Ветреным, но солнечным днем 21 августа 1570 года набранное «ливонским королем» на деньги русского царя войско в количестве одной тысячи человек с великой помпою подошло к Ревелю. Реяли над головами воинов зелено-желтые ливонские флаги, покачивались перья на высоких шлемах, в кирасах отражалось солнце. Дующий с моря ветер играл белыми барашками волн, невдалеке, на рейде, стояли два торговых судна.
– Шведы, – угрюмо покачал головой месье Труайя. – Видать, плохи дела у нашего Карстена, коль вот, пожаловали. Если будут привозить продовольствие из Стокгольма, ревельцы вряд ли сдадутся.
Леонид и сам это все понимал, даже куда лучше, чем прочие. Знал из истории, что Ревель никто сейчас не возьмет – ни поляки, ни русские. Так он и останется шведским вплоть до самого Петра. Да и не хотел он штурмовать мощные стены будущей эстонской столицы, не хотел проливать кровь – ни своих ратников, ни горожан – не хотел и не собирался.
Ревель в те времена считался довольно большим городом, насчитывал около восьми тысяч жителей, из которых подавляющее большинство составляли немцы. Если отбросить женщин и детей, то осажденные могли выставить на стены около трех тысяч ратников – против тысячи ливонского «короля», так что тупой штурм был бы настоящим безумием, тем более что «Магнус» не позаботился о достаточном количестве мощных пушек. Вернее, не хотел об этом заботиться… и вообще не собирался всерьез воевать. Просто вынужден был, действуя отнюдь не по своей воле.
Тысяча человек, из которых двести – те, кому Арцыбашев мог более-менее доверять, и еще восемьсот – разный, со всей Европы, сброд, «дикие гуси», наемники, промышлявшие любой войнушкой. Немцы, голландцы, датчане, французы, литовцы, русские, даже португальцы – кого там только не было! Даже эсты с латышами-галами попадались!
За ливонским войском тянулся обширный обоз: запряженные волами и лошадьми телеги: возки торговцев-маркитантов да кибитки с женами и служанками ландскнехтов, со всем их добром.
Весть о том, что никакого штурма не будет, разнеслась быстро, вызвав у наемников самую искреннюю радость: тупо подставлять свою башку, даже за три талера в месяц – приятного мало. Чего ж хорошего в том, чтобы лезть по лестнице на высокую стену, с которой постоянно стреляют, кидают тебе на голову всякую дрянь, типа увесистых камней, льют кипяток и все такое прочее? Нет уж, куда лучше осада! Это и неспешно, и весело. Отстоял свое в карауле-заставе, потом можно и расслабиться у костра – с женщинами, вином и песнями.
Осаду ландскнехты организовали довольно быстро, почти без всякого участия своего титулованного предводителя – тот только успевал доклады выслушивать. На всех дорогах, у всех ворот выставили усиленные посты с пушками, все чин-чинарем – насыпав земляные редуты, где возможно, укрепленные серыми, притащенными со взморья валунами. Часть караулов вытянули, растянули цепью прямо вдоль стен – не такой уж большой и город! Прятались ратники по кусточкам, сидели в высокой траве, спать не спали, отрабатывая жалованье, службу несли зорко, тем более и служба-то не бей лежачего! Не на стены ведь лезть, не поставлять лоб под пули – просто сиди да высматривай, чтоб, не дай бог, отряд вражеский из-за ворот не выскочил да не попытался прорваться… Хотя зачем осажденным прорываться-то? Что они, дураки? Когда шведские корабли по морю все, что для жизни надо, подвозят?
Эх, Карстен, Карстен, где ж твои каперы, славный адмирал-капитан Роде?
Поправив на голове высокий испанский шлем – морион, Арцыбашев тронул поводья смирного своего конька да в окружении свиты неспешно поехал к восточным воротам – уговаривать осажденных сдаться. Так было положено по правилам игры. Помаячить на безопасном расстоянии, чтоб все (и свои, и чужие) видели – король не спит, король всегда на своем посту, об осаде денно и нощно думает.
Сказать по правде, Арцыбашев сейчас сам себе нравился. Видели бы девчонки! Один конь да иззолоченная – подарок царя Ивана – упряжь чего стоят. А еще черненый, с серебром панцирь толедской работы, тот же украшенный затейливой чеканкою морион, зеленый шелковый плащ с золотым шитьем! Перчатки, алая перевязь через плечо, на поясе – кинжал и шпага, на ногах – мягкие сапоги со шпорами. Ну, истинный король, как из карточной колоды – кто б сомневался!
Еще и свита. Немцы – авантюристы-опричники Таубе и Крузе, да верный слуга Петер в небесно-голубой, щедро расшитой серебряной нитью накидке и шапочке с зеленовато-синим фазаньим пером. Рядом с ним, в сверкающих латах и с алебардою, новоявленный оруженосец – белобрысый здоровяк, разорившийся нидерландский дворянин Альфонс ван дер Гроот. Тут же и фехтовальщик Анри де Труайя в начищенной серебристой кирасе, в круглой, чуть вытянутой кверху, каске с гребнем, называемой кабассет, с небольшим – всего-то метр двадцать длиной – ружьем-аркебузой в руках. Легонькое такое ружьишко, весу в нем всего-то килограмма четыре, это вам не мушкет – с полпуда! Поди потаскай. Зато пуля у мушкета – полста граммов, да и ствол – почти полтора метра, одним выстрелом борт корабельный проломит, прошибет напрочь! Аркебуза, конечно, не то… зато легкая. А у француза – еще и с колесцовым замком. Вместо фитиля тлеющего колесико с пружинкой искру гранями острыми из время вышибает – отсюда и выстрел. Хитрое немецких мастеров изобретение, весьма дорогое. Фитильный-то замок куда дешевле, да и в случае чего куда легче чинить. Колесико-то почини, попробуй – тут часовых дел мастер нужен, не простой кузнец! К тому же и ствол в аркебузе месье Труайя не простой, а особый – изнутри с нарезами. Оттого и заряжается ружьецо долго, супротив обычного вдвое-втрое, зато при выстреле пуля закручивается, летит ровно – метко бить можно, в одиночную цель попадать, чего из мушкета решительно невозможно никак. Только залпом! Зато пара залпов, бывало, целое сражение решали.
Между тем на стене близ восточных ворот уже стопились ревельцы. Не только ратники, но и, судя по разноцветным беретам и шляпам, простые бюргеры, даже женщины были, мальчишки. Любопытствовали – а что это за принц такой, ливонский? Говорят, датского короля Фредерика братец младший, от московского царя Иоанна титул королевский получивший. А имеет ли право московит титулы королевские раздавать? Тоже еще – «король»! Сидел бы на своем Эзеле-острове, коров за хвосты дергал. Ну, скучновато, да. Зато безопасно – и для короны, и для собственной дурной башки. Так нет же, взалкал, выдумал! С кровавым московитом связался. Что тут воины Иоанна творили – жутко даже и вспомнить. Да и сейчас творят. Татары, да. Так что же ревельцам, под жестокую руку Иоанна идти? Чтоб он их потом – плетьми? А это вот Магнус, принц датский… какой-то он король-то – сомнительный. Нет, можно, конечно, и к нему… но лучше – к шведам. Те уж понятны, тем более единоверцы, лютеране…
Выехав на невысокий холм, «Магнус» придержал коня, остановился. Оглянулся. Поднял руку… Браво ухнули барабаны. Запели, сверкая серебром, трубы.
Опустил король руку. В момент стихло все…
– Доблестные жители Ревеля! – откашлявшись, выкрикнул Леонид. – От своего имени и от имени царя Ивана Василевича предлагаю вам сдаться! Условия…
Не дослушали ревельцы. Да, верно, и не слышно было – ветер все слова относил. Закричали, заулюлюкали, кто-то на стене задницу голую показал. Месье Труайя, шепотом разрешение королевское испросив, вмиг аркебузу свою винтовальную вскинул, выстрелил… Не попал, конечно же – расстояние-то. Тут и все прочие палить начали с таким же результатами. Зато громко, весело, с неподдельным энтузиазмом и самой искренней руганью – война так война!
Откуда вдруг взялись пленные, Леонид интересовался не шибко. То ли осажденные все же выслали отряд, пытаясь прорваться за ворота по каким-то своим надобностям, то ли просто взяли рыбаков, не туда заплывших, то ли еще что – может быть, даже и лазутчиков захватили. Побили, конечно, малость, пограбили, как водится, обобрали до нитки, а уж потом представили пред светлые королевские очи.
– Признают, ваше величество, что пробрались в наши пределы с враждебными целями, – кивнув на троих мужчин, бодро отрапортовал Альфонс. – Велите их повесить… или головы рубить?
Королевский бивуак был разбит километрах в трех от Ревеля, в какой-то недавно захваченной мызе с просторным двором, деревянным, на каменной обширной подклети домом и многочисленными сарайчиками да амбарами. При одной только вести о приближении московитско-ливонского войска хозяева мызы бежали, прихватив с собой все более-менее ценное. Остальное прибрали к рукам слуги да местные крестьяне эсты, вскоре явившиеся к Арцыбашеву засвидетельствовать свое почтение и уважение. Брать с них было даже наемникам нечего – эстонские земледельцы и так пребывали в крайней бедности и нужде, так что опасаться им было нечего. Как в древнем советском фильме: «Красные придут – грабят, белые придут – грабят»… Единственное, крестьяне попросили не жечь поля. Что им и было обещано поистине с королевской щедростью, так что слава о «добром короле Магнусе» уже пошла гулять по всем окрестностям, что немало способствовало пополнению ливонского войска охочими людьми.
– Так, ваше величество… все же головы отрубить? Или повесить?
– Не знаю, – вздохнув, Леонид устало махнул рукой. – Как у вас принято?
Здоровяк улыбнулся:
– Тогда уж лучше повесить. Проще. Головы рубить – тут палач бы опытнее нужен, а у нас такого нет.
– Повесить? Головы рубить?! – в неожиданной ярости вскинулся «Магнус». – А может, еще проще будет их отпустить на все четыре стороны?
– Можно и отпустить, ваше величество, – здоровяк равнодушно кивнул. – Под честное слово. Чтоб не воевали с нами никогда.
– Слыхали? – Арцыбашев сурово посмотрел на пленных. – Даете слово?
– Даем, господин король! Богом-Христом клянемся!
Двое пленников поспешно бросились на колени. А вот третий – нет! Как стоял, так и остался стоять, лишь посматривал нагло. Высокий, чуть сутулый, с длинными спутанными космами и бритым лицом. Дворянин, судя по остаткам одежды. Или просто бюргер.
– А ты что ж? – удивленно хмыкнул Леонид. – Предпочитаешь повешение?
– Я дал слово магистрату, – сутулый нахмурился. – Обещал воевать с вами до конца.
Король покачал головой:
– Ну, обещал так обещал… Этих двоих увести да выгнать. А с тобой… – он вновь повернулся к пленному. – С тобой… Ты что же, лучше других себя считаешь? Лучше своих товарищей?
– Они простолюдины, а я – рыцарь! – спокойно сказал избитый. – Негоже рыцарю не держать данное слово.
– Даже данное простолюдинам-бюргерам? – Арцыбашев издевательски хмыкнул. – Ну-ну.
– Просто это мое слово, – неожиданно улыбнулся пленник. – И дал я его не только ревельскому рату, но и племяннику короля Швеции!
Ох, как не хотелось Леониду ни вешать, ни рубить головы! Но этот упрямец сам лез в петлю. И отпускать его просто так, не взяв клятвы, было нельзя – свои бы не поняли. Что ж… Хотя…
– Заприте его пока в сарай, – подумав, распорядился «Магнус». – Впроголодь не держите, кормите. Вдруг да пригодится на кого-нибудь обменять? Эй, рыцарь! Имя свое скажешь?
– Гаспар фон Эйден, герр король! Из рода тех самых Эйденов, что когда-то в Святой земле…
– Ладно, ладно, – властитель Ливонии махнул рукой. – В сарай его. А нам всем пора бы и поужинать. Вечер уже.
Вот тут все повеселели – и Альфонс, и юный слуга Петер, и месье Труайя. И даже угрюмившиеся в углу стукачи-немцы – Крузе и Таубе. Пировать привыкли почти каждый день, чего уж. Король не отказывал себе ни в чем – слава богу, выданных царем денег пока что хватало с избытком. Ну, может, на пушки не хватало… но уж на вино!..
А пленник пригодился совсем скоро. Как-то ранним утречком, уже ближе к концу августа, осажденные все же решились на вылазку. В полях близ Ревеля стоял густой туман, и пробравшийся по оврагам отряд подобрался почти к самой королевской ставке! Пока не обнаружили да не подняли шум, врагам даже удалось выкрасть самого королевского оруженосца – Альфонса ван дер Гроота. Коего и обменяли на плененного ранее рыцаря.
Договариваться об обмене ездил сам король, и на этот раз над ним со стен не издевались и ничего обидного не кричали, наоборот, представители городского Совета – рата – выехали навстречу со всем надлежащим к коронованной особе почтением, по мнению самого Леонида, более уместным где-нибудь в ратуше, нежели на поле брани.
Обмен состоялся. И авторитет ливонского короля резко повысился даже в глазах осажденных, а уж о всех других прочих и говорить нечего. У Ревеля хватало врагов – купцы-конкуренты, обиженные крестьяне, датчане, поляки, литовцы, русские… Многие являлись к его королевскому величеству целыми отрядами с нижайшей просьбой принять в войско. Вернее, отдаться под милостивейшую королевскую руку.
Народ прибывал. Осада велась ни шатко, ни валко. Никто друг другу особо не досаждал – ни ревельцы ливонцам, ни ливонцы ревельцам. Многие – очень многие – поняли, что с новым, пусть даже не совсем законным королем вполне можно иметь дело. Вот только сильно страшил московитский царь, о кровавых проделках которого гуляли слухи по всей Ливонии.
Так вот и шло время уже к осени. Данные царем деньги таяли…
* * *
Лишь только глубокой осенью, точнее в середине октября, когда ударили первые заморозки да потянулись в далекие края последние перелетные птицы, явилось под Ревель обещанное царем Иваном войско. Состояло оно из двух частей – дворянского (земского) ополчения, во главе с хитрющим боярином Иваном Петровичем Хироном-Яковлевым, и опричников, коими командовал Василий Иванович Умной-Колычев, окольничий и приближенный к самому царю человек. Друг друга господа командиры, мягко говоря, не жаловали, войска привели около четырех с половиной тысяч плюс пушки, и тот час же потребовали от осажденных немедленно сдать город, в противном случае угрожая самыми страшными карами. Естественно, ревельские бюргеры не согласились.
Оба воеводы штурмовать город не стали, а так, постреляли немножко из небольших пушек да принялись подвергать самому разнузданному грабежу всю округу. Сам ливонский король при сем не присутствовал. Будучи отъехавшим в недавно пожалованный Иваном Васильевичем город Оберпален, располагавшийся в трех-четырех днях пути от Ревеля – смотря как ехать. Впрочем, город – это сильно сказано. Средь пожухлых лугов и рощиц, над неширокой речушкой Пылтсамаа вознеслись к небу угрюмые квадратные башни рыцарского замка, сложенные из светло-серого камня еще в самом начале тринадцатого века. Квадратные башни, квадратные зубцы на стенах, колокольня единственной церкви, вокруг которой – главная площадь селения: несколько лавок, три каменных дома и пустующая виселица с уныло сидящими на ней воронами. И вот это все – столица славного Ливонского королевства. М-да-а-а…
Впрочем, Арцыбашев и не думал здесь царствовать – пробраться бы поскорее в Москву, воспользовавшись первым же удобным случаем, а там… Ну, найдется же вход, вернее выход! Должен же найтись, обязательно должен. Вернуться б поскорее в родное свое время… Да черт с ним – на худой конец, для начала подошел бы и восемьдесят первый год, все ж двадцатый век – не шестнадцатый!
