Пригоршня праха. Мерзкая плоть. Упадок и разрушение

– За обедом она себя показала не в лучшем свете, правда?

– Что бы ей хоть минуту помолчать… и потом, за семь лет Тони успел ко мне привыкнуть. Контраст слишком разительный.

– Устала?

– Угу. Немного.

– А ты надолго кинула меня в пасть этой Абдул Акбар.

– Знаю. Извини, милый, но Полли так долго копается… Это было ужасно? Жаль, что она тебе не понравилась.

– Кошмарное существо.

– Надо быть снисходительным… у нее такие жуткие шрамы.

– Она мне успела о них сообщить.

– А я их видела.

– И, кроме того, я надеялся хоть немного побыть с тобой.

– А.

– Бренда, может, ты еще сердишься за то, что я тогда так надрался и обрывал тебе телефон?

– Нет, милый, разве похоже, что я сержусь?

– …Не знаю. Вроде бы да… Как прошла неделя – весело?

– Какое там, очень много работы. Биметаллизм, сам понимаешь.

– А, конечно… ты, наверное, хочешь спать?

– Угу… так устала. Спокойной ночи, милый.

– Спокойной ночи.

– Мам, можно мне пойти поздороваться с княгиней?

– Она, наверное, еще не встала.

– Ну пожалуйста, мам, разреши. Я только загляну и, если она спит, сразу уйду.

– Я не знаю, в какой она комнате.

– В Галахаде, ваша милость, – сказала Гримшо, она выкладывала Брендины платья.

– Господи, почему ее туда поместили?

– Так распорядился мистер Ласт, ваша милость.

– В таком случае она наверняка проснулась.

Джон выскользнул из комнаты и потрусил по коридору к Галахаду.

– Можно войти?

– Привет, Джонни-лапочка. Входи.

Джон повис на дверной ручке, его то вносило в комнату, то выносило в коридор.

– А вы уже завтракали? Мама сказала, что вы, наверное, еще не проснулись.

– Я уже давно проснулась. Видишь ли, я когда-то чудом осталась жива и после этого стала плохо спать. Теперь даже самые мягкие постели для меня жестки.

– A-а! А как это получилось? Попали в аварию?

– Нет, не в аварию, Джонни-лапочка, вовсе нет… Но входи же. От двери дует. Смотри, у меня есть виноград. Хочешь?

Джон вскарабкался на постель.

– А что вы будете делать сегодня?

– Еще не знаю. Мне не сказали.

– Так я вам скажу. Утром мы пойдем в церковь, потому что мне все равно надо идти, потом пойдем посмотрим Громобоя, и я покажу вам, где мы прыгаем через барьер, а потом вы можете посидеть со мной, пока я обедаю, я ведь обедаю рано, а потом мы можем пойти в Брутонский лес, а няню можно не брать, она там только пачкается, вы посмотрите нору, где мы нашли лису, прямо на опушке леса, она еще от нас чуть не сбежала, а потом мы вернемся и будем пить чай в детской, у меня и граммофончик есть, мне его дядя Реджи подарил, он играет «Как папаша гостиную клеил», а вы знаете эту песню? Бен знает, а еще я вам покажу свои книжки и картину – я нарисовал битву при Марстон-Муре[16].

– Звучит очень соблазнительно. Но тебе не кажется, что мне надо уделить внимание папе, маме и леди Кокперс?

– Да ну их… И потом это враки, что у леди Кокперс есть хвост. Ну пожалуйста, побудьте сегодня со мной, ладно?

– Посмотрим.

– Она пошла с ним в церковь. Это хороший признак, верно?

– По правде говоря, Полли, не слишком. Он любит ходить туда один или со мной. Он потом судачит с деревенскими.

– Она ему не помешает.

– Боюсь, ты его не раскусила. Он куда сложнее, чем кажется на первый взгляд.

– Из вашей проповеди, пастор, я поняла, что вам знаком Восток?

– Да-да, там прошла почти вся моя жизнь.

– Восток полон неизъяснимого очарования, не правда ли?

– Пошли, – сказал Джон, дергая ее за пальто. – Нам надо еще посмотреть Громобоя.

И Тони вернулся с бутоньерками один.

После обеда Бренда сказала:

– Почему бы тебе не показать Дженни дом?

– Ну пожалуйста, покажите.

Когда они подошли к малой гостиной, он сказал:

– Бренда ее переделывает.

Там валялись доски, стояли стремянки, грудами лежала штукатурка.

– Ах, Тедди, какой стыд! У меня сердце кровью обливается, когда уничтожают старину.

– Мы редко пользуемся этой комнатой.

– И все равно… – Она пнула ногой геральдическую лепнину, загромождавшую пол, усыпанный чешуйками потускневшей позолоты вперемежку с пыльной резьбой.

– Знаете, Бренда мне такой друг. Я не хотела бы говорить о ней плохо… но с тех пор, как я здесь, мне все думается: ценит ли она этот дивный дом, понимает ли, что он значит для вас.

– Расскажите мне еще о ваших злоключениях, – сказал Тони, увлекая ее к парадной зале.

– Вы стыдитесь говорить о себе, правда, Тедди? Знаете, нехорошо замыкаться. Я ведь тоже была очень несчастлива.

Тони затравленно озирался по сторонам, высматривая, не придет ли ему кто на помощь; и помощь пришла.

– А, вот вы где, – сказал решительный детский голосок. – Пошли. Нам пора в лес. Надо торопиться – скоро стемнеет.

– Ой, Джонни-лапочка, а это обязательно? Я ведь беседую с папой.

– Пошли. Я уже договорился. А потом вам разрешат пить со мной наверху чай.

Тони уполз в библиотеку: рабочие сегодня отдыхали, и в ней было вполне сносно. Два часа спустя на него наткнулась Бренда.

– Тони, ты один? А мы думали, ты с Дженни. Что ты с ней сделал?

– Джон увел ее… и очень кстати, не то бы я ей нагрубил.

– О господи… Ну что ж, мы с Полли сидим в курительной. Приходи пить чай. У тебя какой-то странный вид – ты что, спал?

– Видно, придется списать это дело в расход – окончательно и бесповоротно.

– Не понимаю, на что он рассчитывает? Он, знаешь ли, тоже не на всякий вкус.

– Я думаю, может, все бы и сработало, если бы она не перепутала его имени.

– Во всяком случае, тебе это развязывает руки. Ты сделала все, чтоб взбодрить старикана, не всякая жена будет так из кожи вон лезть.

– Что да, то да, – сказала Бренда.

Прошло еще пять дней; Бренда снова приехала в Хеттон.

– На той неделе меня не жди, – сказала она. – Я поеду к Веронике.

– А меня приглашали?

– Конечно приглашали, но я отказалась за тебя. Знаешь, ты ведь так не любишь уезжать из Хеттона.

– Я бы не прочь поехать.

– Милый, какая жалость. Вероника была бы так рада… но боюсь, теперь уже поздно. Домишко у нее совсем крохотный… и, честно говоря, мне показалось, она тебе не очень понравилась.

– Не то слово.

– Так в чем же дело?

– Не важно. Тебе, наверное, надо вернуться к понедельнику в Лондон? В среду, как тебе известно, охотничий сбор.

– Прием на лужайке задаем?

– Да, детка, как всегда, ты же знаешь.

– Что ж, прием так прием.

– А ты никак не могла бы остаться до среды?

– Никак, милый. Понимаешь, если пропустить одну лекцию, я ужасно отстану и не разберусь в следующей. И потом, я не так уж рвусь глядеть на собак.

– Бен спрашивал, разрешим ли мы Джону поехать на охоту?

– Нет, он еще мал.

– Да нет, охотиться он не будет. Я думал, он мог бы подъехать на пони к месту сбора и доехать со всеми до первой чащи. Он был бы на седьмом небе.

– А это не опасно?

– Да нет.

– Благослови его Господь, мне бы так хотелось на него посмотреть.

– А ты оставайся.

– Нет-нет, это невозможно. Не настаивай, Тони.

Разговор состоялся сразу по приезде Бренды; потом все пошло лучше. Приехали и Джок, и Аллан с Марджори, и еще одна супружеская пара, которую Тони знал с пеленок. На этот раз Бренда устроила уик-энд во вкусе Тони, и он был счастлив. В сумерки они с Алланом пошли стрелять кроликов, после обеда мужчины играли на бильярде, а одна из жен глядела на игру.

– Старикан радуется, как ребенок, – сказала Бренда Марджори. – Он отлично приспосабливается к новому режиму.

Мужчины, запыхавшиеся и раскрасневшиеся, ворвались хватить виски с содовой.

– У Тони шар чуть не вылетел в окошко, – сказал Джок.

В эту ночь Тони спал в Гвиневере.

– Ведь у нас все в порядке? – сказал он вдруг.

– Ну конечно, милый.

– Знаешь, я тут в одиночестве тоскую – вот воображение и работает.

– Тони, не хандри. Помни, хандрить запрещается.

– Больше не буду, – сказал Тони.

Наутро Бренда пошла с Тони в церковь. Она решила весь уик-энд посвятить ему, а уж после этого исчезнуть надолго.

– Ну как высокая наука, леди Бренда?

– Захватывающе.

– Скоро все мы будем обращаться к вам за советом, когда превысим кредит в банке.

– Ха-ха.

– А как поживает Громобой? – спросила мисс Тендрил.

– Я на нем поеду на охоту в среду, – сказал Джон. В волнении перед предстоящей охотой княгиня Абдул Акбар была забыта.

«Боженька, пожалуйста, сделай, чтоб был хороший след. Боженька, пожалуйста, сделай, чтоб я увидел, как лису загонят. Боженька, пожалуйста, сделай так, чтоб у меня все вышло как надо. Боженька, благослови Бена и Громобоя. Боженька, пожалуйста, сделай так, чтоб я перепрыгнул через высоченный барьер», – твердил Джон всю службу.

Бренда обошла с Тони коттеджи и оранжереи, помогла ему выбрать бутоньерку.

За обедом Тони веселился. Бренда уже начала забывать, каким занятным он бывает порой. После обеда Тони переоделся и отправился играть в гольф с Джоком. Потом они немного посидели в клубе. Тони сказал:

– У нас тут в среду съезжаются окрестные своры. Ты не мог бы остаться?

– Обязан вернуться. Предстоят дебаты об этих чертовых чушках.

– Жаль. Слушай, а почему бы тебе не пригласить сюда твою даму? Завтра все уезжают. Ведь ты мог бы ей позвонить, а?

– Мог бы.

– Думаешь, ей бы тут не понравилось? Я поместил бы ее в Лионессу – Полли спала в ней два уик-энда подряд: наверное, там не так уж неудобно.

– Отчего же, ей, пожалуй, тут понравится. Позвоню, спрошу.

– А почему бы тебе тоже не поохотиться? Тут у одного типа, Бринкуэлл его фамилия, кажется, можно взять напрокат вполне приличных лошадей.

– Пожалуй, так я и сделаю.

– Джок остается. К нему приедет лихая блондинка. Ты не против?

– Я-то? Конечно нет.

– Вот это был уик-энд так уик-энд.

– Мне показалось, ты веселился вовсю.

– Совсем как в прежние времена – до эры экономики.

Марджори сказала Джоку:

– Как ты думаешь, Тони знает о Бивере?

– И не подозревает.

– Я не говорила Аллану. Как ты считаешь, он знает?

– Сомневаюсь.

– Ох, Джок, и чем это кончится?

– Бивер ей скоро надоест.

– Беда в том, что Биверу на нее наплевать. Не то она его в два счета бросила бы… Она себя ведет как последняя идиотка.

– А я бы сказал, что она на редкость ловко обтяпывает свои делишки, если хочешь знать мое мнение.

Гостившая супружеская пара тоже обменялась впечатлениями:

– Как ты думаешь, Марджори и Аллан знают о Бренде?

– Наверняка нет.

Бренда сказала Аллану:

– Тони на седьмом небе, верно?

– Молодец молодцом.

– Он меня начинал беспокоить… Как ты думаешь, он подозревает о моих шашнях?

– Да что ты. Ему и в голову никогда не придет.

Бренда сказала:

– Понимаешь, я не хочу, чтобы ему было плохо. Марджори читает мне мораль, словно она моя гувернантка.

– Вот как? Мы с ней не обсуждали твои дела.

– А как же ты узнал?

– Дорогая моя, до этой минуты я и понятия не имел, что ты водишь шашни. И сейчас ни о чем тебя не расспрашиваю.

– А… а я думала, все знают.

– С теми, кто пускается в загул, всегда так. Одним кажется, что никто о них не знает, другим – что все на свете знают. А на самом деле только дамы вроде Полли и Сибил считают делом чести разузнать подноготную каждого, остальных это просто не интересует.

– А.

Позже Аллан сказал Марджори:

– Бренда пыталась со мной откровенничать насчет Бивера.

– Я не знала, что ты знаешь.

– Знаю, как не знать. Просто я решил не допускать, чтобы она меня посвящала, – нечего ей важничать.

– Не могу тебе передать, как мне не нравится вся эта история. Ты знаком с Бивером?

– Встречал его. Впрочем, пусть Бренда и Тони сами разбираются.

Блондинка Джока звалась миссис Рэттери. У Тони сложилось впечатление о ней из случайно дошедших до него сплетен Полли и отрывочной информации, оброненной Джоком. Было ей слегка за тридцать. Где-то в Коттсморе жил ее бывший муж, майор Рэттери, долговязый, с сильно подмоченной репутацией. Американка по происхождению, но полностью космополитизировавшаяся, богатая, она не имела движимой и недвижимой собственности, за исключением той, что помещалась в пяти огромных сундуках. Джок положил на нее глаз прошлым летом в Биаррице и снова пленился ею в Лондоне, где она играла в бридж по-крупному, причем очень удачливо, часов по шесть-семь кряду и меняла гостиницы в среднем каждые три недели. Время от времени она запойно кололась морфием; тогда она забрасывала бридж и по нескольку дней безвыходно сидела у себя в номере, изредка подкрепляясь холодным молоком.

Она прилетела днем в понедельник. В первый раз гость прибывал в Хеттон подобным образом, и все домочадцы заметно взбудоражились. Истопник и один из садовников под управлением Джока натянули в парке простыню, чтобы обозначить посадочную площадку, и подожгли сырые листья – указать направление ветра. Пять сундуков заурядно прибыли поездом в сопровождении пожилой вышколенной горничной. В одном из сундуков миссис Рэттери привезла собственные простыни; простыни были не шелковые, не цветные, без кружев и каких бы то ни было украшений, кроме небольших, строгих монограмм.

Тони, Джок и Джон вышли посмотреть, как она приземлится. Она вылезла из кабины, потянулась, отстегнула наушники кожаного шлема и пошла к ним навстречу. «Сорок две минуты, – сказала она, – совсем неплохо при встречном ветре».

Высокая и прямая, в шлеме и комбинезоне, она казалась чуть ли не суровой; Тони совсем иначе представлял ее. Где-то в глубинах его подсознания смутно таилась довольно несуразная надежда – увидеть хористку в шелковых трусиках и лифчике, выскакивающую из огромного, перевитого лентами пасхального яйца с криком: «Гульнем, ребятишки!» Миссис Рэттери приветствовала их непринужденно и сдержанно.

– Вы поедете в среду на охоту? – спросил ее Джон. – Знаете, у нас будет охотничий сбор.

– Я поехала бы на полдня, если бы достала лошадь. В этом году мне еще не довелось охотиться.

– И мне тоже.

– Значит, мы оба не в форме. – Она говорила с ним, как с ровесником. – Ты мне покажешь окрестности.

– Наверное, сначала обложат Брутонский лес. Там живет большущая лиса, мы с папой ее видели.

Когда они остались одни, Джок сказал:

– Хорошо, что ты приехала. Как тебе показался Тони?

– Это он женат на той красавице, которую мы встретили в «Кафе де Пари»?

– Да.

– Ты еще про нее сказал, что она влюблена в того молодого человека?

– Да.

– Странный у нее вкус… Напомни, как зовут хозяина.

– Тони Ласт. Чудовищный дом, правда?

– Разве? Меня дома мало интересуют.

Миссис Рэттери оказалась неприхотливым гостем: ее не приходилось развлекать.

После обеда она вытащила четыре колоды карт и принялась раскладывать на столике в курительной сложнейший пасьянс – ей хватило его на весь вечер.

– Ложитесь, не дожидайтесь меня, – сказала она. – Я не сойду с места, пока он не выйдет. Он иногда часами не выходит.

Ей показали, где выключить свет, и оставили за пасьянсом.

На следующий день Джок сказал:

– На твоей ферме есть чушки?

– Есть.

– Не станешь возражать, если я взгляну на них?

– Ни в коей мере, но с чего вдруг?

– А там есть человек, который за ними ходит, он сможет про них рассказать?

– Есть.

– Тогда я, пожалуй, утро проведу там. Мне в скором времени придется выступать в палате о чушках.

Миссис Рэттери они не видели до самого обеда. Тони был уверен, что она спит, пока она не вышла из малой гостиной в комбинезоне.

– Я проснулась рано, – объяснила она, – спустилась вниз и увидела, как рабочие обдирают потолок. Искушение оказалось слишком сильным, и я присоединилась к ним. Надеюсь, вы не против.

Днем они поехали в конюшни по соседству, выбрать лошадей. После чая Тони сел писать письмо Бренде; за последние несколько недель он пристрастился писать письма.

До чего славный уик-энд, – писал он. – Очень хотел бы, чтобы ты приехала и на следующий или осталась подольше, но все понимаю.

Лихая блондинка вовсе не такая, как мы себе представляли, – очень невозмутимая и отчужденная. Совсем не в обычном вкусе Джока. Убежден, что она понятия не имеет ни где находится, ни как меня зовут.

Работы в малой гостиной идут полным ходом. Сегодня мастер мне сказал, что к концу недели они начнут обшивать стены хромированными панелями. Мое мнение на этот счет тебе известно. У Джона только и разговоров что о завтрашней охоте. Надеюсь, он не сломает себе шею. Джок и Л. Б. тоже поедут на охоту.

Поблизости от Хеттона находились три своры: пигстэнтонцам – они охотились здесь – при разделе достался самый плохой участок[17], и они вечно зарились на леса вокруг Бейтона. Это была довольно склочная шайка, друг друга они презирали, с чужаками враждовали, и их вечно сотрясали внутренние раздоры; объединяла их лишь общая неприязнь к заведующему охотой. Что касается полковника Инча, то традиционной непопулярности у охотников он не заслужил: этот робкий, неприметный человечек, не скупясь на затраты, устраивал, как мог, охоту для всего округа. Сам он к гончим не подходил и чаще всего или мрачно жевал имбирные пряники на дальней тропинке, или к концу дня тяжело трюхал среди полей – одинокая фигурка в алом на фоне вспаханной земли, всматривающаяся в сгущающиеся сумерки и окликающая деревенских. Кое-какое удовольствие от своего положения он все-таки получал, и для него весьма существенное: на заседаниях правлений руководимых им компаний он будто невзначай упоминал о своем звании.

Пигстэнтонцы собирались два раза в неделю. По средам обычно приезжало мало народу, но Хеттонский сбор редко кто пропускал: возле Хеттона были расположены лучшие охотничьи угодья, к тому же перспектива обильного угощения перед охотой привлекала многих задубленных непогодой старух из соседних стай. Начала стягиваться и многочисленная свита – кто пешком, кто на самых разнообразных видах транспорта, некоторые тушевались где-то позади, другие, мало-мальски знакомые с Тони, толпились у стола с закусками. Племянница мистера Тендрила – она сейчас гостила у дяди – прибыла на мотоцикле.

Джон стоял рядом с Громобоем, взволнованный и торжественный. Бен раздобыл у соседнего фермера могутную непородистую кобылу: он надеялся поохотиться всласть после того, как Джона отправят домой; по настоятельной просьбе Джона няню заточили дома вместе с горничными, чьи головы сейчас высовывались из окон верхнего этажа; ее на этот день лишили власти. Одевая Джона, она не скрывала раздражения.

– Если лису затравят при мне, полковник Инч, наверное, помажет меня кровью.

– Никого при тебе не затравят, – сказала няня.

Теперь она стояла у бойницы и сердито смотрела на столпотворение внизу. Все это глупые затеи Бена Хэккета, думала она. Ей было ненавистно все – гончие, заведующий охотой, свита, доезжачий и выжлятники, племянница мистера Тендрила в макинтоше, Джок в твидовом пиджаке и миссис Рэттери в цилиндре и визитке, не подозревающие о косых взглядах жертвователей, Тони, приветливо беседующий с гостями, сумасшедший старичок с терьерами, газетный фотограф, хорошенькая мисс Рипон, мающаяся со своим молодым конем, боком галопирующим по лужайке, конюхи и запасные лошади, никому неведомые зеваки, смиренно пристроившиеся в хвосте, – все это были глупые затеи Бена Хэккета. «Вчера ребенок заснул в двенадцатом часу, – думала она, – так разошелся».

Вскоре кортеж двинулся к Брутонскому лесу; туда надо было ехать по южной аллее, потом через Комптон-Ласт, потом около километра по шоссе, затем по полям.

– Джон может доехать только до опушки, – распорядился Тони.

– Да, сэр, но ведь вреда не будет, если он немножко останется посмотреть, как работают гончие?

– Пожалуй, нет.

– А если лиса рванет к дому, вреда не будет, если мы, все по тропкам да через воротца, поедем немного следом?

– Нет, но Джон может остаться всего на час, не больше.

– Вы ведь не захотите, сэр, чтоб я его отправил домой, пока гончие работают, верно ведь, сэр?

– Ладно, но пусть к часу будет дома.

– Я за ним присмотрю, сэр. Не беспокойся, милок, – сказал он Джону, – ты у меня поохотишься лучше не надо.

Они подождали, когда лошади проедут, и примерно потрусили сзади. За ними по пятам на первой скорости, в туче выхлопных газов, шли машины. Джон запыхался, его мутило. Громобой мотал головой и грыз трензеля. Он дважды пытался отбиться от охотников и возил Джона по кругу, так что Бен сказал: «Попридержи-ка его, сынок» – и подъехал поближе, чтобы в случае, если Громобой понесет, успеть схватить за повод. Внезапно Громобой рванулся – решил обойти чью-то лошадь, и Джон от неожиданности чуть не перелетел через голову, но успел ухватиться за седло и виновато посмотрел на Бена.

– Я сегодня что-то очень плохо езжу. Как ты думаешь, кто-нибудь заметил?

– Не беспокойся, сынок. Охота – это тебе не школа верховой езды.

Джок и миссис Рэттери скакали рядом. «А мне нравится эта нелепая лошадь», – сказала она. Она сидела по-мужски – стоило ей взлететь в седло, как сразу стало ясно, что она прекрасно ездит верхом.

Пигстэнтонцы отметили этот факт с плохо скрытой досадой: он опрокидывал их стойкое убеждение, что если собратья-охотники – шуты гороховые и трусы, то уж чужаки и подавно все, как один, невежи и психи, и от них, во избежание беды, надо держаться подальше.

Посреди деревни мисс Рипон едва удалось миновать хлебный фургон. Ее конь то прядал, то пятился, дрожал и крутился на месте, оскользаясь на гудроне. Джон и Бен объехали мисс Рипон, стараясь держаться как можно дальше от ее коня, который грозно косился по сторонам и всхрапывал. Коня этого все отлично знали. Отец мисс Рипон с начала сезона пытался продать его и уже спустил цену до 80 фунтов. При случае конь превосходно брал препятствия, но ездить на нем верхом было сущей пыткой. Неужто отец мисс Рипон и впрямь думал, что, выставляя дочь на посмешище, ему скорее удастся сбыть коня с рук? Хотя с этого сквалыги станется рисковать дочкиной шеей из-за 80 фунтов. Да и вообще, ей какого коня ни дай, она с ним не справится…

Вскоре она уже неслась мимо на легком галопе, лицо у нее раскраснелось, пучок волос съехал на сторону; она откинулась назад, натягивая всем весом повод.

– Эта девица допрыгается, – сказал Джок.

Позже они встретили мисс Рипон у опушки. Конь ее вспотел, уздечка была в мыле, зато он угомонился и щипал пучки осоки, редко раскиданные по лесу. Мисс Рипон, тяжело дыша, трясущимися руками приводила в порядок шляпку, вуаль и волосы. Джон подъехал к Джоку:

– Что там происходит, мистер Грант-Мензис?

– Гончие обкладывают опушку.

– А.

– Ну как, доволен?

– Ага. Громобой сегодня ужасно норовистый. С ним такого еще не было.

Наконец в лесу протрубил рог. Все собрались на краю большого поля перед воротами. Вернее сказать, все, за исключением мисс Рипон, которую конь несколько минут назад, прямо на середине фразы, умчал по направлению к Хеттон-Хиллз. Через полчаса Джок сказал:

– Созывают гончих.

– Значит, пустой номер?

– Похоже на то.

– И надо же, чтоб такое в нашем лесу случилось, – сказал Бен. – Разговоры всякие пойдут.

И впрямь, пигстэнтонцы, позабыв об оказанном им гостеприимстве, стали вопрошать: чего же ждать, если сам Ласт не охотится, и намекать, будто на прошлой неделе видели, как один из лесников поздно вечером что-то прятал в лесу.

Кортеж снова тронулся прочь от Хеттона. Тут Бен вспомнил о своих обязанностях.

– Как вы думаете, сэр, не пора ли отвезти молодого хозяина домой?

– А как распорядился мистер Ласт?

– Он сказал, что ему можно доехать до опушки. Но до какой – не сказал.

– Похоже, в таком случае Джону пора домой.

– Ой, мистер Мензис!

– Что ж делать, поехали, мастер Джон. Хорошенького понемножку.

– А я ничего хорошего и не видел.

– Если вы сегодня вернетесь вовремя, папаша вам в другой раз позволит поехать.

– А может, другого раза не будет? Может, завтра конец света? Ну пожалуйста, Бен! Ну пожалуйста, мистер Мензис!

– Просто срам, что лисы не нашли, – сказал Бен. – Мальчонка заждался.

– И все-таки я думаю, что мистер Ласт отправил бы его домой, – сказал Джок.

Судьба Джона была решена; гончие пошли в одну сторону, они с Беном – в другую. Когда они подъехали к шоссе, Джон чуть не плакал.

– Глянь, – сказал Бен, чтобы его подбодрить, – вон мисс Рипон на своем ненормальном гнедом. Видать, тоже домой едет. Не иначе как упала.