– Да, мы всецело… – вставила было Герань.
– Всецело, не всецело, – несколько раздраженно ответил журналист, – Наш экс-глава – дед, безусловно, мощный, той еще породы и закалки. Надо помочь наполнить его уста проблематикой. Понимаете?
– Не очень, – захлопал бликами зрачков эксперт товарного профиля.
– Скажу конкретнее, – кивнул редактор, – Команде мэра надо на каких-то тезисах строить всю агитацию. Коммуналка – дело гиблое, экология – избитое, здравоохранение – неподъемное. И вот решили мы попробовать что-нибудь в экономике и образовании раскопать, детский аспект прощупать. Нечто безопасное для водружения на знамена. Именно поэтому я и пришел в одну из лучших школ города. Где, как не здесь, искать позитив, надежду на то, что жизнь изменится к лучшему. Прекрасно, что встреча проходит с Вашим участием, Моисей Моисеевич. Родина посылает вам свой партийный поклон!
Но профессора развести таким бисером на откровения было невозможно. Он прищурился, сообразно раскручивая большие пальцы кистей то по часовой, то против часовой стрелки.
– Да, – спохватился эпистолярий, – Тут и управление образования с министерством очень советовали поискать проблематику в школе Герань. И даже губернатор был с этими уважаемыми конторами заодно. Глядишь, где-то получится чирикнуть, какой Дедов молодец, как гимназия больших людей выручила.
– Доходчиво, – отклоняясь к спинке стула, заявил ученый, – Что ж. Ответим на все вопросы, как на духу.
– Так давайте и начнем, благословясь, – тоже отклонился к спинке публицист, – С вопросов профессиональной ориентации детей на развитие науки и технологий будущей России.
– Я считаю, что проблема главная в чем, – явно включил демагога умудренный муж, – Мне очень понравилась одна фраза Аузана – декана экономического факультета МГУ. По-моему, это он сказал, что Россия – поезд, который вышел из пункта «А» 300 лет тому назад, на Петра намекая, и никак не придет в пункт «Б». Вот вся проблема в этой дистанции сейчас. Где мы находимся и куда мы вообще хотим. Вот смотрите, сколько разговоров идет. Подготовка детей к технической модернизации. Ведь уже надоело. Сколько я живу, столько я слышу про модернизацию. А что такое модернизация?
– Это процесс бесконечный, – вставила свои пять копеек Лилия, понимая, что инициатива полностью ушла в руки Дедова.
– Нет, по сути, что это такое? – набросился с жаром на директрису профессор, – Вот спросите сегодня любого моего ученика. Что такое модернизация? Это серьезнейший экономический процесс перехода от одной техники и технологии организации к другой. А сейчас к этому добавили еще одну страшилку – инновация. Еще одну нелепость. Понимаете? В этом вся ошибка. Вот представьте себе – сегодня мы нашли племя каннибалов. И привезли им всем огнестрельные ружья. Они что, перестанут быть каннибалами? Верно. У них ускорится процесс добывания пищи для себя. Но они как были каннибалами, так они и останутся каннибалами. Они будут продолжать пожирать своих противников, только теперь стреляя их из ружей. Они никак не изменились, никуда не перешли. Поэтому модернизация, как в свое время говаривал немецкий экономист Макс Вебер, слышали, наверное: «Что такое модернизация – это переход от традиционного общества, к современному». Вот что такое модернизация. Видите, ни одного слова по экономике. Обратите внимание. Ни одного слова про технику и технологию. «Переход от традиционного общества к современному». А что это такое вообще. И поэтому я склонен полностью соглашаться с теми людьми, которые говорят, что модернизация это в первую очередь процесс социокультурный.
– Мировоззренческий, – опять влезла с уточнением Лилия.
– Социокультурный, – повторил экономист, игнорируя шефа, – То есть, а что имеется в виду. Я даже себе пометил. Не экономический. Повышение роли автономности каждого человека в обществе. Урбанизация – настоящая, серьезная. Смена типов поведения. Вот посмотрите, даже такой простой пример. Вот вчера я смотрел по телевидению. Двести пятьдесят тысяч румын вышли на центральную площадь города с требованием отменить подпись премьер-министра под законом, снимающим обвинения очень крупных чиновников во взяточничестве. Двести пятьдесят тысяч! У нас тоже показывают демонстрации протеста. Ну не у нас, а в Москве. Вот был позавчера митинг коммунистов. Знаете об этом? Нет, не знаете?
– Они постоянно происходят – это уже не новость, – совсем уныло произнес памфлетист, понимая, насколько пространной будет экскурс собеседника.
– А я постоянно хожу. Посмотреть вообще. Там было человек тридцать. Потому что остальные люди убеждены сегодня. Большинство убеждено – от нас ничего не зависит. Мы ничего с вами сделать не можем. Бесполезно. Это тип мышления. Вот поэтому никакой модернизации не будет.
– Моисей Моисеевич, я мог бы бесконечно полемизировать на эту тему. У меня тоже нутро болит. Как у писателя Горького, будто с моего сердца содрали кожу. Переживаю за уровень потребительского мировоззрения, за душевную деградацию. Даже если не брать в голову Кубань, где урожай несколько раз за год снимают, ведь по-разному живут разные территории. И я, своим пешим ходом пройдя всю центральную Россию, посмотрел, в каком запустении Рязань с богатейшими лесами, Пенза с ее грибными полями и туманами, земляничная разнотравная Тула. В иных же территориях совершенно на пустом месте есть какие-то созидательные процессы. Стоит производство, какие-то связи международные налаживаются. То есть внутри самой страны при одинаковых общих данных, есть очень разный уровень жизни.
– Нет, я отвечу, – оживился сальдовед, – Это по вопросу о том, где и что надо делать. Я, например, считаю, что надо менять абсолютно модель существующей сейчас системы. Модель надо менять. Понимаете, мы никак не отойдем от нашей вековой традиции. Понимаете, как она идет. Лен, пенька. А теперь – нефть, газ, металлы. Мы все время работаем на том, что можно от природы взять. И только. От природы. Вот это наша существующая модель. А получается так, что экономика какая? Сырьевая. Мы же теперь сырьевая экономика.
– Вот опять, – поник прозаик, – Система виновата. Старая вата для площадных стенаний. Вам самому-то не опостылело десятки лет одну мысль транслировать? Я же прошу вас сформулировать совершенно другое. Высветить механизмы, которые приведут к позитиву. Детей, например, учим по-новому – хороший росток, который принесет плоды.
– Понимаете, в тот-то и дело, – совершенно не повелся ни на одно слово оппонента профессор, – Если вы возьмете доли позитивных росточков, то они все уместятся в формат одной пуговицы на костюме. В общем объеме всего того, что крутится. Мы что, живем, и наш бюджет наполняется от того, сколько мы экономических знаний подарили детям? Или от того, сколько мы добываем в Сибири или той же Башкирии сырой нефти? Мы же сырой нефтью живем. И получается модель сырьевая. А отсюда, так сказать и, что называется, сознание сырьевое. И у детей – тоже. И социум у нас сырьевой. И с этим социумом, с этим сознанием мы хотим пойти вперед куда-то? В новое общество? В современное? Никогда не пойдем. Понимаете, дело в чем. Вот я иногда говорю школьникам, студентам. Нефть, газ – это богатство страны. Богатство России. Мы на этом сегодня раскрутились. В мире. Но я считаю, нефть и газ – это несчастье России. Несчастье. Потому что власть вся нацелилась на это. Вся экономическая система настроена на это. Вот был советник у президента. Он когда-то прекрасный образ выдал. Очень мне понравилось. Экономика трубы. И он сказал, что экономика трубы лежит тенью и на политике, и на обществе, и на нашей психологии, и на нашем сознании. Вот если мы добываем ресурсы, то кто царствует? Те, кто к этому процессу как можно ближе. А поэтому все остальное – улетает.
Профессор, склонив голову, обтянутую тонкой морщинистой кожей с небольшим количеством пуха над ушами, сделал смысловую паузу, которой не замедлила воспользоваться Герань:
– Моисей Моисеевич имеет в виду, что именно в векторе позитивного труда, а не потребительства, мы сегодня воспитываем школьников. Рынок, с его неумолимыми законами, новые федеральные образовательные стандарты…
Но оппоненты не стали слушать Герань с ее давно понятным официозом.
– Та же самая психология трубы не мешает строить другую историю Арабским Эмиратам, – парировал редактор сентенции Дедова.
– Дело в том, что Арабские Эмираты ни на что не претендуют в мире, – как мог, отразил аргументацию экономист, – Абсолютно. Они живут сами, обеспечивают жизнь своим гражданам и, кстати, в социальном плане Арабские Эмираты намного дальше нас. Образование бесплатное, здравоохранение бесплатное, жилье выделяется бесплатно.
– Да, коммунизм просто, – с сарказмом добавил ащеул, – Не убедительно.
– Но так, сколько их там, во-первых? – растерялся было профессор, но в мгновение собрался и попытался восстановить реноме простым повтором вышесказанного, – И они же ни на что не претендуют. А мы же претендуем. Мы же великая страна. Мы – великая страна. И нам, чтобы на это претендовать, надо создавать базу какую-то. Основания должны быть. Так что, сырьевая база будет основанием для этого? Это же всем понятно. Не сегодня-завтра уйдет нефть, как главный энергетический сырьевой продукт. Ну, уйдет. Обязательно уйдет. А что будем делать тогда? На чем будем кормить бюджет? Вы посмотрите, чуть-чуть нефть упала – сорок и ниже, сразу заговорили. Модернизация нужна, перестройка нужна. Вот сейчас нефть поднялась. И ни звука. Все опять нормально.
По кабинету разлился запах жареной капусты, который, видимо, шел из детской столовой. Гость шмыгнул носом, вдыхая побольше воздуха в ноздри:
– Армию напоминает запах. С тех пор ни перловки, ни капусты в рот не беру. Так тогда наелся, что до сих пор сытость чувствую. Так что с образованием, Моисей Моисеевич?
– Сокращают финансирование университетов, – сообщил «сенсационную» новость Дедов, – Так? Дальше, значит, бюджетных мест будет на двадцать процентов меньше. Сокращение по стране. Это же каждый пятый «горит». А почему? Говорят, денег нет. Это же неправда, что денег нет. Все дело в распределении, предпочтениях. Я сейчас не буду эту схему задевать. Куда давать – в армию или образование.
– Да, это несколько демагогичная полемика получится. Да и патриоты нас не поймут.
– Дело же не в этом. Если Сурков прав и это экономика трубы, то стране не нужно такого количества грамотных и образованных людей, которых Россия может делать. Не нужно. Для обслуживания трубы столько не нужно. Вот куда все уходит, когда я говорю про социально психологическую парадигму. Вот, что накладывает отпечаток на политику. Посмотрите. У нас все сейчас стало сырьем. Все. У нас мозги сейчас – сырье. Мозги. Вы знаете, сколько человек уехало сейчас из России?
– Догадываюсь, – коротко бросил журналист.
– Двести пятьдесят тысяч. За год! Причем даже посчитали по категориям. Кто это? Врачи, инженеры, преподаватели, ученые. Мозги страны. А мы их отдаем даром.
Из уст профессора экономики слово «даром» звучало по-особенному весомо. Дед распалено продолжал гнуть свою ветвь, размахивая ладонями, как казак шашкой:
– Все дело вот в этой самой, еще раз повторяю, в парадигме экономики. Вот я всегда привожу пример. Одна из самых бедных стран мира по ресурсам – это кто? Япония. Ну, ничего нет. Вот как будто бог взял и решил их наказать. Земли нет. Ну, в сущности. Вы же видите, что там: нефти – нет, газа – нет, угля – нет. Посмотрите. Когда для них это стало очевидным, они поняли одно – единственный ресурс, который у них есть, это человеческий потенциал. Мозги. Куда они ушли, а где мы? Вот отсюда идет все остальное.
– Хорошо. Общая картина понятна. Что с этим делать? Помимо констатации.
– Систему надо менять полностью. Имею в виду судопроизводство. Вы понимаете дело в чем. Это вроде далеко от экономики казалось бы. Не может быть ничего нормального в стране, где нет независимого суда. Вот меня сейчас на уроке дети спросили, как я к американскому президенту отношусь? Я сказал: «Никак». Но, тем не менее, смотрите, он сейчас издал несколько законов. Федеральный судья в Техасе блокировал распоряжение президента США о проведении новой миграционной политики. 26 штатов подали в суд против этой реформы. Вот на минутку я могу себе представить, что Владимир Владимирович издал какой-то Указ, а наш Бельгоградский районный суд сказал бы: «Пошел ты, Вова».
Далее по известному вектору разговор докатился до самого большого российского демократа в истории – царя. Затронув реакционные силы, бежавшие впереди паровоза, Моисей Моисеевич упорно отчитывал свою лекцию, которую давно под кальку транслировал на всех уровнях своей педагогической биографии. Герань же, отчаявшись хоть как-то повлиять на беседу, заняла себя проверкой давно ждавших тетрадей.
– Вы посмотрите, на встречах с Путиным кто-то ему звонит, пишет? – продолжал экономист, – А Путин людям отвечает: «Надо разобраться. Такой установки от Москвы не было. Вы святее Господа Бога хотите быть? Зачем?» Поэтому у нас ситуация такая, как это не парадоксально: дашь свободу внизу и не поймешь, что ты получишь в ответ. А уследить из Москвы за всеми этими людьми одному президенту невозможно. Вот сейчас опять Владимир Владимирович семь губернаторов снял. Но их же не выбирали. Их назначали. Кто? Сам лидер нации. Это не в укор. Невозможно в такой стране, как наша, сидя в Москве, за столькими регионами и губернаторами наблюдать. Значит что-то насчет того, что система самозаводится – нет этого. Ее надо все время заводить. А с другой стороны они там опасаются – дай самозавод и такое начнется, что концов не найдешь. Такое начнут творить на местах. Руководители.
В кабинет директора, не обращая внимания на собравшихся, ввалилась крупная женщина с дизайнерской прической в стиле Дитера Болена. Она была одета в облегающую кофту с цветочками ядовито чернильного цвета и темные брюки, предательски подчеркивающие ее раскормленный школьной сдобой живот.
– У нас ЧП, – сообщила гостья с порога, – Насте из восьмого «Е» опять скорую вызываем.
– Что с ней? – не отрываясь от тетрадей, спросила Герань.
– Сознание теряет, бледная вся, – отрапортовала помощница, останавливаясь у стола, – Видимо, последствия беременности.
– Что? – не поверил ушам словоплет, – Восьмиклассница?
– Это пресса, – дает сигнал директриса, понимая, что вылетевшего воробья уже не поймать.
– О времена! – почему-то ликует профессор.
– Да, наша самая молодая в школе мама, – поджимает губы Лилия, – И, кстати, из весьма состоятельной семьи. Кто бы мог подумать.
– Фарс, – изумленно бросает любитель образов, – Так чего сидим? Кто девочку спасать будет?
– Да-да, спасем, – недовольно отвечает директриса, брови которой взмывают вверх, а в глазах зажигается злобный огонек. Ей уже давно встала поперек вся эта беседа журналиста с профессором. А тут еще, как назло, новая провальная история, – Вы продолжайте здесь без меня. Я сейчас во всем разберусь.
Дамы покидают кабинет.
