Легенды Сэнгоку. Под знаком тигра

Карты

Хиномото восток

Хиномото запад

Провинция Этиго

Пролог

Гора Касуга сияла как никогда! Её вершина переливалась бело-синими цветами, озаряя склоны и кроны сосен у подножья. Свет струился, будто из её недр, точно из разлома, неведомо откуда образовавшегося на самом верху. Никогда раньше не видывали такого явления, даже в самую ясную зимнюю ночь. Словно вулкан пробудилась Касугаяма, но не пламя изрыгала, а божественное свечение, то ли добрый знак, то ли предвещание беды.

Замок, что раньше венчал вершину, просто исчез в небытие, будто и не было его никогда. Крепостные стены, казармы, башни, дома жителей, леса, что заполняли склоны горы, так же канули в неизвестность. Остались лишь тропы, извилистой змеей ползущие от подножья до сияющей вершины.

Человек, стоявший внизу у тропы, воззрился ввысь, любуясь красотой свечения. Это был мужчина, и взгляд его был наполнен решимостью. Желание подняться на гору, выяснить причину явления и пропажу его замка одолевало его. Он не испытывал страха перед чудесным сиянием, кисти рук были сжаты в кулаки и уперты в поясницу, ноги широко расставлены, грудь выпячивала вперед. Всем своим видом он показывал бесстрашие и стремление взойти на гору. И вот он сделал первые шаги к своей цели, как с неба, под порывом сильного ветра, начал сыпать снег. Мужчина не испугался такой неожиданной перемены погоды, он схватил лежащие рядом соломенный плащ и широкополую шляпу и двинулся вперед. Ветер подул еще сильнее, стоявшие позади человека знамена с гербами, взмыли вверх и улетели прочь от горы. Человек подумал, что сами боги воспротивились его восхождению, но он не остановился, желание достичь вершины перебороло страх перед гневом богов. Ему было необходимо выяснить, что стало с его замком, семьей, людьми, вассалами… Ведь совсем недавно Касугаяма бурлила жизнью. Почему этого не стало? Он не помнил, как оказался здесь, рядом с домом, когда час назад беседовал со своими людьми, в своем лагере в двух ри1 к югу от Касугаямы. Какая неведомая сила забросила его сюда? Может это тоже проделки ками? Может они послали ему испытание, которое он должен преодолеть? Мысли перемешивались в водовороте неведения.

Вскоре тропа совсем утонула в белизне снега, и идти становилось всё тяжелее, ветер усиливался с каждым разом, как мужчина поднимался всё выше и выше. Соломенную шляпу сдуло сильным порывом и даже пошатнуло человека, но он удержался. В лицо стали бить мокрые хлопья снега, они расплывались по лицу и залепляли глаза. Дальше стало ещё хуже! Снег превратился в грязную жижу и хлынул дождь, ноги стали утопать и промокли насквозь, сандалии на ногах развязались и мешали ходьбе. Мужчина снял обувь и отшвырнул в сторону. До вершины оставалось совсем немного, как в лицо хлестнули ледяные крупинки, казалось, они режут щёки до крови. Человек снял с плеч промокший соломенный плащ и натянул его на голову, закрыв лицо; теперь он шёл вперёд, не видя дороги.

Стало холодно. Мороз ударил так резко, что почва под ногами застыла мгновенно. Всё то месиво, которое наводняло дорогу, превратилось в гололёд. Плащ бедного человека сейчас напоминал множество сосулек и вскоре превратился в смерзшуюся ледяную глыбу. Мужчина, окоченевший до мозга костей, скинул эту тяжкую ношу, сделал ещё с десяток шагов и рухнул на колени. Он выставил руки перед собой, чтобы не распластаться полностью, впился окоченевшими пальцами в промёрзшую землю, попытался встать, но всё его тело дрожало, ноги не слушались, ресницы смёрзлись, не давая раскрыть глаза. Набравшись последних сил, он сделал ещё одну попытку подняться, как следует, оттолкнулся от земли ногами и руками и взмыл вверх, чуть не упал назад, но устоял. Он чувствовал себя опозоренным. Он, самурай, талантливый полководец, глава огромной семьи… Сейчас дрожал, словно трусливый заяц. У него не получалось совладать с собой, озноб пробирал насквозь, мысли смешались меж собой, ноги подкашивались. Он еле разлепил замерзшие веки, чтобы взглянуть вперёд. В глаза ударил яркий свет. Полководец закрыл лицо рукавом, подавшись чуть-чуть назад. Внезапно, холод сменился теплом, снег перестал падать, а лёд под ногами растаял каким-то чудодейственным способом.

На вершине горы, где стоял человек, возвышались громадные врата. Боковые колонны были серые, но переливались разными цветами из-за волшебного сияния, которое стало не таким ярким как раньше. Створки ворот распахнулись, со скрипучим, режущим слух, звуком и на полководца снова подул сильный ветер, но быстро стих. Воин выпрямился, озноб как рукой сняло, из груди так и вырвался тяжёлый выдох облегчения, граничащий с изумлением. Он оглядывал врата снизу-вверх, хотя они стояли от него шагах в двухстах, такими они были большими. Над аркой, на перекладине, что высилась прямо над створками, сиял блестящий, словно снег в лунной ночи, кандзи "Би", начертанный на каменной табличке. Воин сильно удивился, ведь сей священный знак означал первый слог имени Бисямон-тэна, бога войны и богатства, а также Стража Северных Небесных Врат и покровителя его рода. Человек долго стоял как вкопанный на одном месте, любуясь чудом, которое было не иначе как творение ками. Он вдруг очнулся от ошеломившей его скованности, когда из недр врат, из тёмной пустоты, медленно и ровно выходил кто-то.

Пришелец походил на человека, но из далека полководец не мог различить его лица, вооружённый копьём с наконечником в форме знака важра2, облачённый в доспехи, не похожий на те, что носили местные самураи, а скорее воины Империи Минг3. Фигура его была могуча, даже из далека различалось, что он на много превышал самого рослого человека. У ног незнакомца легко семенил маленький, белый тигрёнок. Когда гигант остановился, животное село, задрало морду, взглянув на хозяина, будто спрашивая разрешения. Исполин кивнул. Тигрёнок, не торопясь, направился к полководцу, который стоял в непривычном для него изумлении. Зверёк приближался довольно быстро, не смотря на медленный темп и не дойдя нескольких шагов до человека, снова сел. Зверь и человек встретились взглядами. Полководцу даже на мгновение показалось во взгляде тигрёнка нечто знакомое. Глаза его вовсе не походили на кошачьи, а наоборот, очень даже человеческие. Смотрел он серьёзно, невозмутимо, будто испытывая на прочность. Полководец так же смотрел зверю в глаза, не обращая внимания на могучего воина, стоявшего у врат. Неизвестно сколько бы ещё длился этот поединок взглядов, но он тут же прекратился, когда зверёк разинул пасть. Полководец вздрогнул, потому, что вместо тигриного рычания, вдруг услышал:

– Господин!

Человек сделал шаг назад, мотнув головой. Животное заорало ещё громче:

– Господин!

Обескураженный полководец совсем растерялся. Он, никогда не дрогнувший на поле брани, убивавший врагов без зазрения совести, брал замки и завоёвывал земли, сейчас не знал, что предпринять в сложившейся ситуации.

И тут тигрёнок совсем сразил человека наповал, произнеся имя его рода:

– Господин Нагао!

Человек мотнул головой и от неожиданности снова дрогнул, когда зверь, оттолкнувшись от земли, взмыл в воздух прямиком на него и…

Ужас пронзил Нагао насквозь, когда маленький тигрёнок начал меняться на глазах, во время прыжка. Он превращался в громадного, белого дракона, с каждым мгновением приближавшегося всё ближе и ближе.

Тогда Нагао снова услышал голос, только совсем близко, почти у самого уха:

– Тамэкагэ!!!

Глава 1

Знамение

3-й год Кёроку 18 день месяца Кисараги (февраль 1530 г). Провинция Этиго.

Тамэкагэ открыл глаза. Перед ним маячил до боли знакомый человек. Наголо выбритое лицо с узкими, маленькими и хитрющими глазами. Голову его венчала шапочка эбоши, которая обычно одевалась под шлем. Сам он был облачён в чёрные шнурованные доспехи, а поверх, на не особо широкие плечи, накинута безрукавая куртка-дзинбаори, с родовым гербом на спине.

– Усами!?– недоумённо выкрикнул Тамэкагэ. Он потёр глаза, поднимаясь со своего ложа. – Я задремал.

– Не то слово господин! – озабочено ответил Усами, пристально разглядывая своего сюзерена. -Вы никогда так долго не спали! Особенно во время похода, ведь прошло целых три часа4.

Полководец поднялся во весь рост. Оказалось, что он выше своего вассала на целую голову, гораздо шире в плечах и, в отличие от Усами, обладал узенькими усиками, плавно опускавшимися вниз и переходящими в бороду, обрамлявшую лицо от виска до виска. Так же одет в доспехи, в которых и спал, чёрного цвета с белой шнуровкой, довольно старомодные, но полководец не гнушался этим и не распалялся на всякие роскошества. Волосы его были расплетены и гладко ниспадали до плеч. Тамэкагэ не брил лоб как это принято по обычаю самураев, но, как и многие его вассалы предпочитал зачесывать волосы назад, стягивая в хвост на темени. Отчасти они это делали из-за холодной зимы и сильных ветров, как-никак лысая голова быстрее замерзала, а отчасти из-за отдаления от Киото – рассадника роскоши, ярких одежд, косметики, сложения стихов и пышных пирушек. Да и не гнался Тамэкагэ за модой. Ему были чужды всякого рода развлечения, ведь большую часть жизни его занимала война, а прожил он на этой беспокойной земле уже сорок один год.

Он снял с вешалки для доспехов шапочку, токую-же как у Усами и повязал на голову. С подставки для мечей, стоявшей у изголовья постели, поднял сначала танто – кинжал, в полторы ладони длинной и заткнул за пояс, затем тачи – сильно изогнутый меч, заостренный с одной стороны, и подвесил к поясу изгибом вниз. Дальше Тамэкагэ направился к выходу из своего шатра. Усами пошёл за ним.

Выйдя на свежий воздух, полководец глубоко вдохнул холодный, зимний ветер. Погода давала о себе знать уже не первый день. Снежная буря заволокла небо так, что звёзд не было видно. В этом месяце всегда было так, по крайней мере, в этой части страны.

Этиго – провинция, которой управлял Тамэкагэ, находилась на северо-востоке острова Хонсю. В основном здесь повсюду преобладали горы и холмы, равнин почти не было, но земля, тем не менее, была плодородной. Западную границу полностью омывало море Нихонкай, от чего прибрежные селения зачастую терпели бедствия от цунами. Но люди свыклись с этой кармой и получали из морских глубин все доступные дары. На юго-западе, за горами Этиго, лежали провинции Эттю, которая уже несколько лет является полем битвы соседних князей – даймё и религиозной секты икко-икки, на юге Синано – обширная и богатая земля. На востоке Кодзукэ и Ивасиро, на севере Дэва. Вся провинция Этиго была огорожена со всех сторон горами, которые являлись отличным щитом от набегов соседей. Особенно зимой, когда горы покрывал толстый слой снега высотой в два-три сяку5. Тамэкагэ любил свою землю и в дальнейшем мечтал о её расширении.

Полководец сел на складной стул, стоявший у шатра. Над его головой заколыхался широкополый зонт, защищающий от снега. Вокруг беспокойно трепались ширмы – маку, огораживающие ставку полководца, за ними виднелись знамёна клана Нагао с гербом, – три начала в девяти светилах6.

Усами спешно подошёл к Тамэкагэ и склонился перед ним в поклоне, на одно колено, как и подобало воину.

–Господин Нагао! Я принёс вам известие, – начал было он, но полководец резко его перебил.

– Мне приснился странный сон Садамицу.

Усами Садамицу выпрямил спину, оставаясь сидеть на коленях и всем своим видом показал, что внимательно слушает князя. Тамэкагэ продолжил, завороженно всматриваясь в заволоченное бурей небо.

– Там не было замка Касугаямы, осталась лишь гора, а на ней… ничего.

– Как такое возможно мой господин!? – удивлённо воскликнул Усами.

– Я пытался подняться на неё, но мне постоянно мешали какие-то неведомые силы. – Нагао говорил, не обращая внимание на удивление своего вассала. – Наконец я поднялся. На вершине стояли огромные врата… – он немного прервался будто вспоминая сон. – Никогда раньше такие не видел.

– И что-же это были за врата мой господин? – Садамицу с интересом взирал на своего сюзерена, ожидая что тот расскажет что-нибудь интересное.

Неожиданно уши обоих заволок гул сильного ветра, и лицо залепил снег. Подбежали двое самураев, что раньше стояли у шатра и загородили своего повелителя от капризов погоды. Нагао наконец перевёл взгляд на Усами, даже не удостоив взглядом двух телохранителей, будто и не заметил их стараний.

– За вратами была пустота, – заговорил Тамэкагэ. – и тем не менее, из них вышел воин. Он превосходил наших воинов в два раза, и в росте, и в оружии. А за ним… – дальше князь Нагао подробно обрисовал на словах метаморфозы тигрёнка в дракона и то, как зверь называл его по имени.

Усами опустил голову, задумчиво сузил и без того узкие глаза и погладил рукой подбородок. Тамэкагэ пристально смотрел на него, ожидая, что его советник как-нибудь растолкует его страшный сон. Усами слыл умным человеком, сведущим в астрономии и военной стратегии, он был с одного года рождения с Нагао и прошёл с ним практически все сражения. Он частенько составлял гороскопы для вассалов князя и их жён, предсказывал некоторые события по звёздам и толковал сны.

– По поводу голосов, -начал Садамицу, поднимая взгляд на князя. – что изрыгало из своих уст животное, могу сказать лишь одно, – это был мой голос господин!

– Что это значит? – Тамэкагэ удивлённо вскинул брови.

– Это значит, что вы слышали мой голос сквозь сон, когда я вас будил. Дело в том, когда человек просыпается, он начинает сознанием понемногу возвращаться к реальности, в которой находится его земное тело. И так получается, что он иногда слышит и чувствует происходящие вокруг него вещи.

– Вот как? – Тамэкагэ выпрямился на стуле. – А может всё наоборот? Может то была реальность, а мы с тобой сейчас во сне?

– Тогда, мой господин, – Усами позволил себе улыбнуться краешком рта. – мы с вами большую часть жизни провели во сне.

– Хм. – коротко хмыкнул князь Нагао. – Ну а как ты мне объяснишь всё остальное? Все те странности? Врата, гора, воин и тигр-дракон!

–Возможно господин мой, – не задумываясь над ответом, начал Садамицу. – вы видели вещий сон. И он скорее связан с посланием, которое прибыло с гонцом из Касугаямы.

– Послание? – выкрикнул Тамэкагэ. – Что-ж ты раньше молчал?

– Я не хотел перебивать вас господин. – Усами низко поклонился и добавил. – Это дурной тон.

– Мы не во дворце Императора, чтобы распаляться на всякие там церемонии! – небрежно отмахнулся Тамэкагэ, немного успокоившись. Его советник всегда вёл себя столь официально, не взирая даже на давнишнюю дружбу с князем. – Выкладывай Усами, что за послание?

Тот снова поклонился и начал:

– Совсем недавно в лагерь прибыл гонец и сообщил, что сегодня, в час тигра7, госпожа Тора Годзэн – ваша наложница, благополучно разрешилась от бремени и родила вам сына. Я думаю, что ваш сон связан с этим событием.

– Это как? – не понял полководец.

– А так. – Усами устроился поудобней и продолжил. – Тигрёнок – это несомненно новорожденный, так как он родился в год тигра, в день тигра и в час тигра. А воин… то возможно это был сам Бисямон-тэн, покровитель вашего рода. Ну а врата – те самые Небесные Врата Севера, что он сторожит. – советник, приподнял указательный палец левой руки к небу, пророчески произнёс. – Это несомненно добрый знак господин, ваш сын принесёт мир в эти земли!

Тамэкагэ призадумался.

"Мир значит?" – задал он себе вопрос. – "Но этот ребёнок всего лишь четвёртый сын в семье и шестой из детей, то бишь самый младший. Как он может встать во главе клана?" Князь внезапно стукнул себя по колену:

– Я еду в Касугаяму! – он быстро встал и отдал приказ воинам, стоявшим по обе стороны от него. – Позовите мне моего сына Кагэфусу, Иробэ и Аюкаву! Усами, ты едешь со мной! Я сам хочу посмотреть на этого "тигрёнка Этиго"! Садамицу лишь поклонился в знак повиновения.

Тамэкагэ не стал брать с собой много слуг и обошёлся лишь Усами Садамицу с тридцатью самураями. Они тут же отправились из лагеря, как только князь раздал приказы своим подчинённым. Вместо себя, командовать армией, он оставил своего старшего двадцатипятилетнего сына Кагэфусу и на всякий случай приставил к нему двух своих полководцев, Аюкаву Киёнагу и Иробэ Кацунагу.

Кагэфуса несомненно обладал талантами полководца, но иногда за ним наблюдалась крайняя неосмотрительность, граничащая со вспышками гнева, что конечно же мешало здраво рассуждать в непредвиденных ситуациях, а это главное для полководца. Скорее всего, как считал Тамэкагэ, – эти черты передались ему от деда, а тот был неистовым воином.

Отряд спустился с холма, где стоял лагерь и двинулся на север, в сторону моря Нихонкай. Дорога для них была вычищена крестьянами из близ лежащей деревни, так что путь не покажется долгим, не смотря на не утихающую бурю. На пути воинов встретились крестьяне, которые, завидев несущихся путников, тут же упали ниц на обочине, упёршись взглядами в белую, словно лист бумаги дорогу, не смея взглянуть на высокопоставленных особ. Рядом с собой люди поставили корзины, которые несли по-видимому в лагерь к князю, чтобы продать воинам какие-нибудь припасы или аксессуары одежды, сделанные местными рукодельницами. Ни то чтобы воины Тамэкагэ нуждались в помощи крестьян, да ещё и в родной провинции, а просто недавние волнения в Кинки8, связанные с восстаниями религиозных сект икко-икки, перенеслись на соседние провинции Кага и Эттю. Эти фанатики икки собирали под своё крыло всякий сброд; крестьян, ронинов, обнищавших самураев, разбойников, торгашей, перечислять можно до бесконечности. И вот некоторые крестьяне, которым видите-ли надоело горбатиться на разжиревших даймё, решили попытать счастье в злополучной секте. Некоторые просто бежали из деревень, другие пытались поднять бунт, были даже такие, кто убивал самурая или ашигару и давали дёру через границу, прихватив с собой амуницию убиенного. Многих ловили. За убийство следовала казнь, за бунт отрезали язык, уши и выкалывали глаза. За простой побег наказания небыли столь суровы, но обрекали деревню беглеца на определённые повинности, например, удваивали налог. Тамэкагэ не был тираном, просто в сложившейся ситуации, когда страну раздирала война между кланами провинциальных князей, другого выхода он не видел.

Бывали и такие случаи, когда вражда возникала и внутри клана, между родными людьми. Нагао и сам являлся участником такого раздора. Изначально он был кокудзин -самураем, вассалом даймё, имеющим владение на его земле. Таким даймё был Уэсуги Фусаёши сюго 9 провинции Этиго. Тамэкагэ во всём помогал ему; в управлении землёй, людьми и конечно в военных делах. Фусаёши являлся лидером одной из ветвей клана Уэсуги – Яманоучи, и воевал как против чужих, так и против своих. Фусаёши не было равных в войне, пока за его спиной стоял Нагао. Но в один прекрасный день Тамэкагэ разочаровался в своём господине.

Однажды, когда Нагао Ёшикагэ, отец Тамэкагэ, воевал в провинции Эттю, он попросил Уэсуги о подкреплении. Но Фусаёши, по неизвестным причинам, отказал в этой просьбе и Ёшикагэ погиб в неравном сражении. Тамэкагэ, узнав об этом, решил отомстить. Он заручился поддержкой слабовольного пасынка Фусаёши, Сададзанэ и от его имени поднял восстание. За этим последовала череда сражений и сюго поднял свою армию, с целью наказать дерзкого Нагао. Но, талантливый полководец вышел победителем. После, Тамэкагэ засел в своём замке и стал терпеливо ждать самого владетельного сюго Этиго. Фусаёши пришёл и осадил замок. Во время осады Тамэкагэ донимал своего бывшего господина ночными вылазками и некультурно отзывался о нём с помощью посланий и выкриков со стен укреплений. Вскоре и вовсе Тамэкаге вырвался из замка и ударил по измождённому Фусаёши, вызвал его на поединок и победил. Многие вассалы Уэсуги поддержали Тамэкагэ в его победоносном шествии, и в итоге получилось так, что Уэсуги были лишены своих владений в Этиго, оставив, однако за собой титул сюго, но только номинально. Таким номинальным правителем стал тот самый приёмный сын погибшего, Уэсуги Сададзанэ. А Нагао стал даймё и истинным правителем земли, некогда принадлежащей клану Уэсуги. Тамэкагэ обосновался на горе Касуга, находившейся недалеко от побережья моря Нихон и построил там хорошо укреплённый замок с одноимённым названием. И вот прошло с тех пор двадцать лет, а клан Нагао до сих пор правит, отражая нападки недоброжелателей.

Тамэкагэ и его воины сильно не гнали лошадей, но поспешали, дабы не оставаться на долго при столь неблагоприятной погоде. Всю дорогу они ехали молча. Четверо самураев скакали впереди, для разведки дороги, мало-ли что, следующим ехал сам князь Нагао, Усами чуть отставал от него. Замыкали отряд остальные воины, их нобори – флаги белого цвета с черным моном, колыхались на встречном ветру за их спинами.

Тамэкагэ не хотел говорить, он был занят мыслями.

Верно ли то, что сказал ему Садамицу? Если да-то как быть?

Кагэфуса-старший сын, наследник Тамэкагэ и после его смерти все владения отца перейдут к нему. Князь не то чтобы любил Кагэфусу, но уважал за стремление постичь путь воина. Сам же первенец обладал волевым характером, иногда даже перечил отцу, на что Тамэкагэ старался не обращать внимание, переключался на что-нибудь другое, делая вид, что разговор с глупцом его не занимает.

Второй – Харукагэ, был чересчур воинственным, чего не могли сказать по его внешности. Нрав конечно боевой, но сам, – долговязый, костлявый, слабый здоровьем, так как постоянно простужался в зимнюю пору. В ветреную и дождливую погоду носу из дому не показывал, какие уж там битвы. Хотя с мечом, копьём и луком обращался искусно, только вот сил в руках не доставало. Впрочем, не особо жаловал отец Харукагэ, зато старейшины клана видели в нём будущую игрушку, кем можно управлять. Ещё-бы, норову вон сколько, а силой и умом ками его обделили.

Малышке Айе было семь лет отроду, но писать и читать она умела уже с четырёх лет, блистала своим умом и прозорливостью, скромна, не шаловлива, к взрослым относится с глубоким почтением, очень любит отца. Она, в своём раннем возрасте уже выучила несколько сутр и по особым случаям молилась вместе со взрослыми в храме. Её Тамэкагэ любил, но Айя, как не крути, станет девушкой, а для девушки в самурайской семье одна дорога-замужество и другой клан. Он старался не привязываться к ней сильно. «Вырастишь, выйдешь замуж, будешь вертеть своим мужем, словно куклой в кукольном театре! Умом ты вся в меня пошла!» – говорил дочке Тамэкагэ, когда брал её на колени. Когда она уходила спать, постоянно тяжело вздыхал, -«Да уж, была-б она мужчиной!»

Нагао уставился вдаль, очнувшись от мыслей. Касугаяма уже показалась. Снежная буря, будто не трогала её, а обволакивала, образуя обширную воронку и устремлялась ввысь. Замок стоял, чудесного сияния уже не было, так же, как и ворот на вершине. Тамэкаге с облегчением вздохнул, что сон оказался только сном. Вот только "тигрёнок" оказался явью.

– Кем быть ему среди всех этих детей? -пробормотал себе под нос даймё.

"Ах да!"-он внезапно вспомнил о последнем, как оказалось не совсем, ребёнке. -"Чикаро."Тот был совсем ещё мал. Только под новый год ему надели мужскую одежду и вручили мечи, специально сделанные для его возраста. О нём и говорить нечего, он был неразговорчив, но тянулся к грамоте. Спеси в нём не было, к пути воина он тоже не стремился, -"Значит станет монахом, займётся поэзией, но воина из него точно не выйдет, я это вижу, как луну на небе."-говорил своим вассалам Тамэкагэ. Был и ещё один вариант; Чикаро могут отдать в другую семью, бездетную или для заключения союза. В принципе это ожидало и новорожденного. После второго сына в клане, остальным дорога заказана – побриться в монахи, быть усыновлённым другим кланом или стать заложником, но это в случае захвата их территории другим даймё. Хотя…Если рассудить. Наследники иногда умирали ещё до наследования, или их убивали…

Тамэкагэ снова пришёл в себя, когда проезжал третий двор своего замка, дальше второй. Главный двор назывался хонмару, находился он на самой вершине горы Касуга. Стены его стояли на земляной насыпи обложенной камнями и возвышались над вторым двором на три кэн10 . Внутри располагалась главная башня, собственно замок, высотой в два этажа, а вокруг неё стояли ясики-поместья даймё и вассалов.

Тамэкагэ добрался до вершины уже к полудню, в час лошади11. Он отдал слугам поводья своего коня, а сам направился к женскому дому, где жили его жёны и их служанки. Все дома тщательно охранялись самураями клана Нагао, проверенные и безукоризненно повиновавшиеся лишь приказам князя, или его старшей жене. Тора Годзэн была второй женой Тамэкагэ, по существу, наложницей, принёсшей ему Айю и вот, наконец, сына.