Свита мертвой королевы
Наконец я решила подчиниться судьбе и, поднявшись, велела Габриель следовать за мной.
Забавно! Оказалось, что пока я сидела и думала о своем, долговязая держала над моей головой шаль. Поняв, что я не прогоняю ее, девушка открыла в улыбке лошадиные зубы, отчего я снова засомневалась, следует ли тащить ее к Альвару.
Добравшись до грязного места, я вознесла молитву Царице Небесной и велела Габриель забираться мне на закорки, что та с удовольствием и сделала. Ну и тяжела же оказалась эта дылда! Я с трудом потащила свою ношу скрипя зубами и проклиная на чем свет стоит собственную покладистость и наивность, в результате которых я могла надорвать себе спину.
Тем не менее я и подумать не могла свалить в грязь нерадивую девку. Это получилось как-то само собой. Пройдя почти треть пути, я вдруг поскользнулась на собачьем дерьме – и мы обе полетели в жидкую грязь. Шлюха ругалась как последний лучник, а я не смогла даже подняться из-за боли в колене.
Наконец, сообразив, что я сделала это ненарочно, Габриель присела передо мной на корточки, предварительно задрав и подоткнув изрядно мокрую и грязную юбку.
– Что с тобой, солдатик? – с опаской поинтересовалась она. Было видно, что девка готова метнуться в сторону при первом же моем порыве открутить ей голову.
Но я и не пыталась драться. Лил дождь, в этот момент из моросящего он сделался чуть ли не шквальным. Мне было неудобно перед Габриель, которую я вывалила в грязи. Поэтому я приказала ей убираться ко всем чертям, рассчитывая, что доползу до дворца и объясню как-нибудь все графу.
Я попыталась встать, но боль не дала мне этого сделать.
Габриель возвышалась надо мной дозорной башней.
– Уходи, – попросила я ее. – Возвращайся к хозяйке, я же ей уже все равно заплатил. Тебя не продадут и не поколотят.
По моим волосам лились потоки дождевой воды. Габриель тряслась от холода и была похожа на перевернутую швабру после генеральной уборки.
– Вот что, солдатик, – девка отерла лицо грязным кулаком, склоняясь передо мной. – Давай-ка обними меня как следует!
– Ты что, совсем сдурела?! – заорала я на шлюху, перекрикивая дождь. – Не видишь, что ли, мне не до того?!
– Ты нес меня, теперь я понесу тебя. Что за беда? – Габриель сама обняла меня за талию и, напрягшись, подняла так, что я смогла встать на здоровую ногу. После чего она заставила меня обнять ее за шею и подсадила меня к себе на закорки. – Я знаю, что делать, – как ни в чем не бывало, сообщила шлюха. – Господин – паж важного, благородного дона, человек служивый. А что для служивого человека самое главное?
Я молчала.
– Для служивого человека первое дело – выполнить приказ. Вы, ваша милость, обязаны доставить девушку. Что за беда, если девушка доставит вас? Что же касается того, что вы должны были нести меня на руках, чтобы я не замочила ног, как это любят благородные господа, так в такой дождь от воды все одно не уберечься. И потом, лучше уж немного нарушить приказ, чем не выполнить его совсем. Да и мне что за благо, если вашу милость завтра выгонят с хорошего места? Один добрый человек крыши над головой лишится, и все из-за того, что мне помочь захотел. Что же это получается, милостивый государь? В кой-то век мне кто-то добро сделал, а я его теперь в луже лежать оставлю, смерти искать? Да не бывать этому!
Быстро перебирая босыми ногами по лужам, шлюха двигалась ко дворцу, подобно непотопляемому кораблю, так что я и не заметила, как мы оказались на месте.
Дома помощник замкового лекаря тут же разложил меня на кухонном столе и дернул мою ногу. Раздался хруст, и боль постепенно ушла, а я снова смогла ходить.
Граф давным-давно видел десятый сон, и девица ему оказалась без надобности. Поэтому я приказала заспанным служанкам просушить ее одежду и покормить странную гостью, после чего отправилась спать.
Перед рассветом кто-то навалился на меня, и, открыв глаза, я увидела графа. Спрашивается, зачем было тратить деньги на девку, когда рядом верный паж? Быстро соединившись со мной, граф снова уснул, храпя на весь дом. Вероятно, от перенесенных за день переживаний я отключилась под молодецкий храп, чего не удавалось мне прежде.
Наутро первым делом граф спросил меня о девке. Я соврала, что его милость имел с ней любовное дело ночью, и та ему очень понравилась. Когда же Альвару поинтересовался, отчего же ее нет в его опочивальне, я рассказала, как он сам прогнал ее, когда пожелал возлечь со мной. Доказательством моих слов стало то, что граф проснулся уже на моей подстилке, а не в своей постели.
Я быстро умылась, оделась и спустилась в кухню поторопить прислугу с завтраком для его сиятельства, когда вдруг навстречу мне вышла одетая в чистое, но чужое платье Габриель. Я сразу узнала ее по росту. Улыбаясь своими лошадиными зубами, та сообщила мне, что кухарка взяла ее помощницей и даже от щедрот своих подарила платье, которое им, однако, пришлось удлинить.
Довольная сверх всякой меры, Габриель целыми днями потом сновала по дому в поисках самой грязной и нелюбимой остальными работы. Со всеми она была добра и предупредительна, так что вскоре ее все полюбили.
При этом, несмотря на то что фактически она спасла мне жизнь, не бросив с вывернутым коленом на улице, добрая Габриель считала себя целиком и полностью обязанной мне. Со дня, когда я впервые встретила ее на кухне в должности помощницы кухарки, она старалась подняться пораньше, для того чтобы вычистить мою обувь или позаботиться о наших с графом лошадях.
Словом, несмотря на мою скрытность, Габриель умудрилась в самый короткий срок сделаться мне единственной подругой, с которой я отдыхала душой.
Глава девятая. Дон Санчус – человек-загадка
Постепенно все входило в спокойную, размеренную колею. Я продолжала подготавливать дом к приезду невесты графа, время от времени сопровождая его ко двору принца и в различных увеселениях, приличествующих молодому гранду.
Когда пришло время отправляться за невестой, я была уверена, что граф возьмет меня с собой, чтобы я могла в последний раз побыть с ним как женщина. Но вдруг неожиданно он сообщил, что я должна отправиться к его дядюшке и служить там до тех пор, пока меня не отзовут.
Не могу сказать точно, какими соображениями было продиктовано это решение, – возможно, мой возлюбленный просто опасался, как бы я не приревновала его к законной жене и не наделала глупостей. Так или иначе, но в тот же день, когда мой граф со свитой отправился в портовый городок Авейру, я пошла пешком через весь город в дом бывшего придворного лекаря – старого дона Санчуса.
Этот сеньор жил почти что в полном одиночестве и запустении с того дня, как два года назад король Афонсу повелел ему временно оставить службу.
Никто не сказал мне, каковы причины того, что дон Санчус попал в немилость, но, видно, было за что. Слухов по этому поводу носилось невесть сколько. Поговаривали даже, что дон Санчус будто бы оскорбил служителя церкви. Но в тот момент, как ни пыталась, как ни расспрашивала других, я так и не сумела проникнуть в тайну опального дядюшки.
В первый раз, когда я увидела старого господина Санчуса, помню, он произвел на меня весьма странное впечатление. Было это так.
Я постучала дверным молоточком раз, другой. Мне никто не открыл. Тем не менее я чувствовала во дворе дома какую-то возню и, решив, что меня просто не слышат, удвоила свои усилия. Вспомнив, что одета как мужчина, а значит, и должна вести себя по-мужски, я покрепче ухватила молоток и начала колотить им в дубовую дверь. На третий или четвертый удар раздался зловещий скрип, и дверь рухнула передо мной, чуть не придавив стоявшего за ней бледного и взъерошенного человечка.
От неожиданности я слова не смогла вымолвить, в то время как странный человечек смотрел на меня не мигая своими острыми, почти черными глазками, пожевывая соломинку. Его волосы были иссиня-черными и спутанными, точно пук конского волоса, приготовленного для подушки. Росточком господин едва доходил мне до плеча. Кроме того, он отличался тонкими и весьма кривыми ножками, причем если правая загибалась коленом внутрь, то левая коленка торчала наружу, отчего человечек весь был словно перекошен.
– Вы, как я понимаю, Ферранте Сорья, паж, присланный мне моим драгоценным племянником? – прокаркал господин как ни в чем не бывало, ступая по поверженной двери и весело поправляя на мне заколку плаща. – Вы ходите в графских любимчиках, ведь так?
Я смутилась. Хозяин даже не подозревал, насколько он попал в точку.
– Я смею утверждать последнее, основываясь на том, что вы носите его одежду, – господин оглядел меня с ног до головы, улыбаясь своей догадливости. – Я всегда замечаю, кто в чем одет.
– Но слуги обычно донашивают одежду господ, – попыталась вывернуться я.
– Так, да не так, – рассмеялся сеньор Санчус. – Они донашивают одежду старую и вышедшую из моды. Альвару же обрядил вас в ту, которую подарила ему его тетушка всего год назад. Следовательно, он считает вас не столько слугой, сколько другом.
Он взял меня под руку и провел в глубь двора. Смущаясь, я прошла по поверженной мною двери, в то время как хозяин, скорее всего, даже не обратил внимания на произошедшее.
Во дворе дома меня подстерегали новые странности. Прямо около крыльца неподвижно, точно столбы, стояли семеро мужчин, одетых как крестьяне. В руках их были вилы, поднятые зубьями вверх.
– Боюсь, что нас прервали. Теперь придется запастись терпением и проделать все с самого начала, – похлопал он по плечу одного из них.
– Мы постоим, ваша милость, – ответил крестьянин, не поворачивая головы и почти не двигая губами. – Отчего ж не постоять, если это может помочь истине?
– Надеюсь, все получится, – улыбнулся дон Санчус и, повернувшись ко мне, пустился в объяснения.
Оказалось, что все эти люди – жители небольшого селения к востоку от города. Три дня назад у них в деревне произошло убийство. Хозяина кабака закололи вилами, но чьи это были вилы, никто не знал. Каждый поклялся под присягой в том, что его вилы находились в его хлеву или доме и посторонний не мог достать их оттуда. Поэтому граф Гонсало Альвару попросил своего деверя разобраться в этом деле, и сеньор Санчус велел всем главам семейств прийти к нему, имея при себе вилы.
Первым делом господин Санчус осмотрел вилы, но ни на одних не было заметно следов крови. Тогда он приказал пришедшим крестьянам встать в кружок, держа в руках вилы зубьями вверх.
Наблюдавшие за этим действом стражники и судебный пристав спокойно сидели в сторонке, болтая о своем и гоняя мух. По сигналу господина Санчуса мы все замолчали и стали ждать сами не зная чего.
Шли минуты. Не представляя, чем бы заняться, я оглядывала просторный двор и дом, куда меня пока еще не приглашали.
Наконец господин Санчус приподнялся с места и, подзывая к себе судейских, ткнул кривым пальцем в сторону вил, вокруг которых кружило сразу же несколько мух.
– Посмотрите, господа! – дон Санчус победно потер руки. – Эти вилы недавно испробовали вкус крови, а теперь мухи лакомятся тем, что осталось на них, после того как кто-то обтер их, чтобы запутать следствие.
Стражники тут же скрутили крестьянина, на которого указал дон Санчус.
– Но возможно ли, что негодные мухи, которые на поверку могут оказаться дьяволами, помогли вам, любезнейший дон Санчус, в столь богоугодном деле, как поиск преступника? – поднялся из-за поленницы незамеченный мной прежде священник.
– Если мухи – это дьяволы, ваша милость, – лицо дона Санчуса сделалось серьезным, – следовательно, дьявол сам себя и выдал. Потому как все знают, что дьяволы предпочитают пить человеческую кровь. Так в своем стремлении к пороку нечистый, соблазнивший на убийство этого крестьянина или кого-то из его домочадцев, был повержен своим же оружием.
Дождавшись слов благодарности и отпустив остальных людей, дон Санчус похлопал меня по плечу, приглашая в дом.
Глава десятая. Дом дона Санчуса
По сравнению со дворцом графа Гонсало Альвару и с домом его единственного сына Луиджи халупа дона Санчуса была почти крошечной.
Прямо от входа начиналась округлая зала с дубовым столом посередине и пыльными, проточенными молью головами животных по стенам. Черный прокопченный камин, наверное, никогда не чистился. Вдоль одной из стен стояла заставленная тазами грязная лавка, у другой стены возвышался здоровенный буфет. В углах была сложена ломаная мебель и бывшие в употреблении тряпки неизвестного назначения.
Решив, что дон Санчус очень беден, я сделала вид, что не вижу царившего вокруг запустения, отмечая про себя, что следует как можно скорее привести дом в божеский вид.
Кухня оказалась еще чернее и страшнее, нежели первая зала. Прямо с порога в нос ударял запах гнилых фруктов, и я не без омерзения обнаружила невынесенное ведро помоев, над которым кружили мухи. На стенах по обыкновению висели пучки трав и золотистые связки лука, но только грязные, прокопченные и покрытые слоем двухмесячной пыли. На полках стояла деревянная и глиняная посуда, из которой погнушались бы есть графские собаки. Окно было плотно закрыто ставнями и завешено тряпицей. Так что из-за создавшегося полумрака я не сразу разглядела мирно дрыхнущего на скамье у стены мальчишку.
Буркнув что-то нечленораздельное, хозяин поднялся к себе наверх. Я огляделась по сторонам, понимая, что никто в этом доме не накормит и не покажет мне, где я могу устроиться на ночь, если это не сделаю я сама.
Живя в Коимбре и затем служа у графа Альвару, я привыкла, что мужчины так или иначе заводили разговоры о кораблях.
Юноши мечтали наняться юнгами или простыми матросами на торговые, военные или рыболовецкие суда. В каждой семье был моряк, купец, отправляющий свои товары морем, или, по крайней мере, человек, работающий в порту. Поэтому, играя роль молодого человека, я заранее приготовилась к тому, что придется рассуждать о море.
Кроме того, я понаслышке знала об испанском бое быков. И могла, сравнив его с местным, не запутаться в деталях и даже высказать пару-тройку умных мыслей в поддержку гуманности здешнего зрелища. А также об особой подготовке безоружных участников, от которых требовалось быть не только смелыми, но и обольстительно грациозными, иначе за это представление публика не заплатила бы ни гроша.
У нас в Португалии тоже по большим праздникам организовывали корриды. Но убивать животных на них строго воспрещалось.
Перед тем как выпустить очередного смельчака на арену, его тщательно обыскивали. Так как некоторые трусливые матадоры, опасавшиеся за свою жизнь, могли, чего доброго, поранить быка, доведя его тем самым до бешенства. «Нет ничего героического в том, чтобы прикончить несчастное, загнанное силой на арену животное, – говорили бывалые. – Совсем другое дело выйти против него, как это и подобает настоящему мужчине. Показать свою силу и ловкость, не наложив при этом в штаны!»
Когда выходишь на арену и видишь летящего к тебе быка, кажется, что проходит масса времени, в то время как на самом деле пролетает всего несколько мгновений. Это происходит потому, что танцоры смерти обычно считают удары сердца, а когда человек взволнован, сердце начинает бешено колотиться, вводя в заблуждение новичков. Опытные матадоры не следят за временем. Они видят только быка и поглощены танцем. Требуется большая сила воли и смелость, чтобы танцевать перед быком, позволяя ему раз за разом проходить все ближе и ближе к тебе.
Да, я могла поддержать разговор о бое быков. Кроме того, могла, если понадобится, и немало порассказать о воинской службе при личном отряде какого-нибудь знатного господина или несколько смешных случаев, произошедших во время псовой охоты. Всему этому я набралась, слушая разговоры друзей моего графа и их слуг.
Но теперь я стояла посреди этой двухэтажной клоаки и понимала, что для того, чтобы произвести впечатление здесь, мне нужно вновь вспомнить то время, когда я была девушкой и жила в доме отца.
Надо сказать, несмотря на то, что моя семья почти всегда жила беднее некуда и мы могли неделю есть вареные бобы с черствыми лепешками и запивать все это чаем из трав, собранных за городом, дом наш сиял так, что любо-дорого. Каждая половица имела свой оттенок и была натерта до блеска, перила и ступени – все сверкало чистотой и ухоженностью. Да, у каждой из сестер имелось всего по два платья: одно для церкви или редких походов в гости и другое на каждый день. Но они содержались в идеальном состоянии. Так что младшие, получая вещи от старших, могли рассчитывать если не на идеально новую, то, во всяком случае, на чистую и заштопанную одежду.
Недолго думая я растолкала спавшего мальчишку. С его слов я поняла, что кроме него в доме живет еще старый глухонемой слуга, который сейчас ушел на базар за продуктами.
Велев мальчишке принести воды, я сорвала с окна давно прожженную солнцем и развалившуюся у меня в руках занавеску, распахнула ставни, впуская в дом свет и воздух. Потом я открыла входную дверь, приперев ее каким-то камнем, чтобы немного проветрить помещение. Занавеска пошла на половую тряпку. Те, что валялись возле помойного ведра, пришлось выбросить, так как они оказались вонючими и истлевшими.
Поставив воду греться, я приказала мальчишке вынести помои. Сама, перетащив бесполезные в гостиной тазы в кухню и вооружившись большим плоским ножом, принялась отскабливать стол. С первого же взгляда я поняла, что это – единственно стоящая вещь в комнате, кроме того, за ним должны были собираться гости хозяина и, наверное, мы сами. Я отскабливала затвердевший жир на нем, радуясь, что стол прямо на глазах становится все светлее и светлее, точно его душа просыпалась от сна.
Разобравшись со столом, я вычистила длинную лавку, велев мальчишке пока мыть пол. Увлекшись, мы оба не заметили, что за нами наблюдает длинноволосый старик в клетчатом, почти женском платке на плечах и с корзиной, из которой торчат пучки зеленого лука и моркови.
Оглядев наши старания, мрачный старик пробурчал что-то под нос и, устроившись в кресле у камина, молча уставился на огонь.
– Это Карнелиус – старый слуга нашего господина, – шепотом сообщил мне мальчик, парнишка шмыгнул носом. – Меня зовут Андрес, ваша милость. Простите, что дом в таком состоянии, но что я мог поделать?
– Меня зовут Ферранте Сорья и не какой я не «ваша милость», а служу так же, как и ты. – Я протерла тряпкой скамью, на которой для удобства сидела верхом, и посмотрела на парня. – Как давно ты служишь у дона Санчуса?
– Третий месяц, – проскулил Андрес, должно быть, понимая, что за столько времени мог бы и сам навести порядок в доме. – Вообще-то я временно здесь, мой старший брат служит помощником кока на «Санта-Лючии» и обещал на следующий год упросить капитана взять меня юнгой.
– Если бы ты одевался в такие же грязные тряпки на корабле, – я отерла пот со лба, – боцман незатейливо приказал бы привязать тебя к канату и тащить за судном несколько миль, чтобы ты простирнулся как следует. А если бы ты развел такой же бедлам на камбузе, тебя бы просто бросили в воду, оставив тонуть без причастия.
Андрес нахмурился. Какое-то время мы молча делали свое дело.
– Не просто выбросил бы за борт, а, пожалуй, еще и приказал бы своим людям обстрелять меня из арбалетов или луков, – наконец вынес более жестокий приговор своей лени Андрес.
– Стали бы они стрелы на тебя тратить, – я улыбнулась, слезая со скамьи и разглядывая дело своих рук.
– Но в армии точно расстреляли бы… – Андрес выжал в ведро тряпку, глядя на меня с непониманием.
– В армии стрелы расходовать можно, их потом легко собрать, чего не скажешь о море. К тому же чего ради стрелять, когда человек все едино не сможет вечно бороться со стихией и пойдет ко дну. Так что… – я махнула рукой в сторону корзины с овощами, сама же я, потирая натруженную спину, поплелась в сторону сваленной в углу рухляди и начала разбирать что куда.
Андрес нехотя отправился на кухню готовить. Глухонемой слуга делал вид, что не замечает наших стараний, и я была благодарна ему за то, что он не ворчит, как часто делают старики.
Когда по дому распространились ароматы гороховой похлебки с бараньей ножкой, я как раз закончила разбирать старье. Что-то пошло на дрова для камина, что-то, что еще можно было исправить, я отложила до лучших времен.
Глава одиннадцатая. Работа дона Санчуса, или О покойниках в нарезке
В тот день господин Санчус так и не спустился к нам, и Андресу пришлось отнести ему еду наверх.
Постепенно я начала знакомиться с нравами и порядком в этом доме. Собственно, порядка в нем давно уже не водилось. Что же касается нравов, то это – особенное дело.
От того же Андреса я узнала, что настоящее имя нашего хозяина – Альфредо Санчус барон Уэльва и он являлся известным ученым, который несколько лет преподавал в университете в Коимбре, откуда был выдворен после ссоры с начальством. Кроме того, длительное время барон служил придворным врачом самого короля и, по слухам, даже принимал роды у королевы, да так удачно, что родившийся наследник престола ни разу в жизни ничем не болел. Правда, сама королева вскоре после рождения Педру сошла в могилу, но в этом, по уверению дона Санчуса, не было вины медицины. А была только божья воля.
Теперь же господин Санчус жил в своем старом доме, занимаясь опытами в лаборатории и время от времени помогая местным властям в раскрытии всевозможных загадочных происшествий. Поговаривали, что дон Санчус колдун и давно уже находится под подозрением церковного суда, но арестовать его никто не решается, потому как, несмотря ни на что, барону покровительствует двор и лично король Афонсу.
О том, что происходит в лаборатории дона Санчуса, Андрес не знал и знать не хотел. Я заметила, что больше всего на свете мальчик боялся своего добрейшего хозяина и ждал только того часа, когда можно будет перебраться к брату в Авейру.
Мне же деятельность господина Санчуса внушала жгучий интерес уже потому, что при первом знакомстве дон Санчус не показался мне страшным и опасным колдуном. А его объяснения относительно мух и крови были так просты и естественны, что казалось удивительным, как до этого не додумались судейские, производившие дознание.
Правда, если бы господин Санчус спросил мое мнение относительно его эксперимента, я бы еще поспорила, что мухи летят не только на кровь, а, например, и на навоз. И если несчастный крестьянин сначала покопался своими вилами в куче коровьего или лошадиного дерьма, а затем отправился к месту проведения расследования, его теперь могли казнить незаслуженно.
Хотя, что я говорю, незаслуженно? Явиться в дом к благородному гранду с извоженными вилами – это же неуважение, а за неуважение его следовало бы четвертовать на площади, и то оказалось бы мало.
Дон Санчус был симпатичен мне еще и тем, что позволял жить в своем доме глухонемому и почти что ничего не делавшему старому слуге. Мой отец быстро бы нашел ему дело или прогнал со двора. Но дон Санчус, казалось, не замечал того, что его верный Карнелиус все время сидит в углу и смотрит на огонь в камине. Из чего я заключила, что дон Санчус необыкновенно добрый человек.
На следующее утро нас разбудил стук в дверь. Я замешкалась, и более прыткий Андрес понесся к дверям. Под черным, точно ночь, плащом посыльного и перевязью угадывалась кольчуга, на голове был начищенный до блеска шлем, а на боку висел короткий меч в темных ножнах. Я заметила, что он приехал один и привез с собой оседланную кобылку.
Вежливо осведомившись, дома ли дон Санчус, незнакомец дождался его внизу, сидя на отчищенной вчера скамье и оглядываясь по сторонам. Отчего я сделала вывод, что в этом доме он находится впервые и, скорее всего, недоумевает, за какие такие провинности его послали к господину, дом которого выглядит столь скверным образом.
Впрочем, посыльный ничем не выдал своих чувств, когда к нему спустился дон Санчус. При виде барона он тут же вскочил с места и, резко поклонившись, точно вколотив одним махом гвоздь в пол, подал письмо, оставаясь в согбенном положении все время, пока наш хозяин не прочитал его.
– Мой милый Ферранте, – позвал меня наконец дон Санчус, подслеповато озираясь по сторонам.
Я подошла, склонившись перед ним в поклоне придворного.
– Мой милый Ферранте. Право же, несправедливо с моей стороны сразу же загружать тебя работой, но, видно, таковы обстоятельства. Я срочно должен выехать в Касерес с этим господином, – они одновременно поклонились друг другу на придворный манер, при этом дон Санчус лишь склонил голову, как кланяется король своим подданным, посланец же отвесил глубокий поклон, точно слуга. – Тамошние власти хотят, чтобы я помог им в решении одного запутанного дельца. Тебя же, мальчик мой, я оставляю здесь за старшего. Не обижай моего верного Карнелиуса и, что бы ни случилось, не заходи в мою лабораторию. Все остальное в твоем распоряжении. Понятно? – он похлопал меня по щеке. – Надо же – ты еще не бреешься…