Песок

4

Мина стояла позади и тёрла лоб, который болел после столкновения со спиной незнакомца. Он не двигался. В свете большой луны девочка видела блеск его глаз. Два горящих зрачка, как у дикой кошки, они смотрели вдаль, словно за кем-то наблюдая.

– Найди большой камень и спрячься за ним, – сказал он и сунул руку за плащ, – и чтобы ни звука.

Мина ничего не успела сказать или спросить: охотник рванул в сторону, и в темноте она быстро потеряла его из виду. Сердечко заколотилось. Девочка секунду стояла в растерянности, но потом взяла себя в руки, и попыталась всмотреться в окружающую её темноту, слабо разгоняемую лунным светом. Он сказал – найти большой камень и спрятаться.

Она огляделась, но не увидела ничего похожего.

Девочка двинулась влево, ища подходящее место, и наткнулась на гладкий, довольно большой валун. Мина решила, что он подойдёт. Камень холодил покрывшуюся мурашками кожу сквозь тонкую ткань футболки. Пальцами она стала нервно перебирать остывший песок, ожидая возвращения своего спасителя.

Охотник медленно, по-кошачьи тихо переступал по песку, стараясь не издать лишних звуков. Он двигался, напрягая зрение, обоняние и, самое главное, слух. Тварей было несколько. Три, может четыре. Это было очень и очень паршиво – схватка предстояла серьёзная. Привычным движением он вынул из ножен кинжал. Обрез, всунутый в сапог, он решил пока не использовать: патроны для него стоили недёшево.

Много раз в своей жизни он дрался с таким количеством тварей, но тогда он был совершенно один. Он очень надеялся, что девочка хорошенько спряталась, иначе, чёрт бы его побрал, он не сможет спасти её во второй раз.

Охотник услышал хруст камней справа, метрах в ста.

Какого чёрта их столько в одном месте? Они не терпели конкуренции, поэтому обычно встречались по одному, максимум, по паре штук одновременно.

Эти твари были ростом выше двух метров, хотя экземпляры попадались разные: иногда мелкие, ростом с человека, иногда здоровые, под три метра. Сгорбленные, состоявшие из одних мышц и сухожилий, с длинными острыми, как лезвия, зазубренными когтями на пятипалых руках, большой отвратительной пастью с острыми зубами и мощными ногами, позволяющими совершать высокие прыжки и нападать на жертву сверху.

Их чёрную твёрдую кожу было нелегко пробить из-за бугристых наростов и шипов, а постоянно выделяемая железами вонючая слизь, покрывающая всё тело, заставляла лезвие соскальзывать, что делало схватку с ними крайне трудной. Эти твари стали бы идеальными машинами для убийства, если б не мозг величиной с орешек. Две вещи всегда мешали им прослыть ужасными непобедимыми хищниками: тупость и жуткая вонь, стоявшая вокруг них в радиусе пятисот метров. Это была смесь запахов чего-то непередаваемо отвратительного: мертвечины, которой они питались, хотя предпочитали лакомиться свежатиной, и того особого запаха пустошей, сухого, выжженного… мёртвого. Охотник ненавидел этот запах, полностью забивавший нос, стоило подойти к тварям поближе. Люди прозвали их «падальщиками» или «каннибалами».

В ночное время удалённые районы пустошей кишели ими: они охотились сначала на ничего не подозревающих путников, а потом, когда люди вооружились и стали осторожны, на живность помельче: диких пустынных кошек, диких собак, песчаных ящериц. Охотились они и на сородичей – на «москитов», мелких летающих хищных тварей.

Москиты представляли собой полутораметровых стрекоз-переростков со смертоносным жалом на гибком хвосте, которым они пронзали ничего не подозревающую жертву, налетая со спины. Их маленькие головки крутились во все стороны, а довольно крупная пасть с острыми зубками могла легко прокусить шкуру, мех, кожаную одежду и добраться до сочной плоти. Плодились они много, поэтому недостатка в москитах не было. Кроме падальщиков охотились на них и люди. Их мясо употребляли в пищу, несмотря на его жёсткость и низкие вкусовые качества, но для тех, кто привык выживать, оно вполне годилось в пищу.

Какая ирония: мы едим их – они едят нас…

Когда популяция диких животных, некогда прирученных человеком, но одичавших, исчезла из этих мест, падальщики, москиты, хамелеоны и другие виды людоедов стали охотиться друг на друга в одиночку или, редко, стаями, пожирая себе подобных. Со временем на пустошах появилось нечто вроде естественной иерархии и образовалась цепочка питания, суть которой заключалась в простом и древнем принципе выживания: сильные едят слабых.

Знакомый отвратительный запах коснулся ноздрей охотника.

Трое. Один справа, уже метрах в пятидесяти, за выщербленным валуном, второй чуть левее в восьмидесяти метрах, другой обходил его сзади. Охотник продвигался вперёд боком, лицом к двум тварям справа.

Впереди мелькнула тень.

Он почувствовал, как вскипает кровь.. Тело наливается силой, внутри поднимается волна возбуждения. Скоро эта волна спадёт и останется только разум. Ясный, как луна в безоблачную ночь. Холодный, как сталь сжимаемого кинжала.

5

Падальщик рыкнул и упал на передние конечности, готовясь прыгнуть.

Охотник выжидал до самого последнего момента, когда тварь уже летела на него, выпустив когти и предвкушая лёгкую добычу. В последнюю секунду, вложив всю силу в удар, он развернулся и выкинул руку с кинжалом вверх, так чтобы склизкая кожа не помешала падальщику напороться на лезвие всем своим весом. Кинжал с хрустом вошёл в отвратительную плоть, распарывая её до самого подбородка. Падальщик пытался пошевелиться, издавая булькающие звуки, но вскоре замер. Охотник опустил кинжал, и мёртвая туша, медленно соскользнув с лезвия, свалилась на песок. С одним было покончено.

Падальщики всегда нападали исподтишка – так, чтобы добыча до самого последнего мгновения не могла их увидеть и оказать сопротивление.

Второй обошёл огромный валун и прыгнул сбоку по левую руку. Лезвие кинжала сверкнуло в лунном свете, разрезав горло второго. Охотник опустил голову, чтобы широкополая шляпа прикрыла его лицо и верх плаща от брызг вонючей крови, полившихся сверху, словно дождь.

Мужчина быстрым движением стряхнул кровь с оружия и замер.

Запах.

Он нахмурился. Запах стал слабее. Третья тварь отошла дальше. Мужчина двинулся быстрым шагом вперёд, и понял, что запах уходит. Внезапная мысль мелькнула в голове. Он был так увлечён схваткой с двумя другими, что не заметил, не почувствовал, как уходит третий. Тварь учуяла более лёгкую добычу.

Девочка.

Эта тварь учуяла ребёнка.

Охотник побежал назад.

Мина сидела, прислонившись к валуну, и чувствовала, что спина начинает уставать и замерзать. Голые ноги она поджала под себя, чтобы как-то их согреть. Какой-то неприятный запах долетел до неё. Она поморщилась: он напоминал смесь тухлых овощей и машинного масла, каким протирали станки в городе, чтобы они не заржавели, и к этому примешивался запах чего-то горелого.

Запах становился сильнее.

Девочка попыталась высунуть голову из-за валуна, но чуть не упала на бок. Непонятный звук донёсся до неё вместе с усилившимся запахом.

Что это? Рычание?

По ногам побежали мурашки. Кто-то приближался к ней, и этот кто-то не был человеком. Захотелось вскрикнуть от страха, но Мина помнила наказ: сидеть и не издавать звуков. Девочка с трудом проглотила рвавшийся на волю крик, сильно зажав рот руками. Она поджала ноги плотнее и замерла, моля небеса о том, чтобы никто не услышал звук её громко стучащего в ночи сердца.

Охотник замедлил бег. Он готов был в любую секунду отбить нападение твари, но той нигде не было видно. Он снова мысленно чертыхнулся и уже раз сто успел пожалеть, что взял ребёнка с собой. Он всегда был один. Он всегда отвечал только за себя. Остальные его не волновали. Он не понимал, почему в этот раз изменил принципу.

Мужчина остановился, прислушался. Принюхался. Запах стал резче. Значит, он был прав: тварь решила, что ребёнок будет лёгкой добычей.

Чертовски логично…

Адриган нахмурился: сейчас не время для этого. Он выпрямился, успокоил чуть сбившееся от бега дыхание. Расслабился, закрыл глаза. Он старался почувствовать его. Увидеть тварь внутренним зрением. Ощутить.

С минуту охотник стоял неподвижно. Он знал, что эта минута может стать для девчонки последней, но другого выбора не было. Нельзя его спугнуть, тогда тварь могла сорваться и убить ребёнка мгновенно.

Но раз они пришли втроём… что-то здесь не чисто.

Разум зацепил что-то. Вот он. Медленно опускается на передние конечности, готовясь прыгнуть. Девочка сидит, сжавшись за круглым валуном. Тварь совсем рядом с ней. В каких-то метрах – на расстоянии одного смертельного прыжка.

Охотник открыл глаза и рванул вперёд, чертыхаясь сквозь сжатые от злобы зубы. Расстояние сокращалось, но недостаточно быстро, чтобы успеть убить тварь одним ударом.

Он видел всё происходящее очень чётко и плавно, будто время замедлилось.

Тварь подбирается, тело становится пружиной, сейчас задние ноги распрямятся, и падальщик прыгнет на неё сверху, через валун. Прямо ей на голову.

Охотник заходит справа, отталкиваясь от текучего песка каблуками сапог. Вот он уже видит ногу твари. Он замахивается и что есть сил бросает кинжал вперед, лезвие со звуком рассекает воздух и входит в бедро твари по самую рукоять. Тварь ранена, но прыжок уже не остановить, ребёнок всё равно в смертельной опасности.

Охотник снова бросается вперёд, вытягивая руки, чтобы дотянуться до девочки и толкнуть её в сторону. Падальщик летит с другой стороны. В последнюю секунду мужчина успевает оттолкнуть девочку и занять её место. Раненая разозлённая тварь падает сверху прямо на него. Охотник пытается дотянуться до кинжала, торчащего рукоятью из бедра хищника, но тот слишком далеко. Падальщик вонзает свои острые когти ему в руки и грудь, разрывая одежду и кожу. Охотник бьёт тварь в глаз, проникая пальцами прямо внутрь глазницы, разрывая плоть. Кровь хищника течёт по его рукам, попадая на лицо, затекая в глаза и рот. Падальщик разъярённо кричит и наносит мощный удар когтями в грудь. Охотник сжимает зубы от боли и хватает тварь за пасть, клацающую острыми зубами совсем близко от его лица. Кровь хлещет из его ран от напряжения, но он рвёт пасть руками, рвёт кожу, ломает кости, он доводит дело до конца, потому что это схватка не на жизнь, а на смерть, и если не он, то эта тварь сейчас его загрызет.

Наконец, тварь затихает.

Всё кончено, падальщик мёртв.

Охотник сбрасывает с себя мёртвую тушу, морщась от боли. Грудь горит огнём, на руках не осталось живого места.

Мина садится и трясёт головой, чтобы прийти в себя.

Охотник. Он на том месте, где сидела она, а рядом лежит что-то большое и тёмное.

Она встаёт и медленно идёт к нему.

– Стой там, – его голос натужный, хриплый, – не подходи. Но она уже увидела, что лежит там.

Внезапно девочка чувствует приступ тошноты. Мина падает на колени, и её желудок больными спазмами извергает из себя какую-то жидкость. Она вспомнила всё, что произошло в городе. Вспомнила, почему оказалась там, где он нашёл её.

6

Всё, от шеи до коленей, пульсировало адской зудящей болью, как будто внутрь него насыпали кучу битого стекла. Он старался сохранять ясность мысли, хотя окружающее плыло перед глазами, и сознание грозило уйти в тёмную даль. Нельзя отключаться. Надо подняться и добраться до бункера.

Девочка

Он почти забыл о ней. Охотник попытался подняться, и боль пронзила его насквозь. Давненько он не чувствовал себя так паршиво… Неожиданно для себя мужчина рассмеялся хриплым сухим смехом. От смеха боль только усилилась, но он продолжал смеяться, пока не закашлялся от наполнившей горло крови. Какой же идиот – в одну ночь взял и поступился всеми принципами выживания. Просто сбрендил, не иначе.

Мысли о смерти уже давно его не посещали или он просто перестал их замечать. А теперь вот это. Охотник обратил налитые кровью глаза на мёртвое тело твари, которая чуть не убила его.

Какого черта я творю?

Мужчина привалился к валуну, постарался максимально расслабиться, во всяком случае, расслабить те части тела, которые он чувствовал, и сконцентрировался. Постепенно боль перестала разливаться по всему телу и собралась в тугой пульсирующий комок где-то под рёбрами. Теперь он мог подняться и отправиться в бункер. Мина тоже поднялась на ноги. Она испуганно смотрела на него своими огромными золотыми глазами.

Чёрт… – подумал он, – делать нечего, придётся взять её с собой. Если оставить её здесь сейчас, то не стоило тогда вообще драться с тварями.

Потом он позаботится о том, чтобы она всё забыла.

– Не отставай.

Охотник смог сковать боль и встать.

Какое-то время они шли молча. Одной рукой охотник как мог, зажимал самые сильные раны, но кровь текла меж пальцев, оставляя ненужные следы на песке. По этим следам их могли найти другие твари, посвирепее и покрупнее падальщиков: чёрт знает, сколько их гуляет этой ночью, раз они уже столкнулись с тремя. В другой руке он нёс опустевшую флягу. Он выпил уже литра два, а жажда продолжала одолевать его.

– С… сильно болит? – Тихо спросила девочка.

Ему было тяжело говорить, тяжело идти, он ощущал, будто несёт на себе груз, давивший его к земле. Она хотела знать, сильно ли болит его рана. Чёрт бы её побрал.

Если бы не она, он не был бы ранен. Боль в груди, словно почувствовав его злость, вновь стала расползаться по телу.

Охотник стиснул зубы и сильнее зажал рукой рану. Вопрос Мины остался без ответа.

Девочка опустила голову и немного замедлила шаг. Он прогнал злость: она всего лишь ребёнок. Она не понимает очевидных вещей и…

Она боится.

(И правильно…)

Опять ты

(…я всегда здесь)

Уйди, демон

(Смех)

До убежища осталось немного, он чувствовал это, надеялся, что ноги смогут донести его туда. В глазах темнело, грудь и правая рука онемели. Он собрал все силы, какие оставались у него, чтобы пройти последние шаги до заветной двери.

Я не умру…

Только не так.

Мина хотела помочь ему, но не знала, как.

Это из-за меня…

Такая простая и ужасная мысль.

Это всё из-за меня.

Мина нахмурилась.

Я должна ему помочь.

7

Изредка выходившая из-за туч полная луна серебряным светом заливала руины. Свет позволял увидеть, что они вошли в место, которое когда-то давным-давно было городком. Мина шла, постоянно оглядываясь. Она представляла себе красивые улицы с деревьями и цветами, высокие, в несколько этажей, здания с висящими на них трёхцветными флагами.

Как на картинке, которую она видела в древнем журнале.

– Сюда.

Хриплый голос охотника раздался откуда-то справа.

Прекрасная картинка тотчас померкла, словно занавес упал, открыв суровую реальность, тёмную и безрадостную. Матовый туман окутывал мрачные серые камни с торчащими из них прутьями, ржавыми от времени и рассыпающимися под пальцами от малейшего прикосновения. Деревья и цветы погибли, на искорёженных шестах больше не висели флаги.

Девочка последовала на голос: повернула направо и увидела, как он стоит на ступеньках, ведущих под землю.

Охотник увидел её, окружённую бело-золотистым светом, её сверкающие зрачки-бусинки, расширенные от испуга. Так он видел в темноте. Она была похожа на привидение.

Призрак прошлой жизни.

Он жестом, выражающим нетерпение, поторопил её, дал пройти вперёд и, спустившись вслед за ней, закрыл тяжёлую крышку.

Лестница вела глубоко под землю. В темноте было трудно идти, и Мина нащупала рукой прохладную стену, чтобы опереться на неё при спуске. Наконец, лестница закончилась, и они оказались внутри бункера.

Раздался сухой щелчок, жужжание, и в комнате зажегся свет. От долгого пребывания в темноте, свет показался девочке очень ярким – она зажмурилась и закрыла лицо рукой. В Урбане освещение было очень тусклым, так что город постоянно пребывал в серой атмосфере полумрака. Самое светлое место в городе было там, где стояли теплицы с овощами.

Значит, здесь он живёт, – подумала девочка.

Тёмное помещение оказалось квадратной комнатой, очень похожей на те, что Мина видела на картинках в старых истёртых книгах. К потолку крепились длинные как палки лампы. Всего их было четыре, работала только одна, но её было вполне достаточно, чтобы хорошо осветить комнату. Стены были тёмного цвета. Она не могла сказать определённо, какого именно. Пол был покрыт такими же циновками, что и в норе.

В углу стоял небольшой обветшалый диван. В городе диваны были только у верховных, остальные спали на привинченных к стенам полкам или на матрасах, разбросанных по углам.

Посреди комнаты стоял стол. Круглый с прямыми ножками и изрезанной надписями крышкой. Мина немного умела читать, но надписи были вырезаны на незнакомом языке, так что девочка не поняла смысла надписей. Сам стол казался таким древним, что если прикоснуться к нему, он может развалиться.

Охотник, однако, так не думал: он отвязал от пояса мешок и грохнул его на стол. Тот достойно выдержал. Он снял шляпу и стянул капюшон. Его одежда и лицо были сильно испачканы, чёрные, завязанные в хвост волосы блестели на свету.

Мужчина направился за перегородку, но остановился и медленно, морщась от боли, обернулся к Мине.

– Ничего не трогай, – тихо проговорил он и скрылся за перегородкой.

Мина перевела взгляд на диван. Коричневого цвета, на вид какой-то шершавый и неприятный, с ручками чуть светлее обивки. Из дыры с краю выпирала какая-то закрученная железяка. Девочка села на краешек дивана, как можно дальше от железной штуки, и послушно сложила руки на коленях.

Охотник прошёл в кухню, где стоял ещё один стол, под которыми он хранил галлоны запасенной воды, и табурет, очень старый, как и все вещи в его убежище. На стене висел старый ржавый ящик с нужными вещами внутри.

Сквозь боль в сознании пульсировала неприятная мысль о том, что не стоило приводить девочку сюда. Охотник жалел об этом решении.

Он снял перчатки, швырнул их в угол, потом сбросил с плеч изорванный плащ. Вдохнув воздуха, он принялся медленно отдирать от ран ткань рубахи вместе с коркой запёкшейся крови, отчего раны опять начали кровоточить. Покончив с этим, он осмотрел повреждения, хотя и без осмотра было понятно, что всё очень паршиво. Три глубокие раны от когтей падальщика. Та, что в середине самая глубокая, две по бокам короче и уже. К дюжине других шрамов, покрывающих его тело, прибавится ещё три. Если только он поторопится и обработает всё как следует.

И как эта тварь умудрилась зацепить именно белую половину? Будь раны левее, он бы так не волновался.

Будь прокляты эти твари.

Будь все они прокляты…

Охотник достал из закутка небольшой, некогда эмалированный таз, поставил его на шатающуюся табуретку и наполнил водой. Трясущейся рукой открыл ящик на стене и вытащил оттуда маленький кусок мыла, треснувшую бутылочку с серым порошком, ещё какую-то склянку и куски ткани, служившие ему бинтами. Бинты были чёрного цвета, сделанные из старой одежды. Какая никакая гигиена, на другую рассчитывать не приходилось.

Он вымыл руки в тазу, вымыл очень хорошо и вылил воду в стоявшее у стены кривое ведро, вновь наполнил таз чистой водой и добавил одно из лекарств, чтобы промыть им раны. От первых капель целебной жидкости рану зажгло как огнём. Плохо, значит, зараза уже успела проникнуть внутрь. Он намочил тряпку ещё раз, вдохнул, и протёр большую рану. И на этот раз долго сдерживаемый стон вырвался из груди как испуганная птица из клетки.

Мина вздрогнула от звука и вскочила с дивана. Ей так хотелось пойти и помочь ему, но догадывалась, что он рассердится, если она войдёт.

Сидеть спокойно она больше не могла и принялась ходить вокруг старого стола.

С дезинфицированием ран было покончено, и жжение немного утихло. Теперь оставалось зашить раны и забинтовать их. Процесс занял немного времени: онемевшая кожа почти не чувствовала иглу, а умелые пальцы, уже много раз проделывавшие эту работу, быстро сделали своё дело. Наконец, он крепко забинтовал грудь, убрал пузырьки и оставшиеся тряпки обратно в ящик и вздохнул. С облегчением, потому что боль стала отступать. Медленно, как улитка.

Охотник поднялся с табурета, и волна жара прокатилась по его телу, заставив его ненадолго потерять равновесие. Это лихорадка. Чёртова лихорадка. Лекарства, которые могли снять её, остались в походной суме.

Она не должна меня видеть.

Мужчина поднял с пола плащ. Он был изорван, но не запачкан кровью тварей, как остальные вещи. Он с трудом надел его на себя и запахнулся, чтобы скрыть своё тело. Левую перчатку он тоже предпочёл оставить надетой на руку.

Охотник медленно вышел из-за перегородки.

Мина остановилась, когда он, чуть шатаясь, вошёл в комнату. Его глаза подернулись тонкой туманной пленкой и смотрели сквозь неё.

Она заметила

Конечно, она заметила.

дыры на груди плаща. Но Мина не видела ни бинтов, ни кожи, ни красных пятен, которые всегда появлялись, когда человек был ранен – а Мина знала, что её спаситель поранился. Девочка смотрела на его грудь, думая о том, как ему, наверное, больно. Но теперь всё будет в порядке, она была уверена в этом. Теперь он выздоровеет.

Мина успокоилась: смущенно улыбнувшись, она уселась на диван. Беспокоясь за него, она совершенно забыла про свой страх и усталость, но сейчас Мина снова ощутила своё тело, которое хотело пить, есть и немножко, совсем чуточку, спать.

Он, видимо, прочитал её мысли.

Мужчина отошёл от стола, не тронув походный мешок, и подошёл к ящику, который Мина заметила только теперь. Он с трудом присел на корточки и вытащил из ящика помидор. Девочка смотрела на овощ как на чудо: в городе им очень редко удавалось есть свежие овощи, в основном все питались консервами, которые делали сами, а тут целый свежий помидор!

Он кинул помидор через комнату, и она ловко поймала его.

– Спасибо, – проговорила девочка и откусила кусочек.

Охотник ничего не ответил. Он развязал мешок и нашёл лекарство.

8

Девочка уснула. Охотник лениво наблюдал за ней. Он давно уже оставил мысль о том, что она может быть опасна.

Однако что-то внутри него всё же было недовольно этим решением. Что-то тёмное, сидящее так глубоко, что от него не избавиться. Боль помогала отвлечься от противных мыслей, и, по мере того, как она уходила, мужчина старался занять себя иными проблемами, например проблемой пропитания. Он с самого начала заметил, что ребёнок слишком худ. Ей нужно мясо. Москиты на ужин отлично подойдут.

В груди неприятно кольнуло. Какого чёрта он заботится о ней? Какая ему вообще разница, худа она или нет? Но мысли не остановить. Уж если они взялись бродить в голове, то никуда от них не деться. Много времени ему понадобилось, чтобы понять это, и ещё больше, чтобы привыкнуть. Но есть вещь, которая гораздо хуже мыслей.

Воспоминания.

О, да.

Вспышки в мозгу, оживающие картинки, пробуждающие спящие ощущения.

Страх. Боль. Ненависть.

Он почувствовал, как кровь начинает вскипать. Охотник закрыл глаза и медленно выдохнул, отметив про себя, что ушёл в слишком опасные дали своего сознания, и только потому, что старался не думать о ребёнке. Он взял иглу, которой совсем недавно зашивал свои раны, и тщательно, мелкими правильными движениями, заштопал одежду.

Мина перевернулась на бок, и длинные волосы коснулись пола.

Охотник знал, что должен поспать ещё, но так и не смог сомкнуть глаз. Время тянулось слишком медленно. Солнцу давно пора убраться восвояси и позволить сумеркам притупить внимание москитов, которым сегодня была судьба оказаться убитыми и съеденными.

С другой стороны, время шло на пользу ране.

С каждым разом они затягивались всё быстрее, и ничего хорошего это не означало. С каждым разом требовалось всё больше добычи, чтобы менять её на большее количество ингредиентов для лекарства, дозу которого он вынужден был увеличивать.

Солнце начало клониться к закату, и охотник начал готовиться. Девочка встрепенулась, её сонный взгляд обратился на него.