на ругательства, но самоотверженно вычерпывала воду, как из дырявой шлюпки, идущей во время шторма на дно вместе со всей командой.
Экипаж судна, состоящий из неразлучной пары – хозяйки и таксы, был так успешен в ликвидации последствий разгула стихии, что, казалось, неопровержимо доказывал справедливость версии о происхождении видов не от обезьяны, а от пассажиров Ноева ковчега.
Когда накал борьбы за выживание начал снижаться, Анюта огляделась. В целом потери были значительны. Несколько ковров и ковриков, среди которых был один крайне дорогой – персидский, а также полностью испорченный намокший дубовый паркет, а значит впереди полная переборка полов.
Вся обувь, что была у порога и в углу гардеробной – два десятка пар. Ужас! Аня устало опустилась на небольшую табуретку в прихожей.
Но тут же вскочила, как подорванная, словно что-то или кого-то вспомнила, резко открыла входную дверь и почти взлетела на этаж выше. За ней следом без всякого на то разрешения семенила черно-коричневая тень Виконтессы.
Соседи открыли без промедлений. Скандал грозил выйти за пределы ближайших домов. Однако Аню привел в замешательство вид красивой и от этого вызывающей доверие юной пары – Кости и Евы.
Гневная и справедливая речь, еще недавно столь естественно сложившаяся в голове хозяйки, застопорилась где-то на кончике ее языка.
Вина ребят сверху была относительна – сорвало вентиль, установленный криворуким сантехником. А их безропотная готовность компенсировать любые потери подкупала.
Впрочем, самые скромные подсчеты потерпевшей обещали сумму с шестью нулями. Что поубавило оптимизм молодых. Минималистичный интерьер пусть и недавно отремонтированной квартиры ничего не говорил о скрытом достатке.
На одной из стен Аню привлекла гравюра «под старину», вручную покрытая как будто выцветшими от времени красками. Или, и правда, антикварная? Ну, скорее всего, причудливый постер.
Большая и затейливая буквица – первая буква текста представляла собой красно-черное знамя с изображением распятого Христа на виду у праздной толпы. Справа от нее располагалась латинская заглавная буква «S» в виде свитка, которую держал перед собой стоящий на коленях монах в рясе.
«Sanctae Romanae Ecclesiae»24, – по слогам прочитала Анюта. Как оказалось, она дальновидно посещала факультативы латинского языка еще во времена учебы в медицинском институте.
– Это какая-то католическая индульгенция. Очень старая. От Евиного деда досталась. Только больше мы о ней ничего не знаем, – Костя и Ева явно недостаточно разбирались в собственной семейной истории.
А Анна снова преисполнилась непреодолимым желанием еще раз взглянуть на бумагу, которая приковывала к себе взгляд, как магнит стрелку компаса. Анюта даже мотнула головой, приходя в себя. Впрочем, настроена к молодой семье она была уже совсем по-дружески, даже родственно:
– Вот что, братцы-кролики, с ходу мы сейчас все равно ничего не решим. А вот закажем экспертизу и разберемся. Вы мне, ребята, честно признаюсь, очень симпатичны. И никакие судебные истории нам не нужны. Думаю, это общее мнение.
Но, поверьте, «урон» там значительный. Сегодня уже поздно, и Виконтесса у меня «негуляная». Что мучить себя и животное? А вот на днях вечером после работы приходите и сами все увидите – жить там пока нереально. И спокойной ночи!
Наконец, вовремя вспомнив про теряющую терпение и сознание таксу, а также про ее собачьи естественные потребности, Анюта от соседей направилась прямо на улицу. Решила не заходить домой даже за поводком.
Распахнутая перед Виконтессой дверь обычно означала свободу и все удовольствия этого мира. Однако вместо наслаждения пьянящим воздухом воли на этот раз собака с рычанием бросилась куда-то влево. Злоба ее была столь необычной, а движения такими резкими, что не успевшая выйти из подъезда хозяйка растерялась.
Такса намертво держала зубами край мужской штанины, с неимоверной энергией мотая головой из стороны в сторону. Пока все еще внутри брюк находился высокий и симпатичный мужчина.
Лицо его выражало значительную озадаченность происходящим. При этом Анну поражала стоическая тишина, с которой гражданин выносил все тяготы и лишения знакомства с дикой природой Центрального административного округа столицы.
– Виконтесса! Вика! Фу! Фу-у-у! Убью! – хозяйский голос наконец дошел до собачьего мозга, и челюсти животного медленно приоткрылись. В этот момент Аня и успела отдернуть от жертвы свою гладкошерстную «крокодилицу».
Все бы почти обошлось, но левый верхний клык таксы не до конца вышел из отворота модной мужской брючины. И после резкого рывка этот элегантный элемент тут же отделился от остальной части ткани неровным драным клочком. – Ой! Простите меня, пожалуйста!
Отвалившийся кусок костюмного сукна представил взгляду Анюты неглубокую, но кровоточащую рану на щиколотке потерпевшего.
От вида этой алой полосы Аня окончательно потеряла всякое ощущение «человека разумного» – слишком большое количество отвратительных событий снова толкали ее от реальности. Или к ней?
Аня, работавшая в хирургии, давно не теряла сознания при виде крови25. Да и насмотрелась в далеком детстве на соседку-алкоголичку тетю Марину, что и привило у нее стойкое неприятие спиртного. Иначе бы давно уже спилась, наверное. Честное слово.
А довольная своими приключениями Виконтесса наконец вырвалась из Аниных рук и убежала в кусты совершать то, зачем, собственно, ее и выводили на улицу.
– Давайте я вам помогу! – Аня тут же подхватила руку раненого и забросила ее к себе на плечо: – Я здесь же живу! Обопритесь на меня, чтобы не упасть. Пойдемте, нужно срочно продезинфицировать и перевязать рану.
Мужчина, стараясь не спорить, в ответ неожиданно представился:
– Меня Игорь зовут, – и двинулся вслед за Аней, опасливо отслеживая Виконтессу, непрерывно движущуюся по сложной траектории. И вдруг неожиданно снова открыл рот:
– И попить бы. У вас вода найдется?
Аня внезапно затряслась от смеха в совершенно неконтролируемой истерике. Она хохотала так, что внезапно затихли две стаи упрямых ворон, давно обкаркивающих друг друга за самые удобные места на ближайшем к дому тополе.
Время текло незаметно, а она все еще смеялась и одновременно рыдала от пережитого –ведь и улыбки, и слезы уносят своими искренними потоками все беды мира. Мужчина и собака в полном недоумении смотрели на свою красивую и изменчивую спутницу.
Через несколько минут, очутившись в квартире, Игорь гоготал не меньше хозяйки:
– Все ожидал увидеть, а тут такое…
– Вот наденьте пока эти брюки, а я зашью и постираю ваши. Правда, они будут вам немного коротки, – строго сказала Аня, протягивая Игорю самые подходящие штаны. И с некоторой злобой добавила. – Это бывшего мужа. Надо же, пригодились!
– Извини, можно, пока я почти без брюк, буду называть тебя просто Аней. И на «ты»? – его шутка была несколько пикантной. Но и Анюта не желала уступать в вопросах «с перчинкой»:
– Конечно. Давай на «ты». Но только пока не заживет твоя рана. Кстати, тебя будет нужно обязательно перевязать. Но запомни, я знаю, как сделать человеку очень хорошо или очень больно – у меня медицинское образование…
Пока Аня проделывала все необходимое и поила раненого чаем, брюки уже крутились в стиральной машине на экспресс-режиме. Потом короткий курс штопки и глажки.
Словом, по истечении пары часов забот красной девицы Игорь предстал абсолютным добрым молодцем. Правда, немного хромым.
Все это время Анна делала свое дело дурачась, с показательной заботой. И лишь виновница торжества – такса Виконтесса, знавшая хозяйку слишком давно и как собственные четыре лапы, с большим интересом наблюдала за ее внутренним преображением с каждым этапом развития этого шутливого спасательно-портняжного «романа».
Игорь, временами нажимавший какие-то иконки в своем смартфоне, наконец не выдержал такого смешливого, но совершенно непрактичного настроя собеседницы и с легким пренебрежением к правилам гостеприимства произнес:
– Аня, я понимаю, что твоя квартира дорога тебе, как прекрасная перевязочная… Но время к полуночи. А везде, где у тебя стоят диваны и кровати, так сыро, что дышать невозможно.
Ночи пока не такие теплые, чтобы спать на балконе. И чтобы не торопить события, к себе я тебя пока не приглашаю. Но ведь долг платежом красен. Теперь моя очередь тебя спасать.
Словом, ты переезжаешь – я уже заказал и оплатил номер в хорошем отеле. Бери все, что нужно на три-четыре дня. А пока ты не спеша собираешься, я развешу все твои ковры в ванне и на балконе, чтобы с них наконец-то стекла вода.
На завтра я уже вызвал специалистов, которые займутся твоим паркетом и рассчитают смету на ремонт. Кстати, а ты кому обычно оставляешь таксу, если внезапно уезжаешь в отпуск?
Глава 5. "За и против"
– Ох уж эти сложные рассуждения. Хотя мне всегда казалось, что просто отказать будет не совсем верно. Не по-христиански. Такой случай – это же не противление нашей «Булле об отпущении грехов»26. А, напротив, вера в силу спасения и содействие построению храмов.
И все же так мы далеко зайдем. Если будем изменять тексты индульгенций в потворстве мнению нашей паствы.
Разве не любое сомнение в безукоризненности наших решений приводит к грязному вольнодумству? Тому, что преподносится тайными и явными врагами Римской католической церкви, как этакая священная дискуссия, а?
Впрочем, что скажет уважаемый Томмацо? – и рука понтифика с открытой ладонью вверх внезапно указала на кардинала Кэтано. Но не дав тому даже приоткрыть рот, Глава всех католиков позволил себе закончить свою мысль.
– Ведь вам скоро предстоит поездка именно туда, откуда и пришел к нам всплеск злейшей ереси «самозванца» Лютера. Как они называют это место? «Heiliges Römisches Reich Deutscher Nation»27. Ну-ну.
Словом, в Германию. Есть время лишний раз подготовиться к жестоким теософическим дискуссиям. И я думаю, наш случай, напротив, может дать дополнительные аргументы «за» в борьбе с этими сатанинскими силами тьмы.
Давайте разберемся. Итак, для начала: есть ли у нас право само понятие «одиночество» считать грехом и искупать его как грехопадение? Что скажете, святые отцы?
– Если позволите, я отвечу. С одной стороны, все очень просто, Ваше Святейшество, – Томмацо де Вио Кэтано не зря считался большим ученым. – Мы можем сказать, что все основные провинности перед Господом собраны около девяти столетий назад еще понтификом Григорием Первым Великим28 в его «Expositio in librum Iob sive Moralia»29.
Я позволю их все перечислить. Это Гордыня, Зависть, Гнев, Уныние, Алчность, Чревоугодие и Блуд. Таким образом, никакое Одиночество не может стать само по себе смертным грехом.
Однако для примера есть и другая сторона этого понятия – женское одиночество. А вот оно-то напрямую и, очевидно, связано, пожалуй, с шестью из семи главных. Возможно, кроме Чревоугодия. Хотя…
– Ваше мнение и ваши объяснения достойны самой высокой похвалы, – понтифик закрыл глаза и, казалось, готов был заткнуть и уши. Но вместо этого он слегка причмокнул губами и снова обратился к присутствующим. – Но может ли тогда это скопище человеческих пороков вообще иметь возможность на прощение?
Ведь если одиночество приводит ко всем этим «червоточинам», то не проще ли выжигать его и его носителей каленым железом, как действовали мы во славу священной церкви тогда, когда видели реальную угрозу для нее?
– Вы сейчас говорили совсем серьезно или изволили улыбаться, Ваше Святейшество? – приверженец миролюбивой линии – де Вио казался абсолютно невозмутимым, но на душе у него было неспокойно. – Святая инквизиция всегда имела возможность прощать и поощрять тех, кто искренне раскаивался.
И предавать его, например, не долгой и мучительной, а легкой смерти, каким бы тяжелым не было его предыдущее прегрешение. Ибо сказано: «Всякий, делающий грех, есть раб греха»30, а условием прощения прегрешений является полное или частичное обновление жизни грешника…
Глава католиков задумался о чем-то своем. Остальные кардиналы дружно молчали. И вдруг понтифик заметил:
– А не уравняет ли все это женщину с мужчиной? Ибо, если дано ей прощение на одиночество, по ее же вине происходящее, так и прощается ей тогда строптивость, своенравность, дерзость – все, что богопротивно.
И если Святой Господь сотворил женщину, как помощника для мужчины, то не лишаем ли мы такой бумагой мужчину помощи?
Если она праведная христианка, то нашего прощения она ждет, скорее, на собственные прегрешения, которые и мешают ей совершить шаги к браку и детям. Или, например, мы отделяем ее от проступков и грехов предков, которые вставали на ее пути к естественной роли настоящей и смиренной супруги. Но ведь для нее, возможно, важно и совсем обратное: желание избавления от испытания браком…
– Позволение стать христианской женой – это награда, а не испытание для женщины, Ваше Святейшество, – на этих словах кардинала Кэтано его коллеги одобрительно закивали, словно бывали уже в положении замужних прихожанок. – И обращение этой несчастной к нашему квестору31 – лишнее тому подтверждение.
Женщина замужем приобретает покровительство, руководство и наставление. И защиту от блуда. Наконец, рождение законных детей. Все то, что она никогда не может получить вне святых уз христианского брака. Конечно, если не становится монашкой – Христовой невестой.
Его Святейшество подхватил эту мысль:
– А есть, вообще, какой-нибудь иной путь у женщины, кроме замужества и монашества? Или в любом другом противном случае женщина ищет только одного – дьявольской выгоды?
Слабое тело ее не приспособлено к выживанию в земной жизни за редким исключением, подтверждающим правило. И даже дети вне брака нежелательны или случайны.
Недаром Святая церковь в лице одного из наших ярких предшественников прошлого века – понтифика Каликста Третьего реабилитировала Орлеанскую деву – образец того самого несчастного одиночества.
Ведь Жанна Девственница шла одна по жизни, подчиняясь какой-то идее. Повторюсь опять же: «подчиняясь»! И к чему это привело? Словом, без послушания женщина быстро переходит в свое изначальное состояние готовности к греху и пребывает в хаосе. Или же совсем теряет смысл существования.
И тогда она – пока еще не совсем грешница – стремится обрести хоть какой-то мир и покой. И осуществляет все свои желания за счет сделки с окружающими ее, более сильными мужчинами. Многими. Она все равно ищет этого подчинения в любом случае, даже через вот такую «коммерцию», приобретая все, что ей необходимо.