Путеводитель ботаника по ядам и вечеринкам

Глава 4

До обеда они занимались своими делами. Доктор Максвелл нервничал и даже не замечал, как часто Шафран отвлекалась от работы. События последних дней крутились в ее голове и порождали вопросы, на которые не находилось ответов. Кто отравил миссис Генри в самый разгар вечеринки? Собирались ли отравить именно ее или она пострадала по ошибке? И если ее, то почему?!

Шафран хотела спросить, что думает по этому поводу доктор Максвелл. Список людей, которым она доверяла, был очень коротким, и доктор Максвелл занимал в нем почти самую верхнюю строчку. А еще ей хотелось спросить, почему его отказались брать в экспедицию. Ей было обидно, что он не упомянул о своем намерении посетить Амазонку и даже подал заявку на участие в экспедиции, не сказав ей ни слова, как будто это не повлияло бы на ее будущее.

Но она придержала язык, и после обеда Максвелл отправил ее в библиотеку провести кое-какие изыскания, рассчитывая, что она пробудет там до конца дня.

Библиотека располагалась на первом этаже здания Уилкинса, в центре кампуса. Большой зал заполняли высокие стеллажи с книгами, за рядами обшарпанных столов сгорбились студенты. Библиотекари считали, что обязаны беречь книги от воздействия сил природы, и поэтому не было никакой надежды на то, что прохладный весенний ветер ворвется в высокие окна и развеет запах пыльных старых книг и взвинченной молодежи. Впрочем, атмосферу нельзя было назвать затхлой – ее оживлял и шелест переворачиваемых страниц и снующие туда-сюда ученые, которые являлись в библиотеку, чтобы пополнить свои знания.

Вместо того чтобы направиться к полкам с книгами по ботанике, Шафран прошла мимо высоких стеллажей в медицинский отдел в поисках текстов о ядах. Было практически невозможно сосредоточиться на работе, когда вопросы инспектора и ее собственные вопросы неотвязно звенели в голове, словно мухи, слетевшиеся на цветущий Amorphophallus titanium[7]. Она сняла с полки книгу, которая выглядела солиднее остальных, однако пролистав ее страницы, обнаружила, что справочник содержит названия ядов по алфавиту, а не по симптомам. Шафран вернула справочник на место и взяла несколько других, перепачкав пылью белую блузку и серую юбку.

Сидя за длинным столом в центре зала, Шафран пять минут изучала незнакомые медицинские термины, после чего отправилась искать книгу по медицинской терминологии. Просмотрев все списки ядов, Шафран задумалась, а не дали ли миссис Генри какой-нибудь легкодоступный искусственный токсин. Она не сомневалась, что помощники инспектора Грина прочесывают магазины рядом с домами завсегдатаев вечеринок в поисках того, кто недавно покупал крысиный яд.

Инспектор сказал, что не может раскрыть ей название яда, но что-то в его тоне и в том, как он покосился на сержанта, укрепило Шафран в подозрении, что в полиции на самом деле не знают, с чем им пришлось столкнуться. Будь это обычный токсин, врачи распознали бы симптомы и, возможно, определили бы его с помощью анализа крови. Значит, полицейские столкнулись с ядом неизвестного происхождения. Увы, преподаватели университета имели доступ ко всем видам токсичных химикатов и растений. Вопрос лишь в том, учитывал ли это инспектор Грин.

Шафран перебрала в уме все растения из университетских оранжерей. Она знала наизусть все растущие там образцы, включая те, что в данный момент цвели или плодоносили. Она составила список, вычеркнула те, употребление которых не оказывало серьезного токсического воздействия, и поставила знак вопроса рядом с теми, о которых не знала наверняка. Инспектору Грину придется сильно попотеть, пытаясь сузить круг подозреваемых – если он считал, что виновато растение.

Внезапно она увидела изображение мексиканского растения и вспомнила, что доктор Максвелл несколько десятилетий назад привез его в Англию. Лиана болезненного желтого оттенка обвивала дерево, крепко цепляясь за своего хозяина. Максвелл назвал ее лианой шолотль[8] в честь ацтекского бога грозы и смерти, поскольку схема ее роста в чем-то напоминала молнию, а содержащийся в листьях токсин поражал с такой же быстротой. Шафран не покидало ощущение, что Максвелл наслаждался грозной славой своего растения и время от времени рассказывал сомнительные истории о людях, которые падали, едва пригубив этот яд. По его недвусмысленному требованию к Solandra xolotum относились с величайшей осторожностью и при уходе за ней всегда надевали перчатки. В результате большинство людей предпочитали обходить растение стороной, позволив ей оккупировать большую часть относительно пустой теплицы. Оранжерейный смотритель мистер Уинтерс ограничивал свой уход за ней поливом.

Шафран сделалось не по себе. Все знали, что шолотль был привезен сюда доктором Максвеллом и находился под его протекцией. То, что она слышала от других, позволяло заключить, что данное растение безумно опасно. А миссис Генри упала, едва шампанское коснулось ее губ. Доктор Максвелл утром очень нервничал…

Нет, ее начальник не мог быть причастен к отравлению. Чем ему помешала миссис Генри? На самом деле вопрос следовало задать иначе, и тогда всплывала правда, которую Шафран не хотела признавать и от которой ее сердце учащенно забилось. Ведь настоящей жертвой мог быть доктор Генри, а уж против него у доктора Максвелла точно что-нибудь бы нашлось.

– Мисс Эверли…

Услышав голос, она вздрогнула. Судя по тону, говоривший пытался окликнуть ее уже не в первый раз. Она посмотрела в темные глаза мистера Эштона, который с любопытством разглядывал ее. Перекинув пиджак через руку, он держал в свободной руке стопку книг. Облегающий темно-серый жилет и сдержанный синий галстук по-прежнему поражали своей безупречностью, хотя рукава белой рубашки были закатаны до локтей.

– У вас есть минутка, чтобы обсудить образцы доктора Максвелла? – Заметив ее недоуменный взгляд, он добавил: – Я насчет экспедиции.

– Да, конечно. – Шафран рассеянно кивнула, быстро собрала свои заметки и спрятала их под блокнот, одновременно пытаясь привести в порядок свои мысли. Откашлявшись, она спросила: – Что именно вас интересует?

– Сегодня утром я услышал от завкафедрой, что Эриксон отказался от поездки. Очевидно, его жена выразила свое недовольство тем, что он будет отсутствовать в момент рождения их ребенка, – с легкой улыбкой пояснил Эштон. – Меня попросили его заменить.

Шафран ощутила укол зависти, но она все же улыбнулась и произнесла:

– Поздравляю! Вот это новость!

– Спасибо. Я просмотрел бумаги Эриксона и увидел, что у меня лишь набросок проекта доктора Максвелла и, кажется, неполный список образцов, которые требуется для него собрать за время экспедиции. – Он положил стопку книг, повесил пиджак на спинку стула, достал бумагу и протянул ее ей. Вдоль его правой руки тянулся широкий шрам, прежде скрытый пиджаком. На загорелой коже шрам резко выделялся. На руке и запястье белели несколько пятен, а за ними начинался лабиринт пятнистых и сморщенных линий белого, розового и коричневого оттенков. Шафран удивилась, что он не стесняется закатывать рукава в присутствии посторонних. Большинство предпочли бы скрывать такой недостаток.

В надежде, что он не заметил ее пристального взгляда, Шафран поспешно уткнулась в бумаги. Перед ней и правда лежал неполный список образцов, составленный корявым почерком доктора Максвелла. Не в силах скрыть раздражения, она произнесла:

– Доктор Максвелл долго тянул с завершением своего проекта.

Темные брови мистера Эштона приподнялись:

– Мы уезжаем через две недели. Проект должен был быть готов неделю назад.

О сроках она была прекрасно осведомлена. Они стали источником тех немногих разногласий, которые возникли у нее с Максвеллом за почти пять лет сотрудничества. Ее сердце сжалось при воспоминании о его словах, что ей не понять, под каким давлением он находится и как высоки ставки. Она не знала, почему он просто не обратился к ней за помощью. Сдержав вздох, Шафран произнесла:

– Я понимаю, мистер Эштон. Давайте начнем со списка образцов.

Они работали, пока в высоких арочных окнах не погас свет. Вскоре единственными источниками света стали зеленые настольные лампы на столах. Тишина, обычно нарушаемая шелестом страниц и тихим гулом голосов, окутала их густой тяжелой пеленой. Когда библиотекарь, толкающий грохочущую тележку с книгами, многозначительно откашлялся, Александр огляделся и взглянул на наручные часы. Шесть часов. Как? Прошло уже два часа?

– Я и не заметил, как пролетело время, – он хмуро посмотрел на окна, за которыми виднелось темное мрачное небо. Вдали грохотал гром. От этого звука его нервы напряглись, но он постарался не зацикливаться на тревоге.

– А мы даже и половины не прошли, – подхватила мисс Эверли, хотя ее, похоже, не смущал длинный список образцов, которые они еще не рассмотрели.

Ей нравилось, как скрупулезно и добросовестно Александр уточнял детали, хотя из беспорядочных заметок в ее блокноте и частых переходов с одной темы на другую было ясно, что такой дисциплинированный подход ей не свойственен. Внутри Александра все сжималось при виде ее записей, но было видно, что она горит желанием помочь и, кроме того, знает список настолько хорошо, что ей не требовалось заглядывать в справочники, разложенные на столе между ними.

Александр встал. Ему хотелось уйти, пока снаружи не разразилась буря. Он никогда не мог сказать заранее, какую реакцию у него вызовут гром и молнии. Эштон опустил рукава рубашки, сделав над собой усилие, чтобы не торопиться. Мисс Эверли вытаращила глаза, как и все, кто впервые видел его изувеченную руку, но он решил, что не имеет смысла показывать, что это его хоть как-то задевает. Он не стал застегивать запонки, чтобы не возиться с ними в ее присутствии, и надел пиджак.

Мисс Эверли встала, собрала свои вещи и мило улыбнулась ему, держа стопку тяжелых книг. Он почувствовал, как дрогнули уголки его губ, и позволил себе улыбнуться в ответ.

Они направились к стеллажам, и их шаги гулко отдавались в тишине помещения. Он любил работать в библиотеке в такое время: тишина была знакомой и успокаивающей.

Они вышли через арку в плавно изгибающийся атриум, оклеенный светло-голубыми шелковистыми обоями и украшенный классическими рельефами. Галерея Флаксмана недавно открылась после длительного ремонта, и теперь небольшое восьмиугольное помещение поражало своей красотой. Солнечным утром, когда яркий свет освещал галерею и заставлял сиять вдоль стен орнаменты из слоновой кости, перед этим зрелищем не мог устоять даже тот, кого искусство не интересовало. Теперь это куполообразное помещение выглядело бы бледно-голубым и тусклым, если бы не маленькие электрические лампочки, отбрасывающие на рельефы желтые блики. В центре высилась выразительная статуя, которая изображала архангела Михаила, побеждающего дьявола, но сейчас, когда Эштон и Шафран шли через зал, фигуры утопали в тени и видны почти не были.

Мисс Эверли остановилась на границе портика. Белые ступени за колоннами потемнели от крупных капель дождя. Порыв ветра подхватил листья и разбросанные бумаги, разметав их по большому овалу выложенного мозаикой внутреннего двора. Ветер отяжелел от запаха дождя. Затылок Александра неприятно покалывало.

Они едва успели шагнуть к лестнице, как небо озарила вспышка молнии, за которой последовал оглушительный раскат грома, сотрясший землю под ногами. От этого звука у Александра перехватило дыхание, но зрение не затуманилось, сердечный ритм не нарушился. Он усилием воли расслабил пальцы, судорожно вцепившиеся в книги.

За то мгновение, которое ему потребовалось, чтобы глубоко вздохнуть и собраться с мыслями, электрические огни в здании Уилкинса и других зданиях по периметру двора погасли. Небо разверзлось, и начался проливной дождь.

Капли дождя попали на его лицо, он отступил от лестницы и направился к двери.

Мисс Эверли, вместо того чтобы спрятаться от ливня и грома, подняла лицо к небу и закрыла глаза. На ее губах играла мягкая улыбка, а светлая кожа почти светилась в тусклом свете двух газовых фонарей.

– Это прекрасно, не так ли? – прошептала она и сделала глубокий вдох.

Александр изумленно приподнял брови. Чаще всего дождь уносил его мысли обратно в темную, грязную траншею.

Она пристально посмотрела на него, продолжая улыбаться, и добавила:

– Свежий дождь, мокрая трава, цветы, аромат обновленной Земли. Понимаете?

– Никогда не обращал на это внимания, – сделав над собой усилие, произнес он.

Широко распахнув голубые глаза, мисс Эверли шагнула к нему под крышу портика, спасая свои книги от дождя.

– Но это лучшее, что есть в весне! – возразила она. – Это то, ради чего я вскакиваю по ночам!

Он моргнул, не зная, как реагировать на такое замечание.

Мисс Эверли густо покраснела, но продолжила менее капризным тоном:

– Весенняя бессонница, знаете ли. С моим отцом тоже такое случалось каждую весну. Он говорил, что в апреле и мае может часами лежать без сна с открытыми окнами, наслаждаясь запахом дождя, земли и слушая насекомых и лягушек.

Упоминание об отце мисс Эверли вызвало в памяти Александра воспоминания о другом Эверли, профессоре, которого он знал до войны. Оно было смутным и заслонилось тем, с чем он столкнулся за прошедшие годы, но он не сомневался, что это тот же самый человек.

– В начале учебы у меня был профессор по фамилии Эверли. Кажется, он читал курс начал ботаники. Это ваш родственник?

Удивленная улыбка осветила ее лицо.

– Да! Скорее всего, это мой отец. Он здесь преподавал. Правда, недолго.

– Должно быть, он вами очень гордится. – Господь свидетель, его собственный отец гордился бы им, если бы он придерживался плана и, как и родитель, стал адвокатом.

Ее сияющая улыбка дрогнула, и она поспешно спросила:

– Так как вы оказались в биологии? Насколько я помню, вчера на вечеринке вы не ответили.

Александр повернулся к невидимому дождю. Он предпочел бы не говорить о том, почему он выбрал биологию, а не юриспруденцию, но она была так откровенна в своей любви к весне и дождю, что он чувствовал, что она заслуживает честный ответ.

– Поступив в университет, я планировал изучать юриспруденцию, – начал он. – Я не был уверен, что это мое, но отец настоял, вот я и пошел. Потом война… – Он и прежде был немногословен, а тут его слова и вовсе иссякли. Он боялся, что то, что он скажет, может окончательно оттолкнуть эту странную девушку от него. – На войне мне было не хуже, чем остальным. Мне… повезло. Я смог вернуться домой, как и многие, оставив позади войну, смерти и потери. Оказавшись в университете снова, я заглянул в микроскоп, и увиденное меня зацепило. В конце концов, биология – это изучение жизни.

Собравшись с духом, он посмотрел на Шафран. Его поразило, как страстно он надеялся, что она не смотрит на него с жалостью.

Ее большие голубые глаза были полны скорее боли, чем сострадания.

– Мой отец оставил свою работу в университете и пошел сражаться. Он погиб, – тихо промолвила она. – Я всегда мечтала продолжить его дело. Я хочу, чтобы он гордился мной, ведь я занимаюсь тем, что он так любил.

Александр не знал, что ответить на столь пронзительные слова.

Вспышки молний освещали небо и территорию университета, выхватывая из тьмы двора силуэты деревьев. Дождь и ветер прорезали мрак. Они могли бы вернуться в фойе или галерею и переждать там, но у мисс Эверли, похоже, не было желания прятаться внутри, и Александр понял, что и у него тоже. Обычно он предпочитал пересидеть грозу дома или в офисе, убеждая себя, что не обращает внимания на вспышки молний и раскаты грома, но неожиданно оказалось, что он действительно может наблюдать грозу и не сходить с ума. Мисс Эверли сумела его отвлечь. Благодаря их странному, полному признаний разговору буря отошла на второй план.

Вскоре электрические огни зданий, расположенных по периметру внутреннего двора, вернулись к жизни и вновь зажглись.

– Ах! Увидимся завтра, мистер Эштон, – произнесла мисс Эверли и повернулась к двери.

Легкость, с которой она вернулась к безразлично-вежливому тону, произвела на него такое впечатление, как если бы галстук вдруг оказался слишком тугим и сдавил шею.

– Александр, – сказал он и открыл перед ней дверь. – Пожалуйста, зовите меня Александр.

Глава 5

Разразившаяся накануне вечером гроза уже кончилась, и небо пленяло своей сияющей синевой. День обещал быть погожим, и Шафран надела голубую блузку и юбку в тон. Она вышла в узкий коридор квартирки в Челси, которую снимала пополам с Элизабет, и отправилась на поиски своей соседки.

Остановившись в дверях кухни, Шафран с нежностью посмотрела на женщину в эффектном малиновом халате. Та потягивала кофе, сидя за маленьким кухонным столом, на котором был накрыт вкусный завтрак. Они с Элизабет всегда были лучшими подругами и соседками, поскольку вместе росли в сердце Бедфорда. Когда-то, казалось, что они будут вместе всю жизнь, тем более что предполагалось, что Шафран выйдет за Уэсли, брата Элизабет, и это должно было еще сильнее сблизить их семьи.

Война не только отняла Уэсли и у семейства Хейл, и у Шафран, но и уничтожила состояние семьи Хейл. Когда от Элизабет на семейном совете потребовали, чтобы она вышла замуж за богатого, но мерзкого старика, чтобы предотвратить окончательное разорение семьи, она сбежала с Шафран в Лондон.

Поначалу происходящее представлялось чем-то вроде грандиозного приключения. Когда Шафран была свободна от занятий, они вместе исследовали город. Вскоре бабушка и дедушка Шафран поняли, что она предана учебе так же страстно, как и их сын, и прекратили ее содержать. Несмотря на скудные средства, которые Шафран сумела выделить ее мать, подруги внезапно ощутили отчаянную нехватку денег. Элизабет приступила к поискам работы и с энтузиазмом взвалила на себя все обязанности по дому, но не только для того, чтобы показать членами их семей, что они больше не нуждаются в поддержке и со всем справятся сами. У нее обнаружился истинный талант к приготовлению пищи и организации домашнего быта. Элизабет освободила Шафран от необходимости искать работу, которая бы отвлекала ее от учебы, и Шафран спокойно получила диплом, на каждом шагу ощущая поддержку своей подруги.

Элизабет оторвала взгляд от утренней газеты и улыбнулась. На ее лице был свежий макияж, хотя из небрежно уложенных русых волос торчали шпильки.

– Шаф, дорогая, у тебя сегодня какие-то важные дела?

– Нет, просто нужно выполнить пару заданий доктора Максвелла.

Налив себе чашку кофе, Шафран схватила великолепно прожаренный кусочек хлеба, смазанный маслом.

– Почему ты спрашиваешь? – поинтересовалась она, хрустя тостом.

– Ты надела серьги.

Шафран и в самом деле надела жемчужные сережки, подарок мамы на день рождения.

– И что?

Элизабет усмехнулась.

– Дорогая, ты абсолютно безразлична к своему внешнему виду, если только нет бабушки и дедушки, от которых нужно защищаться, или мужчины, которого нужно заинтересовать. – Она театрально сложила руки с ярко-красным лаком на ногтях и закатила глаза. – Пожалуйста, не говори, что мы ждем твоих бабушку и дедушку!

Шафран вздрогнула.

– Ты что – если бы они должны были явиться, я бы предупредила тебя за неделю, а то и раньше. Нужно, черт возьми, время, чтобы приготовиться к такому испытанию, как их визит. – Да, они лишили ее финансовой поддержки, но продолжали делать все, чтобы оставаться частью ее жизни. Строгой, подавляющей частью.

– Понятно. Тогда кто этот мужик?

Шафран рассмеялась и отряхнула пальцы над раковиной.