Корабль дураков

Зато он прав, в такой сложной ситуации к ним присоединится больше людей.

Наступают сложные времена, но эти времена даруют невероятные возможности. Сейчас гнездо не способно выйти из собственных границ, поднять огромную волну карнавала, затапливая ближайшие селения, поглощая города и форты.

Действовать придется иначе. Тоньше. Именно по этой причине Назгал созвал помощников.

Дшина поняла, что Назгал сейчас не способен привести в культ новых людей. Он обрел дар слабости, став чуточку человечнее. Пусть его тело покрывали наросты, из бока торчали колышущиеся нити грибницы, но мир поставил этого человека на место. Мир сделал его слабым. Теперь он уязвим.

Улыбнувшись, Дшина созналась в своем желании помогать Назгалу.

Не найдется во всем свете такого человека, что сможет рассчитать то количество мысленных усилий, потраченных Назгалом. Этот нечеловек, полумуж, монстр и лидер культа никогда в жизни не размышлял о перспективах. Он не умел так мыслить. А теперь жизнь вынуждала его перестраиваться, обретая чуждый навык.

Кроме Эстиния в гнезде не найдется человека, способного на расчеты. Бывший священник, к сожалению, больше предавался пустым мудрствованиям, нежели умел просчитывать вероятности.

– Нам нужен пророк, – сказала Дшина.

Два полумужа воззрились на ведьму так, словно она высказала гениальную сентенцию.

Идея ведь простая. Любое событие до того, как превратиться в катящийся с горы снежный ком, начиналось с малого движения. Этого импульса хватало на великие дела.

При условие, что обстановка подходящая.

У культа имелись все условия, чтобы возвеличиться. Не было только идеи. Кроме той, что Назгал не решался высказаться. Он боялся, что сказав правду, разрушит все. Эстиний прекратит смотреть на него щенячьими глазами, а Дшина вырвет из культа его душу.

Без женщин им никуда. Пока тех удерживает тонкая ниточка священной идеи. А что будет потом? Назгал боялся представить.

– Где? – спросил он.

Пожав плечами, Дшина махнула рукой. Ее это нисколько не волновало. Назгал поморщился. Вроде они делают общее дело, а приходится все выдумывать самому.

– Что ж, – вздохнул он, – мой план таков! Не совру, долго я его обдумывал.

– Так-так? – Эстиний подобрался ближе, соскользнув с мягкой подушечки.

Пол вырастил под его кости новую кочку.

– Нас окружают враги, сжимают кольцо. Но тем лучше для нас. Мой план таков, я говорю, нужно действовать тоньше. Где твои ведьмы постараются, Дшина. А где, твои книжки окажут эффект, Эстиний. Ты ведь говоришь, распространяешь их на поверхности.

– Да, именно. Каждый восход поднимаю к солнцу очередное творение.

– Вот и правильно. Я же со своей стороны, постараюсь действовать и словом, и делом. Как крестьяне видели наше счастье, так эти увидят. Люди будут сами сходиться к нам.

– Это твой план? – лицо Дшины не изменилось.

– Да, именно такой.

– Ну, пусть так.

Ей явно не нравилось происходящее. От боговдохновенного человека она ожидала большего, чем идею мягкой силы. Но ни она, ни Эстиний не могли предложить лучшего. Сложные планы – для тех кто привык думать завтрашним днем. Жизнь к подобному их не готовила.

Их снежный ком набрал огромную массу, несся вниз разбрасывая куски плоти и семени. Он забуксовал, наткнувшись на острые копья. Тех людей уговорить присоединиться к культу тяжелее, чем простых крестьян.

Концепции немного иные.

– А пророк? – спросила Дшина, все еще надеющаяся на усложнение.

– Само прибудет, – ответил Назгал, вставая.

Следом за ним от пола оторвались товарищи. Влажное покрытие выпустило их с чмокающим звуком. От бока Назгала оторвались образовавшиеся нити. Дшине казалось, что через них Вестник устанавливает связь с грибницей. Питается, общается?

Эта первичность наделяла его особым статусом. Избранностью. Потому избавиться от него сложно. Хотя грибница доказала свою независимость от воли людской. Покидать гнездо ведьмы не спешили. К тому же здесь им хватает развлечений. Хватит еще на бесконечность.

Жаль, что вечность быстро проходит.

Это странное собрание не выработало никакой идеи. Все трое не могли помыслить о согласованности, контроле. Природа гнезда лишала общество знакомых атрибутов. Иерархия существовала лишь для троих лидеров. Без их внимания община просто развалится.

Ничего по сути не добившись, они разошлись. Дшина, выйдя, фыркнула. «Мягкая сила!». Ей-то будет проще справиться с наглыми воинами, стянувшими кольцо вокруг города и прилегающих к нему районам.

Женщина всегда найдет выход из тупиковой ситуации.

В руках Дшины имелось великое оружие, кроме банальной страсти, воспламеняемой по щелчку пальцев. Это оружие она приберегала до поры. Даже Вестник не думал о нем, хотя порой справлялся о состоянии дшинова приплода.

Пора созывать кабал.

Эстиний же вернулся в мастерскую, из которой вырвал десяток переписчиков. Преобразованные сохраняли подобие человеческих форм. В сумрачное время, да под тканевыми покровами их не отличить от людей. На этот случай бывший священник приберегал плащи с капюшонами. Он знал, что придется общаться с внешним миром, подготавливая профанов к преобразованию.

Их души следовало открыть, взрезать как створки раковины. Только так удастся добраться до мягкой сердцевины.

Переписчики нехотя оторвались от работы. Они оставили костяные клети, на которых растянуты кожи. Бросили кожаные ведра, заполненные экскрементами. Скребки, которыми счищают жир и волосяной покров с кожи прислужники бросить не могли. Ведь то были их собственные кости, торчащие из обглоданных рук. Кистей они давно лишились, отъев их в надежде утолить вечный голод.

Эстиний собрал помощников, вооружил их кодексами и вонючим тряпьем. Эта братия прокаженных вырвалась из катакомб, под шум простых музыкальных инструментов. Стук и свист сопровождал служков до границ города.

Шествие прошло по заброшенным улицам, где в воздухе танцевали гнильные пылинки. Частицы мешали дышать тем, кто не приспособился к переменам. Свет мерк под завесой едва различимой пыли. Мутный воздух прорезали тени тех существ, что предпочитали жить на поверхности.

Многие из них массивные, украшенные наростами, подобием хитина и жвал. Другие же мягкие и аморфные, медленно ползущие за добычей, влекомые страстями и неутолимыми желаниями.

Где-то в стороне копошились черви, объедающие останки негодных в пищу для совершенных существ. Эстиний с презрением покосился на замершие в тенях существ. Они думают, что их невидно. Что их лица с приросшими к коже масками, неразличимы для зорких глаз Эстиния.

Ни тьма, ни слепота не мешали общинникам. Преображенные видят все. Они чувствуют все.

Как биение двух сердец у совершенных. Работа двойного кишечного тракта. Это не чуждые существа, живущие собственной жизнью. Это часть их самих.

Ведьмы, обитающие в благоустроенных, украшенных домиках, были частью гнезда. Всякий ощущал их. Наслаждался той радостью, что испытывали они. Потому Эстиний не понимал, на кой Вестнику эти эксперименты с отсеченной плотью. Неужто ему мало того, что разлито вокруг и доступно всякому общиннику.

Но мысли Вестника непонятны такому ничтожному человеку, как Эстиний. Он не пытался осознать, о чем же размышляет великий лидер.

Нужно лишь следовать его плану.

Оборвать эти прекрасные связи тяжело, но поступить так пришлось. Выход из города никак не ограничен. Створы ворот давно рассыпались, а труху поглотили черви. Они жрали даже это. Пустую целлюлозу, оставшуюся после питания благословенной грибницы.

Граница города ограничивалась завесою из нитей, которая огладила головы всех выходящих. На безволосых черепах остались следы ядовитых ожогов. Грибница благословила священника и его послушников.

По ту сторону остались музыканты, напоследок разразившиеся криком. Они знали, что Эстиний обречен на успех, потому радовались свершившемуся факту.

Уходя, священник помахал оставшимся низшим, он улыбнулся им, хвастая заемными зубами.

Болезненный разрыв со связями оставил раны на душе каждого, покинувшего город. Эти раны будут напоминать о долге, кровоточить до самого момента воссоединения.

Пусть под землей протянуты тысячи тысяч тоннелей, устроены чудесные катакомбы и камеры вызревания. Поверхность принадлежит людям, профанам. Пока еще не знающим, что за их телами пришли святые люди.

Уже без пения, сопровождаемые тяжелым дыханием, культисты пошли в сторону реки. Это направление показалось им более перспективным. Дитя городской культуры – Эстиний, понимал только очевидные вещи. Реки всегда служили дорогами, разносили болезни и вероучения.

Логично воспользоваться именно этим.

У каждого свой путь, как сказал Вестник. Сам же он не ведал, какой путь ему избрать. Приладив отрезанный у судьи орган к промежности, Назгал игрался с отростком некоторое время. Оттягивал, сдавливал, болтал из стороны в сторону, но не мог добиться прочности вялой колбаски плоти. Та не желала каменеть, пропитываясь внутренними соками.

Вздохнув, Назгал оторвал прилипший к коже орган и отбросил его в угол. Нити продолжали шевелиться, из полых трубок вытекала на пол сукровица и белесая жидкость. Очередная неудачная попытка.

Прорвав диафрагму затянувшейся пленки на выходе из помещения, Назгал поднялся в развалины строения.

Некогда это был зерновой склад. Основа основ жизни города. Человек, владеющий этим местом, являлся настоящим господином всего муравейника. Его королем. Заняв это особенное место, Назгал надругался над древними установлениями.

Именно поэтому Вестник предпочитал пользоваться люком в полу, а не выходить через парадные тоннели. Выход их располагался в районе площади, где Дшина принесла милосердие ребятам, пожертвовавшим собой ради гнезда.

Здесь же, в развалинах зернохранилища, обитали назгаловы рабы. Именно так он их прозывал. Это ведь наказание за их слепоту и глухоту, за черствость души и презрение к низшим.

Ездовой кабан и герольд – последнее творение особенно нравилось Назгалу. Хотя он не сам сотворил это создание, но все же оно существовало благодаря идее хозяина. Без его воли, оно не будет жить.

Стены и остатки потолка затянуло белой бахромой, что жалила существ. Не имея дозволения на то, они не смели покинуть развалины. Порой сюда захаживали совершенные создания, проверить, не вышел ли Вестник из задумчивости, не готов ли он повести их к победе.

– Нам пора, – сказал Назгал.

За его спиной затягивался сфинктер отверстия в подземные ярусы. Рабы вздрогнули и отлепились от стен, кинувшись к ногам вестника. Из отверстия в глотке герольда потекла слизь. Он не пытался что-то сказать, слизь из него текла беспрестанно. В раскрытой грудной клетке двигались подвешенные на нитях органы. Он едва управлял легкими, потому вечно испытывал голод вдоха.

По сравнению с ним ездовой кабан выглядел совершенным. Он так же объединял в своем существе две души, что не могли достигнуть идеала. Сейчас кабан оброс жесткой белой щетиной, прорастающей из самой его сердцевины. Назгал не сомневался что проволокоподобные корни впиваются в плоть заточенного внутри священника.

Судья и священник – две стороны мира, что пытались удушить гнездо.

У них могло получиться. Для этого они согнали в район сотни воинов.

Призыв Назгала услышали совершенные. Двойственные существа сходились к зернохранилищу, вламываясь в истлевшие стены или обтекая их. Этим существам не требовались входы, естественные дороги. Весь мир принадлежал им.

Воля Назгала поведет их в мир. Где связи между существами не совершенны, где души разобщены, а тела пребывают в уродливом состоянии.

Назгал не дожидался всех. Он повел собственный выводок прочь из города. Вне стен и ворот, гнездо исторгнуло их наружу. Бросило прямо в холодный и неприветливый мир.

С неба сочилась плодородная пыль, закрывающая обзор. Плотность оседающего семени намного ниже. Профан мог бы дышать в этом месте. А в тысяче шагов от города уже вполне нормально. Даже не заметно, как ты заразишься. В легких твоих поселится разрастающаяся хворь.

Назгал не ведал, куда держит путь. Не ведал, почему избрал именно совершенных – любимцев. Вестник не желал вооружаться шествием, вырывать из города очередной карнавал, чтобы нагрянуть в лагерь наемников. Причин своего выбора он не ведал. Быть может, подсознательно понимал, что праздник не затронет черствые души.

Лишь голодного удастся приманить буханкой хлеба. А сытый начнет нос воротить – дескать, рука дающего грязна, а хлеб не такой белый, как хотелось.

Разойдясь во все стороны, лидеры культа занимались тем, что умели лучше всего. Их оружием было то, что они вынесли из памяти прошлой жизни. Следом за ними скользнул десяток теней существ, что Дшина выманила из катакомб. Вырывала их из вечного бдения среди грибных полей, влажного воздуха и податливой плоти.

Пора детишкам увидеть свет. Увиденное им не понравится, что укрепит веру стремительно растущих тварей в правильности пути гнезда. Ведьмам не требовалось их направлять. Истина не укроется от взоров юных существ.

Женщины закончив сборы, укрепив на себе ножи, ножницы, серпы, колья, иглы, покинули город последними. Они ушли, когда закончилась твердая, но мягкая плоть. Во вне их гнал голод. Страсть к новым ощущениям.

Разорвать связь с гнездом им проще. Ведь каждая из них оставалась вселенной, наполненной грезами. Им не требовалось питание, ведь они сами могли питать других. Хотя бы вдохновением.

Начало положено. Исход мира предрешен. Он слишком мал, чтобы удержать культ в границах. Ничтожность размеров мира компенсировалась изобилием плодов, выращенных в грязи и вышедших из грязи.