Бумажные доспехи

Сегодня пятница, размышляла Морген. Ничего планового нет. Надо позвонить Каролусу и сказать, что она не придет сегодня. Как-нибудь разберутся без нее.

Галке еще позвонить, чтобы подстраховала.

Морген включила воду, наполняя ванну. Набрала из коробки горсть морской соли, капнула на нее эфирным маслом – пусть будет бергамот для сил и лаванда для спокойствия – подождала, пока крупные мутные кристаллы впитают желтизну, бросила в воду. Привычные действия отвлекали, возвращали ее в нормальную жизнь.

Морген задумалась перед зеркалом, водя массажной щеткой по волосам. Складки на лбу и у губ, отеки под глазами… Возраст не красит. Одна знакомая ходила на мезотерапию недавно, и хотя сразу после нее она толстым слоем тонального крема замазывала синие точки кровоподтеков, потом вроде бы очень даже неплохо было… но деньги. И последствия.

Ухом Морген прижимала к плечу телефон и слушала гудки.

– Да, – раздраженно бросил в трубку Каролус. – Почему опаздываешь? Что за ночные бдения были?

«Витя, небось, доложил», – рассеянно подумала Морген и перехватила телефон рукой, подняв голову.

За ее плечом в мутном, покрытом водяным паром, зеркале стоял человек. Он по-прежнему закрывал лицо руками, но сквозь раздвинутые распухшие пальцы влажно блестел один глаз.

Ярко-зеленый, как водоросли, и красные лопнувшие сосуды белка только подчеркивали зелень.

Потрескавшиеся вздутые губы шевельнулись.

Морген задохнулась и зажмурилась, рванув в сторону. В ребра слева врезался угол шкафчика, и Морген, едва соображая, вылетела из ванной, по дороге роняя телефон на пол.

Пришла в себя на кухне, рядом с окном. Окно – это к улице, к людям, там, где нет бредовых фигур…

Да что ему надо? Почему эти дурацкие охранные чары на доме, за которые она тоже платит каждый месяц, не работают?!..

Морген давила в себе всхлипы, зная, что нельзя паниковать, страх открывает дорогу еще более опасному, питает их и укрепляет. Это втолковывали им всем, еще в школе. Думая о дурном, даешь ему силу… хотя обычным людям можно сколько угодно пугаться темноты и воображать чудовищ. Если во тьме скрывается хотя бы тень нечеловеческого, мысли мага помогут этому существу обрести более плотное тело.

Недаром у некромантов самое богатое воображение.

Морген боялась отвернуться от прохода, и нарочно смотрела на молочного цвета стену кухни – чтобы не цеплять взглядом сумрак коридора. От стекла позади тянуло холодом.

– Шаг в шаг, след в след, – зашептала она и поначалу испугалась своего голоса, – след в след, стой за спиной, смотри в оба глаза, храни меня. Шаг в шаг, след в след, стой за спиной, смотри в оба глаза, храни меня.

С этим детским наговором – тот, который полагается, из справочника, она уже забыла – Морген залезла с ногами на подоконник и сжала кулаки, усилием воли вспоминая недавнее утро.

Надо переключиться.

Донно чертыхается. Взъерошенные темные волосы, широкие плечи…

Воспоминания принесли с собой и утренние чувства: неловкость, удивление. Они успокоили Морген.

В коридоре зазвонил городской телефон.

Морген не сразу решилась слезть с подоконника, но звонок пиликал и пиликал. Держась спиной к стене, чувствуя себя слишком незащищенной, она прошла мимо раскрытой двери ванной. Везде было пусто – и осторожное прощупывание сканированием тоже показало, что она одна в квартире.

– Что у тебя там творится? – с любопытством спросил начальник.

Старая поганка, даже не обеспокоился.

– Я… опоздаю, – сказала Морген. – Уже выезжаю, буду через сорок минут. Я все объясню.

В холле больницы первым делом она зашла в магазинчик и купила два оберега для дома.

Ненастоящий      

– Ты уясни одно, – сказал однажды куратор. – Ты думаешь, что ты сейчас крутой и видишь всех насквозь. И ни фига это не так. Есть ребятки, которые умеют болтать так, что ты и не поймешь, что тебя дурят. Они будут коверкать факты, недоговаривать, из кусков правды склепают тебе большую ложь. И ты – даже со своей суперспособностью – ничего не уловишь. Чтоб понятно было, вечером погляди новости по телеку, а еще лучше какие-нибудь политическую болтологию. Я тебе заранее скажу, что они все как есть врут, а ты попробуй это увидеть своими внутренними глазами.

Сова был прав: Лейтэ попробовал и совсем ничего не понял и не увидел. Ведущий что-то эдакое порой выдавал, что было неправдой, а вот остальные – нет. Даже заранее зная, что выступающие в передаче люди лгут, Лейтэ не смог этого увидеть.

И в фильмах, где играли по-настоящему классные актеры, этого тоже не было. Они верили в то, что говорили и что делали, и потому превращали придуманные кем-то слова в истину.

Лейтэ не хотелось во всем этом разбираться, чем больше он узнавал, тем хуже ему становилось, и все сильнее было желание накрыть голову подушкой и не вылезать оттуда долго-долго.

Мелькали трусливые мысли о том, что можно попросить маму что-нибудь сделать, чтобы она вытащила его из этой кривой неправильной школы, где на уроках физкультуры они после отжиманий и пробежек отрабатывали сабельные удары и метание кинжалов. А на уроках биологии наизусть затверживали список сущностей, которых нельзя убивать, несмотря на их опасность, и изучали разницу между горбанами и русалками. А эта парафизика, которая должна была начаться на следующей ступени… и еще начерталка, от названия которой плевались все однокурсники…

Но каждый раз когда он возвращался домой, он пытался выглядеть спокойным, и говорил, что хоть трудновато, но он как-нибудь разберется.

Ему уже объяснили, в первую очередь объяснили, что теперь его родители – только номинально, по старым бумажкам, родители, а настоящую ответственность за него несут государство и Институт.

Вот таким образом, быстрее, чем он думал, исполнились его мечты о самостоятельности.

Сова все-таки изредка тоже врал и совсем не смущался, когда Лейтэ говорил ему об этом.

Лейтэ уже привык к нему, и, наверно, сейчас это был единственный человек, которого Лейтэ без стеснения уличал во лжи. Остальных не решался. И без того ребята лишний раз старались не подходить. Лейтэ изо всех сил притворялся, что его это ни капли не волнует.

Один пацан немного подкалывал его по поводу того, что Лейтэ первое время рвало чуть что, но Лейтэ пару раз насовал ему в морду, и тот успокоился.

Зато насчет старых друзей ему сразу сказали, что они «отвалятся» – так и вышло. Игорь не перезвонил, а когда Лейтэ поймал его после школы, наврал про телефон.

Легче всего было с Гепом – пес ничуть не изменился. Он был истинным от носа и до кончика хвоста.

Теперь Лейтэ не видел золотого дыма, когда люди врали, он просто различал правду и ложь, как люди различают оттенки цветов. Иногда ему казалось удивительным, что остальные этого не понимают.

С учебой у него не очень клеилось. В подготовительном отделении не было таких классов, как он привык – просто потому, что все ребята были разные, кто старше, кто младше. Их старались объединять в небольшие группы, чтобы на общие предметы вроде тех, что в обычной школе дают, ходили вместе. По истории магии ему пришлось догонять: выдали планшетник с учебниками и сказали, до какого параграфа зубрить, чтобы уложиться со всеми. По парабиологии и практическим занятиям у него была индивидуальная программа, по которой он катастрофически не успевал. Преподаватель практики, молодой чернявый парень врал, что все в порядке, потом вспоминал, что Лейтэ понимает, и смущался.

Но у Лейтэ в голове не укладывалось: как, ну как это все можно сделать? Какие плетения, что плести? Узлы заклинаний? Из чего? Из воздуха, что ли?

– Это блок, – говорил преподаватель практики. – Такое бывает. Его нужно преодолеть, и…

– Ты, блин, не усложняй, – в свою очередь говорил куратор. – Делай, что говорят, и когда-нибудь получится. Ты думаешь, я прям сильно в этой парафизике разбираюсь? Нафига мне это нужно? Работает – и ладно.

Однажды куратор приехал не в обычное время, снял его с занятий и повез в госпиталь. Директриса подготовительного отделения, нервно выламывая длинные худые пальцы, говорила им в дорогу:

– Сова, головой отвечаете! Мальчик только-только начинает входить в сообщество… он еще нестабилен. Вы должны обращаться с ним крайне аккуратно!

«Угу, – подумал Лейтэ. – Ну, квочка. Ничего, что я тоже тут стою и все слышу?»

Ее узкое смуглое лицо кривилось, собираясь морщинами, она действительно волновалась. Лейтэ вежливо кивнул на прощание, и донельзя радостный, что сбежал с занятий, даже не спросил Сову, куда они едут.

Тот сказал сам, резко выруливая вдоль набережной:

– Помнишь ту бабу, которая тебя хотела забрать?

Лейтэ неуверенно кивнул: та женщина уже давно была в его голове кашей из кусков воспоминаний.

– Один из пацанов, которых она до тебя похитила, сбежал, – сказал Сова. Он был непривычно серьезен. – Только пацан не разговаривает. Вроде бы узнает близких, но разговаривать не хочет.

– А я… чего?

– А ты постоишь рядом, когда я с ним попробую поговорить. Может, в этот раз что-то выйдет.

Лейтэ шагал вслед за Совой, едва поспевая за широкими шагами куратора. Тот бурчал под нос, потом хватался за телефон, ругался с кем-то. В просторном холле больницы их опасливо сторонились.

– Чего-то случилось? – деланно небрежным тоном спросил мальчик, когда они зашли в лифт больницы.

Сова покосился на него сверху, прищурив лисьи глаза, потом вздохнул.

– Есть такое.

Но пояснять не стал.

Они вышли на третьем этаже. Детское отделение госпиталя было повеселее серого холла. Тут и мультяшные герои на стенах, и даже игровой уголок был. На большом мягком кубе сидели две девчонки и шушукались. Пятилетний малыш сидел за столом и рисовал. Фломастеры он попутно мусолил во рту, и вокруг губ весело расплывались разноцветные полоски.

Тот мальчик был в отдельной палате. Плотные шторы были закрыты, а свет выключен. Горел только ночник у кровати.

– Здорово, Сова, – сказал один из двоих мужчин, которые сидели на стульях перед мальчиком.

Тощий, с серым отекшим лицом и забинтованными руками, он встревоженно повернул лохматую голову в их сторону.

Его звали Саней, как и Лейтэ когда-то.

От его вида Лейтэ замутило, и он шагнул назад, чтобы между ними стоял Сова.

– Ну как?

– Да никак. Мамаша сейчас пошла обедать. Ревет не переставая, он расстраивается. Но рта не открывает.

Мужчина с досадой пожал плечами и заглянул Сове за спину.

– А это кто?

– А это мой подопечный, – с некоторой гордостью сказал Сова, и Лейтэ удивленно посмотрел на него.

– Тот самый? Ну-ну. Ладно, мы тоже на обед, оставляем пока на вас. Если без нас будете уходить, дежурного на этаже оповестите.

Сова только кивнул.

– Это кто, следователи? – тихо спросил Лейтэ, когда мужчины ушли. – А где те два высоченных дядьки? Ну, который один в очках, другой с бородой.

– Один в больнице, другой… тоже в больнице, – с непонятной досадой ответил Сова.

Следущие минут десять Сова терпеливо и мягко пытался разговорить тощего и равнодушного Саньку Жукова.

Тот сначала смотрел внимательно, потом отвел глаза и перестал даже слушать.

Сова вздохнул.

– Слушай, – вдруг сказал Лейтэ. – Привет.

Мальчишка вздрогнул и вскинул глаза, приглядываясь.

– Меня раньше так же, как тебя звали, – заторопился Лейтэ. – И одна тетка хотела меня забрать. Обманула, что собаку надо придержать, пока она в машину садится. Такая, толстая рыжая тетка с короткими волосами.

Мальчишка слушал его, не отвечал, но внимательно смотрел, и Лейтэ, сбиваясь, рассказал всю историю целиком.

Они помолчали.

– Пацан, там ведь еще ребята были, – сказал Сова. – Мы же их следы нашли. Хоть что-нибудь выдай.

И снова тишина плотной ватой укрыла их.

Мальчишка опустил голову, соединил забинтованные ладони.

– Придурковатая, – сипло и едва слышно сказал он. Исподлобья глянул на Лейтэ. – Тебя хотела забрать. Она приходила через день и через два, приносила еду. Я не знаю, как их зовут.

Потом он лег на койку, завернувшись с головой в одеяло, и больше не отвечал.

Сова некоторое время ждал, но бестолку.

– Постой здесь, – сказал он Лейтэ. – Я вызову дежурного и пойдем.

Когда он вышел, Лейтэ встал в дверях, поглядывая то в палату, то в коридор. В полумраке блеснули белки глаз: мальчишка извернулся под одеялом и глядел на Лейтэ.

– Ты ненастоящий, – прошелестел он. – Тебя она бы не забрала.

В его словах не было лжи. Ни капли, ни тени.

Мерзкий холодок пополз по спине, и Лейтэ торопливо отступил в коридор, на свет, в шум человеческих голосов. Он себе напоминал, что пацан много чего повидал страшенного, и украли его, и сбежать он смог, но это не успокаивало. Санька Жукин не лгал, – и пугал так же, как та тетка на набережной.

Когда они ехали обратно, Лейтэ решился рассказать о том, что выдал мальчишка напоследок.

– Ведь он не врал, – растерянно сказал Лейтэ. – Я-то знаю. Но почему – «ненастоящий»? Разве я ненастоящий?

Сова послушал, но отмахнулся:

– Да ну, не бери в голову. Пацан, наверно, почуял, что ты маг. В себя еще не пришел, вот и понял все криво. Хотя… нет, не сходится. Как он мог почуять?

– Он обычный человек, – сказал Лейтэ. – Они не умеют читать ауры. И даже их не видят.

– Н-да. Придется его еще через одну медкомиссию прогнать.

Толкование снов

– И ты даже не стала слушать, что оно тебе скажет? – разочарованно спросил Каролус. – Просто сбежала?

– Ну уж простите! – рассердилась Морген. – Это какого еще беса я должна была ждать? А если бы оно на меня набросилось?!

– Глупая девчонка! С каких это пор нематериальные сущности несут вред? Чему вас там сейчас учат? Безобразие одно, эта молодежь ни в чем не разбирается.

– И откуда вы знаете, что оно было нематериальной сущностью? А не полтергейстом или ревенантом?

– Ты же сама сказала, – удивился Каролус. – Ты не почувствовала его. И наговор не сработал. Из этого любой умственно полноценный человек сделает вывод: нематериальная сущность. Возможно даже, тебя о чем-то хотели предупредить. Ну или попрощаться. У тебя родственники в недавнем времени не тонули?

Морген только насупилась, глядя на Каролуса. В дверь кабинета заведующего уже минут пять кто-то стучал, но Каролус не обращал внимания. Едва Морген приехала в госпиталь, он приказал ей зайти к себе и подробно расспросил. Между делом, даже заварил для нее чаю.

Держа кружку на отлете – бурая масса в ней смолисто побулькивала – Морген подробно рассказывала, попутно и сама для себя выявляя некоторые детали. Кровоизлияния в склеры, вздутые посеревшие кожные покровы: возможно, признаки утопления. Но зачем и что эта сущность хотела ей рассказать, Морген не могла придумать.

И вряд ли ей хватит смелости дождаться сообщения в третий раз.

Об этом она сказала Каролусу, и тот поджал узкие губы, укоризненно качая головой.

Морген вздохнула и отправилась в ординаторскую, чтобы выловить Галку и узнать, что было утром. У них был уговор страховать друг друга во всяких непредвиденных случаях. Галки не было ни в ординаторской, ни в отделении, оказалось она в сестринской, что-то увлеченно обсуждает с сестрой-хозяйкой и санитаркой Альбиной.

Последняя, несмотря на свою невысокую должность, пользовалась достаточным уважением у остальных: мудрая, сострадательная, хоть и едкая на язык пожилая женщина. А Галка вообще была довольно демократичным человеком: как-то всегда складывалось, что младший и средний персонал сам по себе, и вне работы общение с ним доктора не поддерживали. Вроде как не принято. Галка запросто болтала и с сестрами, и с санитарками, и вообще, казалось, со всеми могла найти общий язык. Разве что кроме Каролуса – его Галка боялась.

Сегодня они обсуждали сны. Морген остановилась в проходе, с недоумением прислушиваясь к разговору. Галка вполголоса возбужденно рассказывала какие-то подробности, и Альбина с сестрой-хозяйкой толковали детали. Выходило что-то несусветное.

– Привет! – обрадовалась Галка. – Ты как? Ну мы тут голову сломали, что случилось! Потом пойдем на обед, расскажешь. Ты, кстати, представляешь, Альбина у нас специалист по толкованию снов… так здорово все раскладывает!

– Да что там, – смущенно засмеялась женщина, – это я на младшей ступени спецкурс брала, в романтику тянуло, а потом… дочка родилась, не до учебы стало.

– А вам-то чего снилось сегодня? Говорят, сегодня одиннадцатый лунный день, сны вещие, – сказала сестра-хозяйка.

– Да мне бред один снился, честно говоря… – отмахнулась Морген, – Лютики как будто во рту, горько очень, едва не задохнулась. Меня ими рвало.

Альбина подперла голову кулаком, призадумалась.

– Так-то лютики сами по себе не важны, тут два знака: цветы и тошнота. Цветы могут и к добру быть, и к нехорошему. А вот тошнота, рвота – к тому, что назойливый или надоедливый поклонник скоро пропадет. Есть у вас такие? – улыбнулась Альбина.

– Ну… можно сказать, что есть.

Женщины помолчали немного, потом Морген тихонько увела Галку в коридор. Сны снами, а работать нужно.

Периодически позванивал телефон: Донно присылал сообщения. Одни вопросы по Роберту, что ему нужно привезти, что можно есть, как дела, какие анализы. «А чего ты, интересно, ко мне пришел, а не к этому своему Роберту?» – спрашивала Морген у телефона, отправляя очередной ответ. Потом вспоминала, что это она сама отыскала Донно в холле и притащила его к себе.

Сказала ему приехать в обеденный перерыв – и тот все бросил, примчался знакомиться с лечащим врачом Роберта. На перевязку к Морген не пошел: сказал, что сходит в медблок Института. Больше он не писал и не звонил в этот день.

К больному другу      

– Ненавижу больницы. Ненавижу эту еду. Ненавижу и тебя тоже, старый извращенец, – мрачно бубнил Роберт, и у Донно слегка отлегло от сердца.

Когда все было на самом деле плохо, Роберт молчал. Молчал так, будто между ним и миром была толстая пробка, будто он отроду не произнес ни звука, будто он уже не здесь, а где-то совсем в ином месте.

– Я принес тебе то, что Морген разрешила, – сказал Донно.

– Ну зашибись, – взъярился напарник, взглянув на лотки с едой. – Она еще и мою диету контролирует?

Нарезанные листья салата, овощи, переложенные толстыми ломтями серого хлеба и отварной рыбой.

– Наверняка без соли, да? Я хочу нормальную еду, слышишь? Я загнусь быстрее от их столовской бурды, чем от той дряни, что у меня. И сладкое! Я хочу шоколад!

– Тебе сколько лет? – устало спросил Донно. – Мозги у тебя тоже задело, что ли? Какое тебе, к бесам, сладкое?

– Ладно вам, мужики, не ругайтесь – просипел с противоположной койки сосед Роберта. – Жрачку оставляй, если чего, я все съем.

Тощий парень по имени Гапшан, неопределенного возраста, с кучей разноцветных шнурков в длинных волосах был вечно голоден и чудовищно миролюбив. Ворчливую бабку-санитарку он сводил с ума бесконечными проповедями о спокойствии и отрешении от страстей.

Роберт сказал, что это довольно весело, особенно если учесть, что телевизора нет, телефоны отобрали, и вообще техника под запретом.

Пол и потолок палаты были выкрашены в синий– и белыми тонкими линиями змеились узоры знаков, нейтрализующих магию. Похожие использовались в камерах и допросных для магов, и Донно выслушал изрядную порцию саркастических замечаний Роберта по этому поводу.