Страна не для него

Это был выстрел в упор, навылет, прямо в лоб. Преподавателя философии как током шарахнуло – он побледнел, остолбенел и ощущал каждой порой своего тела, как его прошибает холодный пот. Это была невообразимая наглость и смертельное оскорбление, какое даже не каждому японцу доводится испытать! Преподаватель поклялся испортить этому заносчивому иностранцу жизнь раз и навсегда и приказал пересесть к Кицуне Митсюзаки. То-то он запоет, когда вся группа ополчится против него из-за того, что он путается с жертвой идзиме!

«Мне конец… – подумал Кицуне Митсюзаки, в свою очередь. – Теперь все будут ненавидеть меня за то, что я путаюсь с чокнутым иностранцем. За что? Я никогда в жизни ничего плохого не делал! За что мне такое наказание?»

– Привет, – поздоровался Курт Хартлесс, уже присоседившийся по правую руку.

Кицуне Митсюзаки молча собрал свои тетради и отодвинулся как можно дальше

– В чем дело? – удивился Курт. – Почему японцы всегда так странно реагируют на людей?

На перемене он-таки отдал должное японским манерам, пробормотал: «Сумимасен», – и стянул тетрадку, которую его странный сосед по завершении лекции отложил в сторону.

– Не трогай, пожалуйста, мои вещи… – попросил Кицуне Митсюзаки тихо и едва не плача от охватившего его приступа паники.

– Я просто хотел посмотреть конспект, что в этом такого? – объяснился недоумевающий Курт Хартлесс. – С японским письмом у меня вообще беда, я ничего не успеваю записывать. Кстати, классно рисуешь! – добавил он с восторгом, листая страницы.

– Положи на место, пожалуйста… – снова попросил Кицуне, задрожав, даже зубы застучали.

– Да что с тобой не так? – фыркнул Курт, кинув тетрадку обратно на стол. – Weird! (*Странный! (англ.))

В течение дня он попытался заговорить с Кицуне несколько раз. Тот с трудом мог разобрать его страшный акцент, но, кажется, понял, что речь идет о последней лекции и, кажется, иностранец предлагал ему пообедать вместе на большой перемене. Но Кицуне Митсюзаки отвечал лишь молчанием и низко-низко опущенной головой, и Курт, вконец в нем разочаровавшись, отстал. Что творится с этим странным японцем, до него дошло только на следующий день, когда на горизонте снова появился красавчик и его свита.

– Эй, Кицуне-тян, что там с моим рефератом? – спросил он, больше не выглядя милым и сладким. Теперь он выглядел откровенно опасно.

– Одну минуту, – угодливо залепетал Кицуне и полез в свою почтальонскую сумку за папкой с аккуратно вложенными в нее листами. – Вот. Держи.

Красавчик вынул листы и, даже не взглянув на них, швырнул всю кипу Кицуне в лицо со словами: «Плохо». Листы, замысловато пикируя в воздухе, новогодним снегопадом рассыпались по полу.

– В чем дело, Кицуне-тян? – заговорил красавчик, стараясь не нарушать своей деланной улыбки. Галстук Кицуне оказался туго стянут его холеной рукой. – У тебя теперь новый друг, да? Общение с европейским варваром не оставляет тебе времени прилежно выполнять домашнее задание?

– Прости меня… – сдавленно проскулил Кицуне, зажмурившись и молясь только об одном – чтобы красавчик не заставил посмотреть ему в глаза. Он знал, что обычно бывает, когда посмотришь обидчику в глаза. Тот подумает, что ты смеешь ему перечить, и тогда тебе несдобровать.

Однако где-то сквозь пелену своих спутанных мыслей и оглушительный рев крови в ушах он услышал:

– Get the fuck out of him, you jerk! (*Отвали от него, ты, придурок! (англ.))

Вскинув голову в ужасе и недоумении, Кицуне Митсюзаки увидел, что свита красавчика отступила, а в дверях стоит иностранец.

– Этот мудак тебя достает? – скорее сказал, чем спросил, Курт, схватил красавчика за грудки и откинул в сторону. – Только попробуй его еще раз тронуть – огребешь вместе со своими шестерками так, что мало не покажется!

– Эй, что у вас там происходит? – раздался громоподобный голос старосты, и здоровяк Гин Хасегава поспешно покинул средние ряды, где на тот момент раздавал ценные указания девчонкам из культмассового сектора.

– Семпай! – тут же голосками голодных котят запищали красавчик и его свита. – Гайдзин распускает руки!

«Ну почему именно в моей группе?..» – пронеслась мысль отчаяния в голове Гина Хасегавы, но он не подал виду и строго сказал красавчику и его друзьям:

– Вернитесь к своим делам, пожалуйста!

Затем недобро зыркнул на Кицуне и Курта и глядел так на них до тех пор, пока зачинщики не убрались с глаз. Те, в свою очередь, не заставили себя ждать, потому что были уверены, что сейчас неудачник Митсюзаки и эта обезьяна из Европы получат по первое число.

– Вы в порядке? – спросил вдруг староста, резко смягчившись во взгляде и подобрев в голосе – пускай всего на две секунды.

– Да, – успел кивнуть Кицуне.

– В цивилизованном обществе не принято бросаться на людей с кулаками, – Гин Хасегава снова стал строгим и грозным. – В следующий раз постарайтесь решить свои проблемы мирным путем. И приберитесь здесь, пожалуйста.

– Мы нижайше просим прощения за беспокойство, семпай! – извинился Кицуне и склонился в поклоне сайкейрей.

Курт глянул на него и зачем-то вспомнил, что это самый почтительный поклон с наклоном корпуса в 45 градусов и продолжительностью не менее счета до трех. От этих дурацких курсов, которые он посещал после занятий, действительно была какая-то польза! Тем временем Гин Хасегава с достоинством ретировался.

– Ого, это было близко! – сказал Курт Кицуне. – Этот напыщенный ублюдок меня определенно бесит! В следующий раз не бойся его, а просто врежь в рожу изо всех сил!

– Прости, я не понимаю, что ты говоришь, – недружелюбно отмахнулся Кицуне, опустился на пол и принялся собирать разлетевшиеся листы.

Курт резким энергичным движением рухнул на колени рядом с ним и начал помогать. Кицуне был зол на него и с трудом справлялся с желанием толкнуть его, чтобы тот упал на пол и почувствовал себя хотя бы немного униженным.

– Наш староста такой здоровый, мне аж жутко! – продолжал трещать чертов иностранец на своем проклятом кривом японском. – Мне казалось, что все японцы маленькие, а наш староста просто шкаф, да? Скажи же, он огромный! Мне кажется, он даже выше меня! Как треснет – мозгов не соберешь! Эй, а это что? – он беззастенчиво, как невоспитанный ребенок, ткнул пальцем в частокол шрамов на запястье Кицуне, которые случайно показались из-под рукава, когда парень потянулся за листом, – парочка порезов была совсем свежая. – Ты что, вены пытался вскрыть? Все из-за этого мудака, да?

Кицуне в этот момент захотелось не просто вскрыть вены, а сделать харакири!

– Не смотри, пожалуйста! – вдруг заорал он на всю аудиторию и расплакался, выронив из рук только что собранные листы. Впервые ему было наплевать, что все смотрят и осуждают его за постыдное поведение. Унижаться дальше уже было некуда. – Почему? – всхлипнул он, глотая слезы. – Я ничего плохого не сделал! Я всегда был нормальным парнем и хотел жить нормальной жизнью. Что я такого сделал, чтобы заслужить все это?

Курт закатил глаза. Кажется, истерика Кицуне его ни капельки не впечатлила. Он лишь фыркнул:

– Ты больной, что ли? Опять гребаные листы разбросал, теперь заново собирать!

Затем наскоро сгреб то, что десять минут назад было рефератом, небрежно бросил это на первый попавшийся стол и бережно поднял Кицуне за плечи.

– Все хорошо. Вставай, пойдем.

И вывел его из аудитории.

Японский демон

– Мартин, когда мы вернемся домой? – вдруг спросил Курт после ужина.

Он сегодня был чем-то расстроен и совсем ничего не ел. Мартин вздохнул, подумав, что у него снова нелады с японским. Или опять в университете травят.

– Я тебе уже сто раз говорил, – вздохнул Мартин и вернулся к электронному письму, давая понять, что не намерен продолжать эту тему.

Курт подкрался сзади и, как ласковый кот, обнял Мартина за плечи своими длинными тонкими руками. Тот не смог совладать с собой и поцеловал его в локоть.

– Ты ведь несерьезно это говорил, да? – мурлыкнул Курт и потерся подбородком о шелковистые волосы Мартина, которые были, как и у него, цвета вороного крыла, только кое-где уже с серебристой проседью.

– Я говорил это совершенно серьезно и повторю еще, сколько хочешь, раз. Мы никогда не вернемся в Манчестер, – ответил Мартин хладнокровно.

– Ну и ладно, черт с Манчестером, – продолжал подлизываться этот хитрый чертенок. – А если в Лондон? Или в Ливерпул?..

– Ни в Лондон, ни в Ливерпул, ни даже в Бирмингем. В Англии нам больше делать нечего.

То, что произошло дальше, Мартина не удивило. Курт резко отпрянул и больно пихнул его в спину.

– Хочешь сказать, мы навсегда останемся в этой чертовой стране?! – заорал он, как ошпаренный, в отчаянии схватившись длинными пальцами за волосы.

– У нас был уговор, помнишь? – продолжал сурово стоять на своем Мартин, стараясь не отвлекаться от письма. – Ты заканчиваешь универ в Токио, а потом можешь валить, куда душа пожелает.

И когда Курт разрыдался, он тоже бровью не повел.

– Я не могу здесь жить, эта страна меня убивает! – начал кричать тот сквозь слезы. – Я ничего не понимаю на уроках! Надо мной смеются, что я не знаю языка! А эти поехавшие японцы, они меня бесят, меня от них тошнит!

– Все будет нормально, ты скоро привыкнешь.

– Ах, так! Знаешь, что?! Тебе легко говорить! Это ты решил, что будешь жить в этой проклятой стране, вот сам здесь и оставайся! Хотя черта с два там, ты же вечно в разъездах, вечно у тебя командировки, тебе вообще наплевать! А я должен торчать здесь и терпеть этих чокнутых людей каждую секунду моей гребаной жизни! Это ты меня сюда притащил, я тебя об этом не просил! Обломись, понял? Я возвращаюсь в Англию!

Мартин щелкнул на кнопку «Отправить» и с безразличием повел красивым худым плечом, обтянутым черной домашней водолазкой. Она ему очень шла. Тонкий и прямой, как струна, он выглядел в ней очень элегантно и аристократически.

– Бон вояж, – фыркнул Мартин безучастно.

– Да пошел ты! Ненавижу тебя!

Зареванный Курт распахнул двери гардеробной Мартина и залез в карман его пиджака. Затем он демонстративно достал бумажник и вытащил оттуда кредитную карту. Мартин ничего не сказал, реагируя так, будто это абсолютно нормально. Курт наспех оделся и прихватил свои документы. Они все были на японском языке. Несколько месяцев назад Мартин уложил их в аккуратный прозрачный файлик и велел всегда носить с собой. В конце концов, Курт выскочил на улицы Токио и сломя голову бросился в произвольном направлении.

Поначалу он действительно намеревался поехать в аэропорт и купить там билет до Лондона. Но когда истерика отпустила, он понял, что никуда не поедет и ни в какой Лондон не полетит. Тому было много причин, но единственным, что беспокоило Курта на данный момент, было то, что он заблудился.

– Просто блеск! – чертыхнулся он, разглядывая небоскребы и цветастые рекламные вывески, настолько разные и оригинальные, что все, как одна, друг на друга похожие.

Он попытался вспомнить, откуда пришел. Однако сообразив, что ничего путного из этого все равно не выйдет, Курт решил позвонить Мартину, покаяться во всех смертных грехах и попросить отыскать его на улицах этого большого сумасшедшего города. Но тут выяснилось, что с психу он и телефон дома забыл! Оставалось только свернуться клубочком на вычищенном и выскобленном чокнутыми японцами асфальте и умереть. Никто на него даже внимания не обратит, ведь в этой стране принято делать вид, что ничего не происходит. И найдут его через месяц, закостеневшего и холодного, как лед, с кредитной карточкой на несколько миллионов американских долларов в кармане пальто… Даже обидно как-то. Обворовал Мартина, чтобы купить себе билет до Лондона, а лететь передумал! Заблудился среди красочных круглосуточных магазинов, предлагающих всякие цацки на любой вкус и цвет, а карточка Мартина лежит себе в кармане без дела!

Вообще-то, Курт уже целых пять лет хотел одну вещь, но приобрести ее никак не представлялось возможным. Поэтому теперь, когда, кроме японцев и японского языка, на его пути преград не было, Курт двинул вдоль по улице в поисках спортивного магазина.

…Опробовать новые роликовые коньки он решил прямо здесь и сейчас. Курт ни разу не видел, чтобы кто-то разъезжал на них по Токио, но точно знал, что сейчас кого-нибудь убьет, если немедленно не снимет напряжение. Молодому иностранцу, не знающему японского языка, обладающему необычной внешностью и скверным характером, хождение по японским магазинам покажется адом! Сначала ему раскланяются все до одного консультанты и начнут доставать непонятными вопросами. Затем они начнут следовать за ним между полками, потому что у него, видите ли, потерянный вид. Они будут пристально наблюдать за тем, как он стягивает товары, чтобы подскочить в любой момент, когда его что-то заинтересует, проконсультировать и помочь сделать правильный выбор. Потом его под белы рученьки проведут к кассе, зададут очередную порцию непонятных вопросов, а когда бедный иностранец замотает головой, замашет руками и молча всунет им кредитную карточку, посмотрят на него, как на последнего идиота, и вежливо улыбнутся. Запакуют товар, которым он хочет воспользоваться здесь и сейчас, в сотню оберток, – да так, что сходу не распакуешь, – а потом будут раскланиваться на выходе, благодарить дикого варвара за то, что он посетил их магазин и теперь уходит и никогда больше не вернется, заканчивая каждую фразу своим дурацким «кудасай» (*Пожалуйста (яп.)).

– Оставьте меня в покое, кудасай! – гаркнул Курт, едва не срываясь в новую истерику, и убежал, прижимая к груди свою покупку.

В маленьком токийском скверике он впервые за пять лет встал на роликовые коньки. Ноги от них сильно отвыкли. Кататься было больно и неловко, под мягкими силиконовыми колесиками чувствовался каждый шов тротуарной плитки, Курт то и дело спотыкался. Прохожих было немного. Как обычно, все старались сделать вид, что ничего необычного не происходит, но не могли просто так взять и перестать пялиться на странного хромого иностранца, который явно напрашивается на штраф, катаясь на роликах в неположенном месте. У одного, в конце концов, сдали хваленые японские нервы, и он бросился к Курту, прижимая к груди библиотечные книжки и крича на весь сквер:

– Эй ты, как там тебя, ты совсем обалдел?!

Курт Хартлесс узнал своего одногруппника, низкорослого япошку с милой мордашкой и невротическим выражением лица, который сидел на последних рядах с противоположной стороны.

– Кататься можно только в специальных парках, – заговорил тот на кривом английском, затем силком утащил иностранца на ближайшую лавочку и заставил переобуться. – Если кто-то вызвал полицию, ты получишь большой штраф.

– У тебя очень хороший английский! – обрадовался Курт, услышав родную речь, хоть и в смехотворном японском исполнении.

– Ты, правда, так думаешь? – расцвел было нервный япошка, но тут же осекся и снова стал дерганым и официозным. – Спасибо, но я все еще не очень хорош в этом.

Ему не следовало быть таким легкомысленным. Он и так сильно помог этому Сото, спася его от штрафа. А Сото не заслуживал его помощи, потому что он был невоспитанным и сумасшедшим. После того, что они с неудачником Митсюзаки вытворили сегодня в классе, нервный япошка вообще имел полное право не только с ним не разговаривать, но и вызвать полицию до того, как это сделает кто-то другой!

– Я Курт Хартлесс, – Сото счел нужным представиться, так как с этим парнем он никогда не общался, поэтому тот мог и не знать его имени.

– Я знаю, – фыркнул нервный япошка. – Еще недели не прошло, а тебя уже вся группа знает. Меня зовут Акума Катайя, – добавил он. В отличие от Сото, его в группе точно никто не знал, и это, признаться, было обидно.

– Оу… – растерянно улыбнулся Сото и несмело уточнил: – Извини, а твое имя Акума или Катайя?

Нервный япошка был настолько поражен вопросом, что даже не успел сориентироваться, как ему себя вести.

– Акума, – кротко ответил он на автомате.

– А, ясно! Японские фамилии обычно длинные, вот я и не смог сразу сориентироваться.

Вся нервозность и надменность нрава Акумы Катайи на секунду улетучилась, и он не смог не улыбнуться этому запутавшемуся в чужом языке Сото.

– Кстати, «Акума» на японском означает «демон», – сказал Акума. – Когда моя мама была беременна мной, ей приснился кошмар с какими-то бесами. Она испугалась, что это злые силы, которые хотят меня забрать, поэтому назвала меня демоном, чтобы защитить от них. Она думала, что своего они не тронут. Это было до того, как правительство запретило называть детей такими именами. Вот забавно, правда?

Было видно, что Акуму распирает от гордости, вот только реакция последовала вовсе не такая, как он ожидал: вместо того, чтобы восхититься, Курт захохотал:

– Это ты-то демон?! Да над тобой прикололись!

Акума вмиг взбесился.

– Не смейся надо мной, пожалуйста! – взвизгнул он и ударил Сото книжками в плечо.

Курт Хартлесс заорал благим матом и потер ушибленное место.

– Ой, прости, я не хотел! – перепугался Акума. – Больно?

– Да нет, конечно! Я просто в шоке, что японцы дерутся! Мне все уши прожужжали, что в Японии дерутся только дикари и быдло, бла-бла-бла, а тут все такие вежливые и интеллигентные, поэтому в Японии никогда не бывает драк, бла-бла-бла, ну и все в таком духе.

– Ну, японцы тоже люди, – замялся Акума. – Мы тоже можем слететь с катушек, когда кто-то ведет себя грубо.

– Я не хотел быть грубым. Я просто пошутил. Извини, что вышло неудачно.

– Мне следовало догадаться. Ты тоже извини за такую реакцию. Не знаю, что на меня нашло. Я обычно так себя не веду.

– Да фигня, забей. В моей стране пацаны постоянно дерутся.

Акума ткнул пальцем в роликовые коньки и поспешил сменить тему, чтобы поскорее забыть об этом недоразумении:

– Ты давно катаешься на этих… как они называются?..

– Роликовых коньках? – охотно подсказал ему Курт, заблестев черными глазами.

– Точно, роликовых коньках! – с улыбкой кивнул Акума, довольный тем, что сумел заинтересовать Сото.

– Где-то с девяти лет. Сначала я на простых коньках катался, даже в хоккей в школе играл. Потом мне ролики купили. Но с тринадцати лет больше не катался, поэтому сейчас это охренеть как трудно!

– Вот как… Я в детстве очень хотел научиться кататься, но времени никогда не было.

– Правда? Слушай! Мы можем как-нибудь сходить в этот специальный парк, и я научу тебя кататься!

Акуму как ледяной водой окатили – настолько неожиданно, нагло и дико прозвучало это предложение. Он хоть и сочувствовал Сото, хоть и не прочь был немного помочь ему освоиться в чужой стране, но заводить с ним дружбу – нет, никогда, Акума не был предрасположен к суицидам!

– Я подумаю над этим, – ответил он по-японски тактично, – и когда у меня появится свободное время, я обязательно…

– Ты прав! – перебил его Сото, даже не дослушав. До этого он как-то подозрительно рыскал нехорошим взглядом по сторонам. Сквер уже опустел, над апрельским Токио неумолимо сгущались сумерки, а Акума уже начинал жалеть, что попался на пути этого бешеного иностранца. – Чего тянуть? Давай прям здесь, пока никто не видит!

– П-подожди, пожалуйста!

– Давай, это весело! Тебе понравится!

И сколько Акума ни пытался протестовать, этот английский маньяк все равно надел на его маленькие ноги свои роликовые коньки и стал учить кататься. Когда разбитые коленки Акумы пропитали кровью форменные брюки, синяки зазудили, натруженные мышцы вконец отказались работать, а мимо сквера пару раз проехала патрульная машина, оба решили, что пора заканчивать этот необычный и полный адреналина урок.

– Это было круто! – заголосил Акума Катайя, позабыв и про штраф, и про библиотечные книжки, и про то, что Курт Хартлесс – чокнутый Сото, с которым водиться себе дороже. – У меня ведь получилось, правда?

– Да ты просто рожден для этого!

Посмаковав еще немного свои впечатления, парни собрали вещи и засобирались по домам.

– В какую тебе сторону? – вдруг спросил Акума. – Если нам по пути, пойдем вместе. Или хочешь, я провожу тебя до станции метро?

И тут Курт Хартлесс вспомнил, с чего началось все это безумие. Стыдясь сказать правду, он стал собирать все подряд, путать падежи и неправильно отбрасывать окончания глаголов.

– Ты не знаешь, в какую сторону идти. Ты заблудился! – выпалил Акума в лоб.

– Да, – ответил Курт с опозоренным видом.

– А адрес свой помнишь?

– Нет.

– А документы какие-нибудь есть?

И Курта осенило – слава прозрачному файлику Мартина! Он полностью вручил его Акуме, и тот, недолго в нем порывшись, отыскал опрятную визитную карточку, по прочтении которой не смог сдержать умиленного смешка. Там было написано вот что:

«Здравствуйте! Меня зовут Куруто Харетересу. Пожалуйста, отведите меня по этому адресу или позвоните по этому телефону, назовите место, где я нахожусь, и меня заберут. Большое спасибо! Простите за беспокойство!»

– Все ясно, – сказал Акума с улыбкой, аккуратно вложив карточку и вернув спасительный файлик Сото. – Это недалеко, я тебя провожу.

Курт недоверчиво нахмурился.

– Будешь теперь надо мной угорать? Мол, смотрите, тупой иностранец заблудился в Токио и катался на роликах в неположенном месте!

– С чего бы? – улыбнулся Акума. – Токио – огромный город. Тут даже местные теряются, что уж говорить о тупом иностранце? И ты совсем не похож на человека, которого волнует, что над ним кто-то смеется.

– Еще как волнует! – надулся Курт. – Я, конечно, не понимаю, что вы там говорите, но определенно чувствую, что вы надо мной прикалываетесь. А я вам даже ответить ничего не могу, потому что у меня с японским беда. Знаешь, как обидно?

Акума вскинул брови в полном изумлении.

– Обещаю, что никому не скажу, – сказал он очень серьезно. – Пойдем, уже поздно.

Проводив Сото до дверей жилого комплекса, в котором тот жил, Акума Катайя пожелал ему спокойной ночи и почувствовал себя абсолютно счастливым. Это был потрясающий вечер! Акума не только научился кататься на роликах, но и набил кучу синяков, испортил форму, заявился домой непростительно поздно, впервые в жизни не сделал уроки, однако готов был поклясться, что никогда еще не чувствовал себя так хорошо.

– А Сото, оказывается, такой прикольный, – размышлял Акума, лежа в кровати и глядя в потолок. – Может быть, действительно, стоит пригласить его позависать вместе где-нибудь на выходных? Никто об этом даже не узнает.

Он даже не подозревал, что завтра с самого утра Сото заорет ему: «Привет, Акума!» – и выставит дураком перед всей группой! О чем он только думал?!

…Когда Курт вернулся домой, кухарки уже не было, а Мартин дремал, лежа на животе, на диване в гостиной. Как всегда, был включен его любимый канал с ужастиками. На полу стояла недопитая кружка кофе и валялся мобильный телефон. Наверняка опять трепался со своим гребаным Снежком! Воровски длинные алебастровые пальцы сжимали тлеющую сигарету, пепел сыпался мимо пепельницы прямо на отполированный до блеска паркет.

Курт, оставив новые ролики на пороге, неслышной кошачьей поступью прокрался к дивану, осторожно вытянул недокуренную сигарету и затянулся ею до конца, затем окончательно потушил в пепельнице.

– Как в Англии? – хрипло спросил Мартин спросонья.

– Дерьмово там без тебя, – мурлыкнул Курт, аккуратно сел ему на поясницу и худыми пальцами нежно пробежался вверх по стройной гибкой спине. – Только не сходи с ума. Я немножко опустошил твою карточку. Но ты не переживай, на сигареты я тебе оставил.

– Как интересно… Что купил? – улыбнулся Мартин, млея от приятной щекотки на своих усталых тощих плечах. Затем Курт по собственной инициативе начал их разминать, словно почуял, что они болят.

– Ролики. Я ведь с ТЕХ пор ни разу не катался. Думал, что уже разучился.

Мартин проглотил болезненный комок горечи, подступивший к горлу, и сменил тему:

– Хочешь сказать, ты сам пришел в магазин и сам расплатился за ролики? Ты же японского не знаешь. Ты уверен, что ты их не украл?

– А что, можно было?

Мартин засмеялся:

– Конечно, можно! Тут грабеж – дело неслыханное. Японцы такие правильные и законопослушные, что у них просто нет воровства. Ни у кого даже мысли не возникнет, что ты можешь что-то стащить.

Курт заулыбался от уха до уха, гибко потянулся вперед и запустил пальцы в теплую шелковистую шевелюру цвета вороного крыла с легкой проседью.

– Ну, коль я здесь, значит, скоро появится у них воровство. Если уже не появилось благодаря тебе.

– Главное, не перестарайся. Ты же помнишь, чем это в последний раз кончилось.

– Сам же с детства учишь меня всяким гадостям! Кстати, я ведь воспользовался той фразой, которой ты меня научил! «Твой английский намного хуже, чем мой японский». Препод был в таком шоке, я аж подумал, что он себе сейчас харакири сделает!