Прошлое. Настоящее. Будущее
«Сбережение народа» – лозунг, выдвинутый впервые Солженицыным. Он подразумевает физическое, экономическое, культурное и национальное возрождение русских.
Начнем с самого простого, демографического аспекта. Численность русских стремительно сокращается. Основная причина – сверхсмертность, особенно мужская, не имеющая аналогов в современном мире (включая развивающиеся страны). Простой перечень уже известных причин сверхсмертности занял бы несколько десятков страниц убористого текста. Начать пришлось бы с актов геноцида (например, на Кавказе), а закончить – например, обсуждением химического состава содержимого пивных и водочных бутылок (которые содержат не только алкоголь, но и просто различные яды).
Но всё это разнообразие причин укладывается в одну парадигму: практически в каждом конкретном случае мы видим либо попустительство государства, либо его прямое поощрение тех или иных, губительных для русских, мер и действий. Фактически можно говорить о политике русоцида, истребления русских как народа.
Я сейчас не буду обсуждать вопрос о степени осмысленности и целенаправленности этой политики. Достаточно обозначить главное: прекращение русоцида во всех формах является первоочередной задачей русского национального государства. Без этого все остальные меры – типа «повышения рождаемости» и т. п. – не будут иметь никакого смысла…
Русские националисты способствуют сбережению русского народа уже сейчас. Хотя бы тем, что именно русские националисты сейчас являются единственными строителями гражданского общества в России. Именно русские националисты помогают людям защищать себя в опасных ситуациях столкновения с антирусскими силами (в том числе государственными), организуют их и направляют их усилия в конструктивное русло. Так, в последние годы развивается русская правозащита, причём каждый успех в этом направлении оказывает оздоровляющее моральное влияние на множество людей и служит примером обществу в целом – точно так же, как каждая неудача, каждый акт несправедливости по отношению к любому русскому человеку оказывает негативное влияние на общество в целом…
Я уже не говорю о том, что само сообщество русских националистов является более здоровым, – биологически и морально – чем русское общество в среднем… Русский националист понимает, зачем живет. Вокруг него – не черная дыра, а родная земля, которую он должен вернуть себе и завещать потомкам. Он знает, что его жизнь имеет ценность, его усилия не тщетны, а враги, хотя и сильны, но всё-таки не всесильны. У него есть за что уважать себя – в сегодняшней ситуации само участие в русском движении является достаточным поводом если не для гордости, то для самоуважения. Возможно, ему не хватает уверенности и он не всегда понимает, что делать – но, по крайней мере, у него есть ориентиры.
Что именно хотят построить в России русские националисты в случае прихода к власти?Русское национальное государство… Русское государство будет строиться по принципу «никогда больше». То есть: все его институты должны работать на то, что завоеванные русскими права и свободы не могли бы быть у них отняты снова, чтобы никогда больше не повторился русоцид… [5]
Разумеется, в крыловских национал-демократических построениях было много наивного. Например, популярная среди национал-демократов идея о том, что раз русских в стране большинство, то национальные и демократические цели априори совпадают. Это не так. Нация, как прекрасно показал сам же Крылов в теоретических работах, это холистическая целостность, действующая в большом времени. Современная демократия же обращается к гражданину как к индивиду, действующему в своих частных интересах.
Национальная рамка – общность языка, ценностей, традиций, культуры, психологии, создает возможность демократического процесса. Но сам демократический процесс направлен на разделяющие нацию, агрегированно-частные ценности партий. Нация как целостность оказывается в демократическом обществе политической сиротой и постепенно размывается до полного обрушения. Если же какие-то партии, обычно правые, ставят во главу угла национальное начало, то оно становится предметом политической дискуссии и борьбы. Да и национальное, как показывает история, защищается уже не в рамках демократических, а в рамках политических принципов.
Можно предположить, что в теории опорой национальной демократии должен быть индивид с воспитанной в нём ясно выраженной национальной идентичностью. Будучи сам национален, он как избиратель и политик попросту не сможет действовать против национальных интересов. Но в этом тоже есть элемент наивности. Национальное, как и любая другая ценность, может подвергаться разными русскими националистами разной интерпретации. К примеру, мы с Крыловым оба русские националисты, в целом единомышленники, постоянно сотрудничали, однако наши взгляды на значение православной традиции в русской национальной жизни расходились диаметрально. Причём если бы большинство избирателей приняли точку зрения одного из нас – другой, наверняка, никогда бы её не принял даже в этом случае.
При этом та или иная точка зрения, являющаяся в долгосрочных последствиях антинациональной, может разделяться большинством избирателей, даже если все они принадлежат к одной нации. То есть нация через демократические механизмы может навредить сама себе. Разумеется, это возможно и в случае злонамеренной автократии, и уж тем более олигархии. И демократия, выражающая общее согласие с правлением, это весьма добротный предохранитель. Но не более чем предохранитель. Рассчитывать на то, что правление большинства, если оно принадлежит к одной нации, окажется тем самым национальным, было крайне наивно.
Не случайно оказалось, что все старые демократические национальные государства, включая такие подчеркнуто этнократические как Ирландия, подорвали собственные нации, иногда, как во Франции или США до состояния, близкого к аннигиляции. Такие демократические нации как венгры или поляки, для которых самосохранение стоит на первом месте, всё дальше отворачивают от чистой демократии (где на смену националистам завтра могут прийти антинационалисты) в сторону выраженного национал-авторитаризма. Демократическая Нация-Суверен подтачивает себя как холистическую Нацию-Этнос. Чтобы сохранять себя как нацию, она должна быть выше своей демократии и своего «народного суверенитета».
Но всё это мысли и сомнения с дальним прицелом. Чтобы их высказывать, сначала нужно было проговорить базовые принципы русской национальной демократической политики, – а Крылов умел четко проговаривать то, что надо проговорить, и артикулировать то, что надо артикулировать, как никто другой. Его национальное чувство самосохранения, в любом случае, было выше любых сомнений. Он всегда и во всём был за русских и никогда не ставил выше русских никаких других лояльностей, доктрин и принципов.
В последние годы в К. Крылове, конечно, стали нарастать определенное разочарование и усталость, связанные как с полной бесперспективностью любых политических усилий, так и со сдающим здоровьем. «Розановские» провокативно-негативистские нотки в его голосе стали звучать всё чаще.
Здесь выявилась та самая проблема, которая изначально была заложена в его дуалистическом мировоззрении. Он всё время смотрел злу в лицо, ходил слишком близко от Ангра-Манью [6], при этом не отдавая себе в полной мере отчета в том, что злое начало может находиться не только вовне, но и нашептывать изнутри (это первое, что узнает человек из православной аскетики). Совершенно дикие внутренние импульсы он, по возможности, сублимировал в отвратительной глумливой поэзии от имени «Юдика Шермана», но в какой-то момент этот абсорбент, видимо, переставал справляться с «сублимированием» и ко мне обращались возмущенные знакомые: «Ну как такое можно писать?»
Я утешал их: мол, Крылов, написавший то, что он уже написал, может дальше писать почти всё угодно. А сам Крылов (в этом заключался своего рода компромисс) всё больше начал превращаться в Михаила Харитонова – великолепного писателя-фантаста, чей парадоксальный талант не могли не признавать даже враги (и это обеспечивало ему хотя бы пятачок пространства для социального признания и востребованности).
В 1999 году в разгар натовских бомбардировок Сербии он написал язвительный фантастический рассказ «Всегда Coca Cola», посвященный тому, как в будущем Соединенные Штаты превратят гуманитарные бомбардировки в шоу-бизнес. И подписал его «Михаил Харитонов». С этого момента и начался удивительный путь этого писателя-фантаста, которого из западных коллег я бы сравнил, пожалуй, с Филиппом Диком. Пугающие антиутопии, саркастическая конспирология, безжалостное вскрытие подноготной всего человеческого, нечеловеческого и недочеловеческого. Всё это собрано в двухтомнике, который выпустило в 2010 году издательство «Владимир Даль».
Затем последовал законченный и ждущий публикации роман «Факап», по сути перезагрузивший и отменивший «вселенную» братьев Стругацких. Удивительное сочетание классической фантастики, производственного романа об управленцах среднего звена, дневника «маленького человека», выполненного в лучших традициях Гоголя и Достоевского, и историсофско-религиозного конспирологического романа. Всё это помножено на «фанфик» [7], после которого «оригинал» знаменитых братьев, на мой субъективный взгляд, потерял всякое значение, оставшись лишь расширенным приложением к «харитоновской» фантастической вселенной.
Не законченным осталось, увы, обширное повествование «Золотой ключ, или Похождения Буратины» – «нечеловеческая комедия», как определил её автор. Огромный раблезианский сатирический роман, который, возможно, будет оценен в полной мере лишь через столетия после его написания.
После схода со сцены поколения Солженицына и Шафаревича, Крылов остался крупнейшим национальным умом России. Однако если к А. Солженицыну, Э. Лимонову, А. Дугину, даже к автору этих строк (всегда во многом остававшемуся лишь учеником Крылова) пришло какое-никакое, пусть полуофициальное и застенчивое признание, Крылова официоз продолжал ненавидеть, чураться, игнорировать. И этого разделения государства и виднейшего русского ума уже не исправить, хотя именно оно и подтверждало правоту всех тех злых слов, которые он говорил в адрес нашей власти.
Последнее что я прочел от него в соцсетях – было поздравление православных с запрещенной «по случаю ко-вида» Пасхой, сопровождавшееся выражением сочувствия большинству и восхищением меньшинством, которое решилось праздновать, несмотря на все запреты. Очень жаль, что ему так и не суждено было прийти к Христу; огромность этого ума местами порождала и огромную слепоту, а жизненной дистанции не хватило, – он ушел непоправимо рано.
Но у Крылова на том Суде будет могущественный заступник, тот, о ком он говорил с уважением и теплотой в течение всей жизни: «Существует только одна историческая фигура, которая является полной и абсолютной противоположностью не то что какому-то “Сталину”, а вообще всей советчине в целом. Это Государь Император Николай Второй, безупречный человек и великий политик, поднявший Россию и русский народ на небывалую высоту – и убитый именно за это». Молитвами святого государя, Господь да помилует этого блистательно умного и рыцарственного человека, сражавшегося всю жизнь за Россию и за русский народ, а значит и за дело Божие.
Нам же остается только оплакивать то, что он ушел от нас так безвременно рано, постигать его творческое наследие, не превращая его в непогрешимый «коран» (как всякий гений с большим размахом мысли он бывал неправ и весьма часто), но не пропуская ни единого из бесчисленных оставленных им мысленных сокровищ.
Е. С. Холмогоров
Прошлое
Кто прошлое помянёт
В городе Орле открыли памятник Ивану ГрозномуМероприятие было торжественном, в особом формате официально одобренного – но как бы и не только официального – мероприятия. То есть на нём присутствовал глава региона, Владимир Потомский (то есть человек, дышать боящийся без санкции федерального центра), но присутствовали также Проханов, Кургинян и «Хирург» Залдостанов. То есть личности, чьё положение можно определить как «внесистемные пропутинцы» или «неофициальные любители начальства». Насколько они внесистемы и неофициальны, вопрос отдельный, но подают они себя именно так. Что и позволяет им светиться там и говорить то, что настоящему большому начальству являть наружу несколько некомильфо. И это как раз такой случай. Все эти товарищи воспели Ивану Грозному полагающуюся осанну.
Ожидался ещё и Владимир Мединский, да не приехал. Зато высказался. И высказался более чем ясно.
«Установка монумента Ивану Грозному в городе Орле сегодня – это не только дань памяти царю и воину, но и признание преемственности всех этапов нашей истории», – отметил он.
Собственно, моя статья будет посвящена именно этому замечанию. Потому что по поводу самой фигуры Грозного – и почему её нам навязывают – исчерпывающе высказался Павел Святенков, а по поводу исторических заслуг персонажа (действительных и мнимых) – историк Сергей Сергеев. Тут, в общем-то, всё ясно. Разве что стоит отметить, что грознобесие служит ещё и очередной антиромановской компании: любители «грозного царя» дружно засвиристели о том, что «рюриковича» оклеветали-де «немцы романовы». Ну, бешенство красной матки, охватывающее её всякий раз, когда случается вспомнить ненавистных Романовых, понятно. Как и любовь именно к Грозному – которого при жизни величали «английским царём».
«Нешто мы таких вещей не понимаем», ага-ага.
Я также понимаю, почему многие приличные вроде бы люди радуются установке этого памятника. Это у них типичное «назло мамке уши отморожу». Поскольку против памятника выступают всякие неприятные фигуры – «шендеровичи», условно говоря, – то, думают они, всё, что злит «шендеровичей», хорошо. Увы, русский народ чрезвычайно доверчив, простодушен и «шендеровичам» верит. Если не в том, что они говорят, так в том, что они из себя изображают. И когда «шендеровича» вроде бы плющит и колбасит от чего-то, все ликуют. На самом деле «шендеровичу» плевать на какой-то там памятник. Нет, даже не так: он рад, что глупцы поставили такой памятник, теперь можно будет всю оставшуюся жизнь им это поминать и над ними издеваться.
А вот мантра насчёт «преемственности» – поскольку она повторяется регулярно и для нашего начальства явно очень важна – заслуживает особого внимания.
Я регулярно слышу и читаю по поводу тех или иных событий, происходивших в России (особенно – страшных и омерзительных), что они, оказывается, составляют «часть нашей общей истории». Чья эта «наша общая история» и кто такие «мы общие», обычно не упоминается. Если долго приставать, то выясняется, что это «наша общая российская» история. Впрочем, иногда её могут назвать и «русской» – если события имеют откровенно антирусский смысл (что, как правило, и бывает).
Если события сводятся к очередному геноциду, истреблению, ограблению и унижению русского народа, то в таких случаях обычно добавляют – «так ведь это никакие не враги, а мы сами это сделали». Особенно часто это повторяется, если это сделали именно что нерусские – и, более того, откровенные враги русских.
Далее, эту «нашу общую историю» нужно, оказывается, «целиком принять». Что подразумевается под этим «принять», обычно не уточняется. Если, опять же, как следует потрясти проповедника подобной точки зрения, то, после долгого мумуканья и бухтенья, выяснится, что речь идёт вот о чём. Русские, оказывается, не должны сердиться на тех, кто устраивал им кровавые бани, разорял, унижал, отнимал имущество и т. п. Они должны «принять всё это» как «часть своей исторической судьбы», не называть тех, кто это делал, плохими словами, и ни в коем случае даже и не думать о современных выгодополучателях всех этих злодеяний. А также о тех, кто и сейчас разделяет их воззрения, почитает их как своих учителей (а то и предков) и хочет снова сделать с русскими то же самое.
Возьмём, к примеру, того же Грозного. Что, собственно, имеется в виду под «признанием преемственности»? Может быть, фигура Грозного недостаточно освещена, пребывает в незаслуженном забвении? Да нет, она известна в русской истории даже слишком хорошо. Далее – может быть, забыты какие-то его славные деяния, и вот только теперь они обнаружились? Нет, всё славное, что он совершил, тоже хорошо известно. О чём же тогда спич? Всё очень просто: нас пытаются заставить полюбить самые гнусные, самые страшные события этого царствования, прежде всего опричнину.
То есть массовое и чудовищно жестокое уничтожение людей как самого высокого звания, так и самого низкого. Насчёт последнего – почитайте, почитайте тогдашние казённые отчёты: «Такого-то опричные замучили и двор сожгли и з скотиною и з животами», «немцы убили, а жена с голоду мертва» (да, Грозный царь обожал иноземцев и их руками убивал русских). И вот это всё нужно, оказывается, «принять и благословить».
Или вот – такое мерзостное явление, как евразийство. По сути, речь идёт об обелении и «включении в русскую историю» татаро-монгольского ига, которое сломало русскую историю и отбросило Россию на века. Мы обязаны игу практически всем худшим, что было у нас до 1917 года. Так вот, были приложены огромные усилия, чтобы все творившиеся тогда мерзости и ужасы сделать «неотъемлемой частью нашей общей истории». Достаточно вспомнить чудовищные сочинения Гумилёва, полные безумных и бесстыдных восхвалений «широкогрудых батыров» (резавших русских почём зря), а также доказательств того, что русские прожили своё и теперь им пора «под травку» – видимо, чтобы освободить место для народов помоложе… Ну, сейчас уже известно, что евразийство было создано чекистами в двадцатые годы в качестве резервной идеологии, если вдруг коммунизм не проканает. Но вот по поводу культа Грозного и прочей «нашей общей истории» такой ясности почему-то не наблюдается.
А зря. Абсолютно все завывания на тему «единства истории» – это большевизм и чекизм. Цель у них одна-единственная. Большевики и чекисты хотят, чтобы тем же манером «приняли и благословили» их собственные злодеяния. Превосходящие по мерзости деяния ветхого Грозного и даже монголо-татар на несколько порядков, но «надо же с чего-то начинать».
Что такое большевики? Это люди, которые убили десятки миллионов русских людей (причём сознательно убивали лучших – только за то, что они были русскими и лучшими), остальных ограбили, лишили собственности, человеческих прав, держали в рабстве, нещадно эксплуатировали, разорвали русский народ на части, создали из диких племён новые народы, которые кормили и разгуливали за русский счёт. А в конце концов – переписали всю созданную русскими за семьдесят лет каторги крупную собственность на кучку инородцев, уголовников и шпионов, сами же уселись сверху этой кучки. Не забыв щедрейше вознаградить всю нерусь собственной государственностью (на оторванных у русских землях, политых русской кровью) или привилегированным положением внутри т. н. «Российской Федерации». Всё это вроде как делалось по плану и в интересах международной террористической организации «Интернационал», контролируемой откуда-то из-за рубежа… В общем, «прекрасно, просто прекрасно».
Заметим, что я перечислил общеизвестные факты. Нынешние большевики и большевизаны их, конечно, пытаются отрицать – в стилистике «а вот тут мы убили не миллион, а только семьсот тысяч, вывсёврёти, ура-ура, бе-бе-бе». Но любому психически здоровому человеку понятно, что такого рода оправдания могут всерьёз рассматриваться только людьми психически больными. Ну или ценителями творчества Хармса, блестяще воспроизведшим большевицкую логику: «я не насиловал Елизавету Антоновну: во‐первых, она уже не была девушкой, а во‐вторых, я имел дело с трупом, и ей жаловаться не приходится» (большевики говорят об убитой ими Российской Империи буквально то же самое).
Так вот, все эти сто лет советско-постсоветской большевицко-чекистской власти (которые всё никак не закончатся, и неизвестно, закончатся ли вообще – но не будем о грустном) нам, её жертвам, предлагают признать и полюбить. Полюбить как «часть нашей общей истории», без которой мы, вероятно, чрезвычайно обеднеем. Ибо история – она такая, знаете ли, непрерывная, из неё нельзя, ну вот просто никак нельзя делать вырезок и исключений, а то будет бу-бу-бу что.
На самом деле, конечно, никакого бу-бу-бу не случится. Наоборот: историческое мышление народа приобретёт столь необходимую ясность. Некий период времени будет отмечен чёрным. Да, именно чёрным. Это совершенно естественно и нормально.
Чтобы не ходить далеко за примером – раскроем Библию. В истории еврейского народа есть периоды, про которые известно одно: евреям тогда было плохо. И вот что удивительно – эти периоды, иногда весьма долгие, просто не считаются частью священной еврейской истории. И никакая сволочь не посмеет вякнуть, что надо бы их туда интегрировать, полюбить эти времена, гордиться ими.
Представьте себе такую картину. Моисей ведёт свой народ по пустыне, по пути встречается с Богом, записывает и редактирует Тору. И доходит до того момента, когда описывается, что евреи оказались в рабстве у египтян. И вот он пишет: «Египтяне с жестокостью принуждали сынов Израилевых к работам и делали жизнь их горькою от тяжкой работы над глиною и кирпичами и от всякой работы полевой, от всякой работы, к которой принуждали их с жестокостью…»
И тут вдруг соткался из воздуха некий старец, по виду прямо министр культуры. И говорит он Моисею: «Что такое ты тут пишешь? Понимаешь ли ты, что пытаешь украсть у еврейского народа двести лет? Ведь целых целых двести лет евреи жили в Египте! Да, всякое было, но это ж история! Зато они прониклись египетской культурой и сами внесли в египетскую культуру огромный вклад! Вспомни величественные дворцы, которые еврейские рабы строили для фараонов – разве это не предмет величайшей гордости? А почитание жуков, шакалов и змей – разве это не драгоценное культурное наследие? Неужели ты хочешь лишить свой народ всего этого? Да ты же сам по рождению египтянин, ты воспитывался в царском дворце, забыл? Значит, ты и есть египтянин! Отрицая это, ты предаёшь своих воспитателей, твою названную мать, дочь фараона! Как не стыдно! Фу! Бэ!»
На это Моисей ответил бы, наверное, так:
«Да, мы не считаем двести лет рабства своей историей. Время рабства – это чужая история, это история рабовладельцев, а не рабов. У нас своей истории не было. Нет, мы не гордимся дворцами и пирамидами, построенными нами для египетских вельмож. Что касается египетской культуры, мы хотим одного – полностью от неё очиститься и забыть египетские мерзости. Мы не хотим иметь с Египтом ничего общего, вообще ничего. По поводу же дочери фараона, меня воспитавшей – она была доброй женщиной, и я ей благодарен. Но только ей – и только я. Всему остальному еврейскому народу не за что благодарить египтян. Убирайся».
Ровно то же самое русские должны сказать на все завывания о «единой истории». Нет. В нашей истории есть страшные пропасти и провалы, и прежде всего – время с 1917 года. Это не наша история. Всё, что происходило в это время – чужое и враждебное нам. Впрочем, никоим образом нельзя забывать о том, что с нами делали. Память о страшных русских страданиях под большевиками должна стать основой русского мышления на ближайшую тысячу лет. Это то, что заслуживает только ненависти – а всё, что мы будем делать дальше, должно быть посвящено разрушению большевизма и предотвращению его нового прихода. «Больше никогда» – вот что нужно сказать и вот что нужно сделать нам, русским, после освобождения от большевицкого ада (в котором, напоминаю, мы до сих пор и пребываем).
Ровно так же – не по накалу чувств, но по знаку их – следует относиться и ко всему тому, что было в русской истории мерзостного и дурного. В том числе и к Ивану Грозному, мучителю и убийце русских людей, мучителю и убийце во имя своего безумия, гордыни и чужебесия (он русских ненавидел и предпочитал иностранцев – что никогда нельзя забывать и не уставать напоминать всегда и везде).
На это более-менее подкованные люди отвечают примерно следующее. Это ты, Крылов, морализируешь как дурак. А вот умные народы, вроде англичан, любят-обожают всех своих уродов и всем им памятники ставят. Вот, например, Генрих VIII Тюдор, который натворил дел не меньше, чем Иван IV – и с папой поссорился, и церкви с монастырями грабил, и жён менял как перчатки (одна история с Анной Болейн чего стоит), и массу всякого прочего народа перебил. Как пишут биографы, «деспотизм этого короля как в государственной, так и в личной жизни не знал никаких границ». А всё же в Лондоне стоит ему памятник!
Увы. Такого рода рассуждения – на тему того, «как у них там всё» – полезны только в том случае, когда они доводятся до конца. То есть когда мы узнаём в точности, как у них там всё на самом деле, и понимаем, почему и зачем это.