На этом они закончили свой разговор и, попрощавшись, Харальд покинул малую горницу княгини.
В новгородской школе, созданной Ярославом, обучалось триста мальчиков из семей священнослужителей, бояр и избиравшихся из нижних сословий старост. Сюда же определил своих сыновей по настоянию своей супруги и великий князь.
Ингигерда взяла школу под личный контроль и систематически приезжала, чтобы убедиться, что все ученики получают хорошие знания, а не только её сыновья. Она понимала, как важно подготовить грамотных и объединенных новой верой княжьих, боярских, сельских и ратайных[25 - Представитель низшей княжеской администрации, обычно из холопов] тиунов,[26 - Название княжеского или боярского управляющего, управителя из обельных холопов] а также священников, поскольку их деятельность будет проходить в сложной борьбе с сильными традициями языческой религии среди самих новгородцев и угро-финских племен, которыми он был окружен. К тому же обучение княжичей вместе с другими детьми более низкого сословия позволит им в будущем лучше управлять своими княжествами и холопами.
Сегодня, когда она приехала в церковь, ученики выполняли упражнения по письму, списывая псалмы на липовые дощечки, залитые воском. Они пользовались костяными писалами, с одной стороны заостренными, а с другой снабженными плоской лопаточкой для стирания.
Ингигерда остановилась возле триптиха с текстами псалмов. И хотя писать по воску было сложно, она отдала должное учителю, который подготовил образец каллиграфического мастерства, написанный безупречно твёрдой рукой: ведь каждая буква текста имела чрезвычайной устойчивое начертание. Дети старательно списывали одну часть псалтыри за другой, читая вслух и отрабатывая каллиграфию.
Грамматик Агапит показал великой княгине берестяные грамоты с текстами из священного писания, написанные учениками. Затем выбранные ею ученики прочитали по отрывку из исторических сказаний о Владимире Святом и показали свои умения в арифметике. Она осталась довольна результатами и, оставив пожертвование, отправилась домой, где, проверив успехи старших дочек в каллиграфии и чтении, продолжила с ними изучение шведского языка.
Ингигерда управляла княжим двором и обучением детей, тратя на это почти весь световой день. Полная занятость не позволяла ей думать о Ярославе, но вот одинокими вечерами она размышляла о многом. И прежде всего о том, как неустойчива и сильно подвержена неожиданным поворотам судьбы участь киевских князей и их детей.
Сегодня они сильны и твёрдой рукой управляли своими княжествами, а завтра удача неожиданно отворачивалась от них. За свою недолгую жизнь она успела убедиться, что везение не может быть вечным, и невозможно предсказать, кто обретет удачу, а кого постигнет разочарование.
Вот и сегодняшним вечером Ингигерда, размышляя о везении и невезении, вдруг вспомнила, какова судьба постигла Бориса, сводного брата Ярослава.
Будучи любимым сыном Владимира Святого, он был обласкан жизнью, готовился после смерти отца занять киевский княжий стол, был любим окружением великого князя и горожанами престольного града, но судьба распорядилась его жизнью по-другому.
Мало того, что Борис был убит по приказу своего двоюродного брата, но и тело его, привезенное к Киеву, киевляне не приняли, потому что он проиграл в борьбе за престол и выпустил удачу из рук. Словом, проигравший князь им оказался не нужен.
А поскольку выиграл Святополк, кияне поспешили избавиться не только от всяких воспоминаний о несчастном князе, но и заодно от воспоминаний о своих обязательствах перед ним и его великим отцом.
Не зная, что делать с телом убиенного Бориса, его в конце концов привезли в Вышгород, город Святополка, и похоронили в простом деревянном гробу возле церкви святого Василия, построенной еще самим князем Владимиром Крестителем. Причём, похоронили даже не в самой церкви, как обычно хоронили князей, а вне ее стен, словно какого-то отступника или злодея. Так Борис обрел покой в городе своего убийцы. Ну разве это не было насмешкой судьбы?
Ярослав, став великим князем Киевским, попытался восстановить справедливость и послал своих людей найти мощи второго убитого по приказу Святополка князя Глеба на Смядыни.[27 - Река и пригород в западной части Смоленска] Их нашли неподалеку от Смоленска, откуда по Славутичу перевезли в Киев, а затем положили в Вышгороде у храма святого Василия Великого, где находилось тело князя Бориса.
Вскоре место погребения прославилось чудотворениями. И тогда мощи святых братьев Бориса и Глеба в мае того же года были извлечены по распоряжению Ярослава из земли и положены в специально устроенной часовне. И сейчас в Вышгороде строится пятиглавый Борисоглебский храм, который Ярослав нарёк семейным храмом Ярославичей – святилищем их братской любви и совместного служения родной земле.
Так что удача – особа капризная. Пока у князя твёрдая рука и безжалостное сердце, его все боятся и уважают, но стоит ему споткнуться, проявить слабость или проиграть, на нем ставят крест – и не церковный, а могильный.
Подобные мысли все чаще стали появляться у Ингигерды, и она не раз радовалась тому, что перед тем, как выйти замуж за Ярослава, потребовала от него отписать ей город Альдейгаборг с близлежащими землями, который был равен её приданому. Сейчас там правит ее родственник по материнской линии. Если что случится с Ярославом, ведь от смерти в бою никто не застрахован, она не окажется с детьми на улице, не признанная новым великим князем, а отправится в свою Ингерманландию. Драгоценностей и золота у нее достаточно, чтобы сыновей и дочерей удачно женить и выдать замуж.
Ингигерда привыкла управлять собой, и, может быть, поэтому ей так охотно подчинялись. И хотя в ее душе часто все бушевало, людям от нее передавалось ощущение уверенности, ибо видели в её глазах разум и покой, которых так недоставало в обыденной жизни.
За это её ценил и Ярослав, с каждым годом, прожитым вместе, проникаясь к ней полным доверием. Он прислушивался к её мнению и часто поступал так, как она советовала. За четырнадцать лет они с ним поистине сроднились. Супруг стал с ней более откровенным, поверял ей свои тайные мысли, зная, что она его поймет, не осудит и не предаст.
Ярослав так недавно ей и сказал: «Голубка моя сизокрылая, ближе тебя в этом мире человека для меня нет». И она восприняла его слова как должное, ибо чувствовала тоже самое и к нему.
Прошло то время, когда он ревновал её к Олафу, подозревая в измене. Даже пытался его убить, вызвав на поединок. Однако Олаф поступил разумно, сказав ему прямо в лицо: «Я принимаю твой вызов, великий князь Киевский, но не потому, что сплю с твоей женой, являясь твоим обидчиком и человеком, поправшим твою супружескую честь. А потому, что хочу защитить честное имя женщины, которую ты оклеветал в измене. Если бы она дала мне хоть малейший намек, что хочет быть моей, я бы ее уже давно увез от тебя, не унижая прелюбодеянием. А теперь подними свой меч и померься со мной силой. Бог справедлив и накажет виновного. Я отдаю себя в его суд, будучи уверенным в своей честности».
И Ярослав не поднял меч. Правда, он не нашел в себе силы извиниться перед ней за свои подозрения, но то, что он взял на воспитание Магнуса, сына Олафа, после смерти его отца, сказало ей о многом и значило больше, чем словесное извинение супруга.
Ингигерда признала, глядя на огонь в очаге, что Ярослав за последние годы стал ей намного ближе, открывая ей многое из своей жизни, о которой она ничего раньше не знала. С горечью в голосе поведал он ей о несчастной судьбе своей матери, которую очень любил, о том, как жестоко поступил с ней её муж – великий князь Владимир, занявший золотой киевский стол через убийство брата.
Глубоко потряс ее рассказ Ярослава. Не раз вот так, сидя в темной горнице, освещенной огнём полыхающих поленьев, Ингигерда вспоминала о нем, представляя все произошедшее, как наяву.
И хотя она не знала половецкую княжну Рогнеду, со слов своего супруга слух о её неземной красоте достиг ушей обоих братьев – Ярополка и Владимира.
Владимир послал к ней своих сватов первый, но был назван Рогнедой сыном рабыни, а не жены и получил унизительный отказ, поскольку княжна считала недопустимым выйти замуж за сына наложницы, коим он был. И он затаил на неё лютую обиду и злобу.
Позже Рогнеда была объявлена невестой Ярополка, великого князя киевского, чью сторону занял ее отец, князь полоцкий, в борьбе между сводными братьями. Это также усилило злобу Владимира вплоть до ненависти.
И решился он на месть жестокую. Когда Рогнеду уже собирались везти к Ярополку, Владимир с войском из новгородцев, варягов, чуди и кривичей пришёл под стены Полоцка. Отец княжны не смог одержать над ним победу, и город был взят войском Владимира.
Подогревая в нем желание отомстить семье князя Полоцкого, Добрыня, дядя и наставник Владимира, посоветовал ему унизить и обесчестить род Рогнеды. И Владимир изнасиловал Рогнеду на глазах её родителей, после чего убил и самого князя, и его жену, и сыновей, а обесчещенную девушку взял себе второй женой. Это произошло во время его похода на Киев, в результате которого Ярополк погиб, а он стал великим князем киевским.
Рогнеда была очень близка по духу самой Ингигерде, а потому она часто расспрашивала о ней Ярослава. Ей нравились ее сила духа, несгибаемая воля и гордость, достойная восхищения. Эти качества вызывали большое уважение и у Ярослава, которого он не испытывал к отцу и о котором говорить вообще не любил. Только однажды он как-то вскользь в одном из разговоров сказал: «Если бы отец не умер в Берестове, я бы сам убил его и занял киевский стол».
Неприятие отца, как он сам вспоминал, проявилось в нём еще в детские годы, когда тот насмехался над его немощью. Ведь в том, что он родился калечным, была не его вина, а беда. В течение долгого времени он не мог вставать на ноги, из-за чего отец хотел от него избавиться, но мать не дала. Она носила его сначала на руках, а потом, когда подрос, носили рабы. И мать всегда была рядом с ним, проявляя ласку и нежность к своему несчастному сыну.
«Мне было десять лет, – рассказал как-то Ярослав, – когда меня принесли крестить. Мать пошла со мной, ибо побоялась оставить одного. Так нас вдвоём и крестили. А через неделю я чудесным образом встал на ноги свои и пошёл. И с той поры стал ходить, свято уверовав в силу Господа, которому поклялся служить верой и правдой. И эту клятву держу денно и нощно».
Однажды Ингигерда, слушая супруга и сочувствуя его матери, сказала, что не смогла бы терпеть в постели убийцу своей семьи и отплатила бы ему за всё смертью от собственной руки. На что, горько улыбнувшись, Ярослав сказал:
– Так и она решилась отомстить за содеянное и убить его. Мне тогда было девять лет и жили мы с матерью в селе Лыбеди.[28 - Остров, существовавший на реке Днепр] Отец не часто приезжал к нам в это время. Но в один из его приездов, когда он опять изнасиловал её и заснул, мать взяла кинжал и чуть было не пронзила ему сердце, но он проснулся и успел отвести удар. За покушение на великого князя матери грозила смертная казнь. Отец приказал ей нарядно одеться и взял в руки меч, чтобы снести ей голову, но на его крик прибежал Изяслав с мечом и встал на защиту матери.
– И сколько ему было лет? – спросила Ингигерда, не скрывая волнения.
– Десять. Он на год старше меня. Если бы я в то время мог ходить, тоже бы схватил меч и стал между ней и отцом, не дав мать в обиду.
И столько боли было в его голосе, что она взяла его за руку и сжала пальцы, чтобы он чувствовал ее поддержку. Пусть и опоздавшую на много лет.
– И чем все закончилось? – поинтересовалась она.
– Отец не смог у него на глазах убить мать. Он отправился в Киев и созвал бояр, которые, восхитившись поступком малого княжича, посоветовали отправить мать и всех ее детей в Полоцк, бывшую вотчину её отца. Там мы и жили, пока не выросли и отец не поставил нас княжить самостоятельно.
– И тогда мать постриглась в монахини?
– Да, сыновья выросли, стали самостоятельно княжить, а дочерей выдали замуж. К тому же к этому времени отец женился на Анне Ромейской[29 - Византийской] и предложил Рогнеде самой устраивать свою жизнь, так как она уже не могла быть его женой. И мать выбрала себе участь Невесты Христа. Правда, вскоре она умерла от неизлечимой болезни, и я долго в сердце оплакивал её, взращивая в душе ненависть к отцу.
Этот разговор не раз всплывал в памяти Ингигерды, заставляя удивляться, как, имея перед своими глазами отца, не питавшего уважения к женщинам, мстительного и жестокого, он не стал таким в свой семье. Единственный раз за четырнадцать лет их совместной жизни Ярослав ударил ее по щеке, да и то по ее вине, поскольку своей строптивостью она вынудила его это сделать. Она уже хотела было покинуть Ярослава из-за этого унижения и вернуться в отчий дом, но он упросил ее остаться, пообещав, что больше никогда не тронет даже пальцем и не оскорбит ни единым словом. И с тех пор держал свою клятву.
Почувствовав, что её клонит в сон, Ингигерда зашла в детские покои и, убедившись, что все дети спят, и сама отошла на покой.
Утром прибыл гонец-отрок от Ярослава, привезя ей свиток за его печатью. Став возле окна, она начала читать его: «Ясочка моя, разбил я печенегов окаянных, а те, которых не успел, разбежались в разные стороны. Добро награбленное вернул поросчанам,[30 - Живущие на обеих берегах реки Рось] которые славили мою дружину великим костром, песнями да плясками. На обратном пути заехал в Юрьев, уже похожий на крепость. Церковь из белой нетесаной березы еще возводить не закончили, так что в конце весны поедем ее освящать и наречем в честь святой Софии. Через седмицу отправлюсь домой. Так что жди меня, краса моя».
Великая княгиня прочитала письмо супруга еще раз и положила в берестяную шкатулку, которая стояла в стенной нише её спальных покоев. Позвав Росаву, чтобы помогла ей одеться, Ингигерда после заутрока отправилась проверить кладовые, зерновые ямы, амбары, ледники, погреба и медуши,[31 - Кладовая для меда] где хранились зерно, мясо, мёд, вино, овощи и другие продукты. Их было нельзя оставлять без присмотра, а потому она ежедневно делала обход сделанных на зиму запасов, не доверяя вороватой прислуге.
Затем поднялась в детские покои, чтобы побыть с детьми и поиграть с ними, пока не начались занятия. Это были самые лучшие часы в течение дня, которыми Ингигерда очень дорожила.
Глава 4
Шел 5545[32 - 1036 год н.э.]год. Старший сын князя Ярослава уже два года, как правил Новгородом, а сам великий князь наездами бывал в Киеве, чтобы посадники не расслаблялись. И в этот раз он уже больше двух месяцев находился в стольном граде. Червень[33 - Июнь] за половину перевалил, как пришло от него горестное известие. В своем свитке, привезенном дружинником, он писал: «Герда, супруга моя, спешу поделиться с тобой новостью о Мстиславе, брате моём младшем, князе Черниговском и Тмутараканском. Намедни достигло меня известие, что он погиб, отправившись на охоту за дикими кабанами в свои черниговские владения. Взбеленившаяся лошадь понесла его через лес, не разбирая дороги, и скинула, зацепив за ветку, которая свернула ему шею.
Мне пришлось спешно собираться и ехать в Чернигов, чтобы похоронить его достойно, по-княжески. Тело поместили в саркофаг, который установили в каменном соборе Спаса-Преображенского, построенного им недавно. Поскольку его единственный сын Евстафий умер тремя годами раньше отца, прямых наследников у него не оказалось. Поэтому Чернигово-Северская земля и Тмутараканское княжество отошли под мою верховную власть. Из-за этого мне придется еще задержаться, поскольку объединение земель Руси требует моего времени и присутствия. Так что жди меня через шесть недель. К концу липня[34 - Июль] думаю дома быть. Напиши, как управляешься с княжим двором, как княжит Владимир в Новгороде и какие успехи остальных детей в учении. Написанное передай тем же дружинником, что и мой свиток тебе доставил».
Ингигерда приказала накормить отрока, приехавшего от Ярослава, и спать уложить, а сама села за письмо. Ей надо было о многом поведать супругу за время его отсутствия.
