…В 1993 г. Солженицын вернулся в Россию, проехав её с востока на запад. Триумфального шествия не получилось. Как не получилось и стать духовным лидером нации. Передача на ТВ не пошла, и её довольно быстро закрыли. Вместо учительного старца вышел занудно-поучающий дед. Правда, «старца» посещали главы государства, по-видимому, полагая, что приобщаются к культуре. Или к тому, что им представляется культурой. И, конечно, на фоне грустном, если не сказать гнусном, басковых и киркоровых, шнуровых и Comedy Club, собчак и бузовых Солженицын – без всякой иронии – культура.
Смерть Солженицына прошла не то что незамеченной, но, как сказали бы французы, «sans beaucoup d’af chage» (смысл: не стала большим представлением). Это было вынуждено признать даже антисоветское «Эхо Москвы»: А. Голубев отметил, что «народу в Академии наук (там был выставлен гроб с телом покойного. – А.Ф.) было совсем немного, жиденькая очередь да репортёры». И, хотя Кремль, как и Белый дом, выразил слова скорби и соболезнования, если брать не только власть, но и, так сказать, «широкую общественность», то Запад откликнулся на почти забытого там Солженицына, пожалуй, активнее, чем РФ. Так и должно быть: для них он не литературный власовец, а ветеран Холодной войны, сражавшийся на их стороне, за что и получил – в разной форме – «корзины печенья да банки варенья».
9
Остаётся ещё один вопрос: почему существующий в РФ режим (в политологическом смысле этого слова), определённая часть правящего слоя, т. е. власти настолько празднует Солженицына, что аж на памятник сподвигнулась ему тогда, когда многим действительно великим русским людям мирового масштаба, – например, композитору Георгию Васильевичу Свиридову, – не только памятника в Москве не поставили, но памятную доску с грехом пополам после многих мытарств открыли.
Почему различные сегменты режима прощают Солженицыну покушение на их «священных коров», делают вид, что не заметили его инвективы? Так, непосредственно властный сегмент «не заметил» назойливого (для него) повторения Солженицыным тезиса о необходимости сбережения народа, – ведь в реальности происходит нечто иное как в материально-физическом, так и в духовном, метафизическом плане. Либерально-еврейский привластный сегмент словно забыл то, что Солженицын написал о евреях в раскритикованной в своё время представителями этого сегмента книги «200 лет вместе». Официальная («никонианская») православная церковь вряд ли довольна тем, что Солженицын писал о староверах. Однако в своём праздновании Солженицына «трёхглавая» власть словно не замечает указанных его позиций.
Почему? Что перевешивает их в её глазах?
Самый простой, лежащий на поверхности, ответ таков: бедной в культурном отношении РФ нужна своя классика, и неважно, что практически всё написанное Солженицыным написано до возникновения РФ. Типа того: в Российской империи были многотомные Толстой и Достоевский, а в РФ – многотомный Солженицын. Попытка понятная, но с негодными средствами. И дело не в том, что Толстой и Достоевский не были графоманами, не в недостатке таланта несостоявшегося по глупости властей советского писателя-соцреалиста с мертвенно тяжёлым искусственным языком, автора производственных романов и повестей вроде «Одного дня…» Главное в другом: предатели не выходят в Толстые и Достоевские. Толстой и Достоевский, при всей тяжести и сложности их характеров и судеб, не работали против своей страны, против Родины.
В отличие от россыпи литературных талантов, порождённых советским строем и творивших в советскую эпоху, РФ за 27 лет своего существования не вырастила ни одного крупного, масштабного писателя. Её литературное лицо – это бездарные ПИПы («персональные издательские проекты», как назвал их Ю. Поляков, но никак не писатели), бенефициары «букеров» (М. Розанова назвала их «заебукерами»). На таком безрыбье требуется более или менее крупный «рак», которым можно заткнуть дыру, представив в виде «рыбы»; требуется более или менее крупный карлик-лилипут, которого, поставив на котурны, можно предъявить в качестве пусть малюсенького, но гиганта-гулливера, «Куинбуса Флестрина» (по-лилипутски – «Человека-Горы»), понимаешь. Псевдоклассик Солженицын с его многотомной графоманией – единственный (для данной власти) кандидат на эту роль. И в этом плане – это литературный приговор постсоветской эпохе.
Во-вторых, Солженицын – ярый антисоветчик. Его антисоветизм в значительной степени носит личный характер, а потому особенно яростен. Оголтелый, чернушный антисоветизм был по сути официальной «идеологией» ельцинского режима; в смягчённом, смикшированном, «долевом» – light— виде он сохраняется и сейчас, проявляясь в фильмах, книгах, высказываниях тех или иных деятелей, короче говоря, являясь элементом идентичности значительной части постсоветских господствующих групп: Солженицын в этом плане – более, чем ко двору.
Два десятка лет назад кто-то метко заметил: часть постсоветской верхушки полагает, что она вместе с Западом победила Советский Союз, советский народ в Холодной войне. Солженицын, безусловно, унтер-офицер этой войны со стороны Запада. Выходит, собрат по оружию? И, если сегодня ставят памятники литературному власовцу, то завтра могут поставить памятник Власову – ведь попытались повесить памятную доску союзнику Гитлера Маннергейму в Питере. Призывы к реабилитации Власова (Александров, Быков, другие «спящие») раздаются постоянно. Да, пока это делают отмороженные либерасты, но мы помним, с чего начиналась перестройка и знаем, что такое «окна Овертона». Правы те, кто подчёркивает тот факт, что Солженицын внёс большой вклад в воспитание «пятой колонны» – она особенно чтит «воспитателя».
Наконец, в-третьих, и в-последних по счёту, но не по значению. Идеал Солженицына – дореволюционная, поздне-самодержавная Россия, т. е., если называть вещи своими именами, эксплуататорская, с бьющим в глаза социальным неравенством, полукапиталистическая-полупомещичья страна с засильем иностранного капитала, который эта страна в значительной степени обслуживает и в союзе с которым местные господа обирали свой народ. Идеал Солженицына коррелирует с теми представлениями о дореволюционной России как о социальном идеале, которые характерны для определённой части правящего слоя РФ; далеко не последние представители этого слоя говорят и об этом, и о «новом дворянстве». Ещё шаг, и заговорят о «новых крепостных»? И тогда уже никто не посмеет спросить, например, часики – почём? И откуда, болезный, взялись «пенёнзы» на такие «котлы»?
В идейно-политическом плане Солженицын был сторонником православно-монархической модели. Здесь он тоже близок какой-то части правящего слоя, пытающейся разыграть эту карту, – и понятно, почему пытающейся: кому-то реставрация монархии кажется наилучшим способом сохранить «нажитое непосильным трудом» в условиях очевидно надвигающегося двойного кризиса – в стране и в мире. Однако даже то, что Солженицын обрисовал в «Красном колесе», подсказывает: эта схема не сработает, поскольку в русской истории монархия и церковь скомпрометировали себя в феврале – марте 1917 г. Всё, что позже, это – нарисованное на холсте или, если угодно, «это, рыжий, всё на публику». Пришествие клонов.
Проблема, однако, в том, что клоны долго не живут. Клоны паразитарны по своей природе, и, как только они высосут «базу», умрут вместе с ней. К тем, кто хочет, чтобы было, как до 1917 г., обязательно придёт 1917-й, причём не обязательно в том виде, в одеждах того цвета и под теми знамёнами, что сотню лет назад: История – дама коварная и не прочь поучить нерадивых учеников.
Законы истории неумолимы. Непонимание этого – ещё одна черта, которая роднит Солженицына со значительной частью постсоветских верхов. В этом (но только в этом) плане памятник этому ветерану Холодной войны в центре Москвы, действовавшему на стороне Запада, – такая ли уж случайность? А как же Бессмертный полк? Ведь власовщина (в любой форме) и Бессмертный полк несовместимы.
Post Scriptum
В первых строках своей книги А. В. Островский приводит историю о том, как в 1936 г. 18-летний Солженицын пришёл в учебную студию Юрия Завадского в Ростовском драматическом театре – он хотел стать актёром. По причине слабого голоса не взяли. Однако «по жизни» Солженицын стал-таки актёром – и ещё каким.
Он играл всю жизнь – с властями, с обществом, с близкими. Пытался сыграть роль большого русского писателя, властителя дум, Учителя. Но – по делам их узнаете их – именно своими делами Солженицын отвергал и опровергал большое русское писательство как явление; в его делах было намного больше «казаться», чем «быть», намного больше «жизни мышьей беготни», суеты по поводу я-карьеры, я-образа, а искусство не терпит суеты.
И, чем больше пытался Солженицын косить под большого русского писателя, суетясь с саморекламой, тем яснее становилась суть, тем яснее становилась тщета попыток: «маленький бес под кобылу подлез». Груз великой русской литературы оказался не по силам тому, кого В. Шаламов назвал дельцом и орудием Холодной войны.
Большие писатели не бывают ни дельцами, ни орудиями, ни объектами. Они – творцы и субъекты.
Играя, Солженицын жил в прямую противоположность тому, к чему призывал. А призывал он жить не по лжи. И всю жизнь лгал, создавая один миф за другим – о России, об СССР и, конечно, о себе любимом. Эти мифы и развенчивает книга А. В. Островского. Так История расставляет всё и всех по своим местам.
Вместо предисловия
Давайте разберемся
Все тайное рано или поздно становится явным.
Библейское изречение
Самый страшный черт – который молится богу.
Польская пословица
Летом 1936 г. в учебную студию Юрия Александровича Завадского при Ростовском драматическом театре пришел молодой человек, который хотел стать актером. Его забраковали, найдя, что у него слишком слабый голос (1).
Прошло время, и голос этого несостоявшегося актера загремел на всю страну. Его смогли услышать в самых отдаленных уголках планеты. Это был голос Александра Исаевича Солженицына.
Мне, как и многим другим, его фамилия стала известна в начале 1960-х, когда в печати появилась его повесть «Один день Ивана Денисовича». А затем мы жадно вслушивались в зарубежные радиоголоса, ловя строки знаменитого «Письма к съезду писателей», статьи – манифеста «Жить не по лжи», «Архипелага ГУЛАГ» и других его произведений, которые долгое время были нам недоступны.
Не все разделял я во взглядах их автора.
Но и для меня, и для многих моих современников голос А. И. Солженицына долгое время звучал как голос правды, а сам он представал в образе бесстрашного, бескомпромиссного ратоборца, отважившегося вступить в открытое сражение с той тоталитарной системой, покорными или непокорными, всё равно винтиками которой мы были.
И вот рухнули запреты.
Книги А. И. Солженицына стали доступны каждому. Помню, с каким трепетом я открывал приобретенное в одном из книжных развалов «Малое собрание» его сочинений в семи томах (2). И не могу забыть того разочарования, с которым закрывал этот семитомник.
Дело было не в литературных достоинствах тех произведений, с большинством из которых я познакомился впервые. С их страниц со мною говорил совсем не тот человек, каким до этого я представлял их автора.
Возникло желание разобраться.
Так появилась эта книга.
Главная ее цель не в том, чтобы дать еще одно жизнеописание А. И. Солженицына. Ему посвящена огромная литература как в нашей стране (3), так и за рубежом (4). Достаточно указать на изданную в 1984 г. книгу Майкла Скэммела, равной которой по фактическому материалу пока нет (5).
Подавляющее большинство биографических публикаций о А. И. Солженицыне написаны в жанре жития святых. Между тем такое представление о нем все более и более вступает в противоречие с мемуарами его современников, из числа которых можно назвать В. Е. Аллоя, Н. Бетелла, В. Н. Войновича, И. И. Зильберберга, О. В. Карлайл, А. И. Кондратовича, Л. З. Копелева, В. Я. Лакшина, В. Е. Максимова, М. В. Розанову, А. Д. Сахарова, В. Т. Шаламова и других.
Прочитайте – только внимательно – собственные воспоминания писателя «Бодался теленок с дубом» (далее – «Теленок») (6) и «Угодило зернышко промеж двух жерновов» (далее – «Зернышко») (7). Вдумайтесь в мемуарные свидетельства, рассыпанные по «Архипелагу ГУЛАГ» (8), принизывающие автобиографическую поэму «Дороженька» (9), мелькающие в интервью и других публичных выступлениях А. И. Солженицына (10), и вы сами увидите расхождение между сложившимся его образом и действительностью.
Об этом же свидетельствуют и мемуары его первой жены Натальи Алексеевны Решетовской (11): и опубликованные ею воспоминания (12), и остающийся пока неопубликованным дневник (13).
Очень многое могли бы рассказать нам дать архивы (14), а также архивы государственных учреждений, в первую очередь спецслужб – как советских, так и зарубежных. Но они, к сожалению, пока остаются для исследователей почти недоступными. Тем ценнее для нас первые документальные публикации (15), важнейшей из которых на сегодняшний день является сборник документов «Кремлевский самосуд. Секретные документы Политбюро о писателе А. Солженицыне» (М., 1994).
Опираясь на эти и некоторые другие источники, попробуем проследить жизненный путь писателя и посмотреть, насколько сложившиеся представления о нем как о праведнике, пророке, отважном и бескомпромиссном борце с советской системой соответствуют действительности.
Часть первая
В поисках роли(1918–1962)
Глава 1
«Первый ученик»
Корни
Александр Исаевич Солженицын родился 11 декабря 1918 г. в третьем часу пополуночи в городе Кисловодске (1).
Через полвека, 5 июля 1967 г., Комитет государственной безопасности при Совете министров СССР (далее – КГБ) направил в ЦК КПСС документ под названием «Справка в отношении Солженицына А. И.».
В ней говорилось: «Как видно из материалов, Солженицын в своих автобиографических данных по существу ничего не сообщает о своих родителях, не указывая даже их фамилий, имени и отчества. С целью получения более полных сведений проводилась проверка по месту рождения Солженицына и местам его жительства, учебы и работы, просматривались учетные, архивные и другие официальные документы.
