О личной жизни забыть

Глава 1

«Я, Ирина Васильевна Копылова, обязуюсь до совершеннолетия своего сына Александра никогда не говорить с ним на русском языке, а также никаким другим способом не сообщать ему о его истинной национальности и месте рождения…»

Все так! Именно так! Абсолютно так!

Она смотрит на спину упаковывающего вещи мужа, а сама едва удерживает возле себя годовалого Санька, чтобы он не лез помогать папе.

Выходила замуж за дипломата, а вышла за шпиона.

У Сержа не затылок, а настоящий радар. Уже оглядывается с готовым ответом на ее непроизнесенный вопрос.

– Ты же знаешь, это было обязательное условие его с собой брать.

Конечно, она это знает. Но Санек еще совсем кроха. А если по дороге элементарно простудится? Лететь-то через страны и континенты. Сейчас ответит и на это, он же чертова смесь телепата с экстрасенсом. И точно – снова поднимает свой резной ястребиный лик и безмятежно роняет:

– А я уверен, что он за всю дорогу ни разу и не чихнет.

Хочется крикнуть ему, что четырнадцать часов перелета через океан – это не его спецназовские пробежки по тридцать километров. Ей-то не знать – сколько раз в детстве с родителями моталась из Москвы в Гавану и обратно.

– Не чихнешь же, правда, Александр Сергеевич? – обращается он к малышу.

Тот лишь широко ему улыбается и начинает мычать и вырываться, желая попасть в отцовские руки.

– К папе нельзя. Папа еще не все свои шпионские прибамбасы уложил, – успокаивает сына Ирина.

Сергей смотрит неодобрительно.

– Ты точно где-нибудь так и выдашь стране угля.

А за окном между тем один из последних советских триумфов – Олимпиада 1980 года. Москва на добрую четверть опустела, всех неугодных и сомнительных на три недели под разными предлогами выселили из столицы, зато те, кто остался, сполна получают свою порцию возбуждения, азарта и новых впечатлений.

Квартира Копыловых служебная, казенной является и ее мебель, а это означает, что на особый комфортный домашний прием здесь не мог рассчитывать ни один гость. Впрочем, гостей у Копыловых за три месяца обитания в этой московской хрущевке с румынской стенкой и югославским мягким гарнитуром не было ни разу. Да они сами здесь как инопланетяне. Вон по цветному «Горизонту» вовсю соревнуются легкоатлеты, а они, оба страстных любителя спорта, никак не могут, даже если захотят, сосредоточить на них свои взгляды и понять, что там происходит.

Все объяснялось просто: супруги Копыловы вместе со своим чадом готовились к выезду за границу, где должны были дважды сменить свою фамилию сначала на Рубио, а затем на Гонсалес и, проделав тщательно разработанный маршрут через Испанию и Аргентину, осесть в самом спокойном и цивилизованном месте Центральной Америки – на Коста-Рике.

– Ну что, Санечка, мой Санек, последний раз называю тебя Саней, а дальше ты у меня только Алехандро, друг Санчо, – приговаривала Исабель Гонсалес, она же Ирина Копылова.

Ее благоверный Карлос, оставаясь пока еще в миру Сергеем Копыловым, снова застриг сверхчувствительными ушами.

– Можно еще Алексом. Они там уже все давно прогнулись под янки. Будет нормально.

– И вырастешь ты тогда таким же хулиганом, как Алекс из «Заводного апельсина». – Сердитая спина мужа послужила ей красноречивым ответом.

Так все-таки промахнулась она или нет, выйдя за этого владимирского мачо замуж? Ведь вся их поездка, в самом деле, с ее «категорического одобрямс». Из МГИМО ведь попадали не только в посольства, но и в журналисты-международники, в аппарат ЦК, даже в председатели немецкого колхоза в Казахстане. Проторен путь был и на ТВ с Радиокомитетом. Серж же выбрал то, что выбрал: дополнительную подготовку в разведшколе. А все благодаря его исключительному музыкальному слуху, позволявшему ему в произношении испанских слов ничем не отличаться от природных носителей языка. Даже у нее, у Ирины, шесть лет проучившейся в кубинской школе для детей фиделевской номенклатуры, и то бывают огрехи в языке. Как-то кстати пришлось ко двору и ее собственное образование программиста ЭВМ. Разумеется, до американских компьютеров ей как до Луны, но принцип действия у этого «железа» все равно один и тот же, поэтому и она там сможет на что-то сойти, решили там, наверху. Вот так и подобрались они – шерочка с машерочкой – для бесконечно долгого нелегального пребывания в Новом Свете. «А подразню-ка я его еще разок!»

– Как ты думаешь, на сколько все же мы туда едем?

– На семнадцать лет.

Точность ответа ее озадачила.

– Ты раньше этого не говорил.

– Сама же обозначила срок в своей расписке: до совершеннолетия Алекса.

А ведь верно. И вдруг ее кольнуло в самое сердце с неожиданного бока. Она представила своего уже выросшего «там» сына, которому придется сообщить, что он не только уроженец, но и верный патриот «империи зла». Об этом ей как-то прежде не приходилось задумываться. Ой-ля-ля! Что же это такое будет?!

Глава 2

То ли слишком их хорошо готовили, то ли ангел им был в дорогу, то ли все таможенники и пограничники повсюду отмечали какой-то свой День доверия, но весь их кружный самолетный путь прошел без сучка и задоринки. В Мадриде молодую семью встречало тропическое солнце, в Буэнос-Айресе пасмурный зимний дождь, а в Сан-Хосе легкий ветер, быстро переросший в замечательный тайфун, отвлекший всеобщее внимание от бледнокожих «аргентинцев».

Оглядевшись с недельку по сторонам, Карлос открыл мастерскую по дизайну апартаментов, благо что кроме липового аргентинского диплома по этому делу у него имелся свой отменный вкус, детская изостудия за плечами и опыт работы маляром-штукатуром в студенческие годы. Однако, как оказалось, кругом было немало других умельцев-отделочников, поэтому на объявления в газетах пришлось истратить почти все их подъемные деньги, прежде чем в проеме крошечного офиса мастера Гонсалеса нарисовался первый клиент.

С трудоустройством Исабель вышло еще сложнее. Наняв для Алекса няню-мулатку, она попыталась устроиться каким-либо делопроизводителем. Но все закончилось парой увесистых оплеух чересчур любезным боссам, и сеньора Гонсалес превратилась в стационарную домохозяйку. Так мужу и сказала:

– Обеспечивай давай нам с сыном райскую жизнь, а мы тебя за это еще и пилить будем.

– Мы с тобой, кроме всего прочего, еще и армейское подразделение, – отвечал ей на это муж. – А в армейском подразделении главный враг – это праздность. Стало быть, мне все равно необходимо загружать тебя простой солдатской службой по темечко.

И он загружал: заставил проштудировать три книги по бухучету, купил ей самый простенький компьютер и каждый день приносил стопки местных газет, по которым обязал Исабель составлять картотеку на всех окружающих политиков и общественных деятелей. По идее последнее он должен был делать сам, но зачем перетруждаться, когда рядом есть склонная к послушанию жена.

– А ты чем тогда будешь заниматься? – пробовала она возражать.

– А мой долг как настоящего альфа-льва лежать в гамаке, ковыряться в носу и мал-мало думать.

Разумеется, никакого такого вальяжного гамака у Карлоса и близко не было. Кроме потогонной официальной работы существовала еще тотальная настороженность, которую все время приходилось скрывать, и необходимость постоянно совершенствовать свою шпионистость: наблюдать, анализировать, делать выводы. Тот тренаж, что он прошел в разведшколе, помогал лишь отчасти, во многом приходилось действовать по наитию. Один вопрос, до какой степени нужно вливаться в окружающее общество, чего стоил. И где та грань между заискиванием и напыщенной независимостью с окружающими? И насколько можно впускать чужаков в собственный дом? Или как оградить себя от назойливого панибратства коллег и знакомых?

Неожиданностью было обнаружить в местной среде обитания некий карантин, когда должно было пройти какое-то время, чтобы окружающие хоть чуть-чуть приняли их в свой круг, простив и привыкнув к некоторым странностям поведения «аргентинской четы».

– Здесь, кроме самого дешевого чтива, никто ничего не читает, – жаловалась Исабель. – Кажется, такая мелочь, а безумно раздражает.

– А как они умудряются еще и на балет не ходить?! И в филармонию ни ногой! – посмеивался над ее претензиями муж. – Если будешь на этом зацикливаться, станет совсем невмоготу. Давай просто выше ценить то, что есть. Будем костариканцами больше, чем сами костариканцы.

Сильнее же всего их донимала жара. Пока они не научились бороться с ней с помощью обыкновенного будильника. Если вставать не в восемь, а в шесть каждое утро, то к одиннадцати-двенадцати, до первой волны обжигающего воздуха, можно было успеть сделать массу вещей. Точно так же, если пораньше выползать и после полуденной сиесты. От ночной же духоты спасались, ставя возле постели тазик с водой и каждые два-три часа смачивая в ней простыню, которой укрывались.

Зато заблокировав в своем сознании подобный негатив, они обнаружили вокруг немало замечательных вещей. Треть территории этого тропического государства величиной с Эстонию составляли редкой красоты природные объекты: вулканы-трехтысячники, белопесчаные морские пляжи двух океанов, национальные парки, водопады и реки. И подобно тем петербургским семьям, у которых за правило каждые выходные посещать какой-либо музей или выставку, Гонсалесы приспособились каждый уикенд посвящать тому или иному побережью, тому или иному потухшему вулкану или крокодиловой ферме.

Не меньшим увлечением для Карлоса явилась и сама его легальная работа, где тоже редко встречалось однообразие. Первое время он, правда, хватался за что угодно, не чурался даже сам брать в руки мастерок и электродрель, однако вскоре статус кустаря-одиночки стал его тяготить и захотелось перейти в другую предпринимательскую категорию.

Дизайнерская отделка жилья в то время в Сан-Хосе выглядела чем-то почти неприличным: приходит чужой дядя и предписывает, в каком именно антураже тебе нужно жить. Гораздо достойнее считалось проявить свое собственное представление о начинке семейных гостиных и спален. Поэтому все усилия Карлоса привить эстетическое чувство своим малообразованным заказчикам долго не имели успеха.

– А может, не надо стараться их в этом переубеждать? – осторожно пыталась образумить супруга Исабель.

– Извини, но лозунг «Чего изволите» не для меня, – упрямо отмахивался альфа-лев.

И отработав первые полгода вровень с другими мастеровыми, он сделал ход конем: купил участок земли с каменной развалюхой, в которой никто не жил уже лет двадцать. Засучив рукава, мастер Гонсалес с одним наемным работником в два месяца навел в доме такой дизайн, что пять фото его внутреннего убранства были напечатаны в мексиканском архитектурном журнале. Для строителей-отделочников столицы Коста-Рики это явилось настоящим событием.

– Когда делаешь дом для себя, всегда стараешься, – смущенно объяснял Карлос сей успех своим коллегам, пришедшим посмотреть, как все выглядит в натуре.

Впрочем, в «дом для себя» Гонсалесы так и не переехали. Богатый владелец кофейных плантаций предложил за него хорошую цену, и Карлос якобы с тяжелым вздохом продал «свое несостоявшееся фамильное гнездышко».

Прошел еще год, и в Сан-Хосе умер глава небольшой строительной фирмы, а его вдова предложила мастеру Гонсалесу войти в их фирму полноправным компаньоном, оставив за ней право решающего голоса. Карлос ломался недолго: прихватил свой компьютер и чертежную доску и перешел в офис сеньоры Селии. Понаблюдав месяц-другой, как он обращается с ее работниками и клиентами, сеньора немного поубавила своей женской подозрительности и мнительности и скоро уже следила лишь за финансовым приходом и расходом, совсем не вмешиваясь в само производство.

Как и Карлос, сеньора Селия бралась за любые строительные работы, перебегая дорогу другим мелким подрядчикам. И как-то под хорошее настроение «хозяйки» компаньон выдал ей на-гора новый бизнес-план:

– Сеньора Селия, мне кажется, выполнять заказы бедных людей – вещь неблагодарная. В этом нет и никогда не будет никакого развития. Тем более что при малейшем кризисе бедный человек всегда сразу забывает о новом доме и думает о более насущных расходах. Богатый же человек никогда так не разорится, чтобы прервать строительство своей виллы. И запросы у него всегда будут самые передовые, следовательно, и наши умения всегда будут только расти и развиваться вместе с этим.

Три дня думала «хозяйка», прежде чем сказать:

– А попробуй делать, как считаешь нужным.

И отличник МГИМО по научному коммунизму принялся прямо с порога их офиса заворачивать любого клиента, зарабатывающего меньше пяти тысяч долларов в месяц, в фирмы своих бывших конкурентов, за что имел от них отдельный поклон и благодарность. Сделал упор на богатых клиентах, преимущественно 30–40 лет, чтобы над ними меньше довлел семейный консерватизм. Ничего не навязывая, просто предоставлял им три-четыре эскиза их будущего внутреннего домашнего убранства, так что те порой долго не могли выбрать что-то определенное, настолько были хороши все варианты. Особенным успехом пользовались его парадные гостиные в древнеегипетском и древнеримском стилях.

Более того, к концу выполнения заказа Карлос со своим клиентом, как правило, становились хорошими приятелями. То, чему его успешно научили в разведшколе: искренне интересоваться своим собеседником и хорошо запоминать его взгляды и высказывания, – принесло свои увесистые плоды. Да и позже не забывал названивать этим знакомцам просто так, умело находя какой-либо приятный повод.

Сан-Хосе – город небольшой, и скоро слава о гиперобходительном доне Карлосе достигала любого, кто собирался строить себе новое фешенебельное гнездышко. Количество заказчиков постоянно росло, однако не сказать, что семимильными шагами. Главной помехой являлось то, что трудно было среди беззаботных латиносов найти работников, умеющих работать с немецкой тщательностью, как того требовала установка мастера Гонсалеса на передовые технологии. Поэтому ему нередко приходилось сокрушенно разводить руками перед очередным заказчиком:

– К сожалению, должным образом мы пока это выполнить не можем. Качество работ для нас гораздо важнее их количества. Лучшие мастера сейчас заняты на другом объекте. Или чуть подождите, или я вам порекомендую другую фирму, которая сделает вам это почти так же хорошо и быстро.

И почти каждый новый клиент предпочитал «чуть подождать».

Глава 3

А что же маленький Алекс? К счастью, главные опасения супругов Гонсалес, что с возрастом он станет таким же русопятым, коренастым и курносым, как многочисленная смоленская родня Исабель, не оправдались, и своей внешностью Алекс пошел в отца: был такой же сухопарый, темно-русый и прямоносый, что позволяло его легко выдать за потомка кастильских идальго. Однако владимирские гены все же давали себя знать, и в 6 лет с Гонсалесом-младшим случился сильнейший солнечный удар, после которого он две недели провел в лучшей клинике. Приговор врачей о смертельной опасности для малыша тропических солнечных лучей стал для Алекса отправной жизненной точкой: не столько родители, сколько он сам теперь заботился о своей безопасности, всегда помнил о необходимости головного убора и о том, чтобы даже в бейсбольной кепке не оставаться в сиесту на солнце дольше тридцати минут.

Ради сына Гонсалесы из гористого Сан-Хосе переехали в город Лимон на атлантическом побережье, едва ли не самое дождливое место во всей Центральной Америке, где солнечной активности было заметно поменьше. Здесь Карлос открыл уже свою собственную строительную фирму с Исабель в качестве главного бухгалтера, а Алекс пошел в дорогую американскую школу, где две трети предметов велись на английском языке. Главной особенностью поведения в школе был подчеркнутый индивидуализм, что после самозабвенной возни с дворовыми ровесниками в Сан-Хосе явилось для живого общительного мальчишки неприятным открытием. Вместо того чтобы беспечно отдаваться групповым интересам, он теперь должен был всякий раз обосновывать и перед собой, и перед другими, почему ему нужно тем или другим заниматься. Это порядком угнетало, и Алекс постепенно и непроизвольно выбрал для себя просто более закрытый и сдержанный стиль поведения. Компьютер и видик быстро стали его лучшими друзьями.

Глядя на регулярно читающих родителей, приохотился он и к книгам, причем больше к энциклопедиям отца, чем к детскому чтиву, что еще больше превратило его в маленького старичка, которому несносны слишком ребяческие восторги и заботы сверстников. В 10 лет с Алексом случилась новая переоценка ценностей: он набрел на «Робинзона Крузо», пять или шесть раз прочитал его и принялся всерьез готовиться к жизни на необитаемом острове: узнавал, что и как можно изготовить, что во что превратить, чтобы не повторять неуклюжих неумений простоватого Крузо.

Это его погружение в отцовские справочники и энциклопедии удивительным образом сказалось на его школьной учебе. Одно дело запоминать что-то по чужому приказу, а другое – по своей охоте. Учеба пошла для него с некоторым опережением, когда все чаще получалось, что то, что рассказывали учителя, Алекс еще раньше успел почерпнуть из книг. Впрочем, в отличники от этого он не выбился. Самые интересные и предприимчивые ребята в их классе относились к категории «хулиганов и двоечников», от души презирающих зубрил-отличников. И чтобы не относиться к последним, он сознательно начиная с четвертого-пятого класса стал получать заниженные отметки.

Родители его за это не сильно шпыняли, предпочитали давать сыну дополнительное образование по собственной системе: в доме по-английски говорили чаще, чем по-испански, во время семейных трапез звучала классическая музыка, по видику смотрели самые отборные голливудские, европейские и японские фильмы, а мировая политика, география и история являлись едва ли не главной темой разговора на внутрисемейных трапезах. Причем все это происходило самым непринужденным образом: родители просто обменивались некими отрывистыми шутливыми репликами, а Алексу, чтобы понять смысл их веселости, приходилось потом подолгу копаться в тех же справочниках и энциклопедиях.

Еще один поворотный момент произошел с Алексом в 11 лет, когда отец подарил сыну маленькую безделушку: песочные часы, в которых песок пересыпался ровно за тридцать секунд. Исабель такой подарок-пустышку не одобрила:

– Ну и что выдающееся можно совершить за эти полминуты?

Карлос выкрутился с присущим ему блеском:

– Например, как Господь Бог, создать нового человека. – Он взял ручку и за тридцать секунд нарисовал на листе бумаги веселого человечка со шляпой и тросточкой.

В тот же вечер, закрывшись у себя в комнате, Алекс наперегонки со струящимся песком принялся создавать свой человеческий мир. Песок неизменно побеждал, тогда Алекс ограничил себя человеческими ликами, и укладываться в срок стало гораздо легче.

С той поры у него так и пошло: стоило случиться каким-либо неприятностям, как он доставал бумагу и ручку и благодаря стремительным рисункам постепенно успокаивался и обретал чувство уверенности.

Вскоре успехи его в изображении лиц и человечков в целом стали столь очевидны, что какое-то время Алекс даже примеривал на себя плащ великого карикатуриста.

Гонсалес-старший мог быть доволен: художественная жилка еще ни одному человеку не помешала. Лишь однажды он все же не выдержал и пристыдил сына за недостойные отметки. Тогда-то Алекс и выдал отцу свою школьную тактику-стратегию:

– Разве хорошие оценки стоят малоприятного имиджа?

– Ну наш парень и дает! – выразил чуть позже Карлос свои впечатления о сыне жене. – В его годы я, помню, плакал от обиды за каждую четверку, а этот сознательно не учит, чтобы получить тройку.

– А хорошо ли, что он подстраивается под этих аутсайдеров? – как всегда, усомнилась Исабель.

– Ну, во-первых, понятие аутсайдеров в их элитной школе весьма относительное. И потом он заверил меня, что их мнение ему, в общем-то, не очень-то даже важно, просто ему нравится быть немного человеком-невидимкой, чтобы на него поменьше пялились.

– Ты не находишь такое поведение странным для его лет?

– Я и это спросил у него! – даже обрадовался ее вопросу Карлос. – Мол, почему он не хочет покруче утвердиться среди сверстников? И знаешь, что он мне ответил? Что его сверстники – это герои Дюма и Джека Лондона, а не эта шантрапа.

– А что он говорит про девочек?

– Увы, до этого глобального вопроса мы как-то не добрались.

Говоря, что мнение «хулиганов и двоечников» его не очень-то заботит, Алекс ничуть не привирал. Рано почувствовав над ними свое умственное превосходство, он вскоре добился среди сверстников и физического первенства. Его высокий рост, некоторая неуклюжесть движений и то надменное равнодушие, с которым он смотрел на их выходки, были прекрасным раздражителем для всех окружающих задир, слишком легкой и лакомой добычей этот высокомерный «аргентинец» им казался. Однако стоило ему встать в бойцовскую стойку, как он тут же переставал быть беззащитной жертвой. Выставив далеко вперед левый кулак, он стремительно наносил разящий удар правой любому, кто изловчился поднырнуть под его левую руку. При этом сам всегда оставался вне пределов чужих кулаков. Так действовал любимец его отца – мексиканский боксер-средневес Мартинос, и Гонсалесу-младшему просто удавалось его хорошо копировать. И хотя все задиры вскоре выяснили, что Алекс никому не проигрывает драки один на один, всякий раз непременно отыскивался кто-то, чтобы помериться с ним ловкостью и бесстрашием. Вот и получалось, что, будучи человеком совершенно не агрессивным, он дрался гораздо чаще самых завзятых хулиганов.

Удивительно, но об этих «подвигах» долго ничего не знали ни родители, ни учителя. Глядя на его задумчивое тонкое лицо, никому из взрослых даже в голову не приходило, каким умелым кулачным бойцом в своей возрастной категории он является.

Глава 4

При переезде в Лимон Карлос не прекратил компаньонства и с сеньорой Селией, так и мотался еженедельно между двумя городами, что служило хорошим прикрытием для любых его сторонних встреч и поездок.

Поменяв на новом месте жительства две съемные квартиры, Гонсалесы выстроили себе, наконец, и собственный дом. В отличие от первой показной виллы, это был весьма скромный особняк с шестью комнатами, подземным двенадцатиметровым тиром и садом в три акра. Его скромность объяснялась желанием иметь лишь приходящую прислугу: кухарку-горничную и садовника, поддерживавшего сад и небольшой декоративный бассейн в идеальном состоянии.

Странность с подземным тиром объяснялась тем, что супруги Гонсалес сразу же вступили в местный стрелковый клуб, куда входили многие предприниматели средней руки – все те, кому хотелось иметь в доме огнестрельное оружие на законных основаниях.

Помимо собственно стрельбы на их сборищах часто обсуждалось, как именно вести себя в ситуациях, когда доведется эти пистолеты применить. Карлос придерживался самой миролюбивой точки зрения, говоря на каждом углу, что лучше самому получить физические травмы, чем стать виновником чужой смерти. Тем не менее однажды в лимонской вечерней газете была помещена короткая заметка следующего содержания: «Сегодня ночью в дом известного предпринимателя Карлоса Гонсалеса пытались проникнуть два грабителя. Оба с тяжелыми ранениями были доставлены в больницу. Ведется следствие».

И в глазах окружающих разом сложился весь пазл в отношении семейства «мастера Карлоса»: и некоторая их закрытость, и удивительная бытовая самодостаточность, и увлечение стрельбой. В заслугу было поставлено даже то, что супруги стреляли грабителям именно по конечностям, чтобы не нанести слишком тяжелые увечья.

Наибольшее количество лавров, как ни странно, досталось Алексу – в школе он стал настоящим героем, хотя и не скрывал, что основную ночную пальбу просто проспал: проснулся и спустился в холл, когда отец уже вызывал по телефону полицию и скорую.

– А какие они, какие? Страшные, наверное? – с замиранием спрашивали окружающие двенадцатилетки.

– Откуда я знаю? Они на полу уже лежали. Кажется, среднего роста. Лет по двадцать, двадцать пять. У одного был пистолет, у другого нож.

– А твоя мама что делала?

– Перевязывала того, что с ножом был. Он плакал, говорил, что ему теперь руку ампутируют.

– А твой отец что?

– А папа ему говорит: «Ничего, у тебя еще другая рука есть».

– Ну у тебя папа и хохмач. Так ему и сказал?! А мама что, совсем не испугалась?

– Ее только потом сильно трясло, когда скорая уже уехала.

Глава 5

Все бы так, наверно, и катилось по намеченному графику: сбор никому не нужных секретных данных о Центральной Америке, выполнение разовых заданий мексиканского резидента, постоянная готовность к активным действиям при наступлении часа «Ч», даже раскрытие перед сыном семейной тайны в восемнадцать лет выглядело вполне запрограммированным, для чего Гонсалесы начали откладывать деньги на крейсерскую яхту, чтобы именно на ней, посреди океана сделать сыну сие признание. Но тут наступили приснопамятные перестройка и гласность. Поначалу Гонсалесы даже гордились ими: наконец-то «империя зла» показывает всем свое нормальное, не враждебное лицо. Однако год отщелкивался за годом, и у Карлоса возникало все больше тревоги: