Преступная добродетель

Доржевиль, или Преступная добродетель

Доржевиль, сын богатого негоцианта из Ла-Рошели, порученный заботам преуспевающего дядюшки, совсем юным был отправлен в Америку; он уехал, когда ему не исполнилось еще и двенадцати лет. Доржевиль воспитывался при своем родственнике, готовя себя к торговому поприщу, кое он намеревался избрать…

Отличаясь благонравным поведением, молодой Доржевиль не обладал привлекательной внешностью, хотя никто и не полагал его уродливым. Однако, отказывая Доржевилю в праве на звание красивого мужчины, природа наделила его здравым умом, зачастую ценимым выше таланта, душой чувствительной и утонченной, характером прямым, искренним и доброжелательным. Одним словом, всеми качествами человека честного и чувствительного Доржевиль обладал в избытке, и для времени, нами описываемого, этого более чем достаточно, чтобы с уверенностью сказать, что обладатель качеств сих будет несчастлив до конца дней своих.

Доржевилю едва исполнилось двадцать два года, как умер его дядя, оставив его во главе своего предприятия, которым Доржевиль руководил уже три года со всем доступным ему разумением. Но вскоре доброе сердце стало причиной его разорения: он поручился за нескольких друзей, чьи представления о чести разительно отличались от его собственных. Коварные скрылись, а Доржевиль пожелал честно соблюсти взятые на себя обязательства и разорился.

«Ужасно так жестоко обмануться в мои годы, – думал молодой человек, – но в печальной сей истории меня утешает уверенность в том, что я не способствовал несчастью других и никого не увлек вослед своему падению».

Однако судьба уготовила несчастия Доржевилю не только в Америке; не менее ужасные события ожидали его на родине. В одном из писем ему сообщают, что сестра Доржевиля, родившаяся через несколько лет после его отъезда в Новый Свет, обесчестила и погубила и его, и все его достояние. Эта развращенная девица по имени Виржини, достигшая восемнадцати лет и, к несчастию, прекрасная, как сама любовь, увлеклась молодым человеком, служившим клерком в торговом доме отца Доржевиля. Не сумев получить разрешения на замужество, она во исполнение своих желаний имела низость покуситься на жизнь отца и матери. К тому же, собравшись бежать, она попыталась унести с собой часть родительских денег. Кражу эту, к счастью, удалось предотвратить, а оба виновника, если судить по слухам, сумели уехать в Англию. В том же письме Доржевиля просили как можно скорее вернуться во Францию, дабы возглавить наследуемое им предприятие и с тем малым, что ему осталось, постараться возместить хотя бы причиненные убытки.

Доржевиль, в отчаянии от обрушившихся на него горестных и постыдных событий, немедленно прибывает в Ла-Рошель, где узнает новые подробности тех печальных обстоятельств, о коих ему сообщили ранее. Рассудив, что после стольких несчастий он не сможет более заниматься делами, он решает отойти от дел и одну часть оставшегося состояния употребляет на выполнение обязательств перед своими корреспондентами в Америке, что свидетельствует о его исключительной щепетильности, а другую тратит на покупку имения в Пуату, неподалеку от Фонтене, где он намерен спокойно провести остаток дней своих, исполненный любви и сострадания к ближнему, – эти две добродетели были особенно почитаемы его чувствительной натурой.

Осуществив сей замысел, Доржевиль, обосновавшись в своем маленьком поместье, облегчает страдания бедняков, утешает старцев, выдает замуж сирот, ободряет земледельцев и становится воистину добрым гением округи, где он проживает. Стоит туда забрести несчастному скитальцу, как двери дома Доржевиля тут же распахиваются ему навстречу; едва возникает потребность в добром поступке, как Доржевиль уже оспаривает у соседей честь его совершения. Словом, не проливалось ни одной слезы, которую бы он не стремился тотчас же осушить. И, благословляя его имя, все от чистого сердца повторяли: «Воистину сама природа предназначила этого человека стать нашим утешением от дурных людей… И как жаль, что именно этим даром она столь редко удостаивает людей, предпочитая множить страдания, нежели их облегчать».

Все желали женить Доржевиля: отпрыски, ему подобные, несомненно, стали бы ценным приобретением для общества. Пребывая равнодушным к любовным чарам, Доржевиль дал понять, что, если ему доведется встретить девушку, коя из чувства признательности почла бы себя обязанною составить его счастье, в этом случае он связал бы себя узами брака. Ему предлагали множество партий, но он отверг их, ибо, по его словам, ни одна из представленных ему девиц не имела достаточно веских причин, дабы со временем искренне полюбить его.

– Я хочу, чтобы та, кто станет моей женой, была бы всем мне обязана, – говорил Доржевиль. – Не имея ни достаточного состояния, ни привлекательной внешности, что могло бы подкрепить ее привязанность ко мне, я хочу, чтобы ее соединило со мной неоплатное чувство благодарности, ибо только оно отвратит ее от желания покинуть меня или изменить мне.

Некоторые из друзей Доржевиля не соглашались с его рассуждениями.

– Как могут быть прочны узы брака вашего, – нередко вопрошали они его, – если душа той, кому вы собираетесь себя посвятить, не будет столь же возвышенна, как ваша? Благодарность не является цепью, она может удержать единственно вас. Есть души низкие, кои презирают ее; есть гордецы, коим она недоступна. Неужели ваш жизненный опыт не научил вас, Доржевиль, что, оказывая услугу, вы скорее наживаете себе врага, нежели приобретаете друга?

Сии доводы были небезосновательны. Несчастье Доржевиля состояло в том, что он всегда судил о других, исходя лишь из собственных благородных понятий. Привычка эта, до сих пор приносившая ему одни несчастья, по всей вероятности, сулила сделать его несчастным до конца дней его.

Так полагал, невзирая на последствия, сей добродетельный человек, чью историю мы рассказываем, пока судьба весьма странным способом не свела его с тем созданием, о котором он вообразил, что оно ниспослано ему свыше, дабы разделить его удел и стать бесценным сокровищем его души.

В то удивительное время года, когда природа, вступая в пору увядания, щедро осыпает нас своими дарами, ее безмерные заботы о нас в течение нескольких месяцев непрестанно множатся, и она в избытке оделяет нас всем, что позволяет нам спокойно дожидаться ее пробуждения и новых проявлений благосклонности. В эту пору селяне чаще всего собираются вместе на уборке винограда, отправляются на охоту или предаются иным мирным занятиям, столь дорогим сердцу того, кому мила сельская жизнь, и столь мало ценимым существами холодными и бездушными, чьи чувства притупились среди городской роскоши и иссушены развратом, теми, кто человеческие привязанности рассматривает как досадную помеху или способ удовлетворения собственного тщеславия. Искренность, чистота и приветливая сердечность, способствующие возникновению нежных уз, сохраняемы исключительно сельскими жителями, ибо лишь чистое небо способствует произрастанию невинности. Мрачные же испарения, отягощающие атмосферу больших городов, развращают сердца несчастных узников, приговоривших себя к пожизненному заключению в их пределах. Итак, в сентябре Доржевиль решил посетить одного соседа, того, кто радостно встретил его по приезде в деревню и чей характер, мягкий и чувствительный, был сходен с характером самого Доржевиля.

Герой наш сел на лошадь и в сопровождении слуги направился к замку своего друга, расположенному в пяти лье от его собственного дома. Проделав более половины пути, Доржевиль неожиданно услышал стоны, доносившиеся из-за тянувшейся вдоль дороги изгороди; он остановился, побуждаемый любопытством, быстро сменившимся естественным для него стремлением облегчить участь любого страждущего. Спешившись, он передал поводья слуге, перескочил через канаву, отделявшую его от изгороди, обогнул ее и приблизился наконец к тому месту, откуда исходили привлекшие его внимание жалобы.

– О сударь! – воскликнула необычайно красивая женщина, держа на руках ребенка, только что произведенного ею на свет. – Какое божество посылает вас на помощь этому злополучному младенцу?.. Перед вами, сударь, существо, доведенное до крайности, – продолжила женщина, рыдая и проливая потоки слез. – Сей жалкий плод бесчестья моего, моими стараниями только что увидевший свет, с их же помощью его и покинет.

– Прежде чем узнать, мадемуазель, причины, приведшие вас к таким ужасным мыслям, – произнес Доржевиль, – позвольте мне облегчить ваши страдания. В сотне шагов отсюда находится ферма. Давайте попробуем дойти до нее, и там, после оказания первой помощи, столь необходимой в вашем положении, я осмелюсь расспросить вас о тех бедах, кои, судя по всему, постигли вас во множестве. Даю слово, что единственной причиной моего любопытства явится желание быть вам полезным и нескромность моя не перейдет указанные вами пределы.

Сесиль рассыпается в благодарностях и соглашается; подходит слуга и берет у нее ребенка; Доржевиль сажает спасенных на свою лошадь, и все направляются на ферму. Хозяин ее, зажиточный крестьянин, по просьбе Доржевиля, устраивает с удобством и мать, и ребенка. Сесили стелют постель в доме, а сына кладут в колыбель рядом. Доржевиль же, сгорая от нетерпения узнать историю девушки и боясь потерять хотя бы крупицу из ее рассказа, посылает домой сказать, чтобы его не ждали: он решает ночь и весь следующий день провести на ферме, устроившись как придется. Так как Сесиль нуждается в отдыхе, он умоляет ее не переутомляться ради удовлетворения его любопытства. К вечеру в ее состоянии не наступает облегчения, и ему приходится ждать до следующего утра, чтобы наконец расспросить очаровательное создание, чем он может быть ему полезен.

Рассказ Сесили краток. Она сообщила, что является дочерью дворянина по имени Дюперье, чьи владения расположены в десяти лье отсюда. Она имела несчастье увлечься неким молодым офицером из Вермандуазского полка, расквартированного в ту пору в Ниоре, городе, что находится всего в нескольких лье от замка ее отца. Как только любовник узнал о ее беременности, он тут же бросил ее.

Самое ужасное, по словам Сесили, заключалось в том, что три недели спустя после своего исчезновения молодой человек был убит на дуэли, и она тем самым утратила не только честь, но и надежду когда-нибудь загладить свою вину. Она долго скрывала свое положение от родителей. Не имея более возможности их обманывать, она во всем призналась, результатом чего явилось их столь суровое с ней обращение, что она почла за лучшее бежать из дома. Несколько дней она бродила по окрестностям, не зная, куда податься, и не решаясь безвозвратно расстаться с родительским домом и близкими к нему местами. Когда начались схватки, она пожелала сначала убить рожденного ею ребенка, а затем себя. Именно в этот момент появился Доржевиль и удостоил ее своим попечением и заботами.

История, поведанная очаровательнейшим существом с самым невинным и внушающим доверие видом, немедленно преисполнила сочувствием сердце Доржевиля.

– Мадемуазель, – обратился он к несчастной красавице, – я счастлив, что Провидение привело вас ко мне: тем самым оно осчастливило меня дважды, ибо я не только узнал вас, но и имею возможность исправить причиненное вам зло, что доставляет мне особенную радость.

И сей любезный утешитель объявил Сесили, что он намерен поехать к ее родителям и помирить их с нею.

– Сударь, вам придется ехать одному, – ответила Сесиль, – ибо я, разумеется, не осмелюсь там появиться.

– Конечно, мадемуазель, сначала я поеду один, – ответил Доржевиль, – но я уверен, что возвращусь оттуда с дозволением привезти вас домой.

– О сударь, не рассчитывайте на это, ибо вы не представляете, как черствы эти люди. Их жестокость известна всем, их лицемерие так велико, что, даже если они лично станут уверять меня в своем прощении, я все равно им не поверю.

Тем не менее Сесиль согласилась с его решением и, видя, что Доржевиль собирается на следующее утро ехать в замок Дюперье, обратилась к нему с просьбой передать письмо человеку по имени Сен-Сюрен. Слуга ее отца, он своей безграничной преданностью заслужил ее доверие. Запечатанное письмо было вручено Доржевилю; передавая его, Сесиль умоляла не злоупотреблять ее доверчивостью и отдать письмо в том же виде, в каком он его получил.

Доржевиль чувствует себя оскорбленным: скромность его ставится под сомнение после всего им сделанного. Ему принесены тысячи извинений, он берется выполнить поручение и, возложив на крестьян заботы о Сесили, уезжает.

Доржевиль уверен, что письмо, переданное ему для вручения преданному слуге, расположит сего слугу в его пользу. Не будучи знакомым с господином Дюперье, он решает сначала отдать письмо и, познакомившись таким образом с его адресатом, просить представить его своему хозяину. Доверившись Сесили, он не сомневается, что письмо адресовано именно тому человеку, чью преданность она так расхваливала. Он передает письмо, и Сен-Сюрен, еще не дочитав его до конца, восклицает, не в силах сдержать охватившее его волнение:

– Невероятно! Так это вы, вы, сударь… Сам господин Доржевиль стал покровителем нашей несчастной хозяйки. Я сообщу о вашем прибытии ее родителям. Но предупреждаю вас, они сильно разгневаны. Сомневаюсь, чтобы вам удалось помирить их с дочерью.

Но как бы то ни было, сударь, – продолжил Сен-Сюрен, малый сообразительный и наделенный к тому же приятной внешностью, – ваш поступок делает вам честь, и я постараюсь содействовать скорейшему вашему успеху…

Сен-Сюрен поднимается в комнаты своих хозяев и возвращается через четверть часа.

Хозяева согласились принять господина Доржевиля, поскольку тот не счел за труд приехать издалека по такому ничтожному делу. Однако они не видят никакой возможности прийти к согласию в вопросе об отношении к гнусной девице, за которую он явился просить, ибо та бесчестным поступком заслужила свою участь.

Доржевиль упорствует. Его проводят в комнату, где его ожидают мужчина и женщина лет пятидесяти. Господин и госпожа Дюперье встречают его достойно, но с удивлением. Доржевиль еще раз вкратце излагает историю, приведшую его к ним в дом.

– Сударь, мы с женой бесповоротно решили никогда более не видеть ничтожное создание, опозорившее нас, – говорит отец. – Она может делать все, что ей заблагорассудится, мы же поручаем ее Небу, уповая, что в справедливости своей оно воздаст отмщение недостойной дочери…

Доржевиль попытался разубедить их в столь жестоком решении, употребив для этого самые возвышенные и самые изысканные слова. Видя, что разум их затуманен гневом, он воззвал к их чувствам… и столь же безрезультатно. А так как они вменяли в вину Сесили только то, в чем она сама признавала себя виновной, он сделал вывод об истинности ее рассказа.

Доржевиль напрасно доказывал, что слабость не является преступлением и что, если бы не смерть соблазнителя Сесили, их брак исправил бы совершенную ошибку. Усилия его не достигли цели. Наш посредник удаляется в расстроенных чувствах. Его просят остаться отобедать; он благодарит и дает понять, что отказ его вызван их неуступчивостью; его не удерживают, и он уходит.

Сен-Сюрен ожидал Доржевиля у выхода из замка.

– Вот видите, сударь, – с нескрываемым оживлением обращается к нему слуга, – я был прав, когда говорил, что ваши старания ни к чему не приведут. Вы не знаете людей, с кем только что имели дело. Сердца их высечены из камня, в них нет места человеколюбию. Если бы не почтительная привязанность к дорогому для меня существу, коему вы по доброй воле стали покровителем и другом, я сам бы давно оставил их. Уверяю вас, сударь, – продолжал молодой человек, – что, потеряв сегодня надежду когда-либо снова послужить мадемуазель Дюперье, мне ничего не остается, как заняться поисками нового места.

Доржевиль успокаивает преданного слугу, советует ему не покидать своих хозяев и убеждает его, что о судьбе Сесили можно более не беспокоиться, ибо в тот час, когда семья ее столь жестоко от нее отказалась, он принял решение заменить ей отца.

Сен-Сюрен плачет и, обнимая колени Доржевиля, спрашивает, может ли он передать ответ на письмо, полученное от Сесили. Доржевиль любезно соглашается и возвращается к своей прекрасной подопечной, не имея, однако, возможности доставить ей обещанное им утешение.

– Увы, сударь, – говорит Сесиль, узнав о непреклонности своих родных, – этого следовало ожидать. Я не прощу себе, что, зная их характер, не отговорила вас от сего неприятного визита.

Слова ее сопровождались потоком слез, и добродетельный Доржевиль утирал их, заверяя Сесиль, что никогда ее не покинет.

Через несколько дней, когда очаровательная искательница приключений почувствовала себя лучше, Доржевиль предложил ей переехать к нему до окончательного ее выздоровления.

– О сударь, – кротко ответила Сесиль, – угрызения совести терзают меня, но я не в силах отвергнуть ваши заботы. Вы сделали для меня больше, чем следует, и, уже связанная с вами узами благодарности, я тем не менее соглашусь на все, чтобы умножить эти узы и сделать их для меня еще более драгоценными.

Они отправились к Доржевилю. Подъезжая к замку, мадемуазель Дюперье призналась своему благодетелю, что ей не хотелось бы никого извещать, где находится столь любезно предоставленное ей пристанище. Замок ее отца был расположен не менее чем в пятнадцати лье отсюда, а потому она опасалась, что ее могут узнать; она же боялась сурового наказания со стороны своих жестоких и злопамятных родителей… за единственный ее проступок… тяжкий (она этого не оспаривала), но который можно было бы предупредить, и уж точно не карать так строго тогда, когда уже ничего нельзя исправить. К тому же разве самому Доржевилю не полезнее скрыть от соседей свои заботы о несчастной девушке, изгнанной собственными родителями и обесчещенной в глазах общественного мнения?

Порядочность Доржевиля отвергла второй вывод, но первый его убедил. Он обещал Сесили, что разместит ее у себя согласно ее желанию и представит ее как свою кузину. А за пределами дома она будет встречаться лишь с теми, с кем сама пожелает. Сесиль принялась благодарить своего великодушного друга, и они доехали до места.

Пришло время сказать, что Доржевиль взирал на Сесиль с определенным интересом, к которому примешивалось чувство, доселе ему незнакомое. В душе, подобной душе Доржевиля, любовь пробуждается лишь тогда, когда душа эта преисполнена чувствительности или же умиротворена содеянным благодеянием. Мадемуазель Дюперье обладала всеми качествами, кои Доржевиль полагал необходимыми для женщины; прихотливые обстоятельства, требующиеся для завоевания сердца избранницы, также присутствовали в избытке. Доржевиль всегда говорил, что желал бы отдать руку и сердце женщине, связанной с ним чувством благодарности, ибо ему казалось, что только это чувство сделает их союз прочным. Но разве не нашел он сейчас именно такую женщину? И если движения души Сесили совпадают с его собственными, не должен ли он, с присущей ему прямотой, предложить ей в утешение связать себя узами Гименея, дабы искупить ошибки любви? Возвращая честь мадемуазель Дюперье, Доржевилю предоставлялась возможность совершить добрый поступок, в высшей степени достойный его возвышенной души. Он был убежден, что таким образом помирит ее с родителями. А разве не отрадно вернуть несчастной женщине одновременно и честь, в коей ей теперь отказывают из-за самого варварского из предрассудков, и семейный очаг, что также отнят у нее с неслыханной жестокостью?

Исполнившись этим замыслом, Доржевиль просит у мадемуазель Дюперье дозволения еще раз переговорить с ее родителями. Сесиль не отговаривает, но и не ободряет его, давая понять всю бесплодность еще одной попытки, но предоставляя Доржевилю свободу делать все, что он пожелает. В конце концов она заявляет, что ее присутствие, видимо, стало ему в тягость и поэтому он столь страстно стремится вернуть ее в лоно семьи, испытывающей к ней, как он сам видит, только отвращение.

Доржевиль, обрадованный, что ответ ее побуждает его открыть свои истинные намерения, уверяет свою подопечную, что если он и желает примирить ее с родителями, то исключительно ради нее самой и во избежание кривотолков. Его же сострадание к ней неизменно, и он надеется, что хлопоты его не будут встречены неудовольствием. Мадемуазель Дюперье не оставляет без ответа его галантное обхождение, бросая на своего покровителя взгляды нежные и томные, говорящие не только о признательности.

Не слишком разбираясь в женском кокетстве, но решив во что бы то ни стало вернуть покой и честь покровительствуемой им девушке, Доржевиль через два месяца после первого визита к родителям Сесили полагает предпринять второй, дабы объявить им о своих намерениях. Он нисколько не сомневается, что подобное решение тотчас же раскроет их объятия единственной дочери, ибо той посчастливилось достойным образом исправить проступок, принудивший их безжалостно изгнать ее из родительского дома, о чем они, несомненно, глубоко сожалели в душе.

На этот раз Сесиль не передает Доржевилю письма для Сен-Сюрена, как в первую его поездку: причину этого нам предстоит скоро узнать. Доржевиль обращается к тому же самому слуге, чтобы тот доложил о нем господину Дюперье. Сен-Сюрен всячески выказывает Доржевилю свою почтительность, уважительно и с живым интересом расспрашивает его о Сесили. Узнав о причинах повторного его визита, он хвалит благородное решение, однако заявляет, что и вторая встреча вряд ли увенчается бо`льшим успехом, чем первая. Ничто не останавливает Доржевиля, и он отправляется к чете Дюперье. Доржевиль сообщает, что дочь их находится у него, что она и дитя ее окружены подобающими заботами, что он уверен в ее полном отказе от прошлых заблуждений, что она непрестанно терзается угрызениями совести и что подобное поведение ее, несомненно, заслуживает определенного снисхождения. Отец и мать так внимательно слушают Доржевиля, что ему кажется, что миссия его увенчается успехом. Однако заблуждается он недолго: ледяной тон отказа подтверждает, что он имеет дело с людьми бездушными, чья свирепая безжалостность скорее подобает дикому зверю, нежели человеческому существу.

Смущенный таким неоправданным жестокосердием, Доржевиль спрашивает господина и госпожу Дюперье, не имеют ли они иных причин для сурового обращения с дочерью, ибо ему положительно непонятно, как можно столь жестоко карать такую кроткую и покорную девушку, чей проступок искупается множеством иных добродетелей.

Господин Дюперье отвечает:

– Я вовсе не хочу порочить в ваших глазах ту, кто некогда была моей дочерью, а потом оказалась недостойной носить мое имя. Невзирая на все ваши обвинения в жестокости, я не изменю своего решения. Она лишилась чести, связавшись с негодяем, одна лишь мысль о котором должна была бы привести ее в трепет. В наших глазах проступок сей непростителен, и, будучи запятнанными ее поведением, мы приняли решение никогда более не видеть ее. Желая избежать нежелательных последствий, мы предупредили Сесиль о подстерегающих опасностях еще в начале ее увлечения этим негодяем, но предостережение наше не остановило ее. Она презрела наши увещевания, не послушалась наших приказаний и, следовательно, по доброй воле устремилась в разверзшуюся у нее под ногами бездну, куда мы тщетно старались не допустить ее. Девушка, почитающая родителей, не ведет себя подобным образом; поощряемая своим соблазнителем, она дерзко решила нами пренебречь. Отрадно, что теперь она раскаялась, но наше право – отказать ей в поддержке, кою она презрела, когда она в ней нуждалась.

Сударь, Сесиль совершила один недостойный поступок; за ним последует другой, ибо начало положено. Друзьям нашим и родственникам известно о ее побеге из родительского дома, на который она навлекла позор своими безумствами. Так останемся же каждый там, где ему предназначено, и не принуждайте нас раскрыть объятия существу бездушному и недостойному, чье возвращение чревато для нас лишь новыми горестями.

– Ваши слова ужасны, – вскричал Доржевиль, задетый за живое столь упорным сопротивлением, – а ваши действия внушают отвращение, ибо вы решили покарать вашу дочь единственно за то, что сердце ее оказалось слишком чувствительным. Опасные сии заблуждения становятся причиной множества жестоких убийств. Безжалостные родители! Как вы не правы, полагая, что несчастная девушка, единожды уступив соблазну, навеки обесчещена. Благонравная и набожная, она не может быть преступною. Не судите ее строго, ибо даже в угаре страсти душа ее хранила уважение к добродетели. Из-за безрассудного упрямства не побуждайте к неблаговидным поступкам ту, чья единственная вина состоит в следовании голосу природы.