– Я тоже хотела стать актрисой, а теперь я здесь.
Муся кладет пистолет на капот, садится в машину и начинает плакать. Альфред выдыхает, опасность миновала, он достает белый платок из кармана и вытирает пот со лба. Он убирает пистолет в кобуру, застегивает портупею и садится в машину. Медленно заводит мотор, продолжая говорить с Мусей.
– Знаешь… Лучше всего жить в лесу. Быть лесником, никого вокруг. Только звери и птицы. И полный покой. Ну, все. Поехали. Я отвезу тебя к своей знакомой фрау Якобс, в деревню. Я ей как-то помог с документами. Я думаю, тебе у них будет хорошо.
Мотор наконец-то завелся, и красная машина тронулась с места.
Герр Хиппке лихо вел машину по шоссе, петляющему по лесу с рядом дубовых деревьев по обе стороны дороги. Пшеничные поля, колосившаяся рожь, белые мельницы с лопастями, стада коров и овец, казавшихся Мусе игрушечными, проносились мимо. Дорога в немецкую деревню была долгой, вскоре Мусю укачало и она уснула на заднем сидении машины Альфреда.
Проснулась она ровно через пять часов от громкого разговора герра Хиппке с хозяйкой деревенского дома, фрау Якобс, и ее сыном, Карлом. Муся посмотрела из окна и увидела, что красная машина герра Хиппке была припаркована у большого двора красивого свежевыбеленного деревенского немецкого дома с черепичной красной крышей и красно-кирпичной каминной трубой, из которой шел дымок. По двору гуляли сытые гуси, утки, в хлеву мычала корова, блеяли овцы. Рядом с герром Хиппке стояла хозяйка дома: женщина в платке, кофте и юбке с фартуком, а также ее сын в форме гитлерюгенда: коричневой кофте, черных шортах с черной пилоткой на голове и с черным галстуком.
Муся рассматривала наряд юного поклонника Гитлера. Удивительно, насколько все-таки эта форма напоминала форму пионерской организации на родине. Сравнение было неприятное, однако бросалось в глаза. Про гитлерюгенд, юных эсэсовцев, куда принимали юношей и девушек до 16 лет, Муся слышала еще в Вольфе, когда жила у герра Кернера. Она часто встречала этих юных фашистов на улицах. Они были особо непримиримы к остовцам, постоянно задирали и издевались над ней на улицах города, заставляя ее соблюдать правила распорядка дня. Муся удивилась, что в глухой немецкой деревне они также есть. Открытие было неприятным: гитлерюгенд в виде Карла Якобса, сына фрау Якобс, ненавидел славян. На вид ему было лет 14, однако он просто кипел от ненависти.
– Хай Гитлер, господин штурман фюрер!
– Хай Гитлер, мой мальчик! Ты прекрасно выглядишь. (фрау Якобс) Здравствуйте, фрау Якобс!
– Здравствуйте, герр Хиппке! Чем обязана вашему посещению?
– Я хотел вас попросить, фрау Якобс (через паузу) об одной услуге. (через паузу) Приютить эту девушку.
Петли на воротах двора фрау Якобс скрипнули. Фрау Якобс, Карл и герр Хиппке обернулись, Муся шла с вещмешком по дорожке прямо к дому. Карл нахмурился.
– Мама, посмотри! Эта девушка похожа на славянку.
Муся вздрогнула, очевидно, что юный Карл уже ненавидел ее, даже не познакомившись толком. Герр Хиппке разозлился.
Карл Якобс был полукровкой. Его дед по отцовской линии был евреем, его самого долго не принимали в гитлерюгенд, и только ходатайство самого герра Хиппке спасло эту семью от выселения и экспроприации домов на нужды Третьего рейха. Альфред решил поставить на место Карла.
– Что ты сказал? Ах ты, щенок! (громко) Встать, смирно!
Карл удивился и испугался тона старшего офицера СС. Очевидно, что он сморозил какую-то глупость и вновь прибывшая русская прислуга имеет какой-то особый статус и покровительство герра Хиппке. Мальчик выпрямился, поправил свою портупею и выбросил руку вверх в приветственном жесте.
– Хайль Гитлер, герр Хиппке! (косится на Мусю) Извините.
– Молодой человек, где ваша дисциплина?! С вами разговаривает старший по званию! А ну-ка, кру-уу-гом! Шагом марш! (видит, как Карл марширует к дому) Хоп-хоп-хоп!
Карл строевым шагом идет по тропинке к дому. Фрау Якобс улыбается и кричит ему вслед.
– Карл, иди лучше вещи собирай. (герр Хиппке) Он на два года уезжает в школу Адольфа Гитлера, в Шпандау. Не знаю, что я буду без него делать. Урожай на носу!
Муся стояла рядом и слушала то, что говорит немецкая бауэрша, так называли помещиков в фашистской Германии. Сообщение, что Карл уезжает на два года из немецкого села, ее страшно обрадовало: некому будет травить ее и преследовать.
Злые серые глаза Карла убеждали ее, что он крайне злобный фашист, так про себя называла их Муся.
– Вот вам помощница! Ее бумаги в порядке. Я уверяю вас, что вам нечего опасаться. Ну, как? Фрау Якобс? Вы мне поможете?
Фрау Якобс внимательно посмотрела на Мусю. Русская была худая, тонкая, с руками как тростинки. Очевидно, что не крестьянская кровь. Фрау Якобс вздохнула, Карл был абсолютно прав, когда среагировал на приезд новой прислуги отрицательно.
– Надо бы еще раз спросить у Карла. Он терпеть не может русских.
– Фрау Якобс! Я прошу вас…
Они говорят тихо, чуть в отдалении от Муси, которая стоит посередине двора.
– Ну, ладно. Я надеюсь, она не ленивая. Она говорит по-немецки?
– Да, и отлично все понимает… (отдает честь) До свидания!
Герр Хиппке разворачивается и идет к воротам двора фрау Якобс. Муся видит, как он садится в машину, разворачивается перед домом бауэрши, поддает газу и, скрипнув тормозными колодками, прибавляет скорость, чтобы навсегда покинуть деревню, где он оставил Мусю. Девушке удивительно, что Альфред Хиппке не сказал ей на прощание ни одного слова, даже не взглянул на нее, отъезжая от дома. Очевидно, что офицер СС попрощался со своей пленницей навсегда. Фрау Якобс долго смотрела вслед отъезжающей красной машине герра Хиппке, пока она не скрылась на горизонте, потом обернулась к Мусе.
– Что же мне теперь с тобой делать? Худая… надо тебя откормить, чтобы ты на что-то годилась. Идем, идем…
Фрау Якобс идет с Мусей по мощенной булыжником дорожке, прямо в свой дом. Скрипит зеленая деревянная дверь на петлях. Они вместе входят на кухню, экскурсию по дому делает фрау Якобс. Она показывает Мусю светелку, кухню, комнату Карла, свою спальню, гостиную и маленькую комнатку для прислуги на втором этаже дома.
– А вот там кухня, к ней надо идти через мою комнату.
Муся открывает сама дверь в комнату Карла, видит его самого, собирающего вещи в чемодан. Вся комната мальчика увешана агитационными плакатами с фашистской свастикой, рядом с окном огромный портрет Гитлера.
– Эй, ты куда? (закрывает дверь перед ее носом) Это комната Карла, все фашистские плакаты и фото в его комнате принадлежат ему. Они мне не нравятся. Это Карл (машет рукой в сторону его комнаты) их повесил.
Она берет Мусю за руку и тащит ее через гостиную и кухню наверх, в ее комнату.
– Я давно перестала с ним ругаться из-за этого.
Показывает на стену кухни, где висит портрет герра Якобса с черной лентой на краю.
– А это мой муж и отец Карла. (сухо кидая взгляд на Мусю) Он полгода назад погиб в России.
Муся смотрит на портрет герра Мюллера в форме рядового солдата Вермахта, очевидно, что семья баэуров ненавидит всех русских и ей придется несладко. Однако фрау Якобс тащит ее наверх, в ее комнату, где на удивление просторно, много света, кровать и на стуле кувшин с водой для умывания.
– Вот твоя комната. Ложись пораньше, мы рано встаем, это же деревня. Корову надо выводить часа в четыре утра до выпадения росы.
Муся смотрит на фрау Якобс с интересом. Простое крестьянское лицо, конопатое и грубоватое, грубые красные руки, две косы, заплетенные и уложенные кренделем на голове, ничего в ней не выдавало чистокровную немку. Фрау Якобс чем-то напоминала обычную русскую крестьянку. Она улыбнулась, потрепала Мусю по спине и пошла вниз по лестнице к себе на кухню готовить ужин на вечер.
Очевидно, что лишний рот прибавился в их семье, и нужно было рассчитать все правильно и накормить еще и новую прислугу. Муся тем временем положила свой вещмешок на кровать, набрала в ладошки воды из кувшина и умылась. Волосы, остриженные в сортировочном лагере, заметно подросли, путались, их очевидно надо было причесать.
Муся достала гребень с редкими зубчиками, подошла к старинному зеркалу и начала расчесываться, быстрыми и резкими движениями разделяя свои волосы на прямой пробор налево и направо. В отражении зеркала она увидела девушку с испуганным и худым лицом, с запавшими глазами и с синяками под ними.
Она рассматривала себя с сожалением, ей ничего не напоминало ее саму: будущую кинозвезду, студентку ГИТИСА, любимую дочь профессора и внучку московской интеллигенции.
В коричневом старом платье, которое нашел для Муси герр Хиппке, она скорее напоминала себе затравленную остовку, а не холенную девочку из профессорской семьи.
Полгода, проведенные в рабстве у немцев, подневольный труд давали себя знать, заметно меняя психику русской прислуги.
Слезы показались на ее глазах, она готова была расплакаться, когда сзади, в отражении зеркала, неожиданно появился Карл с ножом в руках, он занес его прямо над ней и прошипел.
– Когда я вернусь, чтобы тебя здесь не было. Поняла?
