Прости грехи наши… Книга вторая

– Да, там и была одна кроха, – виноватым голосом отозвался тот, – Не переживай, у моей бабки три пузыря одеколона по сто пятьдесят грамм каждый: «Сирень», «Ландыш» и «Гвоздика». Выбирай. Я тебе привезу. И пахнут не хуже.

– Какая «Гвоздика»?! – воскликнула Ольга, – Это были настоящие французские духи! Мне Наташа их по блату достала!

– О, у нее и во Франции любовники есть? – искренне удивился Сашка, – Тогда, чего ты переживаешь, эта вертихвостка тебе еще привезет!

Ольга схватилась за голову и плюхнулась на стул.

Иван засимофорил Сашке своей яркой головой, чтоб тот замолчал.

Ванька подошел к могиле Анны, и сорвал несколько былинок. Голубоглазые первоцветы, нарядные, с любопытством смотрели, на него, будто вопрошая: «А, ты кто такой?!». Они выросли самосевом, без приглашения, и чувствовали себя здесь хозяевами.

Мальчишка не удержал выкатившуюся слезу. Красавица-мать смотрела на него с поблекшей фотографии, как какая-нибудь кинозвезда из старого журнала. Только, взгляд был заботливым ласковым, словно каждый раз она спрашивала его: «У тебя все хорошо, сынок?».

– Хорошо…, – вслух проговорил Ванька, и провел рукой по выцветшему фото. По аромату дорогого парфюма парень почувствовал приближение Сашки.

– Ты цветы не срывай, пусть растут. Твоя мать любительница до них была…

– Ей васильки больше нравились…, – сказал мальчишка, и торопливо вытер слезы.

– Где ж, васильков-то взять в мае, – он похлопал парня по плечу, – Твоя матушка, Ванька, видать челобитную ему, – подкатил Сашка глаза к небу, – Била… Что тот Ольгу тебе послал.… Не кисни.… Какой красить будешь зеленой или голубой?

Ванька задумался над словами мужчины, поэтому отозвался не сразу:

– Говорю же, мамка синий цвет любила…

Сашка соорудил из газеты «Сельская жизнь» две панамки и, нахлобучил одну Ваньке.

Тот начал было сопротивляться, но Сашка его осек.

– Напечет голову с непривычки, Ольга меня убьет!

Парень поправил бумажный головной убор, и взялся за кисточку.

– Бабку навестить не забудь, – сказал Сашка, и, забрав банку с зеленой краской, отправился на могилы Дарьи и Василия. Перед уходом он добавил, – С отцом…

Было заметно, как Ванька встрепенулся. При слове отец, его начинало лихорадить. Все эти годы он ни разу не глянул на его застывшее, на памятнике лицо. Его образ хранился где-то глубоко, глубоко под слоем снов и времени…

Иван зашел в березовую посадку, разросшуюся рядом с кладбищем и нарвал незабудок.

– Вот, бабка Дарья и внучок тебя попроведовать пришел! – вытер вспотевший лоб Сашка, и отложил кисточку в сторону, наблюдая, как Ванька кладет цветы на могилу.

Мальчишка, молча, постоял пару минут перед памятником Дарье. В сторону отцовского он, как обычно, даже не глянул.

– Я у мамки все закончил, – сказал после молчания он.

– А может, тут поможешь? – предложил Александр, – Я отцовскую, только, начал красить…

– Нет! – сухо ответил Иван, – Я тебя в машине подожду, дядя Саш….

– Тебе видней, – вздохнул мужчина.

«Зилок» подпрыгнул пару раз на бревенчатом мосту.

– Который год ремонтировать собираются! – выругался Александр, – То у них посевная, то отел, то праздник урожая, а тут хоть летай через речку!

– А мне порулить дашь, дядя Саш?

– Погодь, дай в деревню заскочим…. Я вчера гуся зарубил.… Хочешь лапшички с гусятинкой! – засмеялся в тридцать два зуба Сашка, глядя на парня, и тут же ловко крутанул свою баранку, – Гляди лужи какие! – кивнул он в окно.

И, правда, светило солнце, небо было чистым-пречистым, а на дороге стояли ямы заполненные водой.

– Ничего себе! – присвистнул Ванька.

– Вчера такая гроза была!

– У тебя не машина, а танк, дядя Саш! – улыбнулся Иван, глядя, как мужчина ловко управляется с рулем.

Довольный Сашка, шлепнул по последнему.

– Это не просто машина, а моя верная подруга! Сколько я всякой всячины на ней перевозил! Даже твою Учителку катал по молодости!

Они проехали мимо сельсовета и притормозили.

– Я быстро! – выпрыгнул из машины Сашка.

Ванька тоже вышел на улицу. На кладбище они ездили регулярно, а вот, в саму деревню заехали первый раз за все эти годы. Мальчишка, как инопланетянин начал оглядываться вокруг.

Молодой зеленый подорожник пушистым покрывалом стелился по земле. Ванька, до сих пор, помнил, как приятно по нему было бегать босиком. Мимо него, вытянув шею и предупредительно шипя, важно прошествовала гусыня с выводком. Среди дневной тишины послышался звук отбиваемой косы. Ванька помнил и его.

Женщины в нарядных пестрых платьях, возвращавшиеся из поселкового магазина, тоже с интересом начали разглядывать парня.

– Это кто ж такой будет? – спросила одна из них.

– Из городских похоже…

– Бабоньки, – кивнула другая в сторону Сашкиной машины, – Да, это ж Васьки Крушина сын – Ванька! – громким шепотом сообщила она товаркам, – Наш Сашок-то у него, теперь, вроде отчима…

– Батюшки святы! Вылитый батя! Такой же бугай рыжий вырос…

Ваньке стало не по себе, от их разговоров, он передернулся, будто, вдруг, похолодало.

– Привет! – услышал он, вдруг, позади себя и обернулся.

Худощавый паренек в майке и накинутой сверху ветровке восседал на белом в серую крапинку жеребце. Конь подрагивал лощеной кожей и иногда фыркал.

– Привет, – ответил Иван парню.

– Ты меня не помнишь? Я Мишка, Славки ….. сын. Мы с тобой в школу вместе ходили…

Ванька согласно закивал головой, хотя на самом деле, так и не вспомнил одноклассника.

– Говорят твоя новая мать – учительница, Это правда?

– Да, – качнул головой Ванька, и обрадовался, увидев, выбегающего из дома Сашку.

– Окаянный! – неслось вслед мужчине, – Приворожили тебя, дурака! Это все ведьма Крушининская – Дарья! Своих деток не завел, а о чужом печешься!

Старый новый знакомый Мишка показал с выщербинкой зубы.

– Дядьке Саше достается от своей матери!

Ванька промолчал.

– У нас, сегодня, дискотека в клубе. Приезжай, – предложил Мишка.

– Не могу, – вежливо отказался Ванька, – Мне завтра на соревнования ехать…

Парень торопливо сиганул в кабину, словно хотел скорее спрятаться от своего прошлого. Однако когда они проезжали мимо их бывшего дома, воспоминания сжали душу мальчишки, будто новая тугая пружина. Он заметил, мелькнувшие наличники на окнах были выкрашенные совсем другим цветом…. Ванькино сердце екнуло. Там жили новые хозяева, и, казалось, прошлая жизнь просто пригрезилась ему или приснилась. Не было никакого Ваньки Крушинина, Григорьев Иван всегда жил на этом свете. Даже ненаглядные вишенки под окном, все также буйно цветущие пенящимся свежевыдоенным молоком, поглядывали с прохладцей, свысока. Они вымахали до середины крыши. Ванька, помнил их маленькими, как он сам… Их ветки горячо хлестнули по встревоженной памяти. Несмотря на волнение, парень заметил: одна из них была спилена, та, с которой он набирал матери ягоды, в последний раз… Подбородок у Ваньки задергался. Он не хотел больше возвращаться сюда. Никогда!

– Так, ребята, – взволновано наставляла литераторша, – Когда Лякишева закончит свой рассказ и заиграет музыка, встанете и подарите тюльпаны ветеранам.

– А по сколько цветков дарить, Нина Юрьевна? По одному или по два?

– Дурак, – шлепнул спрашивающего по макушке одноклассник и хихикнул, – По два на кладбище носят, а они пока еще живые!

– Не юродничай, Мухин! – бросила сердитый взгляд на шутника учительница, – Посерьезнее, ребята. Это наши гости, а цветков должно быть нечетное количество.

– Ого, сколько орденов! – воскликнул Стриж, глядя на входящего в актовый зал бывшего разведчика.

Нина Юрьевна с чувством проговорила:

– Эта наша живая история, ребята! Вот, для этого и необходимы такие встречи, чтобы вы знали и помнили.

– А у меня тоже дед на войне был! – сказал кто-то.

Учительница вздохнула.

– Все, начинаем.… Включайте «Смуглянку»!

Встреча проходила в теплой, почти домашней обстановке. Обычные бабушки и дедушки, если не считать многочисленных наград на их груди, добродушно беседовали с молодым поколением, почти также как со своими внуками и внучками за чашкой чая на кухне.

– Ариночка…, – легонько толкнула учитель девочку.

Арина, худенькая, светловолосая, с жиденькой косой, поправила очки. Было заметно, как она волнуется. Выступающая кашлянула в кулак.

– Просим, Няня! – донеслась чья-то одинокая негромкая реплика.

– … У нас у каждого в классе есть кличка, – наконец, начал не в тему школьница.

Нина Юрьевна удивленно посмотрела на нее.

– У меня – Няня…, – по залу прокатился смешок.

– А, меня, друзья, Ежиком называли, деточка! – подбодрил девчонку ветеран. Металл ярко заблестел на его кителе под светом электрических ламп, – Потому, что я сопел во сне…

Смех усилился. Пожилые гости начали переговариваться, вспоминая свои истории. Когда народ успокоился, Арина продолжила:

– А связано это с моим именем. Меня зовут Ариной…

– Родионовной! – весело выкрикнули снова.

– Нет, – жестко оборвала девчонка, – Павловной. Я хочу сказать, – и ее маленькое существо преобразилось, голос стал уверенным и четким, – Что горжусь своим именем. Невзирая, ни на какие прозвища, потому, что назвали меня так, в честь моей бабашки – Арины Васильевной Лякишевой – боевой летчицы, героя Советского Союза, сбившей сорок немецких самолетов, и погибшей за нашу Родину, за меня… еще не родившеюся… под Калининградом….

Наступило пронзительное молчание. Учительница, подавив ком в горле, смахнула выбежавшую наружу слезу.

– Молодец, Лякишева…

– Эта ее фотография, – дрожащими пальцами показала девочка залу, пожелтевшую от времени карточку, – Только одна и сохранилась…

Квадратик старой картонной фотобумаги, с блеклым, едва различимым изображением, сам по себе ни о чем не говорил. С задних рядов, вообще, был виден лишь маленьких клочок бумаги, но ощущение соприкосновения с чем-то великим, значимым, а именно с историей, даже не семьи Лякишевых, а всего советского народа, народа-победителя, потрясал присутствующих школьников и взрослых, осыпая мурашками по коже.

– Вот, так Няня…

Мероприятие закончилось.

– Круто, Лякишева! – сказали пробегавшие мимо мальчишки, – она с недоверием посмотрела на них, – Не, на самом деле круто…

– Я прямо чуть не разрыдался! – изобразил издевательскую гримасу всем известный задира из параллельного «В», Мухин. Он тоже спешил, и не понятно специально или случайно, выбил из рук девочки дорогое фото. Последнее, упало, отпечаток пыльного каблука остался на нем.

В глазах девчонки появились слезы. Она наклонилась, чтобы поднять фотокарточку. Оказавшийся рядом Ванька передернулся. Парню вспомнилось черно-белое фото Анны, тайничок в зарослях шиповника… Его заколотило изнутри.

– Стой! – остановил девочку Ванька, и крикнул, – Муха!

– Чего тебе?! – обернулся недовольный сверстник.

– Вернись на минутку, – попросил вежливо Ванька.

Заподозрив не доброе друзья, попытались остановить его.

– Оно тебе надо, Гриша?

Но парень, проигнорировал их.

– Зачем звал? – подошел Мухин и вылупил на Ваньку, свои большие, на выкате глаза.

– Подними! – потребовал Иван, указав глазами на фотографию.

– Чего?!– ухмылка перекосила лицо подростка, – Гриша, ты – больной?

– По-хорошему прошу, просто подними, – ровным голосом повторил парень.

– А это видел! – неожиданно ткнул тот Ваньке в лицо шиш.

Ванька побагровел от злости.

– Нарываешься на неприятности, Муха!

– Гриша, оставь его, – дотронулся до напряженного плеча приятеля Стриж, – У него брат в десятом учится второй год подряд…

Торопящиеся школьники, начали притормаживать. Назревало, что-то интересное.

– Отвянь, Рыжий! Иначе я тебя сейчас так уделаю, не побоюсь, что твоя мать – училка! – и занес мощный кулак, напортив Ванькиного лица.

Девчонки в толпе завизжали.

Удар был достаточно сильным, но не точным, Ваньку он, только, раззадорил. Терпением парень не отличался. Перехватив руку обидчика, он ответно врезал в его нахальную физиономию и еще под дых. Хватанув разбитым ртом воздух, Мухин скрючился. Ванька не сильно пнул его ногой, и мальчишка упал на колени.

– Поднимай! – ухватил не на шутку разошедшийся Иван его за ворот рубашки, – Поднимай и повторяй: «Прости меня, Арина. Я сволочь!».

Мухин, корчась на полу, процедил сквозь зубы:

– Прости меня, Арина…. Я…. Сволочь…, – дрожащими пальцами он передал фото девочке.

Арина забрала фотографию и убежала.

– Что здесь происходит? – пробилась, наконец, сквозь толпу учительница.

– Да, Муха… Мухин, Нина Юрьевна, упал… нечаянно.… Споткнулся о выпирающую дощечку, – нашелся быстро с ответом, как всегда, Колобок.

– Да, у него кровь! – воскликнула литераторша, заметив травмированный нос мальчишки, – Сколько раз, говорила этому плотнику, – начала причитать Нина Юрьевна, – Доведет его расхлябанность до школьной травмы.… Вот, оно и сбылось!

– Я тебе это припомню, Рыжий…, – еле слышно прошипел Мухин Ваньке.

Однако угроза не произвела впечатления на последнего. Иван заправляя, выбившуюся из-под брюк рубашку, лишь ухмыльнулся.

– Что случилось? – появилась откуда-то Ольга.

– Ольга Владимировна, меня никто не воспринимает серьезно, а давно необходимо поднять вопрос…., – начала торопливо объяснять учитель литературы.

Ольга почти ее не слушала, она заметила оторванную пуговицу на Ванькином погончике.

– Конечно, конечно, Нина Юрьевна, мы обязательно примем меры, – заверила Ольга коллегу, и, не выпуская из вида сына, догнала его.

– Твоих рук дело?! – кивнула она в сторону потерпевшего.

– А я тут причем? – сделалось, как, обычно непроницаемым лицо Ваньки.

– Дома поговорим, – строго посмотрела на него мать.

– Мам Оль! Ольга Владимировна! – побежал за ней следом Ванька, но Ольга, игнорируя его, свернула в соседний класс.

Ванька не разуваясь, пробежал на кухню, и, разрезав батон пополам, положил на него сыр с колбасой. Он уже открыл рот на ходу, как из комнаты неожиданно появилась мать.

Парень закашлялся.

– Ты уже дома, мама Оль?! Так рано…

– А ты, куда, так торопишься? – тон ее был подозрительно спокойным.

– Я… меня ребята ждут…, – растерянно заулыбался Ванька.

Лицо Ольги было лишено эмоций. Плохой знак.

– Я эту козявку не трогал, правда, мама Оль… Он первый начал…, – имея в виду одноклассника, начал оправдываться мальчишка.

– У тебя всегда кто-то виноват, кроме тебя! – Ольга подобрала брошенный дипломат, – Может, у тебя чесотка?

– Чего?! – вытаращил глаза на мать Ванька, не понимая ее.

– Как-то это не нормально, что у тебя кулаки постоянно зудят…

Мальчишка вздохнул, и опустил глаза.

– Гриша! – позвали с улицы.

Ванька, было, дернулся, но Ольга преградила ему путь рукой.

– Мама Оль, меня, на самом деле, ребята ждут…, – жалостливо проговорил он.

– Учитель истории тоже…, – протянула она ему учебник, а сама вышла на балкон.

– Он ушел на тренировку и до утра не вернется! – крикнула Ольга, задравшему кверху голову Стрижу. Тот растерянно замолчал, и, постояв еще пару минут ушел.

– Так нечестно, – обиженно бубня, зашагал в спальню Ванька. Учебник выпал у него из рук, – Не педагогично! – поднимая его, добавил мальчишка, и захлопнул дверь.

– Иди, иди, непризнанный Макаренко! – улыбаясь ему вслед, сказала Ольга.

Через час она постучала к Ваньке в комнату.

– Как история? Читаешь?

– Заключенным положен ужин! – вместо ответа, послышалось из-за двери.

– Какой параграф? – не обращая внимания, на его нытье, спросила Ольга.

После непродолжительно молчания и шелеста страниц, донеслось:

– Восьмидесятый!

Почти одновременно зазвонил телефон. Ольга сняла трубку.

– Алло!

– Привет, подружка! – услышала она голос Наташки, – Как жизнь молодая? – весело зазвенел он, как колокольчик на школьной линейке первого сентября.

– Не поверишь, – ответила ей шепотом Ольга, – Применяю силовые приемы в воспитании Ваньки.

– Ремнем, что ли его лупишь?! – искренне удивилась Наташка, – Не поздновато?

– Ты, что с ума сошла? – возмутилась Ольга, – Забыла? Ему пятнадцать уже.… Заперла его в комнате и заставила уроки учить!

– Ну, ты даешь! – захихикала Наташка, – Когда мои родичи меня, так воспитывали, я через соседский балкон и пожарную лестницу удирала, они даже не знали!

– Я проверяла, только, что…, – прошипела снова Оля.

– Если хочешь, услышать мое мнение, ты его слишком опекаешь. Какая история? На улице весна!

– Да, ну, тебя! А, как же экзамены? Он еще ребенок, хоть и большой…

– Твой Ванька, наверняка, уже девчонок кадрит, а ты за ним все с носовым платком бегаешь!

– Каждый судит в меру своей испорченности! – применила Ольга запрещенный прием.

– Я могла бы, конечно, и обидеться, – наигранным тоном сказала Наташка, – Но мне позарез нужна твоя помощь. У тебя есть в чем в ресторан пойти? – круто сменила тему подружка.

– В какой ресторан? – спросила изумленная Ольга.

– Думаю самый дорогой в городе. Все-таки человек из министерства… Короче, – перебила она, пытающуюся что-то возразить подругу, – Меня обязали для общего дела кафедры сопроводить какого-то профессора из Москвы на ужин, в качестве культурного мероприятия, так сказать…. И тебе всего-то нужно будет один вечер побыть Наташей…

– Чего?! – перешла с шепота на крик Ольга, – Ты в своем уме! Тебя обязали, ты и иди!

– Не ори! – зазвенело в трубке, – Я не могу, у меня в этот день свидание!

– Перенеси!

– Не могу!

– Какое свидание, вообще? У тебя муж! – снова заорала Ольга.

– Вот, именно, поэтому и не могу…

Из комнаты выглянул Ванька.

– Ты чего, так кричишь, мама Оль?

– Тебя ругаю, какой ты не обязательный, не дисциплинированный, – выпалила вгорячах женщина, – Не отвлекайся, иди, продолжай учить уроки!

Ванька спрятался за дверью.

– Я на суде по усыновлению, между прочим, свою тетку юристку уверяла, что ты нормальная, благонадежная, даже политически подкованная! А, какая ты нормальная, если имеешь мужика, и ничего с ним не имеешь?!

– А это-то здесь причем?

– Притом! Когда тебе моя помощь была нужна, я тебя подержала…

Ольга глубоко вздохнула.

– Есть у меня платье!

– Я была уверена, что ты согласишься! – радостно взвизгнула на том конце провода Наташка.

– Шантажистка! – повесила трубку Оля.

Через некоторое время она снова подошла к двери Ванькиной спальни. Мальчишка не отозвался. Ольга аккуратно приоткрыла последнюю, и вошла.

Настольная лампа, желтым одуванчиком, умиротворенно горела на столе. Ванька, растянувшись на кровати во весь свой рост, мирно похрапывал, прикрыв лицо книжкой. Ольга подошла, чтобы убрать ее, и сразу поняла, что это был не учебник истории. Она перевернула страничку и прочла: «Как сделать женщину счастливой». Ее заколотило.

Сашка приехал, как всегда без предупреждения, в выходной. Ваньки дома не было. Ольга, уверенная, что в квартире никого нет, завернутая в полотенце не спеша вышла из ванны и, мурлыкал какую-то песенку, направилась в спальню за халатом.

– Ах, ты, моя Русалочка! – сцапал неожиданно Александр в свои объятья женщину.

– С ума сошел! – завизжала, та от испуга и его сверх наглости. Краешек полотенца отвернулся, обнажив кусочек упругой женской груди. Александр не выдержал и поцеловал Ольгу.

В это время дверь распахнулась, и некстати появился Ванька.

– Вы закрывались бы, что ли на цепочку…, – проговорил мальчишка, отводя глаза в сторону.

– Это совсем не то, что ты думаешь, Ваня! – хлестнув Сашку по уху, заторопилась объяснять Ольга, – Ты же знаешь дядю Сашу, какой он шутник…

– Ага…, – качнул головой парень.

– Не уходи, Ваня, сейчас я оденусь, и мы поговорим, – она сверкнула злющим взглядом на Александра. Тот вздохнул и почесал затылок. Вышел проляпсус.

– Вы уж сами, тут беседуйте, а я лучше пойду на улицу, – хлопнул снова входной дверью Иван.

– Что ты натворил?! – набросилась на мужчину Ольга, – Как я, теперь, буду глядеть в глаза ребенку?

– Ты сама меня просила приехать! – закричал тоже Сашка.

– Но я не просила тебя целовать меня почти раздетую, да еще на глазах у Ваньки!

– Откуда я знал, что он придет! И, вообще, зачем ты ходишь голая по квартире и соблазняешь меня!

– Я никого не соблазняла, просто халат из спальни шла забрать! – грудь Ольги вздымалась от негодования. Сашка не сводил с нее глаз.

– Оль, можно я еще тебя раз поцелую?.. – умоляюще посмотрел он на нее, после короткого затишья.

– Ты еще и издеваешься?! – не приняла Ольга его слова всерьез, – Мне твоя помощь была нужна, я хотела, чтобы ты поговорил с парнем, как мужчина с мужчиной…

– О чем? – без интереса спросил Александр.

– Вот, об этом! – развела Ольга руками, и чуть не уронила с себя полотенце.

– О нас, что ли? – не понял Сашка и навострил взгляд, как кот, зачуявший мышь.

– Да, причем, тут мы! – начинала снова сердиться Ольга, поправляя махровый край, – И хватит пялиться на меня! О мужчинах и женщинах!

– Ну, да, конечно, мы с тобой два Буратино, какие уж из нас мужчина и женщина…, – вздохнул Сашка, – Даже если положить нас рядом, и бросить спичку, мы будем прилежно лежать, как два полена…, – поникшим голосом изрек он.

– Тебе смешно, а мне не до смеха! – Оля, наконец, дошла до спальни и оделась.

– Вот! – кинула она перед носом Сашки брошюру, которую извлекла из-под Ванькиного матраса.

– Это ты перед сном читаешь? – начал он опять язвить.

– Это Ванька, на ночь, глядя, изучает!

– Что новый предмет ввели в школе?

– Ты можешь говорить серьезно?! – не выдержала Оля и, опустившись прямо на пол, заплакала от бессилия.

Сашка, склонился над ней, и робко обнял за плечи.

– Да, ладно тебе…Я такую ерунду с шестого класса слюнявил, а, до сих пор, не знаю, как тебя в койку затащить.… Все мальчишки через это проходят.

Оля шмыгнула носом.

– Не в койку, а в кровать…

– Какая разница, – вздохнул снова Сашка, – Все равно я тебе не нравлюсь…

– Поговори, пожалуйста, с ним, Александр…

Мужчина вздохнул.

– Куда я денусь…

Бесконечный урок геометрии подходил к концу. Разомлевший от весеннего солнца и рассказа учительницы, Ванька зевнул несколько раз в ладошку и едва не уронил свою рыжую голову на парту.

– Сладких снов, Григорьев! – окликнула его Марьяна, так ребята за глаза называли математичку и класс грохнул от смеха.

Мальчишка дернулся и изо всех сил попытался удержать сползающие на глаза веки.

Сидящий рядом Вовка, немного посмеялся со всеми и продолжил малевать на страницах учебника очередной крест над безымянной могилой. У него их за год набралось целое кладбище. Вероятно, там были похоронены надежды мальчишки, получить тройку в четверти.

– Я вижу все твои художества, Колобков! – застукала и его учительница, – Бери тетрадку и иди к доске!

Колобок нехотя отложил изрисованный учебник, и поковылял с тетрадкой на кафедру. Корявым почерком за весь урок в той было нацарапано несколько цифр. И, те, то ныряли вниз за линию, то подпрыгивали вверх, будто неведомые зверушки, пытаясь вырваться на свободу, из маленьких бледно-голубых клеточек.

Вовка, теребя в пальцах мел, обреченным взглядом окинул притихший класс.

Учитель математики, Мария Федоровна, а заодно и их классная, большая, грузная женщина, была, как в той песне, ужасной снаружи, но доброй внутри.

– Колобков, – прозвучал ее усталый голос, – Ты хоть одну теорему из тех, что мы прошли за год, знаешь? Если расскажешь, поставлю тройку, – пообещала она.

Вовик приободрился.

– Знаю, Мария Федоровна! – радостно сообщил он, – Пифагоровы штаны во все стороны равны!

В классе послышался смех.

– Как у тебя, Колобок! – выкрикнул мальчишка со среднего рядя, с непропорционально большой головой, по кличке «Головастик», – У вас, наверно с ним один размерчик!

Мария Федоровна сердито стукнула указкой по столу.

– И…, – выжидательно посмотрела на Вовку учительница.

Тот вздохнул.

– А разве у него кроме «штанов» еще что-то было? – почесал он затылок, глядя на математичку.

– У него мозги были, Колобков, – обреченно произнесла та, – Садись… Лякишева, иди отвечать!

Девчонка почти решила задачку, когда прозвенел звонок. Класс облегченно вздохнул и загудел, как пчелиный рой.

– Никто не расходится! – предупредила учительница, – После перемены – классный час!

Пробежавший мимо их парты Головастик, поставил щелбан Колобку.

– Пифагор недоделанный!

– Ах ты, ошибка природы! – встрепенулся тот, но догонять не стал.

– Ребят вы в буфет идете? – подбежал к ним Стриж.

Вовка полез шарить по карманам, отыскивая мелочь. Неожиданно вместо денег он извлек, забившуюся под подкладку сороконожку.