Пригоршня праха. Мерзкая плоть. Упадок и разрушение
– О господи, – сказала Бренда, – как интересно! Кто бы это мог быть?
– Одного вы должны избегать – он не принесет вам добра: он жестокосерд и алчен.
– Это наверняка мой мистер Бивер, Господь с ним.
Внизу Джок сидел в маленькой комнате окнами на улицу, здесь гости Полли обычно собирались перед обедом. Было пять минут седьмого.
Вскоре Бренда натянула чулок, надела туфлю и вышла к дамам.
– Весьма увлекательно, – объявила она. – В чем дело, почему у вас такой странный вид?
– Джок Грант-Мензис хочет с тобой поговорить – он внизу.
– Джок? Какая неожиданность. Ничего страшного не случилось, ведь нет?
– Ты лучше спустись поговори с ним.
И тут Бренда заметила, что и обстановка, и лица подруг как-то странно переменились, и напугалась.
Она опрометью кинулась вниз, в комнату, где ее ждал Джок.
– В чем дело, Джок? Говори быстрей, мне страшно. Ничего ужасного не случилось, нет?
– Боюсь, что да. Произошел несчастный случай.
– Джон?
– Да.
– Погиб?
Джок кивнул.
Она опустилась на жесткий ампирный стульчик у стены и сидела не шевелясь, сложив руки на коленях, как благовоспитанный ребенок, которого допустили в компанию взрослых.
Она сказала:
– Расскажи мне, как это было. Откуда ты узнал?
– Я не уезжал из Хеттона после воскресенья.
– Из Хеттона?
– Разве ты не помнишь? Джон сегодня собирался на охоту.
Она нахмурилась, до нее не сразу дошли его слова.
– Джон… Джон Эндрю… Я… слава богу… – И она разрыдалась. Беспомощно плакала, отвернув от Джока лицо, уткнувшись лбом в золоченую спинку стула.
Наверху миссис Норткот держала за ногу Суки де Фуко-Эстергази.
– Вашу судьбу, – говорила она, – определяют четверо мужчин. Один – верный и нежный, но он не открыл еще вам своего сердца…
Прорезав тишь Хеттона, зазвонил телефон возле комнаты экономки – и был переключен на библиотеку. Трубку взял Тони.
– Это Джок. Я только что видел Бренду. Она приедет семичасовым поездом.
– Как она, очень расстроена?
– Разумеется.
– Где она сейчас?
– Со мной. Я звоню от Полли.
– Мне поговорить с ней?
– Не стоит.
– Хорошо, я ее встречу. Ты тоже приедешь?
– Нет.
– Ты был просто замечателен. Не знаю, что бы я делал без тебя и миссис Рэттери.
– Да ладно. Я провожу Бренду.
Бренда уже не плакала, она сидела съежившись на стуле. Пока Джок говорил по телефону, она не поднимала глаз. А чуть погодя сказала:
– Я поеду этим поездом.
– Нам пора двигаться. Тебе, наверное, надо взять из квартиры какие-то вещи?
– Моя сумка… наверху. Сходи за ней. Я не могу туда вернуться.
По дороге она молчала. Сидела рядом с Джоком – он вел машину – и глядела прямо перед собой. Когда они приехали, она открыла дверь и первой прошла в квартиру. В комнате не было почти никакой мебели. Она села на единственный стул.
– У нас еще много времени. Расскажи, как все было.
Джок рассказал.
– Бедный мальчик, – сказала она. – Бедный, бедный мальчик.
Потом открыла шкаф и уложила кое-какие вещи в чемодан, раз или два выходила в ванную.
– Вещи упакованы, – сказала она. – Все равно остается слишком много времени.
– Не хочешь поесть?
– Нет-нет, ни за что. – Она снова села, поглядела на себя в зеркало. Но не стала приводить лицо в порядок.
– Когда ты мне сказал, – начала она, – я не сразу поняла. Я сама не знала, что говорю.
– Знаю.
– Я ведь ничего такого не сказала, нет?
– Ты знаешь, что ты сказала.
– Да, знаю… Я не то хотела… Думаю, не стоит стараться – что тут объяснишь.
Джок сказал:
– Ты ничего не забыла?
– Нет, там все, что мне понадобится. – Она кивнула на чемоданчик на кровати. Вид у нее был убитый.
– Тогда, пожалуй, пора ехать на станцию.
– Хорошо. Еще рано. Но все равно.
Джок проводил ее к поезду. Была среда, и в вагоны набилось множество женщин, возвращавшихся домой после беготни по магазинам.
– Почему бы тебе не поехать первым классом?
– Нет-нет. Я всегда езжу третьим.
Она села на пустое место посреди скамьи. Соседки с любопытством заглядывали ей в лицо – не больна ли она.
– Почитать ничего не хочешь?
– Ничего не хочу.
– А поесть?
– И поесть не хочу.
– Тогда до свидания.
– До свидания.
Отталкивая Джока, в вагон протиснулась еще одна женщина, обвешанная множеством мелких свертков.
Когда новость дошла до Марджори, она сказала Аллану:
– Зато теперь с мистером Бивером будет покончено.
Однако Полли Кокперс сказала Веронике:
– Теперь с Тони будет покончено, в смысле для Бренды.
Захудалых Ластов телеграмма потрясла. Они обретались на большой, но убыточной птицеферме неподалеку от Принсес-Ризборо. Никому из них и в голову не пришло, что теперь, в случае чего, Хеттон перейдет к ним. А если б и пришло, они горевали бы ничуть не меньше.
С Паддингтонского вокзала Джок отправился прямо в Брэтт-клуб. Один из мужчин у стойки сказал:
– Кошмарный случай с парнишкой Тони Ласта.
– Да, я был при этом.
– Неужели? Кошмарный случай.
Позже ему сообщили:
– Звонит княгиня Абдул Акбар. Она желает знать, в клубе ли вы?
– Нет-нет, ответьте ей, что меня здесь нет, – сказал Джок.
VIIНа следующее утро, в одиннадцать, началось следствие; длилось оно недолго. Доктор, водитель автобуса, Бен и мисс Рипон дали показания. Мисс Рипон разрешили не вставать. Она была очень бледна и говорила дрожащим голосом; отец испепелял ее грозными взглядами с ближней скамьи; под шляпкой у нее скрывалась маленькая проплешина, там, где сбрили волосы вокруг ранки. В заключительной речи следователь отметил, что в случившемся несчастье винить, как явствует из свидетельских показаний, некого; остается только выразить глубочайшее соболезнование мистеру Ласту и леди Бренде в постигшей их тяжелой утрате. Толпа расступилась, образуя проход для Тони и Бренды. На следствие явились и полковник Инч, и секретарь охотничьего клуба. Следствие велось со всей деликатностью и уважением к скорби родителей.
Бренда сказала:
– Погоди минутку. Я должна поговорить с этой бедняжкой, рипоновской дочкой.
И прелестно справилась со своей задачей. Когда все ушли, Тони сказал:
– Жаль, что тебя не было вчера. К нам приходило столько народу, а я совершенно не знал, что говорить.
– Как ты провел день?
– Тут была лихая блондинка… мы немного поиграли в петуха и курочку.
– Петуха и курочку? Ну и как, успешно?
– Не очень… Даже не верится, что вчера в это время еще ничего не случилось.
– Бедный мальчик, – сказала Бренда.
С приездом Бренды они почти не говорили друг с другом. Тони встретил ее на станции; когда они добрались до дому, миссис Рэттери уже легла, а наутро улетела на своем самолете, не повидавшись с ними. Бренда – в ванне, Тони – внизу, в кабинете, где писал письма, в чем теперь появилась необходимость, слышали, как над домом пролетел самолет.
В этот день солнце почти не проглядывало, буйствовал ветер; белые и серые облака неподвижно стояли высоко над головой, зато голые деревья вокруг дома раскачивались и колыхались, а во дворе конюшни вихрями крутилась солома. Бен переоделся – для следствия он облачился в парадный костюм – и занялся делами. Громобою вчера тоже досталось – он немного прихрамывал на правую переднюю.
Бренда сняла шляпу и кинула ее на стул в зале.
– Сказать тут нечего, верно?
– Не обязательно разговаривать.
– Нет. Наверное, будут похороны.
– Как же иначе.
– Когда, завтра?
Она заглянула в малую гостиную:
– А они порядочно наработали, верно?
Двигалась она более замедленно, чем обычно, голос ее звучал монотонно и безразлично. Она опустилась в одно из кресел посреди зала, куда никто никогда не садился. И так там и застыла. Тони положил ей руку на плечо, но она сказала: «Оставь» – не раздраженно и нервно, а без всякого выражения.
Тони сказал:
– Я, пожалуй, пойду отвечу на письма.
– Хорошо.
– Увидимся за обедом.
– Да.
Она встала, безучастно поискала глазами шляпу, а найдя ее, медленно поднялась вверх по лестнице, и солнечные лучи, пробиваясь сквозь цветные витражи, заливали ее золотом и багрянцем.
У себя в комнате она опустилась на широкий подоконник и стала глядеть на поля, на бурую пашню, на колышущиеся безлистые деревья, на шпили церквей, на водовороты пыли и листьев, клубящиеся внизу у террасы; она так и не выпустила из рук шляпу и все теребила пальцами приколотую сбоку брошь.
В дверь постучали, вошла заплаканная няня:
– Прошу прощения, ваша милость, но я просмотрела вещи Джона. Это не мальчика платок.
Резкий запах и украшенные короной инициалы выдали происхождение платка.
– Я знаю, чей это. Я отошлю его хозяйке.
– Не возьму в толк, как он к нему попал, – сказала няня.
– Бедный мальчик. Бедный, бедный мальчик, – сказала Бренда, когда няня ушла, и снова уставилась на растревоженный пейзаж.
– Я вот думал о пони, сэр.
– Так, Бен.
– Вы как, будете его у себя держать?
– Я не думал об этом… да, пожалуй, нет.
– Мистер Уэстмэккот из Рестолла о нем справлялся. Он думает, пони подойдет для его дочки.
– Так.
– Сколько мы запросим?
– Не знаю… сколько, по-вашему, нужно?..
– Пони хороший, ухоженный. Я так думаю, сэр, меньше чем за двадцать пять монет его отдать нельзя.
– Хорошо, Бен, займитесь этим.
– Для начала запрошу тридцать, так, сэр, а потом маленько спущу.
– Поступайте, как сочтете нужным.
– Хорошо, сэр.
За обедом Тони сказал:
– Звонил Джок. Спрашивает, не может ли чем помочь.
– Как мило с его стороны. Почему бы тебе не позвать его на уик-энд?
– А ты как, не против?
– Меня здесь не будет. Я уеду к Веронике.
– Уедешь к Веронике?
– Да, разве ты забыл?
В комнате были слуги, поэтому они смогли поговорить чуть позже, когда остались в библиотеке одни.
– Ты в самом деле уезжаешь?
– Да, я не могу здесь оставаться. Ты же все понимаешь?
– Да-да, конечно. Просто я думал, может, нам вместе уехать куда-нибудь за границу.
Бренда продолжала так, словно не слышала его:
– Я не могу здесь оставаться. С этим покончено, неужели ты не понимаешь, что с нашей жизнью здесь покончено.
– Детка, что ты хочешь сказать?
– Не спрашивай… потом.
– Но, Бренда, родная, я тебя не понимаю. Мы оба молоды. Конечно, нам никогда не забыть Джона. Он навсегда останется нашим старшим сыном, но…
– Замолчи, Тони, пожалуйста, прошу тебя, замолчи.
Тони осекся и немного погодя сказал:
– Значит, ты завтра уезжаешь к Веронике?
– Угу.
– Думаю, я все же приглашу Джока.
– Ну конечно.
– А о планах на будущее подумаем позже, когда немного отойдем.
– Да, позже.
Наутро.
– Очень милое письмо от мамы. – Бренда протянула письмо через стол.
Леди Сент-Клауд писала:
…Я не могу приехать в Хеттон на похороны, но буду непрестанно думать о вас и вспоминать, как видела вас всех троих на Рождество. Дорогие дети, в такое время лишь друг в друге вы обретете поддержку. Только любовь поможет противостоять горю…
– Я получил телеграмму от Джока, – сказал Тони. – Он приедет.
– Своим приездом Бренда всех нас свяжет по рукам и ногам, – сказала Вероника. – Что бы ей догадаться прислать отказ. Понятия не имею, как с ней говорить.
Когда они остались после ужина одни, Тони сказал Джоку:
– Я ничего не мог понять, но теперь, кажется, понял. Я воспринимаю иначе, но ведь мы с Брендой во многом совершенно разные. Именно потому, что они ей чужие, и не знали Джона, и никогда не были здесь, Бренда хочет быть с ними. В этом все дело, ты согласен? Она хочет быть совсем одна и подальше от всего, что напоминает ей о случившемся… и все равно это ужасно, что я ее отпустил. Не могу тебе передать, что с ней… она все делает машинально. Ей куда тяжелее, чем мне, это я понимаю. А я ничем не могу помочь, вот что невыносимо.
Джок не ответил.
Бивер тоже был у Вероники, Бренда сказала ему:
– Вплоть до среды, когда я подумала, что ты умер, я и понятия не имела, что люблю тебя.
– Вот как? А говорила об этом не так уж редко.
– Ты еще в этом убедишься, – сказала Бренда, – дуралей.
В понедельник утром на подносе с завтраком Тони ждало письмо:
Дорогой Тони,
я не вернусь в Хеттон. Пусть Гримшо упакует мои вещи и отвезет их на квартиру. После этого она мне больше не нужна.
Тебе, должно быть, не сегодня стало понятно, что наша жизнь не ладится.
Я влюблена в Джона Бивера и хочу получить развод и выйти за него замуж Если бы Джон Эндрю не погиб, может быть, все пошло бы иначе. Трудно сказать. А так я просто не могу начать все сначала. Пожалуйста, не очень огорчайся. Нам, наверное, нельзя встречаться во время процесса, но я надеюсь, что потом мы снова станем близкими друзьями. Во всяком случае, для меня ты всегда останешься верным другом, что бы ты обо мне ни думал.
С наилучшими пожеланиями
Бренда.
Когда Тони прочел письмо, он решил, что Бренда сошла с ума.
– Насколько мне известно, она видела Бивера всего два раза, – сказал он.
Позже он показал письмо Джоку, и тот сказал:
– Жаль, что все так получилось.
– Но ведь это же неправда?
– К сожалению, правда. Все давно знают.
Однако прошло еще несколько дней, прежде чем Тони полностью осознал, что это значит. Он привык любить Бренду и доверять ей.
4. Английская готика II
I– Ну как старикан это переносит?
– Плохо. И оттого чувствуешь себя такой скотиной, – сказала Бренда. – Боюсь, он очень переживает.
– Если бы он не переживал, тебе было бы неприятно, – сказала Полли, чтобы ее утешить.
– Да, пожалуй.
– Что бы ни случилось, я останусь твоим другом, – сказала Дженни Абдул Акбар.
– Пока все идет гладко, – сказала Бренда. – Хотя и были кое-какие gêne[19] с родственниками.
Тони последние три недели жил у Джока. Миссис Рэттери уехала в Калифорнию, и Джок был рад обществу. По вечерам они большей частью обедали вместе. В Брэтт-клуб они больше не ходили, не ходил туда и Бивер. Вместо этого они зачастили в Браун-клуб – там Бивер не состоял. Бивер теперь проводил все время с Брендой то в одном, то в другом из полудюжины знакомых домов.
Миссис Бивер была недовольна поворотом событий: ее мастеров выставили из Хеттона, не дав закончить работу.
В первую неделю Тони имел несколько неприятных бесед. Аллан попытался выступить в роли миротворца.
– Подожди недельку-другую, – сказал он, – и Бренда вернется. Бивер ей быстро надоест.
– Но я не хочу, чтобы она возвращалась.
– Я прекрасно понимаю твои чувства, но сейчас, знаешь ли, не Средние века. Если бы Бренда не была так расстроена смертью Джона, до разрыва дело не дошло бы. Да год назад Марджори повсюду таскалась с этим оболтусом Робином Бизили. С ума по нему сходила, а я не обращал внимания, что бы она там ни вытворяла, – и все рассосалось. На твоем месте я бы сделал вид, что ничего не случилось.
Марджори сказала:
– Ну конечно же, Бренда не любит Бивера. Да разве его можно любить? А если ей и кажется сейчас, что она его любит, твой долг – помешать ей свалять дурака. Ты должен не давать развода, по крайней мере, до тех пор, пока она не подыщет кого-нибудь поприличнее.
Леди Сент-Клауд сказала:
– Бренда поступила очень, очень неразумно. Девочка всегда была крайне возбудимой, но я уверена, что ни на что дурное она не способна, абсолютно уверена. На Бренду это не похоже. Я не знакома с мистером Бивером и не имею ни малейшего желания с ним знакомиться. Насколько я понимаю, он во всех отношениях неподходящая пара для Бренды. Не может быть, чтобы Бренда хотела выйти замуж за такого человека. Я вам объясню, Тони, как это получилось. Бренда, должно быть, чувствовала, что вы ею пренебрегаете, ну самую чуточку, – так часто бывает на этой стадии брака. Мне известно множество подобных случаев – и, конечно же, ей польстило, что в нее по уши влюбился молодой человек. Вот и все – ничего дурного тут не было. Но потом этот чудовищный удар – несчастье с маленьким Джоном – выбил ее из колеи: она просто не отдавала себе отчета в том, что говорит и что пишет. Через несколько лет вы еще посмеетесь над этим недоразумением.
Тони не видел Бренды со дня похорон. Один раз он говорил с ней по телефону.
Шла вторая неделя, когда он особенно тосковал и совершенно потерял голову от разнообразных советов.
У него долго сидел Аллан, склоняя его к примирению.
– Я говорил с Брендой, – сказал он. – Ей уже надоел Бивер. Она только и мечтает, как бы вернуться в Хеттон и зажить с тобой по-прежнему.
Пока Аллан был у него, Тони решительно отказывался его слушать, но потом его слова и воспоминания, которые они пробудили, не выходили у него из головы. И он позвонил Бренде, и она говорила с ним спокойно и серьезно.
– Бренда, это Тони.
– Здравствуй, Тони, в чем дело?
– Я только что говорил с Алланом. Он сказал, у тебя переменились планы.
– Я что-то не понимаю, о чем ты.
– Он сказал, что ты хочешь бросить Бивера и вернуться в Хеттон.
– Аллан так сказал?
– Да, а что, это неправда?
– Боюсь, что нет. Аллан – осел и лезет не в свои дела. Он был у меня сегодня. Мне он сказал, что ты не хочешь разводиться, но готов разрешить мне жить в Лондоне и делать все, что мне заблагорассудится, лишь бы избежать скандала. Мне это показалось разумным, и я как раз хотела тебе позвонить, поговорить. Но, наверное, это тоже дипломатический ход Аллана. Как бы то ни было, боюсь, что сейчас вопрос о моем возвращении в Хеттон не стоит.
– Понимаю. Я не сомневался… Я просто так позвонил.
– Да ладно. Как поживаешь, Тони?
– Спасибо, хорошо.
– Вот и отлично, я тоже. До свидания.
Это был их последний разговор. Они избегали мест, где могли бы встретиться.
Сочли, что в роли истца удобнее выступить Бренде. Тони поручил процесс не семейным поверенным в делах, а другой, менее почтенной фирме, специализировавшейся на разводах. Он скрепя сердце готовил себя к тому, что столкнется с профессиональными циниками, склонными к фривольности, но поверенные, к его удивлению, оказались людьми мрачными и подозрительными.
– Насколько я понимаю, леди Бренда ведет себя неосмотрительно. Не исключено вмешательство королевского поверенного…[20] Более того, встанет вопрос о деньгах. Вы понимаете, что, раз по настоящему соглашению леди Бренда считается стороной невиновной и потерпевшей, она вправе просить у суда весьма существенных алиментов?
– Об этом не беспокойтесь, – сказал Тони. – Я уже все обсудил с ее зятем и решил положить ей пятьсот фунтов в год. У нее четыреста фунтов своих, и, я полагаю, у мистера Бивера тоже есть какие-то деньги.
– Жаль, что нельзя оформить ваше соглашение письменно, – сказал поверенный, – это могут квалифицировать как тайный сговор.
– Сло́ва леди Бренды для меня вполне достаточно, – сказал Тони.
– Мы стремимся оградить наших клиентов от самых непредвиденных случайностей, – сказал юрист с видом человека, выполняющего свой долг: у него, в отличие от Тони, не выработалось привычки любить Бренду и доверять ей.
Для измены Тони был намечен четвертый уик-энд после отъезда Бренды из Хеттона. Был снят номер в приморском отеле («Мы всегда посылаем туда наших клиентов. Тамошние слуги прекрасно дают показания») и оповещены частные сыщики.
– Вам остается только выбрать партнершу, – сказал поверенный, и ни намека на игривость не было в его унылом голосе. – В некоторых случаях мы оказывали помощь клиентам, но имели место нарекания, и мы сочли за благо предоставить выбор самим клиентам. Недавно мы вели чрезвычайно деликатное дело, в котором ответчиком выступал человек строгой морали и довольно робкий. В конце концов его собственная жена согласилась поехать с ним и предоставить материал для свидетельских показаний. Она надела рыжий парик. Все прошло весьма успешно.
– Не думаю, чтобы это годилось в моем случае.
– Разумеется. Я просто привел это как любопытный пример.
– Наверное, я смогу кого-нибудь подыскать, – сказал Тони.
– Не сомневаюсь. – Поверенный учтиво поклонился.
Но позже, когда Тони обсудил эту проблему с Джоком, она оказалась далеко не такой простой.
– Не каждую об этом попросишь, – рассуждал он, – как ни подступись. Сказать, что это юридическая формальность, – оскорбительно, а с ходу предложить закрутить на всю катушку – большая наглость, если до этого не обращал на нее никакого внимания и впредь не собираешься… Правда, в крайнем случае всегда можно рассчитывать на старуху Сибил.
Но даже Сибил отказалась.
– В любое другое время – всегда пожалуйста, – сказала она, – но сейчас мне это ни к чему. Если слухи дойдут до одного человека, он может неправильно понять… Есть у меня на примете страшно хорошенькая девушка – Дженни Абдул Акбар ее зовут. Не знаю, знаком ли ты с ней.
– Знаком.
– Ну и как, она не подойдет?
– Нет.
– О господи, тогда не знаю, кого и предложить.
– Пожалуй, придется изучить рынок в «Старушке Сотняге», – сказал Джок.
Они обедали у Джока. В последнее время им было довольно неуютно у Брауна: когда люди несчастны, их норовят избегать. И хотя они осушили огромную бутыль шампанского, легкомысленное настроение, в котором они в последний раз посетили Синк-стрит, не вернулось.
– А не рано туда ехать? – спросил Тони.
– Попытка не пытка. Мы же туда не для развлечения едем.
– Разумеется, нет.
Двери в доме № 100 по Синк-стрит были распахнуты настежь, в пустом танцзале играл оркестр. Официанты обедали за маленьким столиком в углу. Две-три девушки топтались у игорного автомата – проигрывали шиллинг за шиллингом и кляли холод. Они заказали бутылку вина разлива винодельческой компании Монморанси и сели ждать.
– Из этих кто-нибудь подойдет? – спросил Джок.
– Все равно.
– Лучше взять такую, которая нравится. Тебе придется провести с ней довольно много времени.
Немного погодя в зал спустились Милли и Бэбз.
– Так как насчет почтальонских шапок? – спросила Милли.
Они не поняли намека.
– Вы ведь были здесь в прошлом месяце, мальчики, нет, что ли?
– Боюсь, мы тогда здорово надрались.
– Да ну?
Милли и Бэбз крайне редко встречали вполне трезвых мужчин в рабочее время.
– Подсаживайтесь к нам. Как поживаете?
– У меня вроде насморк начинается, – сказала Бэбз. – Погано себя чувствую. Вот сквалыги: ни за что не хотят топить эту трущобу.
Милли была настроена бодрее, она раскачивалась на стуле в такт музыке.
– Танцевать хотите? – спросила она, и они с Тони зашаркали по пустому залу.
– Мой друг ищет даму поехать вместе к морю, – сказал Джок.
– В такую-то погоду? Да любая девушка ухватится за его предложение с руками и ногами. – Бэбз фыркнула в мокрый скомканный платочек.
– Ему для развода.
– А, понятно. Чего бы ему не взять Милли? Она не боится простуды. И потом, она умеет вести себя в гостинице. Из здешних девушек со многими можно приятно погулять в городе, но для развода нужна дама.
– Вас часто приглашают для разводов?
– Бывает. Оно, конечно, неплохо отдохнуть, только приходится все время разговаривать, а джентльмены как заведутся о своих женах, так конца-краю нет.
За танцами Тони не мешкая приступил к делу.
– Вам не хотелось бы уехать из города на уик-энд? – спросил он.
– Отчего бы и нет, – сказала Милли. – Куда?
– Я бы предложил Брайтон.
– А… Вам для развода?
– Да.
– Вы не против, если я возьму с собой дочку? Она нам помехой не будет.
– Ну что вы.
– Так я понимаю, вы не против.
– Нет, я решительно против.
– А… Вы бы не подумали, что у меня восьмилетняя дочка, верно?
– Нет.
– Ее Винни зовут. Мне едва шестнадцать стукнуло, когда я ее родила. Я была младшей в семье, и отчим нам, девчонкам, проходу не давал. Вот почему мне приходится зарабатывать на жизнь. Винни живет у одной дамы в Финчли. Двадцать восемь шиллингов в неделю ее содержание мне обходится, не считая одежи. Она ужас как любит море.
– Очень сожалею, – сказал Тони, – но это невозможно. Мы с вами выберем для нее хороший подарок.
– Ладно… Один джентльмен подарил ей чудный велосипед к Рождеству. Она свалилась с него и расшибла коленку. Так когда надо ехать?
– Как вы хотите ехать – поездом или машиной?
– Поездом. В машине Винни тошнит.
– Винни не поедет.
– Да, конечно, но все равно поездом лучше.