Книга Шпион товарища Сталина (сборник) - читать онлайн бесплатно, автор Владилен Елеонский. Cтраница 4
bannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
Шпион товарища Сталина (сборник)
Шпион товарища Сталина (сборник)
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 0

Добавить отзывДобавить цитату

Шпион товарища Сталина (сборник)

Мы с Гельмутом стали первыми подозреваемыми по делу, однако расследование неизбежно упиралось в то, что нам с Гельмутом не было смысла закладывать мину, поскольку мы перевели стрелку и пустили поезд по другой ветке. Да, мы пошутили, но наша шутка, между прочим, спасла бронепоезд фюрера от крушения.

Короче говоря, нас выпустили в тот же день. Похоже, нас никто не собирался наказывать, что представлялось вполне логичным.

Мы продолжили разговор в компании с добрым французским коньяком, запасы которого заметно оскудели. Конечно, в глубине души я понимал, что эпизод с поездом произошел не случайно и что Гельмут – темная лошадка, но выяснить в тот момент подоплеку событий у меня не было никакой возможности. Все прояснилось гораздо позже.

Наутро меня снова ждал сюрприз. Похоже, они стали выстраиваться в очередь у моей входной двери.

9

Когда фюрер загорался идеей, погасить ее могла лишь другая идея, однако при условии, что она исходила от него же и была еще более захватывающей. Чрезвычайно нервный, взрывной и подвижный, он мог за день навертеть груду дел.

Однако к вечеру Гитлер часто впадал в меланхолию. Тогда вождь уединялся в спальне со своей красавицей, подругой жизни Евой Браун, и до полуночи, лежа в кресле, читал английские газеты, в то время как она пила кофе и лакомилась превосходными шоколадными конфетами, до которых фюрер, впрочем, тоже был большим охотником.

Однако разговор не о том. Очередным сюрпризом оказалась моя встреча с Адольфом Гитлером. Сам того не ведая, я предотвратил крушение его бронепоезда, который он ценил так, как мальчик ценит свою любимую игрушку, поэтому, видимо, пожелал встретиться со мной лично.

Дул свежий июньский ветерок. С открытой террасы секретной виллы открывался превосходный вид на Альпы. Величественные горы гипнотизировали наблюдателя белоснежными вершинами, а фюрер – своим взглядом, хотя гипноз фюрера был далеко не таким величественным и волшебным, как обаяние Альп.

Фюрер, кажется, искренне любил своего собеседника. Он необъяснимым образом угадывал его тайные желания и находил быстрые способы их удовлетворения. Непонятно, как фюреру в две секунды удавалось становиться закадычным другом человека, которого он видел впервые в жизни.

Однако где-то в глубине души неясная тревога подсказывает вам, что такое искреннее расположение преследует некие непонятные цели. Вы не знаете до конца всего – значит, здесь кроется какой-то обман.

Какую же дань приготовил для меня фюрер? А может, моя интуиция стала подводить меня, и на самом деле он открыт, душевен, доброжелателен, искренен? По крайней мере говорил он, кажется, предельно откровенно.

– Жаль, герр майор, что новейший наш «мессершмитт» разбился, но, с другой стороны, вы спасли опытный образец. Сломанное крыло и погнутый винт – ерунда. Главное, что начинка самолета осталась в целости и сохранности. Вы, кажется, совершили чудо!

Принесли горячий шоколад. Мы пили его из маленьких чашек. Фюрер со смехом, словно своему однокласснику, рассказывал обстановку, сложившуюся вокруг меня.

– Борман предложил прекратить нянчиться с вами. Случай с бронепоездом стал последней каплей. О, Мартин, как всегда, радикален и считает славян неполноценной расой, поэтому предложил отправить вас в концлагерь и забыть о вашем существовании.

После этих слов фюрер расхохотался, как ребенок. Я пил шоколад с таким видом, словно лакомился не прекрасным сладким эксклюзивным напитком, а кислыми помоями.

– Гиммлер, напротив, клятвенно пообещал мне, что из Валерия Шаталова получится образцовый эсэсовец. Дивизия СС «Викинг» с нетерпением ожидает вас, герр майор. Правда, с полетами вам придется на какое-то время распрощаться. В зеленых СС Гиммлер приготовил вам место командира гренадерского бронетранспортера.

Фюрер следил за моей реакцией. Только теперь я понял, куда вляпался со всеми своими наивными стремлениями.

– Очень вкусный шоколад, господин рейхсканцлер.

– Понимаю, что ж, я так и думал. Кстати, Геринг пытается убедить меня, что не надо тормошить вас. Вы и Хелен фон Горн – прекрасная пара, и Геринг был бы рад создать новую арийскую семью под флагом люфтваффе. Вас ждет блестящая летная карьера и счастливая семейная жизнь.

– Такого вкусного шоколада я в жизни не пробовал, господин рейхсканцлер!

– Замечательно. Я не удивлен. Лишь один доктор Геббельс безоговорочно поддержал меня. Он, как всегда, очень образно обрисовал мне перспективы и последствия. Вы хотели бы остаться в Германии, герр майор, но те варианты, которые возможны и которые я вам сейчас озвучил, к сожалению, осложнят наши без того непростые отношения с Иосифом Сталиным.

Фюрер вежливо подал мне папочку, которая во время беседы сиротливо лежала на краю кофейного столика, но теперь, как видно, пришел ее час. Я раскрыл папку и, к своему великому изумлению, увидел в ней советскую газету «Труд» за вчерашнее число.

Я негнущимися пальцами развернул газету. Фюрер несколько нервозно забарабанил тонкими чувствительными пальцами художника по своему не менее чувствительному колену.

Текст, который мне следовало прочесть, был аккуратно очерчен красными чернилами. Статья называлась «Провокации не пройдут».

Заметка была небольшой, но очень эмоциональной. В ней красочно расписывались перспективы отношений Германии и СССР, а в конце была напечатана фраза, от которой меня бросило вначале в холод, а затем в жар: «Мы знаем, что есть люди, желающие оставить нашего прославленного летчика Валерия Шаталова в Германии и объявить о том, что он попросил у германского правительства политического убежища. Провокация не пройдет, ничего у наемников английского империализма не выйдет. Им не удастся столкнуть лбами Германию и Советский Союз».

Фюрер резко поднялся. Я – тоже.

Гитлер улыбался, а я выглядел, кажется, неважно.

– Я был бы рад помочь вам, герр майор, но, к сожалению, вы зашли не с того бока. Если бы вы прямо сообщили мне о своих намерениях, будьте уверены, я нашел бы приемлемый вариант. Теперь, когда ваше дело получило огласку, я не могу ничего сделать. Вам необходимо срочно возвращаться в Советский Союз.

Гитлер по-дружески похлопал меня по спине, вынул из необъятного кармана легких широких светлых выходных брюк черную коробочку, вложил мне ее в ладонь, затем покровительственно положил свою мягкую руку на мое плечо и вопросительно заглянул мне в глаза. Наверное, я выглядел очень обескураженным.

Еще бы! Все летело в тартарары. Мои планы в отношении Хелен окончательно рухнули.

Фюрер словно прочитал мои мысли.

– Хелен фон Горн устроит вам прощальную экскурсию по Берлину, вот все, что я сейчас могу для вас сделать, а послезавтра ваш поезд отправляется в Москву.

Когда фюрер ушел, слегка сгорбившись и элегантно засунув большой палец за лацкан легкого летнего пиджака, я, совершенно сникший, подошел к белоснежной балюстраде, окаймлявшей террасу. Вид Альп вдруг показался мне очень мрачным, а обрыв, который разверзся внизу, ужасающим.

Впервые высота вызвала во мне неприятное чувство. До этого она всегда сладко манила и приятно будоражила.

Я вспомнил о коробочке, которую продолжал машинально сжимать в руке, и открыл ее. Внутри на белоснежной подушечке блестел черный Железный крест I класса.

К фюреру меня привезли люди Геббельса, подвижные, спортивного вида парни в штатском. Обратно в Берлин меня, к великой моей радости, повезла Хелен на великолепном «хорьхе» с открытым верхом.

Она поцеловала меня в щеку. Я не удержался и притянул ее к себе.

Наконец, мы отправились в путь. От Хелен я узнал, что бедняга Гельмут сломал ногу, неудачно упав с чердачной лестницы, а Урсула призналась, что является членом антифашистской организации, в планы которой входило совершение серии диверсионных актов на военном аэродроме и в секретном подземном царстве фюрера.

Теперь Эрих Нобль, как поведала мне Хелен, пытается применить так называемую ускоренную процедуру судебного разбирательства, чтобы постараться как можно скорее отправить Урсулу в концлагерь и там через своих людей обеспечить ей особое положение. Таким хитрым способом Нобль постарается завоевать наконец расположение любимой девушки.

10

Погода была прекрасной, Берлин сиял великолепием, настроение у меня улучшилось, о расставании думать не хотелось, однако у Хелен настроение, похоже, напротив, резко ухудшилось, она выглядела очень грустной. Мне показалось, что она хотела что-то сказать, но не решалась.

День прошел, словно в сказочном сне. Близость расставания придавала ему особый шарм.

Вечером мы заехали в «Веселую наковальню». Эмма, как всегда, была в ударе.

В пивной царила атмосфера беззаботного веселья. Пилоты люфтваффе, завсегдатаи заведения, умели веселиться и отдыхать. Думать о том, что завтра поезд повезет меня в Москву, совершенно не хотелось.

Хелен с грустной улыбкой рассказала мне об ухаживаниях Гофмана. Оказывается, он благополучно оклемался после аварии и теперь ходил еще более важным индюком. Ему все-таки удалось повернуть дело так, что именно он выиграл показательный воздушный бой, а не я. Геринг умел облечь не очень приятную сказку в необыкновенно привлекательную обложку. Фюрер то ли в самом деле поверил, то ли был обманываться рад.

Короче говоря, состоялась встреча Гофмана с фюрером и выражение высочайшей признательности заслуг летчика. Гофман раздулся, как надувной лиловый праздничный шарик, таким он вдруг сделался гордым.

Хелен со смехом рассказала, что Рупперт похвастался подарками, которые получил от фюрера. Они в самом деле были впечатляющими.

Как сообщила Хелен, без энтузиазма время о времени делая маленькие глотки из изящной стеклянной пивной кружечки, фюрер подарил Гофману малокалиберный пистолет вальтер с золоченой ручкой и гравировкой «Иосифу Сталину в память о дружбе от Адольфа Гитлера, Берлин – Москва» с датой «22/06/1941». Вторым подарком фюрера был великолепный черный кожаный блокнот с золотым тиснением в виде Спасской башни Кремля и дарственной надписью на обложке, выведенной от руки самим фюрером: «Германия всегда была, есть и будет другом России. Адольф Гитлер» с датой «17/07/1941».

Надписи на подарках Гитлера мне показались странными. Если подарки Гофману, то почему упоминается товарищ Сталин? И почему обозначены даты, которые еще не наступили, – двадцать второе июня и семнадцатое июля сорок первого года?

Хелен ответила, что надписи на подарках тоже насторожили ее. Она несколько раз невзначай спрашивала о них у Гофмана, но он каждый раз лишь загадочно улыбался, как видно, желал набить себе цену.

11

Какой-то очередной воздыхатель вдруг подошел к нашему столику и преподнес мне, как счастливому кавалеру, пачку превосходных эксклюзивных французских сигарет. Когда он, расшаркиваясь, удалился, я посмотрел на Хелен.

Она не курила. Видя, что мне не терпится испробовать табак и выразить по поводу его качества свое мнение, она посоветовала удалиться в курительную комнату, которую Эмма специально оборудовала где-то наверху, так как не выносила табачный дым: у нее от него случались довольно неприятные приступы аллергии.

Я прошел по какому-то узенькому замысловатому коридору, с трудом нашел нужную лестницу, поднялся по ней, она была винтовой и довольно скрипучей. Едва не стукнувшись головой о какой-то коварно выступивший наружу угол, я наконец вошел в искомую комнатку.

Похоже, собравшиеся в пивной летчики были некурящими спортсменами, а может, они сделали ход конем, подарив мне пачку отличных сигарет, чтобы я хоть на минутку оставил Хелен одну, тогда они смогли бы наконец непринужденно пообщаться с ней.

В общем, не знаю почему, но в курительной комнате никого не было. Бросилась в глаза чистота. Свежий вечерний ветер ударил в лицо сквозь раскрытую оконную створку.

Я подошел к подоконнику, с нетерпением вскрыл пачку и закурил. Табак был мягким и слегка волнующим.

Конечно, после «Казбека» и «Беломорканала» табак вызывал другие ощущения, был необычным. Я не сказал бы, что он был лучше, – просто в самом деле он был мне в диковинку.

За окном сгущались сумерки. С высоты, на которой находилось окно, мне были видны угол здания и часть освещенной улицы.

Внезапно раздался грохот мотоциклетных двигателей. Я увидел, как на улице промелькнули мощные черные мотоциклы, на них уверенно восседали люди в форме мышиного цвета.

Через секунду внизу, в зале пивной, послышался шум, а вслед за ним – отрывистые команды. Я насторожился.

Крики доносились довольно отчетливо. Скоро мне удалось понять, что полиция ищет опасного преступника и проводит облаву, требуя от всех оставаться на своих местах.

Я поспешил вниз к Хелен, но вдруг донесшийся из окна протяжный шакалий вой заставил меня замереть на месте. По коже пробежала противная дрожь.

Бросившись к подоконнику, я увидел, что в закуток под окном по-хозяйски вошли два поджарых гестаповских офицера с волевыми носатыми лицами. В одном из них я без труда сразу узнал Нобля.

Полицейские грубо тащили за шиворот двух плотных краснолицых мужчин, судя по одежде, – рабочих. Я, кажется, видел их в пивной, они сидели в углу недалеко от стойки бара.

Видимо, Нобль и его помощники выудили парочку оттуда. Заунывный вой, так похожий на вой шакалов, доносился именно из их глоток.

В правой руке Нобль зачем-то держал обрезок стальной трубы.

– Какая встреча, Тиггель! Ты не забыл, как раскроил мне череп в ноябре тридцатого года? Я долго лечился, друг мой, очень долго.

– Герр офицер, простите, я давно не коммунист, – сказал один из клиентов Нобля, его бульдожьи щеки подобострастно колыхнулись перед носом офицера из стороны в сторону.

– Нет, дружище, за все надо платить.

– Мы – работяги! Мы вкалываем на аэродроме день и ночь, невзирая на английские бомбежки. В кои веки зашли сюда, чтобы выпить пару кружек пива…

– Зачем сотрясать воздух словами? Помоги фюреру делами.

Нобль с милой улыбкой протянул Тиггелю обрезок трубы. Тот растерянно взял его в руки, словно скрипач, которому на сцене вместо скрипки вдруг вручили контрабас.

Нобль указал Тиггелю рукой, затянутой в черную лайковую перчатку, на его товарища.

– Перед тобой враг фюрера. Недобитый тельмановец. Добей!

– Не-ет! Я не… мо… гу.

Нобль спокойно выхватил обрезок трубы из онемевших рук Тиггеля и сунул его в руки его товарища – веснушчатого рыжего курчавого увальня.

– А ты?

Тот не заставил себя долго упрашивать. Труба со страшным хрустом опустилась на череп Тиггеля. Тот упал, обливаясь кровью.

Нобль по-дружески потрепал по плечу увальня и повернулся к своему напарнику, который, не проронив ни слова, все это время спокойно наблюдал за кошмарной сценой.

– С этим мерзавцем покончено. Он так заискивал передо мной, что сдал Карла, но его должок перед рейхом слишком велик. Такое не прощается. Кстати, где Карл?.. Пора бы взять его, во рту пересохло, я хочу промочить горло парой кружек пива!

Я совершенно не придал значения словам Нобля. В тот момент меня охватила оторопь от созерцания ужасной кровавой сцены.

Нобль после всего еще способен говорить о пиве?.. Воистину фрукт с толстой кожурой, этот Нобль!

Я не знал, что делать. Кулаки мои невольно сжались, и в этот момент сзади с оглушительным треском распахнулась дверь.

12

В курительную комнату, тяжело дыша, вломился вовсе не полицейский, как можно было предположить. То был чрезвычайно колоритный тип – мой ровесник, черноволосый, мордатый, с крупным ртом, овальными ушами и чрезвычайно тяжелым взглядом. Однако этот на вид совершенно сумасшедший человек обладал каким-то неизъяснимым шармом.

Глаза! Да, глаза. Они напоминали глаза загнанного в угол коварного, хищного, красивого, но крайне усталого зверя. Я не успел ничего сказать. Он выхватил из внутреннего кармана потрепанного пиджачка, наброшенного прямо на голое тело, устрашающего вида заточку и, исполнив странный танец ногами, махнул ею перед самым моим носом. Я успел отклониться в сторону, но он мгновенно среагировал и подставил мне подножку. Я опрокинулся и сильно ударился макушкой о деревянную перегородку.

Когда я пришел в себя, в курительной комнате никого не было. Я выглянул в окно. Внизу, на мостовой, лежали Тиггель и Нобль. Их головы были сплошь покрыты кровью.

Холодея от недоброго предчувствия, я прыгнул вниз с высоты четырех метров. Видимо, за минуту до этого то же самое сделал тот сумасшедший парень, который так ловко сбил меня с ног.

Тело не забыло тренировочные прыжки с парашютом. Я удачно приземлился, не повредив ноги.

Поднявшись, я кинулся к телам, распластавшимся на мостовой. Тиггель лежал на спине, безвольно раскинув руки. Он, кажется, не дышал.

Нобль валялся на мостовой, его голова была сплошь залита кровью. Глаза его блуждали, он бестолково ворочал языком, но не мог выговорить ни слова.

Беглый осмотр показал, что очень острый предмет, скорее всего та самая заточка в руках сумасшедшего парня, довольно сильно порвала Ноблю ухо. Я наспех перевязал ему голову двумя носовыми платками, связанными вместе, – своим платком и платком Нобля, который, к счастью, торчал из кармана его изящных брюк-галифе.

Помощнику Нобля повезло меньше. Я вначале не понял, куда он делся, и подумал, что офицер просто испугался бандита и сбежал.

Однако, осмотревшись, я вдруг заметил носки хромовых сапог, они тускло блестели в свете уличного фонаря. Носки сапог торчали из-под высокой, в человеческий рост ставни, которая почти соприкасалась с землей, поскольку окна цокольного этажа пивной располагались очень низко от тротуара.

Я медленно и осторожно отворил ставню и содрогнулся от дикого ужаса.

Офицер гестапо был пригвожден к дубовому ставню той самой длинной и узкой, как стилет, заточкой. Ее противоположный острию конец был искусно загнут для того, чтобы ужасное орудие убийства удобно сидело в руке и позволяло наносить сильные проникающие удары.

Как легко, оказывается, пробить тело человека! Гестаповец, безжизненно свесив голову, висел, пришпиленный заточкой к ставню, словно его убийца, помешавшись, вдруг перепутал человека с мотыльком, а заточку – с булавкой для крепления бабочек к коллекционной карточке.

Я понял, что помощь несчастному помощнику Нобля теперь явно не в моей компетенции, и быстро осмотрел высокий, в два человеческих роста каменный забор, который тянулся от стены пивной на расстоянии, не превышавшем четырех или пяти шагов.

Так просто перепрыгнуть через него было невозможно. Куда же подевался мой сумасшедший парень, а с ним, видимо, и тот рыжий увалень, только что запросто убивший трубой человека?

Неподалеку за углом я обнаружил поддоны. Они были сложены в штабель.

Скорее всего, беглецы забрались на поддоны и перемахнули через забор. Я мигом сделал то же самое.

В прежние времена мы с Хелен после посиделок в пивной много гуляли по окрестным улицам, чтобы проветриться, поэтому я знал здешние переулки как свои пять пальцев.

Не буду описывать, как я плутал по закоулкам, главное, что я быстро нашел выход из нескончаемой вереницы улочек – пятачок заднего двора и арку, которая вела на главную улицу с ярким освещением и довольно оживленную даже ночью.

Именно на этом пятачке я и перехватил своего лохматого курчавого друга. Он был сильно пьян и, не поспевая за увальнем, видимо, отстал.

Я схватил парня за шиворот, он мгновенно вывернулся, но мне удалось бросить его спиной к стене. В руке моего неожиданного противника блестел окровавленный обрезок трубы, тот самый, который Нобль поочередно вручал своим клиентам.

Я попытался мирно поговорить с бандитом, но он в ответ на мою просьбу успокоиться и не совершать глупостей, махнул перед моим носом трубой так, что загудел воздух.

После этого первое, что пришло мне в голову, – бежать, но я с трудом сдержался. Мне даже показалось, что бандит слегка удивился тому, что я остался стоять на месте. Тут он снова лихо махнул трубой, целя в ребра. Я вовремя сгруппировался, и труба просвистела мимо.

Бандит, продолжая танцевать передо мной, замахнулся, чтобы ударить сверху. Но, вспомнив уроки нашего инструктора по лётному училищу, я прыгнул вперед и, обвив его жилистую шею ногами, потянул всем своим весом вниз, а во мне ни много ни мало тогда было девяносто с лишним килограммов. Прием самбо сработал, мой противник все-таки не удержался на ногах и, крякнув, рухнул вниз. Я упал вместе с парнем на мостовую, продолжая крепко сжимать его шею ногами.

Когда я поднялся, мой оппонент валялся на спине, дико вращая глазами. Он был в полубессознательном состоянии.

Бдительные жители заметили драку. Вскоре прибыла полиция.

Меня сразу же задержали, а бандита отправили в больницу. Впрочем, особой помощи ему там не понадобилось, он быстро пришел в себя, и в ту же ночь его перевели в следственный изолятор.

Меня опросили и выпустили, однако началось следствие. Выяснилось, что сумасшедший парень с заточкой, его звали Карл Рунштейн, уже много лет находится в розыске за зверское убийство полицейского.

В молодости он был вначале боксером, затем активным участником уличных манифестаций, во время которых крушил челюсти всех подряд по приказу тех, кто платил. Вначале платил кайзер, после него – Веймарская республика, а вслед за ней – нацисты.

Вскоре завистники донесли, что, мол, активисты неарийского происхождения дискредитируют нацистское движение. Оказавшись на улице, никому ненужный Карл попробовал вернуться к спортивной карьере и даже пару раз выиграл чемпионаты Германии, но «неарийское происхождение» и здесь стало непреодолимой преградой.

В тысяча девятьсот тридцать восьмом году Карла решили стерилизовать в рамках правительственной программы «по борьбе за чистоту крови», но он в припадке ярости превратил конвоира буквально в котлету и сбежал. С тех пор Карл Рунштейн скрывался в разных местах, а в последнее время – в подвале пивной «Веселая наковальня».

Глава третья

Картина тушью

Пусть страх хватает все кругом,

Пусть катит он в глаза, как ком,

Меня мир страха не пугает,

Любим я, потому страх тает.

Владилен Елеонский. Бельчонок в колесе

1

Мой поезд в Москву отложило описанное выше непредвиденное происшествие. Я оказался важным свидетелем по делу Карла Рунштейна – человека, который подозревался в совершении ряда тяжких преступлений.

На следующий день меня допросил следователь. Мои показания были тщательно запротоколированы, а через две недели следователь запланировал очную ставку между мной и Рунштейном.

Немедленно провести следственное действие было невозможно. Подозреваемый впал в совершеннейшее безумие, он со вкусом буйствовал в камере, пробуя на прочность металлическую дверь своим большим упрямым лбом, и пока что ему требовалась лишь экстренная психиатрическая помощь.

Неожиданно свалившееся новое расследование меня несказанно обрадовало. Я оставался в Германии. Пусть ненадолго, но все же!

Указание фюрера всячески развлекать меня продолжало действовать. Поскольку фюрер поручил проведение развлекательной программы Хелен фон Горн, никто не решился вклиниться. Гофман скрипел зубами, но терпел.

Даже сейчас, когда я, глубокий старик, думаю о тех волшебных предвоенных днях, удивительная радость охватывает сердце. Вспоминая то время, я склоняюсь к мысли, что те дни были самыми лучшими днями моей жизни.

Хелен каждый день все время была со мной. Мы не могли наговориться.

Мы ели друг друга в разговорах, как аппетитный десерт после бокала хорошего вина. Мы смотрели и не могли насмотреться друг на друга.

Только ночевали мы порознь. Она завозила меня в мой особняк на великолепном белоснежном «хорьхе» с открытым верхом, который снова выделен ей лично Герингом в целях образцового выполнения поручения фюрера.

Хелен с удовольствием показывала мне Берлин и пригороды, а на выходные мы запланировали съездить в горы к ее папе, известному акварелисту, картины которого желал заполучить сам Герман Геринг, но папа всем отказывал, даже Герингу. Объяснение выглядело убедительным.

Якобы какая-то цыганка нагадала, что, если хоть одна его картина будет продана или подарена, папа не сможет больше ничего написать и как художник умрет. Такого он позволить не мог, в картинах заключалась вся его жизнь.

Он зарабатывал тем, что предлагал индивидуальный архитектурный дизайн для роскошных особняков нацистских бонз. Акварель писалась не для продажи, просто без акварели папа Хелен не мог жить.

В пятницу вечером Эмма закрыла свою героическую «Веселую наковальню» и устроила праздничный загул для избранных. Пиво лилось рекой из лучших запасов.

Все было бесплатно. Пилоты люфтваффе гуляли на славу и превозносили щедрую хозяйку до небес.

Эмма, конечно, не знала, что в ее подвале прятался опасный преступник, и была безумно рада, что его удалось обезвредить. Она выразила мне особое почтение, произнеся какую-то совершенно безумную речь, суть которой сводилась к тому, что Эмма всю жизнь мечтала о таком мужчине, и если бы она могла сбросить три десятка лет, русский майор Валерий Шаталов никуда бы от нее не делся.