– Мальчик, – сказала она. – Совершенно здоровый малыш.
Она пошла на кухню, чтобы дать молодым родителям побыть наедине со своим сыном. Прополоскала окровавленные тряпки и полотенца, заварила себе цикорий, отвратительный порошковый кофезаменитель, и принялась пить его маленькими глотками, чувствуя, как горячий отвар прогоняет охватившую ее меланхолию. Она отругала себя. Глупо горевать из-за того, что она, возможно, даже не хочет. После рождения ребенка Хульде пришлось бы бросить работу и засесть дома, как те женщины, у которых она приняла роды и чья жизнь с тех пор прекратилась в замкнутый круг, состоящий из нескончаемой уборки, готовки, ругани и плача. Все вертится вокруг ребенка и страха его потерять – из-за голода, болезни, несчастного случая. Горами скапливается грязное белье, с которыми без отжимной машины уже не справиться. Еды становится меньше, как и сна. Но в этом несчастье есть и смех, и радость, которую приносит малыш, его успехи, поцелуи и ласки.
Но Хульда сомневалась, что эти чувства компенсируют потерю свободы. Кроме того, она даже не знала, кто бы мог стать отцом ее потенциального ребенка. Феликс? Что ж, Хульда успешно поставила крест на этой возможности – раз и навсегда.
Фыркнув, она вытерла глаза тыльной стороной ладони. Потом решительно выжала мокрые полотенца и развесила их на веревке, протянутой через кухню.
Закончив, подошла к окну. На улице уже рассвело, и солнце ровными пятнами ложилось на стену противоположного дома, с которого местами отвалилась штукатурка. Окно было приоткрыто, и до кухни, которая сейчас казалась почти уютной, доносились протяжные крики голубя.
Через некоторое время Хульда тихонько вернулась в спальню. За время ее отсутствия Лило и Вольфганг не сдвинулись с места, оба в полнейшем молчании смотрели на своего ребенка и восторженно улыбались.
Хульда присоединилась к ним.
– Ребенка следует покормить грудью, – сказала она тихо, но твердо, и помогла Лило. – Вот так, смотрите.
К ее облегчению, малыш сразу понял, что делать, и принялся самозабвенно сосать грудь.
Вольфганг смутился наготы своей жены и, неразборчиво извинившись, вышел из комнаты.
– Вы уже выбрали имя для малыша? – спросила Хульда. Она прибиралась, то и дело проверяя, ест ли младенец.
– Я подумываю назвать его Конрад, – ответила Лило. – Вообще-то мы должны были назвать сына в честь отца Вольфганга, такая у них семейная традиция… Отца Вольфганга звали Эрнстом. Такое холодное и, как мне кажется, строгое имя… Он тоже был строгим, я всегда его боялась. – Лило задумчиво погладила крошечные пальчики сына. – Знаете, мужа моей соседки напротив звали Конрад. Говорят, он был замечательным человеком, веселым и добродушным. Мне нравится это имя. Вольфгангу тоже.
– Конрад. Замечательное имя, – сказала Хульда, как говорила всегда, независимо от того, что думала на самом деле. Но это имя ей действительно понравилось.
Потом она увидела, как по щеке Лило скатилась слезинка.
– Что случилось? – поинтересовалась она. Роды – большой стресс для организма, последствия которого бывают непредсказуемы. Но Лило, похоже, плакала не от облегчения.
– Рита погибла, – всхлипнув, пробормотала Лило, ласково погладила мягкий пух на голове своего сына и схватила белую шапочку, которая лежала на кровати. – Госпожа Козловски сказала Вулфи, что приходили полицейские. Он ничего не хотел мне говорить, чтобы не расстраивать, но я вытянула из него правду.
– Погибла?
– Утонула в канале. Ее нашли неподалеку от Кетенского моста. Какой кошмар! – Лило зарыдала во весь голос.
– Это очень печально, – сказала Хульда, про себя думая, что Рита – не первая отчаявшаяся женщина, прыгнувшая в канал, чтобы спастись от страданий. После войны многие бедные души просто не видели другого выхода. – Я сочувствую вашей утрате.
– Все говорят, что Рита покончила с собой. Но это не так, – сказал Лило и высморкалась в одеяло. – Рита была сильной! Она потеряла все: семью, работу… Но она не позволила этому сломить себя. И теперь, когда у меня должен был появиться малыш… – Лило снова всхлипнула. – Она так ждала его. «Ребенок – это настоящее чудо», – говорила она.
Хульда внимательно слушала и думала, что никто не может знать, что происходит у другого человека на душе. Даже те люди, которые кажутся сильными, могут находиться на грани отчаяния.
Перед глазами встало перекошенное лицо матери, и Хульда вспомнила, как та плакала и кричала, сжимая в руке маленькую коричневатую ампулу – одну из тех, что властвовали над ее жизнью. По ночам Хульда слышала, как завывания матери эхом отражаются от стен пустой квартиры. Горе пожирает людей, как невидимая гниль. У Хульды похолодели руки.
– Лило, – сказала она, не зная, кого пытается убедить, молодую мать или себя, – вы должны быть сильной ради своего сына. Ему нужна счастливая и здоровая мама. То, что случилось с вашей соседкой, ужасно. Но пообещайте мне, что постараетесь не слишком переживать.
Лило неохотно кивнула и посмотрела на младенца, с приоткрытым ртом спящего у нее на груди.
– Он такой милый, – мягко сказала она, целуя его в лоб.
– Конрад – славный малыш, – согласилась Хульда.
Лило посмотрела на нее затуманенным взором.
– Можете выяснить, что случилось с Ритой? – взмолилась она. – Очень вас прошу! Мне пока нельзя выходить, а Вольфи, знаете ли, не мастак разговаривать с людьми. Его так легко надуть! Но я должна, просто обязана знать, что произошло! Иначе эти размышления меня с ума сведут!
Хульда глубоко вздохнула.
– Хорошо, – сказала она. – Я поговорю с вашей госпожой Козловски, может, она что-нибудь знает. А вы отдохните. Постарайтесь думать о чем-нибудь приятном, договорились?
Лило послушно кивнула и вытерла с лица слезы.
– Договорились. Спасибо, госпожа Хульда.
Чтобы отвлечь свежеиспеченную мать от мрачных мыслей, Хульда объяснила, как менять повязки, чтобы кровотечение остановилось побыстрее, и сказала, что как только малыш проснется, его нужно будет одеть во что-нибудь теплое и снова покормить.
Потом Хульда попрощалась, но Лило смотрела только на Конрада и, казалось, почти ее не слышала.
На кухне она сказала Вольфгангу, чтобы тот приготовил жене еду и не оставлял ее в одиночестве в первую ночь.
– Но мне нужно на работу, – растерянно отозвался Вольфганг.
Хульда положила руку ему на плечо.
– Знаю. Тогда попросите какую-нибудь соседку, чтобы она приглядела за Лило. Желательно пожилую женщину с опытом, а не девчонку, которая пришла за мной сегодня утром. Понимаете?
Вольфганг кивнул, и Хульда пообещала, что вернется на следующий день.
Выйдя из квартиры, она услышала, как колокол ближайшей лютеранской церкви пробил полдень. Его звон звучал как музыка. Роды длились всего несколько часов. В этом бедняцком доходном доме, который, как соты, прилип к кишащему улью под названием Берлин, тихо и незаметно началась новая жизнь.
Прежде чем сбежать по лестнице, Хульда посмотрела на опечатанную дверь квартиры напротив. «Жизнь и смерть порой идут рука об руку», – подумала она, крепче прижимая к груди акушерский саквояж.
Глава 6
Среда, 31 мая 1922 года
Феликс пригладил рукой непослушные каштановые волосы и широко, со вкусом зевнул. Вчера он работал допоздна. Незадолго до закрытия в кафе ввалилась орда охочих до выпивки русских, которые возвращались с собрания, где обсуждали Троцкого, Ленина или, может, кого-то еще – признаться, Феликс не поспевал следить за новостями. Судя по раскрасневшимся лицам и громким голосам, русские успели приложиться к бутылке еще во время своего собрания. Здесь, в кафе, они заказывали у недовольной Фриды рюмку за рюмкой. Феликс сунул девушке в карман фартука несколько пфеннигов и погрозил пальцем – мол, будь дружелюбнее с припозднившимися посетителями.
Сегодня Феликс встал позже обычного, и усталость цеплялась за него, как назойливая мартышка, от которой невозможно отделаться. К счастью, вчера после закрытия он дал Фриде еще одну монетку, попросив утром открыть кафе и держать оборону до его появления.
– Юноша, – укоризненно покачала головой матушка, уже поджидавшая Феликса у входа кафе. – Кто рано встает, того удача ждет! И когда ты успел разлениться?!
– Доброе утро, матушка. Позволь пройти. Меня ждет работа, – ответил Феликс, мягко отодвигая ее в сторону.
– Вот именно, – многозначительно ответила матушка.
Войдя в кафе, Феликс первым же делом сварил полный кофейник кофе (иначе общения с матерью ему не пережить) и, закрыв глаза, принялся маленькими глотками смаковать напиток. Вильгельмина Винтер тем временем расположилась за своим любимым столиком у окна, ее обслуживала невыспавшаяся и потому недовольная Фрида.
Щурясь от солнца, Феликс расставил на улице деревянные стулья и наполнил солонки, стоящие на мраморных столах. Все это время он украдкой рассматривал наряд своей матери. Вильгельмина Винтер была в своем репертуаре: изысканный шерстяной костюм, прозрачные чулки, норковый палантин, который супруг подарил ей на шестидесятилетие… Дорогую кожаную сумочку ручной работы матушка демонстративно поставила на столик, чтобы все видели, насколько успешны хозяева сего заведения.
