Попутчица

– Не могу. И хватит об этом.

– Ладно, Аня, я совет дала, а ты думай сама, – Вера поднялась. – Ну, пойду я. Вот поэтому ты другая какая-то, влюбленная что ли.

______________________

Зима в Сибири долгая. То затяжные морозы, то снег, то метель, то вдруг немного поднимется столбик термометра, порадует мягким, слегка бодрящим морозцем.

Всякий раз, проезжая место, где он увидел Анну, вспоминал их встречи. Всего две встречи. Но какие-то скомканные, странные… а все равно вспоминал и невольно ловил себя на мысли, что вот сейчас за поворотом увидит знакомый силуэт, остановится, и она в своей толстой шубе, закутанная в платок заберется в кабину. Нет, не так, скорей всего, он помог бы ей, и разговор был бы совсем другой, просто все было бы легко, ведь ему есть, что ей сказать – этой странной попутчице.

Автостанция в райцентре небольшая. Одноэтажное здание из бетона и стекла лет двадцать назад считалось еще современным; сейчас, с рекламными плакатами, выглядело скромным помещением, где пассажиры прятались в непогоду.

Степан проводил дочку на автобус, отправлявшийся в город.

– Ну, молодец, что приехала, не забывай, не только я, бабушка с дедом всегда ждут тебя.

Девушка кивала в ответ, обняла отца, легко вбежала по ступенькам в автобус, махнув рукой на прощанье.

Степан был в легкой курточке, слегка поежился, хотел идти к машине, как увидел ее. Она стояла спиной на площадке, куда должен подъехать автобус, который шел в село Зеленое. То ли пуховик на ней был, то ли пальто на синтепоне, непонятно. Но почему-то Степану что-то подсказывало: это она.

– До Зеленого? – спросил он, подойдя к женщине.

– Да! – она повернулась к нему сразу, еще не зная, кто ее спросил, промелькнуло, может кто из сельчан. – До Зеленого, – уже удивленно повторила Анна.

– Здравствуй, попутчица, – он был совершенно спокоен, как будто знал, что увидит ее сегодня и подошел как к давней знакомой.

– И тебе доброго денечка, Степан, – она поправила шапку, убрала выбившиеся волосы, – а я приезжала продукты купить, тут выбор больше, чем у нас, да и дешевле.

– А я дочку провожал.

– А мой сынок вчера еще уехал, учится он у меня.

– Ну, так ради такой встречи подвезу тебя.

– Ой, не надо, я уж и билет купила, автобус скоро подойдет.

– Да брось ты этот билет, поехали, раз предлагаю, – не дожидаясь ответа, поднял ее сумку.

– Чего молчишь? В первую встречу разговорчивая была.

– Так то первая встреча, я тогда смелая была.

– А сейчас чего испугалась? Лопату, которой снег расчищаешь, заменила?

– Нет, руки не дошли.

– Ну а мать когда перевозить будешь? Ты же про мать говорила тогда.

– Думаю, весной надо перевозить. Так ее еще уговорить надо.

– Как договоришься, я тебе машину организую.

– Спасибо тебе, Степа, не хочу должницей быть.

– Со своих не беру.

– Со «своих»? – переспросила она.

– Ну да, ты же своя. Во-первых, землячка, во-вторых, третья встреча у нас с тобой… Поедешь со мной дальше?

– "Дальше" – это куда?

– По жизни дальше. – он улыбнулся. – Ну, это я так, образно. Пообщаться надо бы. Как смотришь?

– Пообщаемся, лопату сначала поправь, а то черенок совсем слабый.

– Будет сделано. А ты пока чай наладь, а то надоело одному чаи гонять. С тобой хочу.

– Вот сначала пообедаем, чай попьем, потом уже лопатой займешься.

– Спасибо, хозяюшка, меня такой расклад устраивает.

Говорили они до самого села. Удивительно, что слова находились и, казалось, понимали друг друга с полуслова.

______________________

Весной перевезли Анину маму, осталась она жить в доме дочери. А сама Анна переехала к Степану в райцентр. Купили новую мебель, наметили строить новую баню. Но это уже летом.

Дочь Степана, сын Анны и приемный сын Кирилл иногда приезжали, и тогда дом наполнялся шумом, весельем, всем хватало места.

Под осень Аня обрадовала мужа известием, что ждет ребенка. Про общего малыша они говорили раньше, и решили, что ребенок будет желанным.

Зимой Аня частенько присаживалась к окну, считая минуты, когда приедет Степан, обнимет ее и спросит: – Ждала, Анечка? – а она ответит:– Ждала, Степушка. И всегда ждать буду, я же теперь попутчица твоя на всю жизнь.

Судьба

– Не пущу, мала еще по малину одна ходить, в тайге и охотники бродят, и что на уме у кого, то неведомо.

– Да что ты, матушка, я ведь не одна, я с подружками, вон нас сколь набралось, никто нам не страшен.

Ефросинья выглянула в окно: от разноцветных платков зарябило в глазах. Смеясь, переговариваясь, держа корзины, в которых скромными узелками припасена еда, девчата ждали Варю.

– Ну, так пойду я или нет? Вот смеху-то будет, если в мои шестнадцать годов по малину не пускать.

– Ну, иди, все одно выпросишь. Да не заходите далеко, и девчат держись, не отдаляйся. Ох, судьбинушка, помилуй дочку, дитя единственное, – вздохнула Ефросинья. А потом с минуту смотрела в окно, отмечая про себя, что выросла Варька пригожей. Вспомнила она мужа, с войны не пришедшего, старшего сына, ушедшего в 1944 на фронт, – не вернулся сынок. Вот и берегла дочку пуще пса сторожевого; кто не посмотрит на нее, сразу себе в уме отметит, оценит, добрый ли человек.

Июльский воскресный день был солнечным, как раз то время, когда малина наливалась соком, ягоды уже, того и гляди, падать начнут. Шумной гурьбой девчата, лет 15-17, вошли в лес. Кустарники приветливо встретили ягодников, малина светилась на солнце и сама просилась в руки.

– Айда выше, там ягоды больше, – крикнул кто-то, – здесь уже все собрали.

– Боязно выше-то, мне мамка наказывала, не заходить далеко.

– Эх, вы, бояки, да тут шагов сто будет.

Девчата, завязав потуже платки на головах, чтобы не спадали, потянулись цепочкой дальше. Россыпь ягод на кустах заставила ахнуть в голос, и тут же кинулись к ней, жадно обрывая, а какую ягодку и в рот себе кладут – как же не соблазниться.

Варя, откинув темную косу, ловко собирала ягоду, забыв обо всем на свете. Малину она любила, уж не столько зимой, как сейчас, когда она спеет, да так и манит к себе.

Не услышала девушка, как кто-то вскрикнул. Потом крик раздался громче, остановилась Варя, смотрит по сторонам – никого нет. И вдруг крик сразу в несколько голосов: «Медведь… медве-еедь». А потом визг девичий, шум листвы на кустарниках. Варя повернулась, смотрит, куда бежать… и вдруг рык устрашающий и шум поломанных веток, и огромная пасть чуть впереди ее. Медведь встал на задние лапы, словно желая «обнять» первого попавшегося на пути человека.

Дыхание перехватило у Вари, вцепилась обеими руками в корзину, словно корзина эта могла бы защитить. Внутри такой страх появился, что казалось ей, онемела, сковано все тело и голос пропал. Хватило сил отойти назад, вспомнила матушку и только тогда слова на ум пришли:

– Возьми, назад отдаю, забери малину, отпусти меня, – шептала девушка, как будто слова эти могли ей помочь.

Она бросила корзину и вдруг какая-то неведомая до этого мгновения сила, заставила ее бежать. Как будто кто-то другой вселился в нее, и теперь она чувствовала, что бежит легко и силы есть бежать еще долго.

Наконец увидела девчат, бежавших из леса, почти догнала, и только тогда прорезался голос, и пронзительно закричала: – Мамочка-ааа!

Остановились, когда деревню увидели; почти половина корзин была потеряна, а у кого остались, так пустые были, растеряли всю ягоду.

– И откуда он взялся? Тятька сказывал, что далече мишки бродят, – сказал кто-то.

– Ага, мы малины захотели, а медведь до нее еще больше охочий, – едва переведя дух, переговаривались девчата.

И только Варя молчала, стояла вся белая, как кора на березе. Одной ей довелось увидеть медвежью пасть, и до сих пор не верила, что выбралась, и непонятно было, откуда силы взялись.

У околицы встретились им парни, кому 16-17 лет, а кому уже и восемнадцать исполнилось, в армию идти пора. Шутками встретили девчат, посмеялись над пустыми корзинами, а девчата в ответ огрызались, грозясь: – Вот встретите косолапого, как бы вы смеялись.

Последней шла Варя, тоненькая, в ситцевой юбке и простенькой кофточке, платок лежал на плечах, коса растрепалась.

– Гляньте, никак мишка косу расплел Варьке, – загоготал Сёмка, тыча в девушку пальцем.

– Утихни, – одернул его Тимофей, восемнадцатилетний парнина, широк в плечах, руками силен, лицом приятен.

– Совсем обессилила девчонка, – сказал он ей, подойдя ближе. Недавно заметил, как хороша Варя, хоть и молода еще совсем, не знал, как подойти, какое слово сказать. – Держись за мою руку.

– Я сама, – прошептала она, губы с трудом шевелились.

– Да ты без сил почти, уж и вправду бежали из лесу, раз идти не можешь. А давай понесу тебя, ну хоть до деревни.

И не спрашивая больше разрешения, взял девушку одной рукой, только осталось ей обхватить его шею, а он так и понес, как ребенка, на одной руке – силушки не занимать.

– Пусти, люди увидят, – умоляла она.

Отпустил почти у деревни.

– Ты не бойся, не придет сюда медведь. – Стал смотреть в глаза, как будто запомнить хотел. – Ну, мала еще совсем, уж больно молода. Подрастай, Варя, пока я три года служу, а вернусь, женюсь на тебе.

Девушка была так напугана и слаба, что слова растворились в воздухе и в душу не запали.

____________________________

– Ох, у меня сердце выболело, да что же это с тобой, дочка?! – запричитала Ефросинья, увидев побледневшую Варю. Ноги ее подкашивались, потому как дрожали до сих пор. – Ну, говори, что приключилось, – она стала трясти дочь за плечи, пытаясь привести в чувство. – Кто обидел?

– Там, там… медведь там.

Ефросинья снова ахнула, ощупала Варю с головы до ног. – Цела ли? Может, упала где, когда бежала…

– Не упала, мама, испугалась сильно…

– Ну, это пройдет, давай я тебе молочка налью прохладного из погреба.

– Не хочу молока.

– Ну, тогда картошечки с огурчиком…

– Не хочется мне.

– Да что же это такое, поесть не уговоришь, ну полежи, пройдет все.

Не прошло через день, не прошло через неделю. Страх отпустил, а аппетит пропал, ела Варя совсем мало, еще больше похудела.

Тимофей до осени на сплаве леса работал, а потом проводила мать сына в армию – одного-единственного сына, потому как других не было, а мужа война забрала.

Прошло три года

– Ну, будет, мать, вернулся я, – Тимофей ощущал на щеках слезы матери, не успевая вытирать их. А она, не могла отпустить, все гладила сына по плечам, словно убедиться хотела, что цел и невредим.

– Как тут у вас? Говорят, леспромхоз теперь в селе.

– Леспромхоз, сынок, леспромхоз, хватит тебе работы, только ты бы отдохнул чуток.

– Да я уже отдыхаю, – Тимофей раскинул руки, посмотрел в осеннее небо, потом заметил, как подросла черемуха в палисаднике, да и березы у ворот раскидистее стали.

Малиновое варенье на столе напомнило, как три года назад, нес на руках испуганную Варю, – в армии тоже часто вспоминал, хотел написать, а потом подумал, девчонка еще совсем, вот приеду домой, если не вышла Варя замуж, женюсь в тот же месяц.

Проехала подвода с доярками на вечернюю дойку. Тимофей – к окну, соскучился по такой картине, все было ему родным до того, что даже в груди щемило. И вдруг увидел хрупкую фигурку в голубом платке и само лицо Вари так явственно…

На другой день нашел ее на ферме утром рано. Как мать не уговаривала поспать еще, собрался в минуту, как солдат, и пошел на ферму затемно. – Я насчет работы, – сказал он матери.

– Да ты такая же, Варя, не изменилась, – он смотрел на нее, тоненькую, как молодая березка, большие карие глаза улыбались, и сама она смущенье прикрывала уголком платка. – А помнишь, как на руках тебя нес, когда медведя испугалась?

Девушка побледнела. – Не то я хотел сказать, забудь ты этого медведя, я к тому, что все три года думал: если замуж не вышла, значит за меня пойдет. Пойдешь, Варя?

– Совсем уж неожиданно, не думала, не гадала, что в первый же день после службы свататься станешь.

– Погоди, Варя, со сватами приду в субботу вечером, так и знай. Не откажешь мне? Люблю я тебя еще с той встречи… – И он также легко, как в прошлый, раз подхватил Варю на руки.

– Ой, девоньки, что будет, – рассмеялись девчата, – Варьку никак украсть хотят.

– Ладно вам, занозы, кого люблю, того ношу, – крикнул в ответ Тимофей, смутив Варю еще больше. – Сегодня же матери скажу, что женюсь.

Варя вспомнила строгий взгляд Агриппины и промолчала.

____________________

– Да никак девок больше нет?! – Агриппина была обескуражена выбором сына. – Глянь на нее, она же тоща, какой с нее работник, и лицом бледна. Зачем тебе такая хворая? Как медведь напугал ее, так и слаба стала.

– Может она и слаба здоровьем, так я силен, проживем, главное люба она мне, слышишь, мать, ой как люба!

Агриппина еще долго сокрушалась, рассказывая, как Ефросинья дочку по врачам возила, да все та же худоба при ней, да лицом бледна. Тимофей как будто не замечал слов матери, то успокаивал ее, то говорил, что никто больше не нужен. Через неделю Агриппина сдалась, а скорей всего смолчала, и без всякого настроения дала согласие на женитьбу.

– Смотри, дочка, хворая ты у меня, слаба здоровьем, а Агриппина не пощадит, не такую она невестку хотела. Недобрая она тетка, не хочу тебя отдавать в их дом.

– Ну что же, мама, раз посватался Тимофей, значит, согласилась Агриппина Федотовна с выбором сына. Поживем сколько у нее, а потом построим себе домик.

Казалось Варе, что после медвежьей пасти ничего страшнее нет, да только ошиблась она. Тимофей до позднего вечера на работе, в то время как Агриппина с Варей все больше вместе под одной крышей.

– Чугунок-то не почистила, – ворчала она, – кто будет за тебя чистить? меня заставишь?

– Да что вы, матушка, я же вчера отчистила, это вы утром уже на плиту ставили.

– Когда это я ставила, не припомню. Не придумывай, молода, а на язык остра.

Улыбки от Агриппины не дождешься, только взглядом колючим проводит, потом вздохнет, сожалея, что никудышная жена досталась сыну, такому хорошему, да пригожему.

Все стерпела Варя, потому как люб Тимофей, не обижал ее, да и дитё летом родилось. Маленький комочек пищал, а Варя, как птица склонилась над дочкой, успокаивая младенца. – Тимоша, давай Машенькой назовем, – спросила Варя.

– Марья Тимофеевна значит, так и запишем.

Агриппина распеленала внучку и укоризненно сказала: – Худоба одна, вся в мать.

– Да погодите, она еще наберет свое, – оправдывалась Варя.

– Ну, ну, кто бы говорил, – Агриппина вышла на улицу. Ничего не смягчило ее, ни ребенок, ни радость сына, которого жалко было, что упирается на работе, а дома жена, как былинка. «Ну, вот какой с нее прок. Нет, хворая она да тощая, неужто так и мучиться Тимоше, привыкнет к ней, а она, гляди, да помрет…».

Капля камень точит. Изо дня в день Агриппина при каждом случае намекала на болезненный вид Вари. А она и в самом деле, ела мало, на работе уставала… Мать ее, Ефросинья, все на тот случай кивала, когда медведь напугал Варю, что даже есть не могла. А может и до этого болезнь какая была, да кто же в деревне знать мог.

С одной стороны Агриппина на Варю наседала, с другой – Тимофей угрюмо смотрел, неласков стал, слова доброго не дождешься от него, все только «подай, да отнеси». А про дом свой и разговора больше не было. «Плохо что ли нам у матери живется, ты не успеваешь, так мать помогает, работает за вас двоих».

Уехав на месяц в тайгу, оставил Тимофей мать и жену молодую. А когда вернулся, не застал Варю. Собрав вещи в один большой узел, ушла к матери. Ефросинья помогла донести вещи до дома, малютку уложили на кровать.

– Говорила я тебе, дочка: Агриппине здоровая невестка нужна, вот и невзлюбила она тебя. Ничего, мы весной к доктору в город поедем, вылечим тебя.

Заплакала Варя. – Если не придет в эту неделю сам за мной, давай уедем, мама, отсюда, не смогу я тут.

– Подожди, все забудется, все наладится, – утешала мать.

Агриппина не успокоилась, пока Тимофей не развелся с Варей. – Ну вот, сынок, развязал ты себе руки. Глянь, какая у Камариных девка справная. Да за тебя Наташка не пойдет, а побежит. Ну не ходи тучей, сама она ушла, не выгоняла я ее, уж поверь матери.

_____________________

– Доброго денечка вам, Тимофей Кондратьевич, – Наталья, румянощекая, запыхавшаяся от быстрой ходьбы, стояла перед Тимофеем. – А помнишь, как ты меня за косы дергал, догнать норовил?

– Ну, так это когда было…

– А я помню, – не сводя глаз, с намеком сказала девушка. – Ну, хоть до дома проводи, ты же теперь вроде как свободный.

Он взглянул на Наталью: ростом невысокая, но справная деваха, взгляд задиристый. И до армии, было дело, поглядывала на Тимофея.

«Ну а что, раз Варвара ушла, не сидеть же мне одному, – подумал Тимофей, – права мать: девка-то хороша. Такая и женой хорошей будет».

До Варвары дошла весть, что Тимофей женился на Наталье. Приняла невестку Агриппина с распростертыми объятиями. Прощала даже, если какой раз в постели нежилась. Обовьет руками Тимофея за шею и шепчет: – Не отпущу. Как подумаю, что на весь день, так уже скучать начинаю.

После таких слов быстро отлегло от сердца у Тимофея, даже не заметил, как Варя с матерью и с крохотной дочкой из села уехали. Область большая, затерялись в чужом селе, никто и не знал, куда уехали.

– Доктору тебе надо показаться, – настаивала Ефросинья.

– Погоди, мама, пусть Маша подрастет, не могу ее оставить.

– А я на что? Я же с ней буду.

Варя прижимала ручонки дочки к своим губам и все бормотала: – Не хочу от нее никуда, не захотел нас Тимофей, так мне ее еще жальче, жизнь отдам, а дочку подниму.

– Так жизнь поддержать надо, лечиться тебе надо, Варя!

– Ничего, я еще пока чувствую в себе силы.

– Ох, зачем я тебя тогда отпустила! Попался этот медведь треклятый, и малины не захочешь после того, лучше бы ты дома сидела. И что же за судьба такая!

– Да ладно, я уж забыла.

– Забыть может и забыла, а болеешь с той поры.

– Все пройдет, все пройдет, вот сейчас заживем на новом месте, я на ферму пойду.

– Тяжелая для тебя работа – коров доить, просись учетчицей, ты грамотная, справишься.

Варя и сама удивилась, что нашлось ей место учетчицы. Через год Машу в ясли устроила. А потом и в садик отдала.

– Варя, говорят, в райцентре доктор хороший есть, внимательный такой. Пусть посмотрит тебя, а то на одних травах не продержишься.

– Ладно, мама, съездим, – Варя почувствовала такую слабость и боль внутри, что откладывать было уже невозможно.

Одноэтажное здание районной больницы было заметно сразу: белые занавески на окнах, маленький сквер перед входом, огороженный деревянной изгородью.

Доктор что-то усердно записывал, потом оторвался и взглянул на вошедших. – Вдвоем нельзя, по одному проходите.

– Здравствуйте, доктор, это дочка моя, желудком мучается, а я – мать ее, вместе мы.

– Подожди, мама, в коридоре, я уж сама, потом расскажу тебе.

– Нет, ну если мама, то присядьте на стул у входа, можно остаться.

Он расспрашивал долго, и Варе казалось, что слишком много вопросов задает, даже про медведя, который ее напугал, рассказать пришлось.

– Вот что, Варя, уж позвольте вас так называть, с диагнозом спешить не стану, хотя мне уже понятно, что с вами приключилось. Предложить хочу вам в город съездить, в областной больнице работает мой знакомый – хороший врач-гастроэнтеролог, думаю, все поправимо.

– Как ехать?! У меня дочка маленькая!

– А муж? а ваша мама? разве не с кем посидеть с ребенком?

– Мужа у меня нет, а Машу с мамой оставлю… но на долго не могу.

– А если лечиться придется? Запускать болезнь никак нельзя. Да вы не переживайте, уверен, смогу вам помочь.

– Спасибо, Николай Константинович, – Ефросинья по простоте душевной стала кланяться.

– Вот только этого не надо, – остановил врач, – я и так помогу.

Врачу районной больницы было чуть больше тридцати; выглядел он старше, может из-за очков, или из-за скрупулезного подхода к каждому больному, что несвойственно было для его лет. Через две недели вместе с Варей поехал в областную больницу и лично привел молодую женщину к знакомому доктору.

После обследования больше всего боялась операции, но назначенное лечение было и так серьезным. – Я теперь от вас не отстану, – пообещал Николай Константинович, – снял очки и стал протирать их, слегка прищурившись, – на прием ко мне в обязательном порядке и в областную непременно будем ездить.

– Спасибо вам! Вы ведь в отпуске, мне в больнице сказали, а со мной поехали, время на меня тратите.

– А на кого мне еще тратить? А вы такая славная девушка и дочка у вас совершенно замечательная.

Они шли к автовокзалу, чтобы успеть на автобус.

– А у вас есть дети?

– Есть. Сын. Уже подросток. Только он с матерью живет, с моей бывшей женой.

Варя остановилась. Не верилось ей, что такой отзывчивый человек, которого почти весь район знает за его доброе сердце, живет один.

– А как же так? – Варя смотрела с сожалением, хотелось ей этому доктору счастья пожелать.

– Не волнуйтесь, Варенька, все хорошо. Жена у меня хирург, надо сказать, талантливый врач, ее сначала в область позвали, мы переехали. Потом она в Москву уехала, работает в столице… И сын с ней. Я все понимаю: карьера, перспектива… Но я остался здесь, я, так сказать, доктор районного масштаба.

– Надо же, я не знала, что так бывает…

– Как?

– Что два хороших человека могут вот так просто разойтись. У меня по-другому было: меня мама моего мужа упрекала, что здоровьем слабая… а я и правда не всякую тяжелую работу делать могу, хотя стараюсь.

– Что за дикость, упрекать человека в его нездоровье. – Николай Константинович впервые был раздосадован. – А знаете, Варя, предлагаю вам чаще встречаться, все равно мне надо проконтролировать ваше лечение. Твое лечение. – он смотрел на нее с нежностью, как будто встретил родного человека.

Дома только и разговоров было про Николая Константиновича; Варя всякий раз находила причину заговорить о нем. То вспоминала, как пришли на прием, как подробно рассказывал о выписанном лекарстве, как рассказывал про диету, как возвращались потом в райцентр.

Ефросинья вдруг вытерла уголком платка глаза. – Ты чего мама? – Варя испугалась, заметив, что мать прослезилась.

– Да вот слушаю тебя и думаю: случись чего со мной, и такой человек, как Николай Константинович – спасение твое. Спокойна была бы душа моя.

Варя и сама подумала, что все не так, как с Тимофеем; не хватает на руки, не клянется в любви, ничего не обещает, а спокойно с этим человеком, и, кажется, душа к нему тянется.

___________________

Агриппина придирчиво посмотрела на округлые бедра Натальи: – Пора тебе второго родить, Тимоша сына ждет.

– Да ладно вам, мама, уж без вашей указки знаем, когда рожать. Я вон только Люську из пеленок подняла.

Агриппина поджала и без того тонкие губы, подвязала платок и смолчала, наблюдая, как Наталья подхватила чугунок и поставила на плиту, – крутилась по дому, как шемела, тут уж упрекнуть не в чем.

– И вообще, мама, отделяемся мы от вас с Тимошей, отдельно будем жить, совхоз нам материал на строительство дома выделил.

– Чего удумали, а мне теперь как, одной что ли?

– Ну не дитё же вы малое, чай не пропадете.

– Больно резка ты, Наталья, грубо отвечаешь. Обидно мне, я ведь тебя, считай что, сыну сосватала…

– И что мне теперь до скончания века вам в ноги кланяться? – Наталья сняла фартук, – прежнюю-то невестку извели, считай что, не без вашей помощи убежала от мужа.

– Не болтай лишнего! Варвара больна была, какая она жена Тимофею, по глупости женился на ней. Да и не прогоняла я, сама ушла.

– Не только ушла, а даже уехала куда подальше…

– А тебе что, плохо? а если бы тут жила, да глаза мозолила Тимоше…

– Ой, не пугайте меня, я теперь жена законная, никуда он от меня не денется.

Она и не заметила, как вошел Тимофей, подперев плечом косяк, стоял и слушал бабьи разговоры.

– Ишь, ты, уверенная какая… и ты, маманя, хороша, все суетилась, уж так хотела, чтобы я на Наташке женился. А теперь слушай вот благодарность от нее, а я вступаться не буду. – Он вышел, дверь хлопнула, и стояли обе женщины, словно оглушенные.

Агриппина вышла следом, нашла сына, сидящим на завалинке. – Иди в дом, поешь, сынок.

– Отстань, маманя, это ты все со своей заботой, все на Варю дулась, тощей называла…

– Прости, сынок, не выгоняла я ее тогда, сама она ушла, обидчивая такая.