Пластмассовые лица. Часть первая

Работа в «Дримс Пикчерз»

Через несколько дней после фуршета Джону позвонили.

– Дорогая, у меня отличные новости! – Джон просто сиял. Он расхаживал по квартире, танцуя и напевая какую-то забавную мелодию, – его просто распирало изнутри.

– Ого, вижу, новости и правда очень хорошие. Тебе предложили новую роль?

– Лучше. Гораздо лучше.

– Что же? Не томи, Джонни.

– Мне предложили работу в «Дримс Пикчерз». А-а-а!!!! – закричал Джон от радости. – Отправляюсь прямо сейчас на подписание нужных бумаг, – Джон второпях собирался. Было видно его нетерпение перед таким значительным событием.

– Молодец! Поздравляю тебя. Я искренне рада, – Джилл улыбнулась. Она к таким вещам уже давно привыкла, поэтому относилась к ним более спокойно. – Прихвати с собой юриста. Знаю, что ты не любишь формальностей, но, поверь, это может существенно облегчить жизнь в будущем, – предложила она и, безусловно, была права: не стоило так безрассудно на всё соглашаться. Как много талантливых людей прокалывалось на этом, не получая ничего за свой труд. Действительно, нужно было позвать юриста: хоть кто-то должен иметь холодный ум и внимательно ознакомиться со всеми документами. Джон в такой эйфории был не в состоянии думать.

***

Гарри Браун, новый юрист Джона Вайера, очень долго изучал детали контракта. Пожалуй, он потратил на это не меньше полутора часов. Всё это время он молчал, пристально всматриваясь в бумаги, и лишь раз прокомментировал написанное:

– У вас слишком жёсткие условия политики конфиденциальности. Очень жёсткие. Право, давно такого не встречал.

– Так мы же не мелкая студийка, где-то на задворках, снимающая малобюджетный арт-хаус, а всё-таки крупная компания. У нас серьёзные проекты, люди. Нам есть что защищать, и мы не можем себе позволить такие убытки из-за того, что кто-то не умеет держать язык за зубами. Согласны со мной, мистер Вайер? – мистер Морган приветливо подмигнул Джону.

– Да, согласен, – пожал плечами Джон. Ему показались эти вещи совершенно очевидными.

– Хорошо, – вдруг Гарри отложил бумаги, – условия контракта нас устраивают. Юрист повернулся к своему клиенту и сказал шёпотом:

– Отличные условия, Джон. Соглашайся. И деньги хорошие. Очень хорошие.

Джону этого было достаточно для того, чтобы оставить автограф под предложенным договором.

После подписания Гарри ушёл, а Джон ещё некоторое время общался с Рейнольдом Морганом. Разговор был абсолютно неформальным: о семье, развлечениях, новостях шоу-бизнеса. Джон покинул здание «Дримс Пикчерз» очень довольным: начиналась новая жизнь – жизнь, где будут только лучшие роли, по-настоящему великие фильмы и самые большие гонорары. И больше не надо будет стоять в очередь за всем этим. Мечты постепенно начинали сбываться.

***

По дороге Джон заглянул в одну кофейню на углу, недалеко от «Дримс Пикчерз». Кофейня называлась «Ройал Кофе». Здесь, в центре города, всё стремилось иметь соответствующий статус, поэтому даже кофейни были королевскими.

– Двойной латте, пожалуйста.

– А, я Вас узнал! Вы – Джон Вайер. Вы играли Энтони в фильме «Книжная любовь», – вдруг обратился к нему продавец.

– Да, Вы совершенно правы. Только никому не говорите, я не хочу шумихи вокруг своей персоны, – закончил шёпотом фразу Джон.

– Отличная роль, мистер Вайер! Мы с подружкой просто в восторге. Наверное, уже раз десять посмотрели этот фильм.

– Приятно слышать, что ты снялся не в одноразовом дерьме, про которое все забыли через месяц.

– Мистер Вайер, совет: закажите лучше капучино. У нас лучший капучино во всём Лос-Анджелесе.

– Да? Ну тогда я просто обязан его попробовать.

Через несколько минут свежий горячий кофе был в руках Джона. Он уже собирался расплатиться, но продавец его остановил:

– Не надо, мистер Вайер, это за мой счёт. Скажу своей девчонке, что самого Джона Вайера угощал кофе. Она просто обзавидуется.

– Спасибо тебе.. Э-э… Я забыл узнать, как тебя зовут.

– Паоло, – ответил продавец. – Паоло Манчини.

– М-м, итальянец!

– Да, родители приехали сюда в пятидесятых. С тех пор и готовим лучший капучино в этом городе.

– Спасибо тебе, Паоло, рад знакомству, – Джон поднял и продемонстрировал тёплый бумажный стакан.

– Мистер Вайер, – улыбнулся продавец, – а можно автограф? А то моя девушка не поверит, – Паоло протянул Джону буклет с продукцией кафе и чёрный маркер.

– Конечно, – ответил Джон и, что-то написав на буклете, вернул его обратно Паоло.

– Теперь твоя девушка точно поверит, – подмигнул Джон продавцу. – Хорошего дня, Паоло.

Продавец заглянул в буклет. Там поверх списка товаров было написано:

«Верь своему парню. Это действительно я, Джон Вайер, сыгравший Энтони в фильме «Книжная любовь». Желаю вам счастья и добра. Любите друг друга».

И далее следовала довольно размашистая подпись.

– И Вам хорошего дня, мистер Вайер, – опомнился продавец, оторвавшись от буклета, но Джон уже успел покинуть заведение.

День начинался замечательно. Джон шёл по улице, чуть ли не припрыгивая от радости. Ему нравилось, когда всё вот так складно получалось, когда каждая минута прожитой жизни приносила новые приятные сюрпризы. Хотелось петь, танцевать и радоваться всему, что окружает. И кофе, к слову, оказался просто отличным…

Съёмки в новом фильме

В сцене общаются два персонажа: Микки и его жена Амелия. Роль Микки исполняет Джон Вайер.

– Но разве об этом мы мечтали, Микки?

– Я так устал от такой жизни, Амелия. Устал выживать, пресмыкаться. Устал просто существовать. Мне надоело чувствовать себя безропотной, бессильной букашкой. Хочется пожить. Пожить по-настоящему! Я столько думал над этим. И знаешь, Амелия, я наконец-то понял, что нам нужно, – Микки с азартом потирает руки, – нам нужны деньги, Амелия, очень большие деньги. И, кажется, удача повернулась к нам лицом.

– Неужели ты продашься этим проклятым банкирам?

– Мне выпал реальный шанс попасть в высшую лигу, и, видит Бог, я его не упущу.

– Стоп! Не верю! Не! Верю! Не верю тебе, Джонни! – завопил в рупор режиссёр. Джон уже сбился со счёта, сколько раз его прерывали именно на этой фразе. Что-то однозначно не шло.

– Звучишь неубедительно. И выглядишь неубедительно. Что ты зажался весь? Тебе же выпал настоящий джек-пот. Ты что не веришь, что Микки действительно хочет этого?

– Не то чтобы не верю, – замялся Джонни, пожимая плечами. – Просто неужели в нём нет ни капли сомнения?

– Вот в чём твоя проблема, Джонни. Сомнения! Твои глаза должны гореть. И это должен быть дьявольский огонёк азарта! А ты стоишь, как сундук. Твоя речь похожа на конвульсии эпилептика, а я хочу, чтобы ты мне показал восхищение, предвкушение успеха. И никаких сомнений… Понятно? Ещё раз!

Но для Джона это как раз было точкой сомнения, точкой выбора между идеалом семейного счастья и деньгами, которые многое могут решить, но от идеала придётся отказаться. Всегда при любом выборе что-то приобретаешь, а что-то неизбежно теряешь. Выбор отсекает прочие возможности, часто не предоставляя больше шанса вернуться к ним, поэтому всегда так сложен. Именно это они обсуждали с Джилл, когда-то в заброшенном павильоне. Сомнение, затем принятие решения, робкий шаг в сторону одного из путей, и всё – очередной жизненный этап уже за спиной, ты больше никогда туда не вернёшься. Сейчас режиссёр предлагает отказаться от этой мысли, и, так как именно режиссёр руководит всем процессом, он вправе требовать, чтобы его решения исполняли. Джон не может спорить. У него даже нет возможности высказать свою точку зрения – он вынужден работать в рамках чужой. Такова участь актёра. И к ней уже давно пора привыкнуть.

«Ладно, настройся Джонни. Покажи им всем, что ты – профессионал», – Джон собрался и начал заново. На этот раз Уоллберг не остановил его, поэтому удалось отыграть сцену до самого конца.

– Но как же мы, Микки? Как же наша жизнь? Помнишь, о чём мы мечтали, когда валялись вдвоём в высокой траве? Небольшой домик во Флориде. Тёплое и солнечное лето. Под тенью огромного дерева резвятся детишки. Наши детишки. Трое или даже четверо. Слышится их смех. Они играют с большой и пушистой собакой. Мы сидим на летней веранде с бутылкой откупоренного вина и с улыбкой смотрим на наших деток. Легкий ветерок ласкает наши лица. Мы чокаемся бокалами, и приятный, терпкий, кисловато-сладкий, пьянящий напиток касается наших губ. Мы улыбаемся друг другу. Счастьем и любовью наполнены наши сердца, – при этих словах Амелия медленно отворачивается от супруга и говорит это куда-то в сторону, куда-то вдаль, как будто это уже не их общие мечты, а только её собственные. Она вытягивает руку, будто хочет прикоснуться к описанной только что картине. В конце у неё наворачиваются слёзы и голос начинает дрожать. Она отказывается верить, что её мечта вот-вот перестанет существовать.

– Но, милая, – с жаром обращается к ней Микки, – то, что мне предлагают, это гораздо интереснее и перспективнее, чем какой-то домик во Флориде, – он немного усмехается. – Ты понимаешь, что мы с тобой будем купаться в роскоши. В нашем распоряжении будут лучшие виллы, шикарные автомобили. Ты будешь одеваться в лучших бутиках. Нашим детям будут открыты все пути в этом мире. Они не будут мучиться, как мы, и, возможно, никогда не будут знать, что такое нищета. Амелия, любимая, послушай, – он приближается к ней. – Такой шанс выпадает раз в жизни. Больше никто и никогда не предложит мне подобного. Если я сейчас откажусь, то мы никогда не увидим, что такое жизнь без нужды. А мечта, которую ты рисуешь, вообще может не воплотиться.

– Но, Микки, ты продаешь свободу! Что ты потом скажешь своей совести? Как ты будешь смотреть в глаза людям? Своим детям? Как ты будешь оправдываться перед самим собой, понимая, что ты продал себя и всё, что у тебя есть?

– Совести?! – Микки засмеялся. – Я тебя умоляю, Амелия. Кто же в наше время думает о таких вещах? А свобода – это вообще что-то непонятное. Мы сейчас тоже несвободны, согласись. Мы зажаты в тисках неблагополучия. Мы не можем позволить многих самых элементарных вещей. У нас даже нет денег на билеты во Флориду, в которую ты так мечтаешь уехать. Разве это свобода? Да пропади она пропадом такая свобода!

– Я не верю своим ушам. Неужели это ты, Микки? Неужели за тебя я выходила замуж? Неужели ты готов сдаться? Продать мечту? Ты говоришь совсем, как они.

– Но, дорогая, – Микки пытается обнять жену. Она вырывается из его объятий.

– Уйди, Микки. Я прошу тебя. Я не могу сейчас. Как всё запуталось. Нет, не может этого быть, – хватается за голову.

– Но я делаю это ради нас обоих, Амелия. Я же…, – он выдерживает небольшую паузу и бережно произносит:

– Люблю тебя….

Стоп! Снято! – прозвучал голос режиссёра. – На сегодня всё! Хватит с меня… – Уоллберг снял кепку и вытер платком пот со лба.

***

Режиссёра звали Питер Уоллберг. Многие говорили, что Уоллберг слишком дотошен, но при этом отмечали его высокий профессионализм. Самым важным критерием считает реалистичность происходящего в кадре. «Главное – чтобы зритель поверил!» – говорит он постоянно. Его отношение к новому актёру в команде «Дримс Пикчерз» однозначно предвзятое. Как и Рейнольд Морган, он не верит, что актёры вообще на что-то способны самостоятельно – в их работу необходимо вмешиваться, их игрой необходимо управлять на всех этапах кинопроизводства.

Так же как и глава компании «Дримс Пикчерз», Уоллберг – законченный прагматик. Джон сразу почувствовал, как тяжело с ним работать. Разные мировоззрения, отношение к жизни и к ценностям, безусловно, создали определённые недопонимания и разногласия, которые Джону пришлось держать в себе, так как человеком он был крайне неконфликтным и дружелюбным.

За время съёмок нового фильма много перемен произошло в личной жизни Джона Вайера. Они с Джилл решили, что не стоит тянуть со свадьбой. Теперь у них была своя квартира, своя большая кровать и более-менее устроенная совместная жизнь, в которой все радости и печали они делили на двоих.

Джиллиан, так же как и Джон, продолжала сниматься, поэтому виделись они всё равно нечасто, но зато, когда оказывались вместе, просто растворялись друг в друге. Им не нужны были поездки, путешествия и прочие развлечения, они просто запирались дома, отключали связь с внешним миром и проводили время вместе, наслаждаясь каждой минутой.

Джилл, как и прежде, помогала Джону в актёрской работе. Они периодически репетировали его роль в новом фильме, часто обсуждали, каким должен быть новый персонаж; какие события повлияли на него; какие у него должны быть мотивы совершить тот или иной поступок. Но почему-то всё, что они выдумывали, шло вразрез с видением режиссёра. Когда Джилл узнала о новой претензии Уоллберга насчёт сомнений, она вообще была почти в бешенстве:

– Да за что ему только награды дают. Он же бездарь! Как такое вообще можно требовать? Именно сомнения и неоднозначности обогащают персонажа эмоциями, чувствами, каким-то духовным поиском, делают его настоящим, живым человеком! А это! Это не герой, это какая-то картонная фигурка получается! Это абсурд!

– Может, ты попросишься вместо него режиссёром? – шутил Джон. – С тобой мы точно сработаемся.

Джону нравилось, что Джилл так активно участвует в его актёрской деятельности, но иногда его посещали и иные мысли. Он думал о том, что он до сих пор немного несамостоятелен, что Джилл во многом довлеет над ним. Она ни в коем случае никогда не навязывает свою точку зрения, но он постоянно принимает её.

«Возможно, потому что она права? Она говорит такие вещи, которые и я считаю правильными. Почему я должен отказываться от них? Следовать им наперекор? Только для того, чтобы убедиться в своей значимости? В том, что я тоже способен принимать решения? Что у меня есть талант?» – успокаивал он себя.

«Я ведь и сам многое сделал. Получил роль Энтони. Меня выбрали среди сотен других претендентов, а значит, поверили в то, что я смогу его сыграть. Да, она мне помогла, но это не ничуть не умаляет моих способностей. И почему, собственно, я должен отказываться от помощи любимого человека? Если мы созданы друг для друга, то, значит, должны помогать друг другу, и в радостях и в горестях всегда быть рядом. Разве нет?»

Несмотря на подобные рассуждения, иногда у Джона случались настоящие приступы беспомощности. Это было похоже на психическое расстройство: его бросало из крайности в крайность от полной уверенности в том, что участие Джилл в его работе – это благо, до абсолютной растерянности или даже страха по поводу того, что она уж слишком часто помогает ему. И ситуация с новым режиссёром только подливала масла в огонь. Ведь Питер Уоллберг был тоже достаточно именитым кинодеятелем, имел много наград и, наверняка, знал, что делает.

«Может, Джилл и не всегда бывает права? А я просто люблю её, поэтому для меня так значимо всё, что она говорит и делает?» – спрашивал себя Джон и не мог найти ни одного убедительного ответа. А вопросов с каждым днём становилось всё больше. Чем чаще Джон об этом думал, тем сильнее это давило на него. Непонятно откуда, но вдруг появилось странное стремление к автономности от Джиллиан. Возможно, её авторитет слишком давлел над ним? Возможно, это произошло из-за слухов вокруг его премии «Оскар» за роль Энтони? Ведь тогда очень многие сомневались в его победе. Газеты писали, что его взлёт вполне объясним родственными связями с семейством Фокс. Как Джон ни старался, он не смог этого забыть. Он представлял, как в известных кругах обсуждают его с этой неблаговидной стороны и, что ещё хуже, смеются над ним, от этого возникало непонятное чувство стыда. Возможно, Уоллберг и сейчас смеётся над ним на пару с мистером Морганом? От этой мысли некуда было деться, она ела изнутри.

Неизбежно в голове Джона возникал главный вопрос: «Смог бы он пройти этот путь без помощи Джиллиан?» И, возможно, до конца не осознавая, он уже дал на него ответ: в такой бескорыстной заботе виделся некий элемент зависимости, от которого теперь желательно было избавиться. В карьере ему меньше всего хотелось быть подопечным Джиллиан. Ему хотелось быть не направляемым ею, а стоять рядом на равных, хоть он и любил её больше всего на свете.

Однако какой бы сильной ни была любовь, базовые противоречия никуда не денутся, а возникшие вопросы, словно впившиеся занозы, в конце концов вспухнут болезненными нарывами. Со временем, когда искрящееся безумство страсти сменится спокойным пламенем повседневности, эти противоречия ещё напомнят о себе и возьмут матч-реванш. И несмотря на убеждающие речи любимой о том, что её отец никак не способствовал выдвижению Джона на премию «Оскар», сомнения по этому поводу продолжали расти. Да, возможно, они были беспочвенны, но и полностью опровергнуть их было нельзя. И сама их вероятность уже делала их реальными в глазах Джона. Они и были той занозой, которая медленно, но верно делала своё дело, возвращая всё на круги своя.

Встреча мистера Рейнольда Моргана и режиссёра Питера Уоллберга

Дверь с золотой табличкой и надписью «Р. Морган». За дверью сидят два респектабельных господина: режиссёр Питер Уоллберг и владелец кабинета.

– Ну как тебе наш новенький? – спросил мистер Морган режиссёра, осторожно выглядывая в окошко. Отсюда, с верхнего этажа здания «Дримс Пикчерз», открывался прекрасный вид.

– Да такой же, как и все остальные. Я тебе вот что скажу, Рейни: ничего сверхвыдающегося в нём нет. Задатки неплохие, но без хорошего контроля ничего из него толкового не выйдет. Сегодня я прощупал его потолок, и он чуть выше, чем у других, но до гения ему далековато. Очередной выскочка. Если б мы его не взяли под своё крыло, сдулся бы через пару лет и все бы о нём забыли.

За это время старина Морган успел вернуться к письменному столу и раскурить дорогую кубинскую сигару. Зажав её в зубах, он спросил:

– Так думаешь, зря мы заплатили такие деньги за него?

– Думаю, зря. Такие гонорары! И за что? За то, что сегодня я наблюдал целый день? – повисла пауза. Уоллберг, немного подумав, высунулся из кресла, будто сейчас он скажет, что-то наиболее важное, – эти молодые выскочки слишком привыкли к большим деньгам. А за что, собственно? Сценарист пишет, что играть. Режиссёр объясняет, как играть. А они не могут выдать, что от них требуется. Постановщики света, операторы – все работают на то, чтобы показать их с самой благовидной стороны. Гримеры создают им образы, облагораживают их лица. А потом мы видим, как у них берут интервью, развешивают постеры с их физиономиями, снимают с ними передачи о том, сколько у них машин и какого размера у них виллы. А сейчас доходит до того, что уже и играть не надо! Теперь мы им платим просто за красивые лица, получается?! Слишком балуем мы их. И этот Вайер. Я вижу в нём стремление, но избалован красивой жизнью, как и все остальные: только чуть больше стали от него требовать, так сразу зубы показал. Он, видите ли, звезда, у него уже даже и статуэтка есть. Решил, что лучше меня знает, как это сыграть надо. А сегодня вообще не явился на съёмки. Я бы его вообще снял с этой роли – пусть чуть пыл остудит.

– Ну ты так не горячись, Питер. Парнишка молод. Талант в нём есть. Слегка заносчив, согласен. Но при этом внутренне неуверен. Сейчас крайне популярен! Это всё нам на руку. Я считаю, что нам с этим молодым человеком очень повезло, и это вложение ещё точно окупится. Думаю, тебе удалось сбить с него спесь. Мои люди доложили, что видели его вчера в «Гавана Хауз», и он был в самом непотребном виде. Ничего. Пусть почувствует вкус похмелья от звёздной болезни. Не забывай, он – идеалист и хочет сыграть хорошо. Это тоже нам на руку. Продолжай прощупывать его, выжимай всё, что можешь. А я думаю, нам пора с ним встретиться.

– Джессика, – мистер Морган обратился к приятному женскому голосу, прозвучавшему после нажатия кнопки телефона, – найди и пригласи ко мне мистера Джона Вайера.

«Эмоушен Диджитал»

– Здравствуйте, мистер Вайер. Какой плохой вид у Вас сегодня. Плохо спите? Может, работа сильно напрягает? – Рейнольд Морган, как мастер переговоров, сразу начал давить на боли, дабы при подписании важного для него контракта не было значительного сопротивления. Надо было смоделировать такую ситуацию, чтобы Джон был рад любому решению проблемы. – Да, мистер Вайер, большие деньги не достаются просто так. Всегда надо быть начеку и быстро реагировать на всякие неожиданные обстоятельства, уметь находить выход из сложных ситуаций, принимать правильные решения. Согласны? – мистер Морган подошёл к окну, отодвинул шторку и многозначительно и недоверчиво посмотрел вдаль.

– Да, согласен. Вы меня пригласили по поводу вчерашнего скандала с Уоллбергом? – Джон решительно ударил в лоб, не желая оправдываться и ходить вокруг да около. Тем более, голова после вчерашнего сильно болела и была совсем не своя. Хотелось быстро закончить этот явно нелицеприятный разговор и снова оказаться в баре с бутылкой холодного пива в руках.

– Совершенно верно, мистер Вайер, – глава «Дримс Пикчерз» внимательно посмотрел на собеседника. – У нас с мистером Уоллбергом состоялась беседа сегодня утром. Он сообщил, что Вы не справляетесь с ролью Микки. Справедливости ради надо сказать, играете Вы совсем не плохо. Но чего-то не хватает, не правда ли? Я думаю, Вы и сами это чувствуете. Это как небольшая клякса чернил. Совсем… чуть-чуть… не справляетесь, – в этом предложении мистер Морган подчеркнул каждое слово, сделав многозначительные паузы после каждого. – Но как Вы сами прекрасно знаете, в кино не может быть чуть-чуть. Даже маленькое чуть-чуть способно настолько испортить общую картину, что мы перестаём верить в происходящее на экране. Мы больше не наслаждаемся просмотром, а всматриваемся в это чуть-чуть, и оно кажется нам не таким уж малым. Теперь маленькая клякса чернил выглядит, как огромное пятно, от которого в лучшем случае рябит в глазах, в худшем – тянет на рвоту.

Джон был приятно удивлён рассуждениям мистера Моргана: такой с виду циничный и абсолютно прагматичный человек свободно мог пофилософствовать на тему магии кино. И как ни странно, глава компании «Дримс Пикчерз» был абсолютно прав: ему чего-то не хватало, хотелось большего, лучшего. Пусть он сорвался и нагрубил Уоллбергу, но сейчас об этом очень жалел. Не стоило этого делать. Теперь это может иметь самые печальные последствия. В голове рисовались картины, наполненные самыми глубокими страхами. Его с треском выгоняют из «Дримс Пикчерз». Слухи о его провале словно черви расползаются среди звёздной элиты. С ним перестают заключать контракты крупные компании. На пробах уже никто не смотрит на его талант, уже никто не хочет слышать имени Джон Вайер. Звёздная карьера закончилась. Он – отработанный материал, выброшенный на помойку.

– Я могу больше, – не совсем уверенно ответил Джон, – и я хочу сыграть Микки. Я сожалею о том, что нагрубил Уоллбергу.

– Хорошо. Это очень хорошо. И для Вас есть хорошие новости, мистер Вайер. Вы, наверное, думаете, что мы собираемся Вас уволить? Но спешу Вас заверить, вовсе нет. Было бы глупо лишиться такого молодого и талантливого актёра. И Вы можете даже не сомневаться в этом.

Джон поднял глаза. В них появилась искорка радости. Он был актёром до мозга костей, поэтому постоянно нуждался в признании окружающих, в их высокой оценке, и ему льстило, что его так высоко ценит глава компании «Дримс Пикчерз».

– Подумаешь, чуть-чуть не дотянули. С кем не бывает? Благо мир не стоит на месте. Технологии активно развиваются. Появляются всякие новые штучки и хитрости, способные значительно облегчить жизнь: роботы, чипы, виртуальная реальность, интернет. Человечество вступило в цифровую эру, и многое, действительно многое стало проще. Доступнее. Такое количество возможностей легло к нашим ногам. Даже сложно представить, что ждёт нас через пятьдесят лет. Масштабы происходящего просто невероятны. И уверяю, Вас это тоже очень скоро удивит, – на несколько секунд мистер Морган остановился, отслеживая реакцию собеседника. – Вижу, во взгляде лёгкое недопонимание. Вероятно, Вы хотите спросить, зачем я всё это рассказываю? Да, мистер Вайер, теперь технологии, основанные на логике и алгоритмах, способны не только решать уравнения: они могут проникнуть в самую глубь человеческого сознания и прикоснуться к самой сути жизни. И, возможно, понять нас лучше нас самих?! И прежде чем я сделаю тебе предложение, я обязан спросить: Джонни, ты действительно хочешь сыграть эту роль? Сыграть хорошо, возможно, даже гениально. Сыграть так, как никто не сыграл бы? – Рейнольд Морган умышленно перешёл в этом месте на ты, чтобы подчеркнуть, что он друг и желает только хорошего.

Джон смущённо замялся от такого вопроса. Такого ему никто никогда не предлагал, но, как человек, преданный своему делу, жаждущий оставить своё имя в истории и на устах миллионов, он мог ответить только: