Территория спецназа

– Что? Что он сказал? – истерично выкрикнула Бортохова.

Абу Джи Зарак, хоть и сам умел говорить порусски, резко повернул голову и ласково улыбнулся:

– Да, они не понимают. Переводчика! – Он, не оборачиваясь, вскинул руку, как человек, привыкший, что его просьбы никогда не останутся без внимания.

Пожилой моджахед, еще помнивший советско-афганскую войну, о чем свидетельствовали глубокие шрамы на лице, приблизился к предводителю и с готовностью склонил голову. Теперь он стал вторым голосом полевого командира талибов. Интонации, эмоции, чувства и надрыв обеспечивал Абу Джи Зарак. Переводчик же произносил слова сухо, будто не решался вмешиваться в то, что происходило.

– Вот они, – рука седобородого старика указала на сотрудников миссии, – мы воевали с ними, жизни миллиона афганцев унесла прошлая война, но мы победили, потому что Аллах был на нашей стороне. Они ушли…

Чагин, стоявший рядом с Бортоховой, уже понимал, куда клонит Абу Джи Зарак. Он, как «работник идеологического фронта», сам владел подобными технологиями, которым его обучали в высшей школе КГБ. Главное – расчеловечить противника, представить его кровожадным зверем, и тогда народ готов поверить в любую нелепость. Как говаривал министр идеологии и пропаганды Третьего рейха: «Чем чудовищнее ложь, тем охотнее в нее верят».

– …а потом появились американцы и англичане, – взгляд идейного вдохновителя талибов стал жестким, словно вместо зрачков в глазах у него появились два острых гвоздика, – и русские вернулись. Они хотели отомстить за свое поражение в прошлой войне. Шурави знали, что мы воюем только с солдатами, но не с врачами, женщинами, и хотели обмануть нас. Гуманитарная миссия!.. Это теперь у них так называется. Мы встретили их с распростертыми объятиями. Думали, бывшие враги в самом деле раскаялись и решили помочь пострадавшим от землетрясения. Это не я хочу войны. Это не я забрал ваших мужей, сыновей и увел их в горы. Это наши враги виноваты, что ваши семьи разделены.

– Что за чушь он несет? – шептала Бортохова, особо ни к кому не обращаясь, но следующая фраза заставила ее вздрогнуть.

Абу Джи Зарак картинно вознес руки к небу, потряс посохом и пистолетом:

– Вот они, стоят перед вами, врачи-вредители. Они приехали, чтобы под видом вакцин, прививок, лечения отравить вас всех. – Из рукава он вытащил лист бумаги и развернул его.

В его руках была принтерная распечатка передовицы британской газеты со статьей той самой журналистки, которая соблазнила биохимика Королевского военного госпиталя в Кабуле. С фотографии весело улыбался британский сержант. В заголовке чернели огромными буквами слова: «Смерть от российских лекарств. Правда или провокация?»

– …Аллах наказал их, направив иглу шприца в британца. А они хотели погубить вас, ваших жен, дочерей, детей, внуков. Они не люди, а потому не имеют права на жизнь. Они все умрут у вас на глазах.

Абу Джи Зарак пристально посмотрел на сотрудников миссии, выцелил взглядом белый халат Бортоховой.

– Я ничего не знала!.. Я никогда бы не сделала этот укол!.. – завизжала женщина и бросилась вперед.

Двое талибов тут же преградили ей дорогу скрещенными автоматами. Абу Джи Зарак неторопливо свернул распечатку, спрятал в просторный рукав темного халата. Талибы расступились, Бортохова упала на колени, опустила голову.

– Я не знала, пощадите… Мы не знали, что вместо лекарств – отрава. Если бы…

Седобородый старик недобро усмехнулся.

– Может, ты и не знала. Может, не знали и они, – и тут же возвысил голос, – но кто-то же из вас знал?! И вы назовете его мне. Иначе умрут все.

Над площадью повисла зловещая тишина. Стало слышно, как ветер треплет, хлопает материей палаток.

– У вас, у русских, всегда есть эти… как их?

– Особисты, – с отвращением подсказал пожилой переводчик, и щека с глубоким шрамом нервно дернулась.

– Да… КГБ, – тихо вымолвил старик и скрюченным пальцем указал на жавшихся друг к другу сотрудников миссии.

Вновь повисла тишина. Все боялись ее нарушить, боялись пошевелиться, опасаясь, что неосторожный жест или невзначай брошенное слово могут быть истолкованы как предательство. Бортохова машинально оглянулась. Взгляд ее остановился на Чагине. Стоявшие рядом с ним инстинктивно расступились, словно от прокаженного.

– Ты что? Чего ты на меня так смотришь? – не выдержал Чагин.

– Это он? – по-змеиному прошипел Абу Джи Зарак.

У Бортоховой перехватило дыхание, она хотела крикнуть «нет», но слова застряли в горле. Хотела отвести взгляд, но словно окаменела. От волнения и сомнений внезапно закружилась голова. Медик миссии, потеряв сознание, опустилась на камни площади.

– Он! – утвердительно произнес Абу Джи Зарак.

Было достаточно одного этого короткого слова. Моджахеды схватили Чагина за руки и потащили к своему полевому командиру, бросили на землю. Стволы автоматов смотрели на него. Чекист приподнялся на руках, тряхнул головой и попытался подняться на ноги, но его заставили снова лечь. Он смотрел снизу вверх на возвышавшегося над ним Абу Джи Зарака. Понимал, просить о чем-нибудь бессмысленно. Полевой командир трижды нажал на спуск. Чагин ткнулся лицом в пыльные камни. Из ствола пистолета стекала тонкая струйка дыма, которую тут же развеял ветер.

– Правосудие свершилось! – зычно объявил предводитель талибов. – Теперь все сотрудники миссии становятся моими заложниками. Но это еще не все, – многозначительно пообещал он.

* * *

Еще несколько раз в гулких переходах пещер прогрохотали очереди, и перестрелка смолкла. Воздух был напоен пороховым дымом и запахом смерти. Оставался единственный очаг сопротивления – бандиты, оказавшиеся в тупике. Как понимал Батяня, их оставалось лишь трое. Они уже не отстреливались, явно экономили патроны.

– Сдавайтесь, – крикнул майор Лавров, сперва по-русски, а потом и по-английски.

Ответом был одиночный выстрел. Терять время на уговоры не имело смысла.

«Фанатики. Им хоть кол на голове теши», – решил Батяня.

– Товарищ майор, разрешите мне, – угадал ход мыслей командира прапорщик-десантник, – кончать с ними пора. Да и что делать потом с пленными…

– Рассуждаешь не очень гуманно, но абсолютно правильно, – согласился майор Лавров, – удовольствия в этом мало… Но в целом… Разрешаю.

Прапорщик действовал сноровисто. Он положил перед собой три рифленые гранаты, похожие на бутылочки, и вопросительно посмотрел на командира. Мол, хватит?

– Давай четыре, – после секундного раздумья определил Лавров.

Рядом с тремя гранатами легли еще две.

– Запас задницу не…

– Можешь не продолжать, иногда еще как… – предупредил майор.

Прапорщик крепко связал гранаты, надежно стянул тонкой проволокой, ввернул запалы. Ручки четырех гранат смотрели в одну сторону, пятой – в противоположную. Прапорщик совсем не по-уставному подмигнул комбату и, прижимаясь к неровному каменному полу, пополз вперед.

Лавров вскинул автомат и дал несколько коротких очередей в черный провал прохода, чтобы заставить талибов уйти подальше. Прапорщик проворней заработал локтями. Он подобрался к каменному выступу, буквально влип в стену, став с ней единым целым.

Батяня опустил автомат и тоже занял укрытие. Связка гранат полетела в темноту. Взрывная волна, отраженная глухой стеной пещеры, вернулась. Страшный грохот наполнил подземелье. Когда пыль и дым немного рассеялись, комбат подбежал к прапорщику. Тот сидел у стены и улыбался. В тупике высилась груда сорвавшихся каменных глыб, они ступеньками уходили к своду.

– Перестарались, хватило бы и трех гранат, – проговорил майор.

Прапорщик жестом показал, что ничего не слышит, временно оглох от взрыва. Теперь, как понимал комбат, с бандитами было покончено. Его удивляла относительная легкость, с которой удалось одержать победу, ведь, по словам старика, у Абу Джи Зарака было больше людей.

– Пошли, – махнул рукой майор.

Лейтенанта Авдеева Лавров нашел там, где и оставил разбираться с раненым Ахмудом. Заместитель Абу Джи Зарака остекленевшими глазами пялился в свод пещеры. Выше простреленной коленной чашечки его ногу туго стягивал жгут. Сомнений не оставалось: он мертв.

– Сдох, скотина, – виновато проговорил Авдеев. – Может, я поздновато жгут наложил, слишком много крови потерял. Ребята пещеру нашли, где держали заложников.

– И, конечно же, их там сейчас нет.

– Нет, – пришлось подтвердить Авдееву, – хотя недавно были.

– А этот, – майор без особого сожаления посмотрел на мертвого Ахмуда, – так больше ничего и не сказал?

– Сказал, что, когда Абу Джи Зарак вернется, нас всех убьет.

– Не думаю, что главарь станет сюда возвращаться. Веди в пещеру.

Осмотр пещеры, где содержали пленников, много не дал. В соломе десантники обнаружили несколько вырванных из записной книжки листков. Баренцев вел что-то вроде дневника. По записям выходило, что сегодня утром пленники еще были живы и находились в пещерном городе.

– Как думаешь, Авдеев, что могло произойти?

Лейтенант пожал плечами.

– Если вырвал страницы и спрятал их в соломе в надежде, что мы их обнаружим, значит, знал, что их куда-то уводят, но написать не успел. Надеюсь, не на расстрел.

– И я надеюсь, ведь тел нигде не обнаружили. Не нравится мне все это, похоже на западню.

– Засады так не устраивают. Мы же застали их врасплох. Нас не ждали.

– Похоже, что Абу Джи Зарак знал о нашем приходе, а потому заблаговременно и покинул пещерный город, прихватив с собой заложников и украденные ценности.

– Подставив часть своих людей? Не предупредив их?

– Я ничему не удивлюсь. Возвращаемся.

– Мне кажется, стоит оставить здесь засаду и ждать его возвращения, – возразил Авдеев.

– Если он нас сумел спровоцировать на вылазку, то мы не имеем права совершить следующую ошибку, – расплывчато сформулировал мысль комбат.

* * *

Старший лейтенант Дуглас спускался по серпантину. Один крутой поворот следовал за другим. Он вслушивался в далекие звуки выстрелов, иногда слышались приглушенные взрывы гранат. Британец понимал, что майор Лавров поступил абсолютно правильно, отослав его перед началом атаки на пещерный город к машинам. Для подобной операции требовались специально обученные люди. Но в душе ему хотелось быть там. Настоящий военный всегда должен рваться в сражение. Он оглянулся. За ним простиралась светлая лента пустынной дороги. Несколько чахлых кустов, нагромождение камней. А где-то там, за перевалом, десантники вели бой, и он ничем не мог им помочь. Да, майор Лавров оказался прав: авиация союзников была бы бессильна против укрывшихся в пещерах талибов. Оставалось только продолжать свой путь. Как помнил Дуглас, от машин его отделяло сейчас два крутых поворота.

Внезапно за спиной у старшего лейтенанта послышался еле различимый хруст песка. Британец замер и медленно повернул голову. Неизвестно откуда в абсолютно безжизненном ночном пейзаже возник десантник с автоматом в руках, приветственно выкинул руку.

– Осторожность не помешает, старший лейтенант Дуглас. Теперь я вас узнал.

Никто из двух мужчин не проронил ни слова о ходе боя. Молча дошли до машин. Дуглас щелкнул портсигаром и протянул десантнику. Тот отрицательно качнул головой.

– Если вы хотите курить, то лучше сделать это в машине.

А курить хотелось нестерпимо. В темном душном чреве вездехода Дуглас щелкнул зажигалкой и нервно затянулся, задержал дыхание. Ему показалось, что дым моментально впитался в легкие, принес облегчение. Когда британец выбрался наружу и отправил загашенный окурок щелчком в камни, то понял: что-то происходит. Один из десантников, взобравшись на склон, напряженно всматривался в прибор ночного видения. Второй был рядом с ним. Дуглас, стараясь не шуметь, взобрался по склону и присоединился к ним.

– Что случилось? – Но на него почти не обращали внимания, лишь жестом дали понять, чтобы повременил с расспросами.

Люди майора Лаврова быстро объяснились между собой жестами, и один из них беззвучно исчез в темноте. Прибор ночного видения перешел в руки к британцу. Довольно быстро и он отыскал то, что насторожило десантников. В четверти мили от них среди камней то возникал, то исчезал силуэт спешащего человека. Оружия при нем не было видно, хотя слегка размытое изображение не давало стопроцентных гарантий.

– Талибы или свои? – почти беззвучно спросил старший лейтенант Дуглас.

– Уж точно не наши, – ответил десантник. – И рост у него небольшой. Местные по ночам предпочитают не ходить в горы.

Ответ на загадку появился скоро. Десантник привел с собой мальчишку. Дуглас сразу узнал его. Случившееся на старом минном поле возле поселка было из событий, которые запоминаются на всю жизнь. Мальчик очень волновался. Он тараторил на пушту. Из всего сказанного британец понял лишь два слова: «майор Лавров».

– Что-то случилось с вашим командиром? – спросил он.

– Нет, как я понял, он пришел из поселка, и там что-то случилось. Но говорить он будет только с майором. Его просто заклинило на этом. Хоть бей, хоть расстреливай.

* * *

Десантники собрались у входа в пещерный город. Теперь уже скальная толща не могла помешать связаться с оставшимися у машин бойцами и старшим лейтенантом Дугласом, которого майор отправил к ним.

– …Товарищ майор, – прозвучало из рации, – тут мальчишка… да… да… тот самый, из поселка. Мы его перехватили. Он направлялся в пещерный город.

– Что сказал?

– Понять сложно, он только по-своему говорить умеет, но вроде бы твердит, как заведенный, что может сказать только вам, больше никому. Мне кажется, в поселке что-то случилось…

– Подъезд к пещерному городу уже свободен. Подберите нас.

Уже сидя в машине, Батяня внимательно выслушал мальчишку и тут же помрачнел.

– Слышал, Авдеев? Абу Джи Зарак захватил наш конвой. Выманил-таки нас из поселка.

Лейтенант Авдеев морщил лоб.

– Знать бы его дальнейшие планы. Надо спешить, пока он не ушел из селения. Ударим по ним.

– Силой его теперь не возьмешь. Столько заложников… Вот теперь он точно устроил на дороге засаду. Думает, мы сразу же на машинах ринемся отбивать своих. Один раз мы уже поддались на его провокацию. Хватит.

Авдеев сжал кулаки, он просто кипел от желания тут же броситься в бой. А вот Лавров тянул с решением, явно оно давалось ему нелегко. Майор присел перед мальчиком, заглянул ему в глаза.

– Значит, тебя дедушка послал предупредить меня?

– Он сказал, чтобы я ничего не боялся.

– Ты и не боялся, – чуть улыбнувшись, произнес комбат, – много с Абу Джи Зараком людей?

– Не знаю, я видел пятерых, но это только на нашей улице. А так их много.

– Есть прямая тропа в поселок? Твой дед говорил о ней.

Мальчишка утвердительно кивнул.

– Я проведу вас. Мы ходили с ним.

* * *

Утреннее солнце осторожно осветило безлюдный горный поселок, словно боялось выдать ужасную картину. Домашние животные без присмотра бродили по улицам, козы и овцы объедали виноградные лозы. Распахнутые ворота, сбитые ударами прикладов ставни.

На площади ветер трепал порезанные ножами на полосы палатки. Неубранными оставались лежать трупы британских солдат. На узкой улочке у закопченной стены чернел развороченный остов армейского джипа. Покосившиеся «КамАЗы» осели на простреленных колесах. Серебрились изрешеченные пулями трейлеры.

Тощая собака со свалявшейся шерстью хищно урчала и лизала окровавленные камни возле убитого Чагина. На грубой мостовой, сложенной из неотесанных камней, повсюду поблескивали осколки стекла и стреляные гильзы. Среди всей этой разрухи бродил, покачиваясь, закрученный смерчем столб пыли.

Но мир устроен так, что смерть никогда не может победить жизнь. Перед опрокинутым набок автобусом с красным крестом и полумесяцем на крыше пушистый котенок беззаботно играл, перебрасывая лапками скрученный трубочкой бинт. Он поддевал его когтями, тут же сбрасывал и пятился, делая вид, что тот живой и вот-вот готов убежать. При этом котенок не забывал опасливо коситься на стаю ворон, опустившихся на площадь.

Птицы-падальщики пока не рисковали приблизиться к трупам. Наученные жизнью, они были осторожны, подозревали подвох. Ведь не могло же просто так, за здорово живешь, привалить им такое «счастье»! И когда голод уже брал верх над осторожностью, по разгромленному лагерю, по площади бесшумно проплыла полутораметровая тень. Стервятник заложил круг, пронесся над самой мостовой, прочертил когтями пыль, грациозно сложил угловатые крылья и, вытянув голую розовую шею, приоткрыл клюв. Мелкие падальщики тут же вспорхнули и перелетели в тень.

Котенок, встретившись взглядом с бусинками глаз хищной птицы, выгнул спину и зашипел. Но стоило ему услышать грозный щелчок клюва, как тут же жалобно пискнул и заполз под машину, спрятался за колесом.

Всех жителей поселка талибы согнали к оврагу, на дне которого обычно закапывали падшую скотину. Заложники из российской миссии МЧС стояли поодаль под прицелами автоматов. Абу Джи Зарак даже не позволил никому одеться. На всех было то, в чем застало их ночное нападение. От Бортоховой соотечественники старались держаться подальше, насколько позволяло кольцо охраны. Бесшабашная, развратная улыбка исчезла с лица Ольги, глаза впали, уголки губ подрагивали в трагической гримасе. Стоило ей попытаться заговорить, как люди тут же отворачивались. Никто из собравшихся не знал, почему и зачем их сюда согнали. Вопросы в лучшем случае оставались без ответа или же грубо обрывались окриками вооруженных моджахедов и клацаньем затворов.

Послышалось урчание автомобильного двигателя, и из-за крайних домов поселка блеснул плоскими лобовыми стеклами старый джип. Абу Джи Зарак ехал стоя, словно на параде, придерживаясь за кронштейн зеркальца заднего вида. Четверо рослых моджахедов стояли на подножках и заднем бампере машины.

– Едет… Едет… – сразу на двух языках: русском и пушту – тихо разнеслось среди местных жителей и пленников.

И тут идейный вдохновитель талибов не изменил себе, появился эффектно – в лучах восходящего солнца. Автомобиль заложил круг у самого края обрыва и, скрипнув тормозами, замер. Абу Джи Зарак важно ступил на каменистую землю, будто осчастливил ее своим приездом, небрежно взмахнул рукой, давая знак прибывшим с ним моджахедам. Рослые бандиты из личной охраны главаря вытащили из джипа троих связанных пленников, бросили их на землю.

– А ты чего ждешь? Выбирайся! – крикнул по-русски пожилой моджахед забившемуся в угол кузова Мише Воронцову и, не дожидаясь, пока мальчишка вылезет сам, схватил его за шиворот.

– Мама! – Мальчик тут же бросился к Мариам.

– Развяжите их, – властно приказал Абу Джи Зарак.

Острые ножи тут же перерезали тугие веревки на руках и ногах директора Казанского музея, Петра Баренцева и Мариам Воронцовой. Пленники были полностью деморализованы. Еще вчера они готовились распрощаться с жизнью, ведь им уже надели темные повязки, зачитали приговор, они слышали лязг передергиваемых затворов. Но все это оказалось то ли безумной забавой бандитов, то ли средством психологического давления. Повязки сняли без всяких объяснений. Связанных пленников забросили в машину и увезли в пустынную местность, где продержали до сегодняшнего утра.

Баренцев с трудом поднялся на ноги, прищурился на малиновый диск солнца. Дипломату казалось, что не он качается, а земля вот-вот поднимется вертикально и ударит его в лицо, а потому избегал глядеть под ноги, чтобы не потерять равновесия. Директор Казанского музея разминал пальцами затекшие запястья, разглаживал успевшие посинеть глубокие отпечатки веревок на коже. Мариам, хоть и была очень слаба, тоже встала и закрыла собой сына от наведенного на него автомата.

Абу Джи Зарак бесстрастно наблюдал за пленниками. Его молчание гнетуще действовало на всех. Он дождался полного молчания. Стало даже слышно, как посвистывает ветер, как шуршит тонкая струйка песка, сбегающая в глубокий овраг.

– Они наши враги. – Библейский посох указал на четырех заложников. – Они были заодно с тем выродком, который уже понес наказание от моей руки сегодняшней ночью. Это они – русские дипломаты-оборотни задумали страшное злодеяние – отравить мирных людей лекарствами. Они сами признались в этом…

Абу Джи Зарак говорил пафосно, а потому убедительно. Его не волновало, что среди четырех заложников лишь Баренцев имеет отношение к посольству Российской Федерации. Да и темные крестьяне вряд ли могли разобраться в подобных тонкостях.

– Наш народ намного древнее их. Мы не варвары. У нас есть законы, которые сочинили не смертные люди, как у русских. Мусульманам дал их Аллах через пророка Мухаммеда – законы шариата. А они гласят: смерть… смерть через побивание камнями. Каждый правоверный обязан бросить в них камень. Так учит Аллах…

Ужас застыл на лицах пленников из МЧС, когда через переводчика они узнали, какую смерть приготовили их несчастным соотечественникам, все преступление которых заключалось в том, что они привезли в Кабул мусульманские святыни из российских музеев. Гул тяжелых вздохов прокатился среди них.

– Звери! – не выдержав, выкрикнула Бортохова.

– Правильно. Они звери, – с улыбкой подтвердил Абу Джи Зарак.

Женщина тут же втянула голову в плечи. А главарь талибов все с той же улыбкой добавил:

– И если вы, как утверждаете, не виновны, – он всего лишь скользнул взглядом по пленникам из МЧС, однако каждому из них показалось, что смотрят только на него, – то тоже должны забросать их камнями. Ведь вы чуть не поплатились жизнями из-за них.

Абу Джи Зарак, не дожидаясь реакции, звонко ударил в камень посохом. Моджахеды тут же стали теснить заложников к оврагу. Баренцева толкнули в спину, и он покатился по каменистой осыпи, ломая чахлую растительность. Директор Казанского музея не стал дожидаться удара, сам ступил на ненадежные камни. Пыля, оступаясь, он сумел сбежать с откоса. Удрать отсюда, спрятаться было невозможно. С трех сторон почти отвесные обрывы и лишь с четвертой – каменная осыпь, наверху которой виднелись жители деревни, пленники, талибы.

– Вы же обещали! – уже по-арабски запричитала Мариам, обращаясь к полевому командиру. – Вы обещали сохранить ему жизнь. – Она обнимала сына.

– Заговорила по-арабски? Вспомнила, что ты мусульманка? – прищурился Абу Джи Зарак. – Кто тебе такое сказал, глупая женщина? Я тебе ничего не обещал.

– Ахмуд так говорил.

– Его сегодня нет с нами, и некому подтвердить. Ты плохая мусульманка. Ты ходишь с непокрытой головой, с открытым лицом. Заговариваешь с чужими мужчинами. Уже за одно это ты должна быть наказана. Я не могу тебя простить, это не в моей власти.

– Я готова умереть. – Мариам опустилась на колени. – Пусть я виновна, но он должен жить.

Абу Джи Зарак задумчиво посмотрел на горизонт, он молчал, как показалось женщине, целую вечность, а затем «великодушно» произнес:

– Согласен, он не виноват в том, что у него преступная мать. Но если он примерный мусульманин, то должен сам участвовать в забрасывании врагов ислама камнями. Ну, что скажешь?

Мариам закрыла глаза, чтобы не видеть взгляда сына. Прежде чем произнести страшные слова, она несколько раз глубоко вздохнула. Ее шепот долетел до Миши, словно издалека:

– Нас все равно убьют, а ты должен жить. Не бойся бросить в меня камень, мне не будет больно… Это правда… Я хочу этого сейчас больше всего на свете.

Мальчик не мог ответить. Плач сотрясал его.

– Ну же! – поторопил Абу Джи Зарак. – В вопросах веры нельзя сомневаться.

Мариам подняла с земли камень и сама вложила его в руку сыну, сжала ему пальцы.

– Я люблю тебя, сделай это ради меня.

Она резко поднялась и стала спускаться по неустойчивым камням, оборачиваясь при каждом шаге. Мать улыбалась сыну, подбадривая его, а слезы бежали из ее глаз.

– Не беспокойся, я позабочусь о нем. Он ни в чем не будет нуждаться, – крикнул напоследок Абу Джи Зарак.

Главарь бандитов обладал неплохим чутьем на настроение среди своих людей и понял, что переборщил. Ведь некоторые из отпетых головорезов сейчас молча смотрели себе под ноги. У каждого мужчины есть мать…

* * *

Восходившее солнце слепило глаза. Поселок Аль-Молааман с высоты выглядел случайным нагромождением глинобитных домов. Майор Лавров лежал на скале, прижав к глазам бинокль. Оптика бликовала от низких солнечных лучей, слезились глаза. Рядом с комбатом были его бойцы, вернувшиеся из пещерного города, и старший лейтенант Дуглас. И никто из них не мог бы сказать: успели они или опоздали?

В полукилометре от высокой пологой скалы, где залегли десантники, виднелись овраг и стоявшие там люди. И хотя до военных не долетало ни слова, и без них было понятно, что происходит внизу. На эту точку десантники вышли около четверти часа назад. Их сил, вооружения и умения хватило бы, чтобы смести с лица земли даже втрое превосходящие их силы талибов. Но комбат не отдавал приказа, хотя и понимал, что промедление в буквальном смысле подобно смерти.