О пастве Камула и Хлебодарной
В один из вечеров они с Эльгой встретились перед ДК, возле елки, украшенной огромными разноцветными шарами, стеклянными шишками и пластмассовыми орехами. Брант ждал Айкена с хора и ел большую булку, хрустя корочкой и роняя крошки на снег. Эльга бросила машину на островке безопасности, подошла, поздоровалась, посмотрела. И, трогая еловую ветвь, спросила:
– Ты ешь хлеб? А я, когда ты в тюрьме сидел, не клала в передачу. Думала – вдруг проклятье Хлебодарной? Ты ведь у меня дома никогда к еде не прикасался. Я так и не поняла почему.
Брант с трудом проглотил горбушку и объяснил:
– Нельзя у незамужней лисицы в доме без отдачи еду брать. А мне тебя отдарить нечем. Нет у меня никакого проклятья. Я как-то раз булочки в пищевой пленке съел – она же пищевая. Все потом волновались, что я от заворота кишок умру. Нормально переварил. Вечно меня всякими ужасами пугают.
– Ты просто здоровый очень, – после долгого молчания ответила Эльга. – Для кого-то ужасы, а тебе нипочём.
Брант быстро доел булку и заговорил о том, что его беспокоило:
– Сколько я должен за адвоката?
– Нисколько. Это подарок Айкену.
– Так нельзя, – помотал головой он. – Ты купила кучу вещей. Кучу! Сказала, что ему, а там куртка для взрослого. Моего размера!
Эльга неожиданно повеселела:
– Я знала, что ты будешь недоволен, когда её найдешь.
– Потратилась на адвоката. Это дорого, я знаю, – продолжил Брант, не позволяя сбить себя с толку. – Я так не могу. Я должен что-то сделать.
– Сделаешь, – кивнула Эльга. – Жду тебя в этой куртке в алтарном зале в день открытия. В новых вещах. Чтобы ты был по-праздничному красивый. А потом лис поймает лисице мышь. Сколько можно обещать? Обманываете нас. Оба.
Брант попытался оправдаться, но этому помешал Айкен. Эльга с ним поболтала и уехала домой, сославшись на усталость – «надо как-то дожить до открытия, я на пределе».
Пришлось действовать наобум. Брант подготовился ко Дню Изгнания и торжественному открытию алтарей в западном крыле: купил четыре подарочные скрутки – две себе, две Айкену, чтобы не обидеть ни Камула, ни Хлебодарную. Забил холодильник продуктами, купил хлеба и торт с кремовыми розочками. Он понимал, что в долгу по уши и торт ничего не исправит, но хотел пригласить Эльгу на чай, и старался соблюсти правила приличия.
Саму церемонию открытия Брант пропустил – со смены не уйдешь. Айкена в западное крыло отправил, а сам подошел вечером, когда толпа чуть-чуть уменьшилась. И все равно было не протолкнуться: к алтарям шли и люди, и оборотни. И городские, и приезжие – кто-то с платформ, кто-то с площади. И горожане, и приезжие верили, что дым скруток, сожженных в вокзальных чашах, уносится поездами и навсегда развеивает горести и неудачи в полях.
Камул и Хлебодарная стояли в нишах, подсвеченные синими и желтыми лампами-фонарями. Смотрели друг на друга, повернув головы. Камул протягивал ладонь к сидящему волку, Хлебодарная опиралась на можжевеловую метлу. В зале было не продохнуть от благовоний: в огромных бронзовых чашах с орнаментом тлело все вперемешку – можжевельник, ладан, сандал, пионы, ромашка, сушеная рябина. Брант пробился к чашам, работая локтями. Одарил обоих богов, мысленно попросил о милости – какую дадут, за ту и спасибо. Дым щипал глаза, и ему показалось, что Хлебодарная кивнула и улыбнулась. Или не показалось?
Он выбрался на свежий воздух и начал осматриваться. Где искать Эльгу и Айкена? Куда они могли пойти?
– Папа! – Айкен позвал его от галереи, соединявшей западное крыло с центральным залом. – Ты освободился? Пойдем к памятнику! Тетя Эльга мне давно обещала памятник инженеру Стальнику показать.
Брант кивнул и пару раз чихнул, надеясь, что это будет правильно истолковано – слишком уж крепки праздничные запахи.
– С наступающим! – проговорила улыбающаяся Эльга – ее лицо в полумраке чем-то неуловимо напоминало Хлебодарную. – Впереди йольские ночи. С завтрашнего дня будет чуть больше света, чуть меньше тьмы.
– У нас есть свечки! – сообщил Айкен. – Тете Эльге подарили, сказали – надо в самую длинную ночь сжечь. Сегодня.
– Заговоренные? – спросил Брант.
– Нет, – ответила Эльга. – Медовые, восковые. У знакомого мастерская, он к праздникам разноцветные отливает.
Айкен взял их за руки. Они пошли вдоль путей, по присыпанным снегом шпалам. Брант рассеянно смотрел по сторонам – вроде бы, никаких опасностей, но мало ли? – и слушал рассказ. Железную дорогу строили люди. Понятно, что оборотням бы такое в голову не пришло. Строили не вчера, упрямо протягивая стальные нити рельсов через леса. И через болота. Здесь, в Ключевых Водах, местность была заболоченной. Прокладывались водоотводы, строились дренажные системы, возводились насыпи. Работа шла по плану, только тоннель над трактом никак не могли построить – трижды проседала основа, уходила в топь. Инженер Стальник, руководивший постройкой железнодорожного узла, упрямо боролся с природой. И почти проиграл – подхватил лихорадку, когда в очередной раз возводил тоннель. Болезнь сожгла его за неделю. Перед смертью Стальник написал странное завещание: попросил похоронить его в топи, которая не позволяла закончить постройку. Он обращался к Камулу, прося принять его тело в жертву, и, одновременно, молил Хлебодарную о милости – увести воду прочь, к полям, жаждущим влаги. Своего человеческого бога Стальник просил об отпущении грехов. Кто помог – не узнаешь. Может, совпадение случилось. Только после того, как топь приняла гроб, тоннель возвели быстро, а железнодорожный узел открыли в срок.
– Ему поставили памятник возле тоннеля, – закончила речь Эльга. – Вот, смотрите. Камень с крестом, лежащим на охапке можжевеловых ветвей и колосьев пшеницы.
Брант даже поклонился – памятник вызвал у него уважение. Серая глыба врезалась в оплывший склон, цифры и буквы смотрели на рельсы, чтобы инженер Стальник мог тешить взор в посмертии.
– Я пойду назад, – прервала молчание Эльга. – А вы можете спуститься по ступенькам на склоне. Вам так будет ближе домой.
– Как это – назад? – удивился Брант. – А мышь? Мы же договорились! Я в новой куртке.
Эльга рассмеялась:
– Мышь в новой куртке? Заманчиво. Тогда давайте вернемся к мосту. Я здесь не спущусь.
Брант посмотрел на узкие ступеньки – бордюрные камни, вбитые в крутой склон – на освещенный фонарями тротуар внизу. Подошел, тронул ступеньку ногой, убедился, что подошва ботинок не скользит, и подхватил Эльгу на руки.
– Если ты упадешь…
– А вот не надо под руку… то есть, под ногу. Айкен, возьми трость. Мешает.
Нормально спустились. Как будто Камул с Хлебодарной под локти поддерживали. Брант увидел, что впереди опять ступеньки – тротуар поднимался в горку, и не стал опускать Эльгу на асфальт. Приятная ноша, руки не тянет.
Так и шли – сначала в горку, потом, после пересечения оживленной улицы, сияющей гирляндами, под горку, в темноту. Айкен все время убегал вперед, и Брант, обнюхивавший темно-зеленую шляпку Эльги, шепотом спросил:
– Останешься? Лис будет ловить мышей, а я купил торт.
– А что потом? – Эльга подняла голову, оцарапав Бранту нос полем шляпки. – Остаться на одну ночь, половить мышей и утром разбежаться?
– Почему на одну? – удивился Брант. – На сколько хочешь. Сама уйдешь, когда надоест. Или если родители заругают. Только Айкена не бросай, хотя бы к ДК приходи. Он не поймет.
– Откуда такие мысли? – спросила Эльга, покрепче обнимая его за шею. – Что мне надоест или я послушаюсь родителей?
– Ты красивая и умная, – объяснил Брант. – Тебе от меня толку никакого.
– Не будем спорить, – помолчав, ответила Эльга. – Что сначала: чай или мышь?
– Чай, – уверенно сказал Брант. – Айкен поужинает и заснет. А мы спокойно выйдем во двор.
Глава 12. Эльга
Дом Бранта и Айкена был холостяцким. Видно было, что здесь наводили порядок, но альфья безалаберность побеждала: еловая ветка с травяным шаром, стеклянной сосулькой и кусочком пушистой мишуры, стояла в банке из-под маринованных огурцов – об этом свидетельствовала этикетка – а в симпатичной вазе из дымчатого стекла красовались разноцветные трубочки для сока и расписная деревянная ложка с длинной ручкой. На кухонном подоконнике соседствовали щетка для обуви, утюг и пара луковиц в плошках, отращивавших скудные перья.
Брант выставил на стол посуду – целую и чистую – но расставил ее так, что ни одна чашка не совпадала с блюдцем из чайной пары. Все тарелки были разными – вынимались по одной из стопок в буфете – а из столовых приборов к торту подали что угодно, кроме чайных ложечек. Эльга выбрала себе вилку, Брант взял столовую ложку, а Айкен – десертную.
Она ела, осторожно осматривалась, опасаясь сказать что-нибудь неправильное и ненужное. Отмечала, что у Бранта почти исчезла морщинка между бровей и время от времени проскальзывала улыбка. Свитер с узором отправился в шкаф, широкие плечи обтягивала знакомая черная футболка – местами выцветшая, местами побитая молью. Эльга смотрела на игру рельефных мышц – Брант наливал чай, резал торт, делал бутерброды – и думала о том, что майки и белье лучше покупать того же цвета, подкладывать в шкаф, а старые выкидывать. Вполне возможно, что Брант не заметит разницы.
Айкен объел розочки с торта, перекидываться и бегать во дворе не захотел, ушел в свою спальню почитать книжку, и почти сразу же заснул. Устал за день, насмотрелся на толпу в алтарном зале.
– Вот, – Брант открыл дверь в большую комнату. – Я сплю тут. Ты можешь здесь перекинуться. Если удобно. Вещи можно… – он осмотрелся, снял со стула молоток и два гвоздя и переложил их на подоконник, к пакету макарон и прищепкам: – Вещи можно повесить на стул. А я свои у Айкена кину.
– Подожди, – попросила Эльга, видя, что он шагнул к двери. – Свечки. Нужно зажечь. Наверное, потом, после того, как погуляем. Они быстро сгорают.
Она достала из ридикюля две небольшие свечи-мандаринки, протянула Бранту.
– Можно на тарелку поставить, – подумав, сказал он. – Или на блюдце. О, у меня есть селедочница. Айкен уронил, она треснула. Ничего, если мы зажжем свечи в селедочнице?
– Прекрасный выход, – улыбнулась Эльга. – Главное, что зажжем.
Она раздевалась под нетерпеливое повизгивание лисицы. Превращение было почти безболезненным – в последнее время Эльга чувствовала себя прекрасно, сегодня весь день была в зале на ногах, и после этого только чуть-чуть прихрамывала. Возможно, расхожее утверждение: «Боль уходит, когда рядом твоя истинная пара» имело под собой основание. В том, что Брант – ее пара, Эльга уже почти не сомневалась. Ее тянуло к хмурому альфе, как мотылька на огонек.
«Главное – не сгореть».
Лисица выбежала из комнаты, осмотрела лиса, ждавшего ее на кухне, и заахала.
– Какой большой! Какой сильный! – восхитилась она. – А какой нагрудник! А хвост!
Лис распушился втрое и осыпал лисицу комплиментами. Они вышли во двор под оду кремовой шерсти, изящности лап и пушистости хвоста. Осмотрев снег, ровным слоем устилающий участок, лис сказал:
– Их много вон там, под стеной соседнего дома. Они прячутся под снегом. Сейчас!
Он добежал до края участка и взвился вверх – свечкой, выше собственного роста. Лисица охнула. Лис извернулся в воздухе, нырнул головой в снег, провалившись до половины брюха, и задрыгал задними лапами, держа хвост трубой. Эльга расхохоталась. Лисица на нее фыркнула с ярко выраженным осуждением, встретила вынырнувшего из снега лиса приветственным тявканьем. Тот отряхнулся и побежал к ней, прокладывая дорожку в сугробе. Пойманная мышь, которую он держал в зубах, ошеломленно пищала.
Лис положил добычу на порожек. Лисица благосклонно придавила попискивающую мышь лапой и лизнула подставленный черный нос. Бурый громко завизжал от радости, разбежался и запрыгнул на развилку ствола абрикоса, стряхивая с веток снежные шапки. Лисица подняла лапу и отпустила мышь на свободу.
Лис потоптался на дереве, не удержался, упал в сугроб, дрыгая лапами и веселя Эльгу. Следующая охота была неудачной – нырнувший в снег лис никого не поймал – а еще один прыжок увенчался успехом. Лисица принимала подношение, благодарила лиса, а потом выпускала мышей, которые прятались в щели порожка. Когда бурый запыхался от усердия, лисы медленно обошли участок – кремовая обнюхивала лунки и следы, восторгалась охотничьими достижениями своего избранника, ворошила носом заснеженную шерсть и смеялась, когда лис щекотал ее усами.
Потом они немного посидели на порожках, любуясь звездным небом, а когда замерзли, ушли в теплый дом. Лис прошел в большую спальню вслед за лисицей, Брант подхватил Эльгу, помогая ей подняться, заключил в кольцо рук, спросил:
– В душ?
Эльга кивнула. Чиркнувшая спичка зажгла свечи – близилась полночь, которую и люди, и оборотни встречали при свете, чтобы Хлебодарная могла увидеть и изгнать притаившуюся в домах нечисть. Брант следил за ее движениями, прижимаясь сзади, подгоняя доказательством крепнущего желания.
Они пошли в душ вместе. Брант намыливался, прогоняя мышиный запах, демонстрируя Эльге свое тело, предлагая прикоснуться, оценить и изучить. Эльга позволила себе трогать всё и сразу, и это разожгло истинный огонь – не рваные языки лесного костра, а ровное сильное пламя плавильной печи. Этот огонь не грозил пожаром, ожогами. Он разгорался для того, чтобы из старого лома выплавилась новая жизнь.
Первый поцелуй отдавал горечью пепла. Каждый следующий отгонял прошлое – искореженное, стылое. Дарил надежду на будущее, манил теплом домашнего очага. Брант действовал осторожно – донес Эльгу до кровати, накрыл телом, согревая, приучая к себе.
Она ожидала, что бережное отношение долго не продлится, что головокружение прервет боль, потому что альфа не сможет сдержаться. Ошиблась – Брант отлично контролировал себя. Вторжение причинило ей определенное неудобство, но тело быстро привыкло, а разум затуманил жаркий шепот: «Впусти! Позволь! Моя. Только моя».
Эльга отвечала стонами, Брант – ускорением движения бедер и рыком. Они слились воедино, переживая короткий, самый яркий пик удовольствия, и дружно обмякли, обмениваясь поцелуями.
Брант не изменил себе – через пару минут начал тихо всхрапывать, не забывая, впрочем, обнимать Эльгу. Когда она шевельнулась, чтобы встать и пойти в ванную, объятие стало крепче, а ухо пощекотал вопрос:
– Не жалеешь?
– Нет. А ты?
– О другом жалею. Сегодня забыл шоколадку купить мелкому. Вылетело из головы.
Эльга потерлась носом о его лоб – морщинки не было и в помине, Брант выглядел счастливым.
– Я тебе завтра напомню, – пообещала она. – Встречу после работы и напомню про шоколадку.
– И послезавтра, – сонно поторговался Брант.
– И послезавтра.
– И после-после-после…
– Напомню.
Затрещали и погасли свечи. Брант удовлетворенно фыркнул, прижал Эльгу к себе, исключая возможность похода в ванную и крепко заснул – оставалось только надеяться, что ненадолго.
Эпилог первой части
Он сначала почувствовал слежку, потом заметил отражение в витрине книжного магазина. Неспешно поднялся на мост. Подождал, пока Ильзе его догонит.
Замерли, рассматривая друг друга. Долго молчали. Двинулись в шаг, слаженно, как раньше – каблуки осенних сапожек цокали по асфальту, маленькая ладонь легла на локоть. Брант заговорил первым:
– Ты сюда надолго?
– Проездом, пересадку жду. Говорят, ты женился?
– Да.
– На калеке?
– Да. У Эльги врожденный вывих бедра.
Ильзе поморщилась – от свистка тепловоза уши закладывало. Брант вылавливал слова в мешанине привычных звуков: свист, лязг, гудение рельсов, стук колес, усиленные громкой связью голоса диспетчеров.
– Не скучаешь?
– Нет. Некогда скучать. Сначала дом строили. Не своими руками, а все равно мороки два вагона и маленькая тележка. Когда достраивали – у Айкена брат родился. Потом второй. Дни летят – не замечаешь. Утром на работу. С работы приходишь, а там двойка, няня уволилась, качели сломали, учитель вызывает в школу, а воспитатель в детский сад.
От знакомой улыбки закружилась голова – первая любовь… разве забудешь?
– О, как ты красиво рассказываешь! В гости позовешь? Чтобы я своими глазами полюбовалась?
Головокружение как рукой сняло. Брант ощетинился, предупредил:
– Если ты когда-нибудь войдешь в наш дом… если ты расстроишь Айкена или Эльгу, напугаешь детей… я полицию вызывать не буду. Собственными руками проблему решу. Поняла?
– Поняла, – усмехнулась Ильзе. – Бывай.
Разошлись как случайные прохожие. Брант спустился с моста, зашел в магазин, купил булку свежего хлеба и три шоколадки из серии «Лисьи сказки».
– Одинаковые? – спросила рыженькая продавщица.
– Одинаковые, ты же понимаешь, что с разными потом обиду не распутаешь.
– Что-нибудь еще?
– М-м-м… А дай-ка торт!
– Праздник решил устроить?
– Ага. У меня каждый день праздник. Надо об этом жене напомнить.
Дверь магазина закрылась с протяжным скрипом. Ветер донес стук колес – скорый поезд после остановки помчался к морю. Бранту показалось, что в переговоры диспетчеров вплелся вопрос: «Не-ску-ча-ешь?»
– Тут не заскучаешь, – пробормотал он.
…По улице, обгоняя друг друга и топча палисадники, бежали трое кремовых лисят.
Часть 2. Рыжики для чернобурки. Пролог
– Тебе надо уговорить Бранта перейти на более легкую работу, – сказал отец.
Эльга поморщилась – тема поднималась не в первый раз, и она устала отвечать одно и то же. Она не верила, что родители не слышат и не понимают ее аргументы. Почему они давили на нее, вынуждая надавить на Бранта? Эльга думала, что из-за уязвленного самолюбия. Вряд ли родители стремились разрушить ее брак: Бранта в доме принимали, внуков любили и баловали – и Патрика, и Шона, и Айкена. Не делили на родных и приемного.
Родители желали, чтобы Эльга как-то затерла пятно, марающее честь семьи. Как ни странно, проблема скрывалась не в темном прошлом, не в том, что Брант когда-то был боевиком Истинной Рыжей Армии. Это относилось к категории недоказанных слухов: был бы виновен – посадили бы. А вот то, что Брант продолжал работать грузчиком, по их мнению, позорило семью и создавало впечатление, что Эльгу отлучили от родительского дома. Оставили без поддержки. А еще двое маленьких детей связали ее по рукам и ногам – иначе бы она уже вернулась в реставрационную мастерскую и получала большие деньги. А она тратит жизнь на бесконечное домашнее хозяйство, внуки вынуждены питаться пустой кашей и сухими корками на зарплату папы-грузчика… Ужасно! С этим надо что-то делать. Желательно, прямо сейчас.
Эльга напомнила себе: «Терпение, только терпение!», вымучила улыбку и ответила:
– Ты же знаешь, он не хочет учиться и приобретать другую специальность. Говорит, что и раньше не любил протирать штаны за партой, а сейчас и вовсе не сможет сидеть над книжками. А без специальности его возьмут только грузчиком в магазин или трамвайным кондуктором. Не думаю, что это будет лучше. В депо он, хотя бы, помощник бригадира.
– Я не раз предлагал вам переехать в поместье, – парировал отец. – Брант прекрасно ладит с лошадьми, это редкий дар для оборотня. Он разбирается в грибах, а мы ежегодно делаем закупки на Лесной ярмарке. Красно-рыжие торговцы благоволят сородичам, не любят вести дела с янтарем и чернобурками. Я просил Бранта взять на себя эту обязанность, но он упрямо продолжает ходить в вагонное депо.
– Пойми, он чувствует себя чужим в этом доме. Не хочет тратить ваши деньги.
– Он не хочет здесь приживаться, – отмахнулся отец. – Вы вместе четыре года, почти пять лет. За это время он приезжал около дюжины раз, не больше, хотя его принимали с искренним радушием, без камня за пазухой. Твой муж не желает поступиться принципами, взращенными на ложной гордости.
– Хватит, – твердо сказала Эльга. – Закончим бесполезный разговор.
Она нащупала трость, прислоненную к креслу, ушла в парк, сохраняя видимость достоинства. Прислушалась к далеким крикам детей – катаются на пони, визжат от восторга – и тяжело опустилась на скамейку.
Неприятно было сознавать, что в словах отца крылась доля истины. Брант действительно упрямился, но это обуславливалось не ложной гордостью, а нежеланием менять простую и наладившуюся жизнь. Эльга знала, что муж переехал в Ключевые Воды, чтобы Айкен мог ходить в школу и кружки, выбирать профессию по вкусу, избегнуть его судьбы – когда без спроса отправляют в тренировочный лагерь боевиков – и взрослеть без страха перед будущим. Это был серьезный шаг. Брант порвал с матерью Айкена и ИРА, не попрощавшись, и Эльга высоко ценила поступок мужа, поставившего интересы ребенка выше собственных.
Адвокаты помогли, после применения акта об амнистии и годового надзора Брант пополнил ряды добропорядочных граждан, получил право передвигаться по стране без ограничений и даже выезжать на человеческий континент – если вдруг возникнет такая надобность. Это совпало с рождением первенца, Патрика, и Эльга, вымотанная родами и новыми проблемами, даже не задумалась о том, что теперь они могут куда-то поехать – не до размышлений об отпуске. Второй сын, Шон, был погодком, заботы удвоились и чуть не захлестнули с головой, но потом все как-то наладилось. Приятель Эльги из архитектурного бюро спроектировал им уютный двухэтажный дом с огромным балконом, на котором все семейство собиралось на чаепитие. Знакомый из строительной фирмы возвел дом на участке, а потом помог со сломом старого, чтобы расчистить двор. Дети немного подросли, нашлась хорошая няня, Эльга выдохнула, огляделась по сторонам и поняла, что хочет куда-нибудь съездить на отдых. Поваляться на пляже под солнышком или побродить среди бочек с грибами на Лесной ярмарке, повидаться с «Зеркальными» – статуями Камула и Хлебодарного под витражным куполом в Лисогорске – или навестить памятники-паровозы и мозаичные панно, разбросанные от Ключевых Вод до Усть-Белянска. Она заговорила об этом с Брантом и была неприятно удивлена отсутствием энтузиазма. Муж не хотел никуда ехать. Ей не запрещал, наоборот, предлагал – «отдохни, мы с няней присмотрим за детьми» – но сам не желал выбираться за границы двора после отработанной смены.
Эльга крепко призадумалась. Осторожными расспросами выяснила, что Брант не боится мести со стороны «лесных братьев» – «да кому я нужен, не командир, чтобы про меня помнили» – и не планирует им тайно помогать, используя выгоды добропорядочного статуса.
– Я пару раз сталкивался с теми, кто меня знает, – спокойно сообщил Брант. – Помнишь, я как-то домой треть получки не донес, сказал, что помог товарищу? На вокзале лиса с соседнего хутора встретил, мы с ним в лагере в спарринге тренировались. Ему ногу от колена осколками оторвало, на деревяшке ковыляет. Поздоровались, по кружке пива выпили. Чем мог, тем помог. Он в Волчье Степное воеводство ехал, там у него дальняя родня. Хотел, как и я, пристроиться куда-то на работу, попробовать получить чистые документы. Я ему удачи пожелал.
Эльга почувствовала, что за этим рассказом скрывается что-то еще, трижды возвращалась к теме, и поняла, что с оборотнями из прошлой жизни Брант время от времени видится – вокзал этому способствует. О том, что ее муж поселился в Ключевых Водах, знали не меньше пяти боевиков, в том числе и мать Айкена. Об этой встрече супруг говорить не захотел, буркнул: «Ей до мелкого дела нет» и замолчал на два дня.
Следующая серия разговоров привела к пониманию: Брант доволен и счастлив, ему нравится возвращаться с работы домой, валяться на кровати, пить чай на балконе, смотреть телевизор, если транслируют футбольные матчи, превращаться и спать под сливой, если матчей нет. Физическая работа его утомляла – не выматывала до бессилия, спасало богатырское здоровье – и лишала потребности делать ненужные движения. Зачем? Зачем ехать на море, когда можно спать под сливой? Зачем ехать и смотреть на паровозы и тепловозы? В депо такого добра полно. И мозаик на вокзале много, ходи да смотри безо всяких поездок. Бранта не интересовали ни ярмарки, ни музеи. Он очертил себе границы, за которые не собирался выходить. Работа, дом, возня с детьми – малышня его любила, постоянно требовала, чтобы он с ними побегал на лапах, заставляла строить крепости из кубиков или песка, сооружать во дворе шалаши из веток, жечь костры, печь картошку и жарить сосиски на шампурах. Эльгу звали рассказывать сказки – за картофелину и сосиску – и она охотно отрабатывала угощение длинными речами.
В один из вечеров, глядя на прогорающие чурбачки и ветки, она дала себе слово, что не будет заставлять Бранта что-то делать против воли. Не хочет к родителям в поместье? Ну и не надо. Пусть отдыхает от детского гомона, пока отпрыски катаются на пони и объедаются выпечкой. Не хочет ехать в отпуск? Тоже не надо. Эльга рискнула, оставила младших в поместье под присмотром родителей и няни, и свозила Айкена на море – в награду за то, что тот закончил второй класс без троек и четверок. Табель отличника портило «удовлетворительно» по поведению – приемный сын рос проказливым и въедливым одновременно – но Эльга не считала это поводом для нотаций.