Корабль дураков

Глава 3

Преследователи, ставшие беглецами, побросали металл и растворились в окрестностях. Их израненные ужасом тела скрывались под седыми деревьями, с ветвей которых свисала бахрома зеленоватого мха. Влажный воздух душил изнутри. Человек не мог надышаться, сидя в укрытии.

Воин заполз в яму между камнями, вжался в покрытый коричневым наростом ствол. Сверху капала мутная вода. С оглушительным треском падали иголки с ближайших сосен. Листья по щелчку ветра оседали вниз. Прелая лесная подстилка источала аромат грибов, но цветных шляпок не было видно.

Земля не бугрилась выросшими плодовыми телами. Она сохраняла стерильность. Лишь насекомые, многоногие существа бродили по опавшей листве. Сороконожки перебегали по корням, как намерено вблизи глаз струхнувшего воина.

Хитин существ покрывал белый нарост. Длинные нити тянулись от каждой пластинки, колыхались при движении, не ломаясь. Мерзкой твари, казалось, это не доставляет никаких неудобств.

Воина не занимали мысли о том, как существо это живет. Оказал ли паразит влияние на его сознание. Самого человека поразил худший паразит. Страх разъедал внутренности, заставляя ослепнуть, не слышать и не ощущать. По кромке леса словно в тумане бродило массивное существо. Оно держало в руках объеденную берцовую кость, как дубинку. С кости свисали обрывки серой кожи, темных сосудов.

Какими бы сильными зубами не обладал монстр, он брезговал некоторыми частями. Кроме сизых сосудов различались остатки сапога, в котором находилась тухлая стопа.

Туман из пылевой взвеси оседал вокруг, искажал расположенные вдали предметы. Существо не пыталось найти сбежавших. Оно не думало о мести или голоде. Поев, Назгал забыл о преследователях и нанесенных ранах. Он знал, что мир сам справится с этими недостойными.

Назгал бродил вокруг, ожидая, когда тело восстановится. Он не мог сесть, потому что болели ожоги. Приятная тяжесть в животе давала надежду на восстановление. Мясо долго переваривается, зато дает много энергии, ускоряет лечение. А еще оно помогало от душевных травм. Конечно, на схваченном бойце не так много жира, зато мясо у него сочное, здоровое. Не успело завонять, пропитавшись частицами распада. Время и дурная диета со временем доконали бы воина.

Назгал успел сорвать плод в самый нужный момент.

Мокрая земля под ногами поблескивала в свете восходящего солнца. Частицы пыли прилипли к поверхности, как пепел из гневного вулкана. И так же как пепел – эти частицы знаменовали эпоху плодородия.

Через смерть, несомненно, но так нужно.

Сбив костяной дубиной переплетение ветвей, Назгал вклинился в лес, тяжело затопал вглубь сумрачного пространства. Земля оказалась чище, зато влаги лес впитывал больше. Растущие на границе сосны не успевали испивать окружающее пространство, лишая влаги подлесок и другие деревья.

Пылевого покрытия меньше, зато чудных существ больше. Назгал не видал подобных в гнезде. Разросшиеся мокрицы громко шуршали в подстилке. За ними охотились сороконожки размером с ладонь, чьи жвала походили на ножницы пастуха. С тяжелым гудением в воздухе зависали шершни, облагороженные десятком новых, покрытых липкой субстанцией лап.

Массивное, голое существо они игнорировали. Или не нравился запах, или наоборот – он свой, а не враг.

Зато рядом таились людишки, отказавшиеся от благословений. Назгал слышал их тяжелое, сдавленное дыхание. Другой кашлял, выдавая свою позицию. Охотиться за ними не хотелось. В животе и так тяжело. Назгал гулко засмеялся, отчего его живот пошел волнами, а с поросли на боку посыпались семена. За Вестником образовалась серебристая дорожка, через день скрывшаяся под слоем белой субстанции.

Назгал искал не добычу, а воду. Чуял журчание источника, расположенного в глубине затемненного леса. Деревья росли неплотно друг к другу. В прошлом их кроны не соприкасались, отчего на землю обрушивались огненные стрелы с небес. Земля прогревалась, покрывалась сочной травой. Сюда сгоняли коз, что паслись без присмотра.

Теперь же здесь не осталось травы. Последний катышек навоза растворился в почве, став пристанищем для десятка искаженных жуков. Им уже не хватит подобного субстрата для выращивания потомства.

Нужно что-то большее, крупное и теплое. Что проживет без пищи месяц. Водой этот субстрат обеспечит затянувшийся лесной полог, напоминающий бледную катаракту. Свет проникал сквозь паутину нитей, но не давал тепла. Со стороны, обращенной к вечному небу, нити огрубели, не изменили цвета. Они отражали льющееся сверху тепло, впитывая только нужный минимум.

Испарения земли конденсировали на нитях, сбегали тысячами капель в разные стороны. Со звоном они отрывались от приютившей их нити, сыпались обратно, увлажняя рты тех, кто уже не мог сбежать.

Назгал нашел источник, заросший по берегам тиной. Ледяное зеркало черным глазело на такой же черный потолок. По поверхности плавали кувшинки, лодочниками которых выступали спаянные вместе лягушки.

Ломая острую, как ножи траву, Назгал стек по склону, утонул во влажной глинистой почве. Сделав еще несколько шагов, он потревожил ленивую гладь озерца.

Водоем был небольшим, всего с десяток шагов в диаметре. Зато глубоким. Разметав водоросли, Назгал на полкорпуса ушел в воду. И он чувствовал, как его засасывает дальше.

Вода могла бы утянуть его на дно, где с Вестником будут развлекаться утопленницы. Или иные демоны, подселенные в озеро воображением крестьян. Из озера выходила один ручеек, спадающий каскадами дальше. Гнилые стволы образовали десяток мостков через ручей, по этой дорожке сновали десятки насекомых. Муравьи размером с палец несли обрывки кожи, мясные волокна, другую снедь.

Назгал поглазел на существ, гадая, занимаются ли они тем же, чем занимаются сектанты в гнезде.

Из глинистых склонов торчали костистые корни, обглоданные неведомым существом. Не похоже, что тут постарался бобер. Назгал пожал плечами, что гадать о том, кто здесь обитает. Эта зубастая тварь не потревожила тонкие хвощи, обильно разросшиеся у воды.

Вдохнув глубоко, Назгал придал телу положительную плавучесть. Само собой его оторвало от дна и приподняло над поверхностью. Объема его легких хватило бы, чтобы взлететь, найди Назгал подходящий газ. Что-нибудь из болотных испражнений, что порой загорались и давали пищу для ужаса воображения.

Холодные воды сковывали движение. Сердце заикалось, а легкие горели от удерживаемого воздуха. Назгал не выдыхал, продолжая дрейфовать по водам безымянного озерца. Рвущиеся со дна струи холода ударяли в спину, покалывали, но приносили облегчение.

Лягушки избрали новую поверхность для своих игрищ. Запрыгивали на бугор плоти, скатывались от пупа по склонам живота и плюхались в воду. Двигались земноводные неловко, запутавшись в многочисленных конечностях.

Назгал ощущал, как головастики тыкаются в бока, скрытые под водой. Мальки объедали обожженную кожу. Несколько раз окунувшись, Назгал окончил купание и подгреб к ближайшему склону.

Выбраться чистым он не мог. Выполз из плюхающей грязи, как тюлень, узнать про которых Назгал не мог нигде.

Покушав, помывшись и напившись холодной воды, Назгал ощутил себя обновившимся. Съеденное продолжало греть нутро, но ощущалось, как вода протолкнула тяжелый ком дальше. Кишки разбухли, принимая полупереваренный рулет.

Назгал захихикал, представив, как его вспарывают, а кишку с набитым в нем мясом потом вываривают. Интересное, поди, выйдет угощение. Такое необычное, весьма изысканное.

– Попробовать что ли, – пробормотал Назгал.

Голос его ничуть не испугал кружащих, ползающих вокруг существ. Их не беспокоил чуждый звук, далеко не лесной.

Назгал подумал, что угощение выйдет особенно славным, если набитая черева останется прикрепленной к человеку. Пока она будет вариться, он все еще будет жив. Чудно-чудно. Назгал покачал головой, улыбаясь. Такие идеи ему нравились. Оценят их дорогие общинники.

Возвращаться без даров он не мог. Люди ждут от него свершений.

Завершив восстановление, Назгал зашагал вперед. Он покинул лес, оставив дышащие мешки в плену сковавшей их паутины. Снаружи едва лучи просвечивали через завесу оседающей пыльцы.

Заброшенные поля колосились свежим урожаем. Назгал полюбовался черными головками колосьев, что клонились к земле от жирных плодов. Так и представляется, что тысячи общинников гнезда срезают колосья. Затем они перемалывают плоды, насыщаясь весельем, трескучим празднеством.

Тропа серебрилась до самого гнезда, вырастающего нарывом из тела земли. Напитанная соками плоть вздымалась над бледным многоцветием окрестностей. Грубые формы человеческого города сглажены. На месте жестких, сковывающих стен поднималась и оседала диафрагма из переплетенных нитей.

Она не сковывала запертых внутри людишек. Наоборот она выполняла задуманную изначально функцию – защищала их. Ни один враг не пробьет эту защиту, не осмелится приблизиться к новому храму человечества.

Кальдера города исторгала из себя облака семени. Вместе с восходящими потоками испарений вверх неслись мириады спор. Солнце не смело пробиться через эту завесу. Чужаки умирали, вдохнув испарений гнезда. Лазутчики разрывали глотку, пока их раскрасневшиеся лица не становились синими. Они умирали в страшных мучениях, но эта смерть не напрасна. К брошенным, неубранным телам сползались насекомые, поселяясь в рассеченных животах, плодя тысячи подобий.

Назгал подошел к городу, дождался, пока раскроется сфинктер прохода. Стягивающиеся от центра к периферии валики мышц покрывала слизь, выдавливаемая из складок. Каскадом вниз лился вязкий дождь, волны жидкости залили стопы Вестника.

– Я вернулся! – провозгласил Вестник.

Конечно, его услышали. Уже все гнездо ликовало, что лидер вернулся. Низшие сползались к проему в стене, взмахивали конечностями, пищали от радости. Те, кому гортань заменили костяные дудочки, принялись разыгрывать веселые мелодии. Барабанщики ударяли в свои животы, запонленные воздухом, газами, задавали ритм или давили на брюхо, выжимая звуки из заднего отверстия, что меняло тональность от баса с хрипотцой до хлесткого свиста. Лучшие из лучших прирастили к рукам струны, чтобы иметь возможность играть при первой возможности.

Из-под пористой мостовой через многочисленные – тысячи их, – отверстий выглядывали подземные ничтожества. Слуги Эстиния, скребущие подземелья во вне. Грибные глаза, торчащие из глазниц, уставились на вернувшегося. Существа шуршали заостренными, шипастыми конечностями, вызывая треск и вибрацию. Все это сливалось в единый гул, разбуженного улья.

Радости не было предела. Карнавал воспламенился без приказа Вестника.

Идя через толпу низших, Назгал касался всякого, кто осмеливался приблизиться к нему, прикоснуться. Люди слизывали с его пальцев выделения, наслаждаясь тягучим соком, сладостным и ублажающим нёбо. Самые смелые сгрызали лоскуты кожи, оставшиеся на месте волдырей.

Люди не задавали вопросы. Назгал их чувствовал. Пусть радость и веселье затмевали все, придется раскрыть рот. Объясниться. Что Назгал считал ниже собственного достоинства. Он – Вестник, не обязан развлекать низших историями, объяснениями.

А теперь, придется.

– Я вернулся. Не весь. Как видите. Совершенные слегли под ударами слепцов! Их смерть не напрасна. Тела их остались лежать в чужой земле. Той земле, что станет нашей. Уже сейчас из их тел к небу, к Хранителю тянутся завитки грибницы. Мои совершенные дети пожертвовали собой, чтобы проложить нам дорогу к процветанию…

Ему пришлось много говорить. Ведь гибель десятка совершенных существ не могла пройти незамеченной. Им поклонялись, их почитали. Новых создать не удастся. Не найти среди сектантов достойных этой метаморфозы.

Лишь пришедшие из вне могут пополнить ряды двойственных существ. Гермафродитов, что сотворены грибницей.

Под началом Назгала остались лишь низшие существа. Ни его глашатай, ни ездовое животное не почтили Вестника вниманием. Это не укрылось от его внимания.

Назгал подарил низшим идею о том, как нужно кормиться. Рассказал о полях священных колосьев, о праздничных сосисках, что выращивают в своих телах избранники.

Тут же из пляшущей и поющей массы вызвались смельчаки. Они накинулись друг на друга, принялись избивать. Победитель сжирал побежденных, а затем подставлял раздувшееся пузо под удар ножа.

На землю сыпались связки сосисок, невиданной длины. Поднесли котлы, запалили костры, используя кости вместо дров. Назгал благословил низших, кивнул затаившимся в дырах подземным существам. Он покинул карнавал, собираясь разобраться с теми, кто не почтил вниманием триумфатора.

Не первый раз его игнорировали. Раньше Назгал терпел неуважение, но прошли те времена. Его поход увенчался победой. Свита из пляшущих человечков следовала за лидером, пока он не отослал их прочь. Назгал не собирался подрывать авторитет помощников без нужды.

Эти люди еще пригодятся. Кто-то должен умирать за него. В том их предназначение.

Назгал бродил по городу, накручивая себя все больше и больше. Он скрежетал зубами, не в силах найти выхода злости. Как назло искомые люди не находились. Ведьмы не желали показываться Вестнику на глаза, а их предводительница пряталась в какой-то яме.

Он ругался, бил по стенам. Порой его кулаки пробивали камень, ставший пористым внутри. Нити белых жгутов сшивали развалины вместе. Эти ведьмы, как настоящие крысы, должны прятаться под полом. Их там не оказалось. Представления ошибочны.

Совершив оборот, как солнце по небосводу, Назгал вернулся к месту, где стены города обрушились пред триумфатором. Праздник уже закончился. Обглоданные, разбитые кости со следами когтей и зубов валялись вокруг. Подняв одну из костей, Назгал отбросил ее в сторону. Бесполезный мусор, нет даже мозгового вещества.

Один под пылевыми осадками. Словно намеренно всеми забытый. Неприятное чувство, очень знакомое. Победителей быстро забывают, зато поражение помнят вечно. Ничто не смоет это событие, не перечеркнет его.

– Где совершенные? – раздался вопрос.

Назгал резко повернулся. Его слух точно уловил направление, сознание просчитало расстояние до источника.

Там никого не оказалось. Всего лишь стена с трещиной, расширяющейся в средней своей части. Трещина зарастала нитями, готовая стянуть прореху.

– Ты там? – спросил Назгал, прищурившись.

Он собирался подойти, разорвать плоть стен, увеличивая отверстие.

– Где совершенные? – повторил вопрос женский голос.

Обмануть Вестника не удастся. Он понимал, что это спросила уже другая женщина. Реагировать не стал. Зачем же позволять низшим смеяться над собой.

– Дшина! Так ли приветствуют Вестника? – Назгал покачал головой, упер руки в бока. – Я потратил много времени, разыскивая тебя.

– Время? Не ты ли говорил, что оно не властно над нами.

Дшина оказалась прямо перед Назгалом. Следы беременности еще рассекали ее живот, но кожа начала восстанавливаться. Излишки плоти втягивались обратно, оседая на бедрах и грудях. Назгал отвернулся, чтобы не глазеть на помощницу.

– Мир, снаружи который, – Назгал указал на заросшую нитями стену, – все еще живет по этим законам. Он вторгается в наши границы.

– Да. Я помню. Ты о таком говорил. Так где совершенные? Ты увел с собой лучших из нас.

Назгал повторил свою историю, красочно расписывая битву. Каждый шаг отражался задуманным планом. Дшина слушала, кивала, не перебивала. Ожидая окончания, она дергала украшающие ее тело костяные изделия. Так другой бы мог хрустеть костяшками или ковыряться в носу.

Назгал замолк, не закончив.

– Тебе не интересно? С чего бы, – он прищурился, сделал шаг вперед, нависая всем авторитетом над жалкой ведьмой.

– Не люблю вранье, – просто ответила женщина.

– Чего?!

Дшина улыбнулась. Указала на стену. Она напомнила, что наружу вышло два десятка общинников, а вернулся один. Этот один не привел с собой неофитов, он не принес еды, зерна. Он вернулся, как псина, поджавшая хвост.

– Я принес людям радость! – взревел Назгал, воздев руки со сжатыми кулаками.

Словно собирался обрушить два молота на маленькую головку женщины. Под его кулачищами этот черепок сомнется, позвонки развалятся, мозговое вещество брызнет во все стороны. Запах мочи и фекалий обозначит смерть презренной ведьмы.

– Радость, от которой нас стало еще меньше, – холодно ответила Дшина.

– Не в количестве дело.

Назгал прикусил язык, опустил кулаки. Он не собирался оправдываться, но привычка – эта естественная слабость. Победители никогда не оправдываются. Так победу можно изобразить иначе, представить ее в другом свете.

Он понял, что помощница собирается унизить его, осмеять победу и принесенную жертву.

Вздохнув, Дшина спросила:

– Ты видел внешний мир, он изменился?

– Да.

– Это твоих рук дело?

Вопрос ударил прямо в сердце. Даже те, сраженные воины, что преследовали чудовище, погибли не от его рук. Он убил нескольких, остальные остались навечно в гнезде.

– Твой рассказ звучит правдоподобно, потому что Эстиний его подтверждал. Он, видишь ли, обладает особой чувствительностью. Говорил, как прорицатель, что тебе удалось вплести в ткань гнезда два десятка чужаков. Но ты ли это сделал?

– Я их заманил, – оправдывался Назгал.

Дшина пожала плечами. Велика заслуга. Она поняла, что дальше на Вестника давить просто опасно. Он может вспылить, перейти от словесной защиты к кулакам. Убить не убьет, но повредить ей сможет.

В любом случае, ее план удался. Она смогла поставить Назгала на место, напомнить о том, что он всего лишь человек. И без свиты, даже этих низших тварей, ничего не стоит. Потому она заперла его верных служителей под землей.

Повинуясь жесту ведьмы, Назгал поплелся за ней.

Они прошли развалинами, по пути их оглаживали нити грибницы, оставляя на коже алые следы. Кровавый дождь отмечал их путь. Назгал обернулся, в темноте различая десятки светящихся глаз. Ведьмы не последовали за ними, остались в развалинах.

Путь их пролегал по широким тоннелям, ведь в большинство из проходов, Назгал уже не помещался. В теле гнезда не произошло перемен. Все так же живой субстрат плодил грибы, которыми питались общинники. Воздух теплый и влажный, обещающий защиту.

Внизу их стало не больше, не меньше. Мир здесь действительно замер в безвременье.

– Как твои детки? – спросил Назгал.

Ответа не получил. Не видел этих существ с самого момента, что Дшина исторгла их в мир.

Она могла бояться, что Вестник хочет их сожрать, потому промолчала. Или же сама съела их. Ведьма в своем праве.

Назгал не видел Эстиния или его послушников. Где-то внизу существа грызли землю, прокладывая тоннели дальше.

– Где Эстиний? – спросил Назгал.

Лидер не может задавать вопросы. Он знает все, а помощники лишь подкрепляют его уверенность в себе. Теперь же Назгал ступил на зыбкую почву, когда мир вокруг движется против его воли. Существует сам по себе, по насмешке лишь иногда совпадая с предпочтениями человечка.

– Он ушел в сторону захода, – ответила Дшина.

Скрывать тут нечего. К бывшему священнику она не испытывала симпатии.

– Строит там какую-то штуку из дерева, – закончила она.

– Штуку?

Она сделала жест, что не понимает и не может объяснить увиденное. Не вдаваясь в детали, сказала, что эстиниевые послушники валят дерево, собирают топляк. Строят из этого большой дом на воде, скрепляя доски и бревна веревками из жил или костяными гвоздями.

Благо этого материала в избытке.

Описание подробное, но Назгал видел, что Дшина ничего не понимает. Впрочем, ответ укрывался от него самого. Эстиний не мог предать, зато он мог из глупости совершить нечто такое, что подорвет власть Вестника.

Одним словом перечеркнуть все сотворенное. Назгал поморщился.

Глядя на заросшие стены, поддерживаемые бугристыми балками, не поверишь в слабость задумки. Впервые Назгал столкнулся с силой простого слова, что способно уничтожить все крепости.

Тоннель оканчивался тупиком. Стена прогнулась вовнутрь, образовав выпуклый пуп. Назгал не сразу сообразил, но потом узнал форму кабаньего рыла. Именно за этой стеной Дшина скрыла свиту Вестника.

Она отступила в сторону, указала на стену.

– Бери. А затем выходи на поверхность. Мы отправимся к тем воинам.

– Я уже сделал все, что должно было, – огрызнулся Назгал.

– А я закончу начатое. Нам нужно мясо. Нужно зерно. Этого достаточно у чужаков.

Назгал возразил, но Дшина не собиралась его слушать. Прикоснувшись к стене, Назгал ощутил ее прочность, толщину. Спрятанные за ней существа не могли прорваться наружу, хотя пытались.

Вряд ли их присутствие принесло бы победу Вестнику. К тому же он сам не взял с собой свиту, оставив существ на кормежке. Тот же герольд едва перенес изменение, ему требовалось время, чтобы преображение завершилось.

Стена поддалась. Не обрушилась, не рассыпалась. Проход открылся, растянувшись в дыру. Дальше располагалась пещера, чьи стены были выскоблены когтями и клыками. Пол усеивала костная мука.

Прошло бы не так много времени, как они сожрут друг друга.