Попутчица

– А я дурак, не пошел, не позвал назад, и где она теперь с дочкой.

– Ела она как, птичка, внутри у нее что-то болело, может и в живых нет уже… А у тебя все же семья, хоть и грубит иной раз Наталья. Сыночка бы вам…

__________________________

Девочка так и осталась единственным ребенком в новой семье Тимофея. Думал он о сыне, да хоть и двух сыновей растить не против, а только не было больше детей. Уже и от Агриппины отделились, а она все намекала, от чего детей больше нет.

– Такова моя природа, – резко отвечала Наталья, – всё, нет пока детей, а как будут, так сразу вам доложу.

Дочка Люда подрастала и уже пошла в школу. А Тимофей, нет-нет, да и вспомнит про Варю, стоит только Наталье малины в лесу набрать, так и вспоминается ему случай с медведем, и как нес он на одной руке испуганную Варю. И зачем послушал тогда мать, сам не знал, и где теперь Варя с дочкой, неизвестно. Да и попробуй искать начни, Наталья враз охотку отобьет. Росточком невысока, с пухлыми руками, щекастая, говорливая, она никогда не смолчит и найдет любой ответ.

Прошло тридцать лет.

Заросло травой то место, где стоял домик Ефросиньи, да и сама деревня меньше стала. Медведей теперь в округе не водилось, можно без боязни малину собирать. Только ягоды меньше стало, идти за ней теперь надо вглубь леса. И редко кто выбирался по ягоду, не хотелось ноги бить, потому как почти в каждом огороде разрослись кусты малины.

Также ехали доярки утром и вечером на дойку, только теперь не на подводе, а на машине с будкой.

– Люська, тебя никак в самой области награждать будут, ты же передовик.

– Будут! И никакая я тебе не Люська, а Людмила Тимофеевна, – отчеканила молодая женщина, блеснув белыми зубами.

– Ой, загордилась, гляньте! Никак орден вручать будут?

– Ну, орден не орден, а грамоту да премию заслужила.

– Ох, и языкатая эта Людмила, вся в мать, в Наталью, та тоже в молодости бойкой была.

Людмила в город редко ездила, далеко, несподручно было, вот райцентр – другое дело. А тут объявили: район передовикам автобус выделяет.

Зал областного дома культуры показался Людмиле огромным, народа – тьма. Закрутив светлые волосы повыше, надев любимую блузку и брошь, подаренную мужем, она сидела, стараясь разглядеть, что там происходит на сцене.

И невдомек было Маше, сидевшей на несколько кресел поодаль, что почти рядом ее сестра по отцу. Она внимательно слушала и горячо аплодировала, когда называли фамилию, имя, отчество, награждаемого. «Сверчкова Людмила Тимофеевна», – огласил ведущий, назвав совхоз и район. Маша услышала знакомое название, как раз мама с бабушкой из этих мест, да и сама там родилась. Проводила взглядом Людмилу, – задумалась: отчество такое же, как у нее.

Людмила, продвигаясь между рядами, успевала кивать на поздравления земляков. И сразу же Маша услышала свое имя. На сцене еще раз обратились к ней, назвав Марией Тимофеевной. И теперь уже она шла под любопытным взглядом Людмилы.

Да мало ли совпадений, а тут всего лишь отчество совпало. Но Людмила, да и Мария, время от времени, смотрели в сторону друг друга. Больше всего Марию волновало название деревни, в которой жила раньше ее мама.

В фойе Маша замешкалась, решив, что потеряла из виду ту самую Людмилу Тимофеевну. Но вдруг взгляд ее почувствовала на себе.

– Вы из Лукьяновки? – спросила Маша, хотя сомневалась, вступать ли в разговор.

– Из Лукьяновки, – охотно ответила она. – А я заметила, как вы на сцену выходили после меня сразу, отчество у нас одинаковое. А девичья фамилия у меня Тетерина. – Людмила сказала и стояла выжидающе, наблюдая реакцию Марии. Еще в детстве знала из разговоров родителей, что есть где-то у нее сестра чуть старше ее, и зовут Маша.

– Так и у меня девичья фамилия Тетерина. И Лукьяновку я по маминым рассказам знаю.

– Ой, батюшки, сердце почему-то подсказывало, – Людмила чуть не выронила грамоту, давай отойдем, может, есть, где укромное место присесть.

Молодые женщины нашли свободные места в фойе и, забыв про концерт, который должен начаться во второй части, сидели, то глядя друг на друга, то смущенно отводили взгляд. Наконец народ снова хлынул в зал, и в фойе стало тихо.

– А я давно знаю про вас, отец вспоминал, все порывался найти, да так и умер, ничего не узнав. А бабушка Агриппина Федотовна и того раньше ушла. Так что мама у меня Наталья Егоровна, муж, да двое деток.

– Так и у меня двое деток, – обрадовалась Мария, муж в заготзерно работает, а я зоотехник. Мама все сомневалась, смогу ли осилить такую профессию… Ничего, осилила.

– А как матушка ваша, жива?

– Жива, с внуками нянчится. Бабушка Ефросинья умерла давно, жаль, конечно, любила она меня. А отца вашего… нашего отца давно не стало?

– Да уж пять лет прошло. С виду сильный, здоровый, и вдруг сердце… Никто не ожидал. – Людмила замолчала, потом перевела разговор на другое.

– А мне кажется, мы даже похожи, – она улыбнулась. – Непривычно встретить родную сестру по отцу, да еще через столько лет. Отец иногда как выпьет, так вспоминал все про какого-то медведя, про малину, мама, как услышит, так злилась на него, я потом поняла, что это он маму твою вспоминал.

– Может быть, мне уж точно неизвестно, я его никогда не видела, только на старой карточке – мама сохранила ее, чтобы мне показать.

Из зала доносились аплодисменты, музыка, а две молодых женщины сидели, замерев в удивительном ощущении: рядом родная кровь… и что с этим дальше делать, обе пока не знали.

Расстались они под вечер, когда подошли автобусы, чтобы развезти людей по районам.

Маша разложила гостинцы ребятишкам, которые едва успела купить в городе, – времени в обрез было. Муж Саша, не отпуская с рук младшего Алешку, спросил: – Устала, Маша?

– Ничего, завтра воскресенье, отдохну.

– Хорошо бы, если никто не вызовет, беспокойная у тебя работа, дочка. – Варвара, худощавая, с сединой на волосах, пришла помочь и крошила в миску салат.

– Ой, мама, что я тебе расскажу… хотя, может тебе и неприятны такие воспоминания.

– С чего вдруг? Кого ты там встретила?

Маша рассказала все в подробностях, даже описала Людмилу, как она выглядит. Потом сказала печальную весть, что умер Тимофей, еще пять лет назад умер.

Варвара отложила ложку, которой собралась мешать салат, задумалась и с грустью сказала: – Ну, вот и всё, Тимоша! Матушка твоя все хворой меня называла, а получается, что ты раньше ушел. Силен ты был телом, а духом слаб. – Она вспомнила, как уступил он матери, и как расстались они, как будто и не было ничего, как будто и дочери у него нет.

– Мам, ну ты чего, расстроилась?

– Да так, прошлое вспомнила. А вообще, все хорошо, дочка, все хорошо. Если бы не уехали мы тогда из деревни, сидела бы я сиднем, к докторам не обращаясь. А так Колю встретила, настоящий доктор, его в город звали, а он в райцентре остался. Спасибо ему, считай, что спас меня, сколь возился с моей язвой желудка.

Маша обняла мать. – Он мне как отец, просто удача какая-то такого доктора встретить, да еще замуж за него выйти.

– Маша, а может, ты хочешь съездить туда?

– Куда?

– Ну, в Лукьяновку, раз уж вы, считай что подружились с Людмилой.

Мария улыбнулась, поцеловала мать. – Нет, мама, чего-то не хочется. Пока не хочется. Может, и съезжу когда-нибудь. А Людмиле я открытку к празднику отправлю. Может, какой раз в городе и встретимся, сестра все-таки. А ехать туда ни к чему мне, да и некогда мне, смотри, вон Санька мой с ребятишками возится, ими и живу.

– Ну, твое дело дочка, а я возражать не стану, как душа пожелает, так и будет.

Варвара начала накрывать на стол, а в мыслях вдруг мелькнут воспоминания, малинник, медведь, а потом все хорошее, что было с Тимофеем… а больше она ничего и никого не хотела вспоминать. «Такая судьба, – подумала Варвара, – грех жаловаться, хорошая судьба мне выпала», – и она присела на стул, и долго смотрела, как играют внуки, и смеялась вместе с ними и радовалась.

– А мы ждем, думали вы все к нам придете, – Николай Константинович, постаревший, но все такой же внимательный, вошел в дом, – так и знал, что Варя у вас. Здравствуй, Маша, поздравить тебя можно с награждением?

– Можно, папа Коля, – она улыбнулась, – ну вот почти все в сборе, Ваньки не хватает, скорей бы приехал.

– Сессия у него, дело ответственное, – Николай Константинович сразу приосанился, заметно было, что гордится сыном.

Иван был младшим сыном Николая и Вари, пошел по стопам отца и оканчивал мединститут. А его старший сын Володя, от первого брака, стал инженером-технологом, хотя все прочили ему профессию врача.

Сели за стол. Маша останавливала взгляд на матери, пытаясь понять, расстроили ее воспоминания или нет. И не заметила на лице и тени прошлого, Варя давно жила настоящим и будущим своих детей. И гордилась ими. И мужем гордилась, человеком, которого уважал весь район. Наверное, это хорошо, когда можно гордиться самыми близкими. И любить их всем сердцем, так же как они любят Варю.

Бродяга

Никто не видел, на чем он приехал. Автобус давно прошел, да и попуток под вечер стало меньше. А может не приехал, а шел пешком вдоль кромки леса.

Майская слякоть больше походила на осень с холодным ветром. Может поэтому чужак был так странно одет: брезентовый плащ с капюшоном, длинный и балахонистый, кирзовые сапоги, за плечами рюкзак. Кепка на волосах с проседью. Небольшая борода придавала еще большей загадочности – никто в деревне так не ходил, разве что мужики на рыбалку отправлялись в брезентухе.

– Может отшельник? – стали шептаться бабка Марья и бабка Дарья. – Из леса вроде как вышел.

– А кто его знает? Бывало, скрывались в тайге, потом выходили к людям.

Чужак, не обращая внимания на любопытные взгляды, на пугливость сельчан, брел по дороге, читая названия немногочисленных улиц. У клуба остановился, заметив стоявших девчат. Был он от них совсем близко: прищурил подслеповатые глаза и оказался на расстоянии двух метров.

Темноволосая девчонка лет двадцати смутилась, поняв, что смотрит он именно на нее. Весь его вид пугал девушку.

– Лида, – прошептал незнакомец, – обращаясь к ней.

– Я не Лида, – пробормотала она и посмотрела на подруг, словно искала защиты.

Шрам на лице чужака дрогнул, он заморгал часто глазами, словно хотел понять, что ошибся.

– Девчонки, пойдемте отсюда, странный какой-то, смотрит, что даже не по себе стало.

– Лида, – хрипло сказал он вслед, – я тебя испугал…

Девушки направились к клубу. – Аня, а ведь Лидией твою маму зовут. У нас в деревне она одна с таким именем.

– Ну и что, может он про другую Лиду спрашивал, – Ане не хотелось, чтобы этот уставший, запыленный путник имел к ее матери какое-тот отношение. И успокоилась, когда увидела поджидавшего Степку. Возвращаться домой было тоже не страшно. Со Степкой вообще ничего не страшно.

– Покажи мне завтра этого мужика, я с ним разберусь, – пообещал Степан, готовый защитить Аню от любого, кто косо на нее взглянет.

– Может его уже здесь нет, скорей всего ушел, исчез, сразу видно: чужой. – Аня увернулась от Степкиного поцелуя, и, шепнув «до завтра», поспешила домой.

Уже стемнело, и во времянке, которая стояла на усадьбе, горел свет. Аня вошла, чтобы поделиться с матерью странной встречей и остолбенела от увиденного: на табуретке у стола сидел, ссутулившись тот самый чужак. Его плащ висел у порога на самодельной вешалке. Ане показалось, что не хватает воздуха, и если бы не мать, сидевшая спокойно напротив, она выскочила бы пулей.

– Здравствуйте, – поднявшись, пробормотал незнакомец. Тон его голоса отражал уважение и восхищение. – Какая у тебя дочка красивая, – обратился он к хозяйке, – я сразу подумал, что это ты, так вы похожи.

Лидия усмехнулась: – Неужто, подумал, что за двадцать с лишним лет не изменилась? Другая я теперь, сам видишь. – она посмотрела на дочь: – Это давний мой знакомый, по молодости знали друг друга. Жил в Чистых Родниках когда-то…

– Странный у тебя, мама, знакомый, – Аня, наконец, избавилась от страха и заговорила спокойно, – первый раз увидишь, испугаешься.

– Прости, дочка, напугал тебя, – мужчина виновато смотрел на девушку и на ее мать.

– Я вам не дочка, – бросив резкую фразу, она обратилась к матери: – Мне тут посидеть? – спросила, намекая, стоит ли оставлять ее одну с чужаком.

– Иди, Анюта, отдыхать, не беспокойся, все хорошо.

Когда дверь за девушкой закрылась, Лидия строго сказала: – Удивил ты меня, Коля, своим появлением. Уже не думала, что в живых тебя увижу, столько лет прошло.

Мужчина опустил голову. – Все не так, Лида, вся жизнь коту под хвост. Виноват я перед тобой, перед матерью виноват. – он поднял голову, взгляд был жалким, как у затравленного зверя: – А может и не виноват, жизнь такая получилась. Хотел денег заработать, другие края увидеть и вернуться к тебе через год… травмировался на Севере, в аварию попадал, в тундре замерзал, от волков убегал. И обворовывали меня, и били… эх, да что там, – гость махнул рукой, – видишь, ты даже с первого раза и не узнала меня, уезжал молодым, вернулся стариком, а ведь мне, Лида, всего-то сорок пять.

– Знаю, Коля, годами молод, а телом стар. А кто виноват? Всего два письма прислал и тишина… сам выбрал жизнь бродяжью, затянула тебя дорога, да подработки разные. А добра, смотрю, ты не нажил.

– Есть немного, на домишко хватит, в Чистых Родниках и куплю. Хотел здесь, да не буду смущать дочку… Лида, это же моя дочь? – мужчина весь напрягся, смотрел на женщину с тоской и горечью, ожидая ответа.

Лида встала, строго посмотрела на него: – А с чего ты взял, что Аня твоя дочь?

– Ну, если посчитать, по годам-то как раз совпадает…

Лида снова присела. – Эх ты, счетовод… говорю тебе, Коля, один раз и больше не спрашивай меня об этом, тем более, не вздумай Аню спросить. Не твоя она дочь, не может она быть твоей дочерью.

Пальцы на руке Николая задергались, в глазах появились печаль и разочарование. – Значит мужа твоего покойного Михаила? – уточнил он, все еще надеясь на другой ответ.

– С Мишей я стала встречаться, как ты уехал, потом расписались. Так что, Коля, нет у тебя здесь детей, на Севере ищи, ты там долго жил.

Мужчина поднялся, надел кепку на взъерошенные волосы. – Прости, Лида, что побеспокоил, пойду я.

– Куда ты пойдешь?

– В Чистые Родники пойду, там, у родственника переночую.

– Тридцать километров пешком? Ты и к утру не придешь.

– Попутку поймаю.

– Какие попутки? Ночь на дворе. Ложись-ка лучше здесь, вон одеяло лежит, и подушку сейчас принесу.

– Нет-нет, что ты, – Николай замахал руками.

– Ладно, не маши, как мельница, я тебя не навсегда, я тебя до утра оставляю.

_________________

– Мама, он ушел? – Аня спросила шепотом, едва Лидия вошла в зал.

– Переночует, утром уйдет.

– Ты его оставила? зачем? Посмотри, как он одет! И этот шрам на лице…

– На лице – ладно, на душе у него шрам от бродяжьей жизни.

– Он – настоящий бродяга?

– Нет, конечно, не бродяжничал, но скитался по белому свету, искал, наверное, счастье, да так и не нашел. Несчастный он человек

– А ты раньше как его знала?

– Нравилась я ему, замуж звал.

– А ты?

– Я согласилась. А он решил уехать за длинным рублем, да так и пропал. Спи, доча, ни о чем не думай, утро вечера мудренее.

________________

– Колька, это ты? – Семен смотрел на постаревшего Николая, вглядываясь в черты лица и еще до конца не веря, что это его двоюродный брат.

– Я это, Семен, я, – Николай стянул с головы фуражку, – поизносился телом, вот ты и не узнаешь.

– Ну, дак, сколь лет прошло, мы тебя уже потеряли, считай что насовсем. Шутка ли в 90-е уехал, почти четверть века не было. Ну, заходи, посидим, отметим возвращение.

Фая, жена Семена, смотрела на гостя с подозрением, плотно сжав губы. – Ты гляди, чтобы он нас не обокрал, – шепнула она, когда Николай пошел мыть руки.

– Не придумывай, родня он мне.

– Ага, родня! А где он был столько лет? Даже на похороны матери не приехал.

– Это да, не приехал, – согласился Семен, – но домик-то тетки Евдокии нам достался, продали мы его, Колька нам разрешил.

– Вот и молчи про домик, наши это деньги.

– Что думаешь дальше делать? – спросил Семен, когда гость сел за стол. – Здесь останешься или дальше подашься?

– Хватит, наскитался, здесь хочу окопаться. В район поеду, там и работы больше, устроюсь какой-нибудь склад сторожить или на лесопилку пойду. Пожить хочется по-человечески, – Николай вспомнил Лиду, которая, как ему показалось, не изменилась, только строже стала. Хотелось ему ради нее преобразиться, приехать к ней уже в другом виде.

– Ну и правильно, здесь-то тебе негде жить, домик продан…

– Я знаю, не бойся, денег не требую, свои есть, заработанные, было бы на кого тратить, а мне-то много не надо.

– Ну, ты сам виноват, не приехал тогда…

Николай промолчал, и не стал говорить, что был он тогда тяжело болен и лежал в больнице, кое-как оклемался.

– Тебе, Коля, зубы вставить бы, – осторожно намекнул хозяин, – а то вид не ахти какой. Дорого это, денег надо заработать.

– Зубы подождут, ты мне лучше могилку матери покажи.

_______________________

Через неделю Николай вошел в небольшой стоматологический центр, растерянно оглядываясь и не зная, к кому подойти.

– Кира Сергеевна, что это у вас тут посторонние? – полноватый мужчина в белом халате брезгливо посмотрел на Николая. – Кто впустил?

– Так пациент это, записывается зубы вставлять, к вам, между прочим.

Полноватый доктор усмехнулся: – А деньги у него есть хотя бы на один зуб? – он еще раз взглянул на Николая и проворчал: – Ходят тут всякие.

– Погоди, доктор, – Николай окликнул врача, который задел обидными словами и пошел за ним. А когда тот обернулся, сказал тихо: – За зубы я заплачу, а вот тебе, грубиян, денег я не дам!

У окошечка регистратуры Николай попросил записать его к другому врачу.

– А у нас только два доктора, второй молодой специалист Дмитрий Романович.

– Вот и давай к нему.

Через две недели Кира Сергеевна показала тому полноватому доктору сумму, которую оплатил Николай: – Гляньте, Юрий Львович, какую сумму оставил тот пациент, и еще благодарность написал Дмитрию Романовичу. – Юрий Львович моргнул, словно хотел убедиться в весомости цифр. Ничего не сказав, пошел в кабинет.

________________________

Парикмахерская, на входе которой ляписто написано «салон красоты», встретила Николая стойким запахом лаков, шампуней, музыкой, доносившейся из радиоприемника и разговорами мастеров и клиентов.

– Тебе чего? – женщина лет пятидесяти, с выкрашенными в рыжий цвет волосами, в очках, властно обратилась к нему. Ее статная фигура выделялась на фоне других мастеров.

– Мне бы подстричься.

– Ну, жди тогда, и плащ скинь, вон вешалка.

Женщина была громкоголосой, казалась на вид суровой, но надменности в ней не было.

Молоденькая парикмахерша, освободившись, увидела очередного клиента и нашла причину отказаться: – Марья Петровна, у меня перерыв, пусть другой кто-нибудь возьмет, – она указала на Николая.

– Ладно, симулянтка, иди, отдыхай. – Разрешила она и снова обратилась к Николаю: – Я бы тебя подстригла, но позже, клиентка у меня.

– Марья Петровна, я возьму, – Николай увидел девушку, как ему показалось, лет тридцати.

– Хорошо, Вера.

– Пойдемте, – она позвала мужчину в самый дальний закуток салона. – Как будем стричься? – спросила девушка.

Николай даже улыбнулся от этого вопроса. – Убери вот это все, – он показал на лохматую шевелюру, пестрившую сединой. – Придумай, как подстричь.

– Хорошо, – мастер усердно взялась за дело. Волосы падали на пол, появилась аккуратная стрижка, изменившая мужчину почти до неузнаваемости.

Он показал на бороду: – Это тоже надо убрать, совсем убрать. Можно я сам сбрею? Прямо здесь.

– Можно, я сейчас принесу все, что нужно.

Через несколько минут мастер смотрела на Николая, как на другого человека. – Вам очень идет, вы изменились, намного моложе выглядите.

Мужчина коснулся щеки, погладил лицо: – Шрам не уберешь…

– Да что вы, он вам даже идет, шрамы украшают мужчин.

– Как тебя зовут?

– Вера.

– Спасибо, Вера. И за то, что стричь меня взялась, тоже спасибо.

Первой обратила внимание ярко-рыжая, громкоголосая Марья Петровна: – Вот это оперный театр! Вера, ты чего с ним сделала, как будто дет пятнадцать сбросил. – Она смотрела на Николая, который, даже в поношенном свитере, выглядел теперь гораздо моложе, взгляд стал теплее и смущеннее от нового образа.

Женщины тоже с интересом разглядывали клиента, а он натягивал на себя потертый плащ. – Приодеть так и ничего мужик. – Не унималась Марья Петровна. – А жена имеется? Если нет, то лучше меня невесты не найти. – Все в парикмахерской рассмеялись. – Нет, ну правда, на человека стал похож, – продолжила она, – вот еще бы кожу свою лягушачью сбросил, – она указала на его брезентовый плащ, – и вообще не узнать.

Николай расплатился с Верой и тихо спросил: – Может, еще поможете? – он вопросительно смотрел на нее: – Мне бы одежду выбрать. И чтобы со стороны кто-то глянул, а то я не умею выбирать. Совсем не умею.

– Помогу. Завтра у меня выходной, можно сходить в торговый центр.

– Понимаешь, я хочу к одному человеку съездить, в прошлый раз напугал своим видом. Надо как-то приличнее одеться что ли.

– Не переживайте, сходим, купим все, что нужно.

Продавец указала на ряды костюмов. – Нет, мне бы чего попроще, не ходил я в галстуках, – смутился Николай.

Вера смотрела на мужчину, который, явно чувствовал себя не в своей тарелке, и подбадривала. – Здесь все так делают, примеряют, а потом выбирают, что подошло.

Остановились на джинсах, нескольких рубашках, футболках, пуловере и куртке стального цвета. Николай смотрел на себя в зеркало, привыкая к своему новому образу. – На, Верочка, расплатись на кассе, – он подал ей несколько купюр.

– Сдачу, сдачу возьмите, – Вера пыталась всунуть ему в руки деньги.

– Это тебе на конфеты, – крикнул он и побежал к подошедшему автобусу. В голове крутилась только одна мысль: «Лида, Лида, Лида». Хотелось приехать к ней не таким жалким, как он заявился тогда, хотелось поговорить с ней дольше. Он не надеялся на ее внезапную взаимность, но хотя бы предложить ей помощь, сколь позволяет здоровье. Почему-то за все эти годы не выветрились из его памяти их встречи. Он и сам не ожидал, что так сильно будет тосковать.

___________________________

– Прости меня, Лида, накуролесил я по жизни. И прости, что уехал тогда, считай, что бросил. – Николай снова сидел в той же времянке на том же месте, а Лида слушала его тягостный рассказ, все больше сочувствуя ему.

– Коля, жаль мне тебя, но из жалости я тебя не приму. Даже если каждый день будешь ездить ко мне, все равно не приму. Было время, любила тебя, выглядывала каждый день, писем ждала. Но это прошло. Новая любовь у меня была, с Михаилом мы хорошо жили, только ушел он рано.

Она посмотрела на него: – А ты изменился, не такой как в тот раз, и без бороды тебе лучше.

– Понятно, нечего мне тут делать, видно судьба такая: скитаться. – он тяжело поднялся, – прости, Лида, за все прости.

– Куда ты опять?

– Уеду я, неделю-другую и уеду. – плечи его снова опустились, он взял куртку и побрел к калитке.

– Стой, бродяга! – Лида побежала за ним, у самой калитки вцепилась в его куртку. – Что ты делаешь со своей жизнью? Вот куда ты поедешь? На работу ведь устроился, так живи в родных краях.

– А для чего жить? Ни детей, ни жены, ничего нет…

– Есть! – Лида со злостью вытерла набежавшие слезы, не хотелось ей плакать, а слезы все равно выступали. – Есть, ради чего жить! Аня – твоя дочь! Слышишь, ты, бродяга, твоя она дочка! Как ты мог подумать, что я могла сразу тебя забыть и с другим остаться?! Миша меня беременной взял, знал, что не его ребенок, а считал родным.

Николай прислонился к забору, словно обессиленный.

– И многие в деревне знали, что от тебя. Говорю это тебе не потому, что передумала, а потому что есть у тебя шанс внуков дождаться, Анюта замуж выходит. Вот и решай, бежать тебе от всего и от самого себя, или иной раз дочку навестить.

– А как же она? Она ведь боится меня.

– Она знает, я ей рассказала. Да она и раньше знала, что Миша ей не родной отец. Просто хороший он был, вот и все.

_____________________

Николай ехал на автобусе ошеломленный, смотрел в окно и думал только о дочери, сожалея, как много в жизни он упустил, как много потеряно, чего уже не наверстаешь. Он вышел в райцентре на своей остановке. Пошел по тротуару, наступая на осенние листья, прилипшие после дождя к асфальту.

– Подождите, Николай, подождите, – Вера, в пальто бежевого цвета, держа в руках, спавший с головы берет, бежала за ним. – Николай, как хорошо, что я вас встретила! Вы сдачу тогда забыли, – она протянула деньги.