– Наверное, так и сделаю. Завтра. А сегодня спать лягу. Трудными были последние дни. Немолодой уже, уставать стал. Как-никак, а пятьдесят четыре года уже.
– Не жалуйся. Ты всё ещё крепкий и выносливый. А на коне сидишь и управляешь им не хуже молодого. Вот и дочка только родилась.
– И я рад этому. Дай бог, еще дети будут. До сегодняшнего дня из всех своих чад я больше других Всеволода любил, а теперь чувствую, что моим сердцем завладела Анна. Как улыбнулась мне – так и вспыхнула в нём, как пламя, любовь к ней. Научу ее ездить на лошади, стрелять из лука и охотиться. А чтобы обучилась чтению, письму, арифметике, греческому и латинскому языкам, лучших учителей к ней приставлю.
– А я шведскому научу. Должна же она знать язык своего народа по матери.
– Что -то мы разговорились, – сказал Ярослав с улыбкой, широко зевнув. – Пора бы нам идти в свои покои.
– А к дружинникам зайдёшь?
– Пусть без меня гуляют. Заслужили. Да и не на кого там сейчас смотреть: упились, наверное, уже все.
И, обняв Ингигерду за плечи, повёл её на женскую половину.
Глава 3
Ингигерда любила малую княжескую горницу, где принимала избранных людей для беседы. Уже больше года прошло, как родилась Анна. За окнами лютовала поздняя осень, то рыдая студёными непрерывными дождями, то выкидывая из закромов горсти мокрых снежинок, налипавших на стёкла окон и загораживавших белый свет.
– Как там дети? – спросила она молоденькую веселую боярышню, приставленную к ней. – Я сегодня еще не заходила на их половину.
Росава вскинула на нее черноволосую голову и посмотрела серыми глазами, в которых промелькнул испуг.
– Я сейчас узнаю, княгиня, ведь сразу после заутрока[21 - Завтрак] поспешила сюда, чтобы вы меня не искали.
– Тогда иди быстрее и принеси мне все новости. И скажи, чтобы Грий еще поленьев принес и придал огню силы в очаге.
Когда Росава скрылась за дверью, Ингигерда повернулась к огню, который весело потрескивал в очаге, то озорно вспыхивая мелкими оранжевыми языками, то зализывая обуглившиеся дрова.
Еще не избавившись от языческих представлений о жизни, впитанных с молоком матери, она считала, что огонь придаёт силу и уносит дурные помыслы. Несмотря на то что отец и Ярослав приняли христианскую веру, они всегда заключали договора со своими врагами, разжигая рядом огонь.
Да и сама она, став христианкой, продолжала с уважением относиться к огню, испытывая в его присутствии чувство защиты и уверенности, что он ее не подведёт. Как не подведет ее и Грий, немой раб, которому давно отрезали язык печенеги и бросили истекать кровью на поле боя. Тогда он был еще совсем молодой.
Дружинники Ярослава подобрали его, а сам князь пожалел бедолагу и оставил при себе. Так он стал рабом, которого князь везде возил с собой, пока однажды тот не заслонил собой своего хозяина от вражеской стрелы. Еле выходили его, но после ранения Грий стал волочить левую ногу, оказавшись бесполезным рабом на поле брани. И тогда в благодарность за спасенную жизнь Ярослав подарил его своей супруге, чтобы с ней рядом был верный человек, когда он сам будет в походах.
Но Грий поначалу сильно убивался, что князь отказался от него, горевал так, что есть перестал. Видать, умереть хотел. И дрогнуло сердце у Ингигерды. Она сама приходила к нему и кормила, поскольку только из ее рук он брал пищу, боясь отказать великой княгине.
С тех пор он стал ей благодарным и верным, как цепной пёс. Без слов старался исполнить ее любое желание, заботился о ней, присматривал, чтобы никто не сделал ей чего худого.
Благодаря ему в ее покоях в каменном очаге всегда горел огонь, а пол был застелен волчьими шкурами, которыми он заменил медвежьи, ибо, по его верованию, они спасали от дурного сглаза и плохих людей.
Она не стала противоречить этому, так как и у нее на родине к волкам относились по-особому, считая, что они могут в полную луну в особые дни превращаться в людей. Поэтому верили, что волки понимают людские помыслы и намерения: ведь из всех зверей именно они остались жить возле людей собаками, защищая их от злых и жестоких врагов, которых чуяли своим звериным духом на расстоянии.
В это продолжали верить все, в том числе и она. Поэтому душой принимала осмотрительность Грия, которую он проявлял на каждом шагу, чтобы не гневить злые силы. И хотя Ингигерда верила теперь в одного Бога, она знала, что он один не сможет защитить всех от злых сил, поскольку их много. К тому же много и людей, которые жаждут и молят его о защите, поэтому его одного на всех страждущих и просящих не хватит.
Открылась дверь, и, прервав размышления княгини, в неё тихо вошел Грий, неся в руках охапку поленьев. Он стал подкидывать в очаг и дубовое полено, и березовое, и сосновое, а в конце даже веточку можжевельника положил. Ингигерда благодарно улыбнулась, понимая, что он по-своему пытался уберечь её.
Серый дождливый день навевал грусть, а теплый дух огня красил жизнь. Глядя на него, Ингигерда чувствовала, как у нее согревается всё внутри, прогоняя тоскливое настроение, которому она стала подвержена в последние дни.
Вот уже больше месяца, как Ярослав ушел со своей дружиной отбивать очередной набег печенегов в Поросье. На обоих берегах реки уже выросли небольшие поселения, которые и пытались грабить варвары. В последнее же время нападения участились, и оставленные в них дружинники сами не справлялись с воинствующими злобными кочевниками.
Каждый раз, когда супруг отправлялся в такие походы, Ингигерда с опаской считала дни до его возвращения, зная, что шальная стрела или взмах вражеского меча может в одночасье лишить его жизни, – и тогда на золотой киевский стол ринутся, как голодные стервятники, все, кому не лень, зная, что княжич Владимир слишком мал, чтобы постоять за него.
Да, у неё есть своя дружина, к которой она может добавить дружину Ярослава, оставшуюся без князя, и пойти на защиту престола, принадлежащего ее сыну, но в бою и она сама не застрахована от гибели. Если её убьют, что будет с ее малолетними детьми? Кому будут нужны сироты, хоть и княжьего рода? Эти и подобные им мысли не оставляли ее в покое, когда она находилась одна, особенно, если на дворе продолжал квасить грудень,[22 - Декабрь] который обычно к этому времени уже должен был сковать морозом землю.
Анне, самой малой из них и тоненькой, как тростинка, было уже на четыре месяца больше года. Золотистые волосы вились колечками вокруг её все еще по-детски круглого личика со светлой, словно фарфор, кожей. Глядя на малышку, взгляд привлекали окруженные густыми темными ресницами пытливые бирюзовые глазки, в которых даже в этом малолетнем возрасте проглядывали природный ум, смекалка и доброта, румяные щечки, задорно вздернутый носик и пухлые розовые губки, которые часто кривились в капризном изломе.
Анна чувствовала себя особенной. Наверное, потому, что отец выделял ее своим отношением из всех других детей. Она рано заговорила и самостоятельно пошла, чем привела его в восторг. Была подчас строптивой и рано научилась настаивать на своем, добиваясь желаемого. И это тоже находило отклик в его восторженном сердце.
Елизавета и Анастасия тоже были красивыми девочками, но другими. У Елизаветы, которой уже исполнилось восемь лет, были рыжеватые, слегка волнистые волосы, обрамлявшие овальное личико, с которого внимательно и задумчиво смотрели на мир глаза, похожие на темный, с легкой зеленцой янтарь. Прямой носик, четко очерченные губы и скандинавские скулы делали ее очень привлекательной. И, глядя на нее в этом возрасте, можно было с уверенностью предсказать, что она вырастет в высокую статную красавицу. Ей было присуще особое очарование, поэтому не удивительно, что она привлекла внимание Харальда.
Не менее красивой была и десятилетняя Анастасия, но она больше пошла в род отца, взяв от него темный цвет волос и желто-карие глаза. Её удлиненное лицо, лишенное явно выраженных щек и скул, производило впечатление холодной, немного отстраненной красоты. И в то же время ему были присущи утонченность и нежность. Возможно, это достигалось благодаря светлому цвету кожи и заостренным чертам.
Её мысли о дочерях были прерваны возвратившейся Росавой.
– Княжичей Владимира и Изяслава уже отвели в школу, – начала она докладывать прямо с порога. – С княжнами Анастасией и Елизаветой занимается грамматик[23 - Средневековая профессия: учёный, занимающийся грамматикой] Венедикт и учит их чистописанию. Княжича Святослава грек Аетий обучает арифметике. Княжич Всеволод играет деревяными фигурками, которых ему вырезал Макарей, а княжну Анну нянька учит завязывать ленточки.
Ингигерда, выслушав Росаву, отпустила ее на кухню, чтобы принесла ей чашу теплого узвара. Но не успела та еще вернуться, как раздался стук в дверь.
– Кто там? – спросила Ингигерда недовольно, не желая никого видеть, но в приоткрытую дверь увидела Харальда, который не решался переступить порог.
– Заходи, – пригласила она его, указав рукой на кресло, стоявшее напротив неё.
– Что привело тебя в мои покои? – спросила княгиня.
Харальд смело посмотрел на неё, но заговорил не сразу, по-видимому, подбирая нужные слова.
– Я знаю, что должен сначала поговорить с великим князем Ярославом, но он не взял меня в поход, оставив охранять и защищать княжий двор до его возвращения. Вот я и решился сначала поговорить с вами, зная ваше отношение к Олафу, который был мне единоутробным братом. Надеюсь, что смогу найти в вашем лице своего союзника.
– Ты хочешь поговорить со мной о Лизе? – оборвала его Ингигерда, догадавшись, с чем пришел к ней молодой дружинник.
– Да, о ней, – подтвердил Харальд, покрывшись легким румянцем стеснения. – Я знаю, что она еще слишком мала, чтобы обсуждать её замужество, но я хотел бы, чтобы ее пообещали мне, и тогда я буду спокойно ждать, когда она вырастет.
– Ты же знаешь, Харальд, что такие вопросы я единолично не решаю. К тому же обещания не всегда выполняются. Наверное, ты помнишь, что я была обещана отцом твоему брату, бывшему в то время королем Норвегии, которому в знак своего расположения и согласия послала в подарок шёлковый плащ с золотым шитьём и серебряный пояс. Однако по воле отца вышла замуж за того, кто был, по его словам, достоин его дружбы, – великого князя Киевского.
– Я знаю эту историю от брата, – подтвердил Харальд, – но все же очень просил бы вас, высокочтимая княгиня, замолвить за меня слово перед своим суровым супругом. Ведь знатностью своего происхождения я не уступаю вашей дочери, и наступит время, когда стану королем Норвегии.
– Буду с тобой откровенна, юноша. Все, что ты говоришь, я опровергать не стану. Возможно, именно таким и будет твое будущее, но до этого ты всего лишь простой дружинник, не имеющий недвижимости и богатства, достойного нашей дочери. Ты отважный и бесстрашный воин, великий князь Киевский доволен тобой, но Елизавету за тебя не отдаст, пока ты не добудешь воинскую славу и богатство. И обещать тебе ее не станет, не зная, что в итоге из тебя получится.
– Но пока я буду дружинником великого князя Киевского, я не скоплю столько золота.
– И я о том же. Если хочешь взять в жены Лизу, отправляйся на подвиги в далекие страны и поступи на службу в императорскую гвардию Империи римлян. Вместе со славой к тебе придёт и богатство. У тебя в запасе есть десять лет, в течение которых необходимо добиться всего, что сделает тебя достойным женихом нашей дочери. И молись, чтобы к этому времени отец не нашел ей другого жениха. Как видишь, больше ничем, кроме совета, я помочь тебе не могу.
Харальд встал и низко поклонился великой княгине Киевской.
– Я поступлю так, как вы мне посоветовали, – сказал он, – и, как только вернется князь Ярослав, отправлюсь в Империю римлян искать славы и богатства. А все приобретенные во время службы в императорской гвардии драгоценности и золото буду отправлять ему на хранение в Хольмгард,[24 - Скандинавское название Новгорода] чтобы он знал, чем я располагаю, когда попрошу его выдать за меня Елизавету.
– В Новгород, – поправила его Ингигерда. – Отвыкай от скандинавского названия этого города.
