Трактир «Ямайка». Моя кузина Рейчел. Козел отпущения

Глава 5

Шли дни, и Мэри Йеллан с упорной решимостью включилась в жизнь трактира «Ямайка». Было ясно, что зимой нельзя оставлять тетю одну, но, возможно, с приходом весны Пейшенс Мерлин удастся уговорить, и тогда они вдвоем уедут из диких пустошей в мирную и спокойную долину Хелфорда.

По крайней мере, Мэри на это надеялась, а пока она должна наилучшим образом использовать те шесть мрачных месяцев, которые были впереди. Девушка решила попробовать вывести дядюшку на чистую воду и передать его вместе с сообщниками в руки правосудия. Если бы дело касалось одной контрабанды, Мэри только пожала бы плечами, хотя вопиющая бесчестность этого промысла и была ей отвратительна; однако все, что она видела до сих пор, служило доказательством того, что Джосс Мерлин и его друзья зашли гораздо дальше: эти отчаянные бандиты ничего и никого не боялись и не останавливались даже перед убийством. События той первой субботы не выходили у нее из головы, а обрывок веревки, свисающий с балки, о многом ей поведал. Мэри нисколько не сомневалась, что дядя и тот, другой человек убили незнакомца, а его тело закопали где-то на пустоши.

Однако доказательств у нее не было, и при свете дня эта история казалась фантастической. В ту ночь, обнаружив веревку, девушка вернулась к себе в комнату; судя по тому, что дверь бара осталась открытой, дядя мог появиться в любую минуту, и, измученная всем увиденным, должно быть, она забылась сном, а когда пробудилась, солнце стояло уже высоко, а внизу, в прихожей, были слышны семенящие шаги тети Пейшенс.

Никаких следов вчерашних событий не осталось; бар был выметен и вычищен, мебель расставлена по местам, осколки убраны, и никакой веревки не свисало с балки. Сам трактирщик все утро провел в конюшне и коровнике, выгребая навоз и ухаживая за скотиной, поскольку помощников у него не было. Когда в середине дня Джосс Мерлин пришел в кухню и, как волк, накинулся на еду, он стал расспрашивать Мэри о живности, которую они держали на ферме в Хелфорде, спросил ее мнение о заболевшем теленке и ни словом не обмолвился о минувшей ночи. Казалось, хозяин пребывает в прекрасном настроении – он даже забывал ругать жену, которая хлопотала вокруг него, как всегда следя за выражением глаз мужа, словно собака, которая хочет угодить хозяину. Джосс Мерлин казался совершенно трезвым, нормальным человеком, и трудно было поверить, что всего несколько часов назад он совершил убийство.

Возможно, в этом преступлении был повинен не он, а его неизвестный товарищ, но Мэри своими глазами видела, как дядя гнал через двор голого дурачка, и слышала, как парнишка вопит под ударами его кнута. Девушка наблюдала, как он верховодил мерзкой компанией в баре, слышала, как угрожал незнакомцу, который воспротивился его воле; а вот теперь он сидел перед ней, набив рот тушеным мясом, и горевал из-за больного теленка.

Мэри односложно отвечала на вопросы дядюшки и пила чай, наблюдая за ним поверх чашки, переводя взгляд с его огромной тарелки с дымящейся едой на длинные крепкие пальцы, устрашающие своей силой и ловкостью.

Прошло две недели, а субботняя ночь не повторялась. Возможно, последний улов удовлетворил трактирщика и его компаньонов и до поры до времени они угомонились, потому что Мэри больше не слышала шума повозок, и хотя теперь она спала крепко, но была уверена, что стук колес разбудил бы ее. Дядя, похоже, не возражал против прогулок племянницы по вересковым пустошам, и с каждым днем она все лучше узнавала окрестности, находя новые, не замеченные раньше тропинки, которые уводили ее всегда вверх в холмы, к скалистым вершинам. Мэри научилась избегать низкой болотной травы, растущей пучками, с метелками на концах, так и манившей к себе, а на деле обозначавшей границу предательской и опасной трясины.

Мэри была одинока, но нельзя сказать, что вовсе несчастна, прогулки в сером свете вечерних сумерек по крайней мере укрепляли здоровье и отчасти скрашивали унылые длинные вечера этих темных месяцев в «Ямайке», когда тетя Пейшенс сидела, положив руки на колени и уставясь в огонь очага, а Джосс Мерлин в одиночестве закрывался в баре или, оседлав лошадь, исчезал в неизвестном направлении.

Никакой компании у них не было, и никто не заходил в трактир отдохнуть или подкрепиться. Кучер дилижанса не солгал, когда сказал Мэри, что в «Ямайку» теперь никто не заглядывает: дважды в неделю девушка, стоя во дворе, провожала глазами проходящие мимо дилижансы. Они исчезали мгновенно, громыхая вниз по склону холма и взбираясь на следующий, по направлению к перекрестку Пяти Дорог, возницы не останавливались и даже не замедляли ход. Однажды Мэри, узнав своего знакомого кучера, помахала ему рукой, но он в ответ только сильнее стал нахлестывать лошадей, и девушка с ощущением полной безнадежности поняла, что люди относятся к ней так же, как к ее дяде, и что, даже если она попытается дойти до Бодмина или Лонстона, никто не впустит ее в дом и все двери захлопнутся перед ней.

Будущее порою виделось в мрачном свете, особенно потому, что общаться с тетей Пейшенс было трудно; и хотя она то и дело брала Мэри за руку и гладила по нескольку минут, повторяя, как она рада присутствию в доме племянницы, но по большей части бедная женщина пребывала в каком-то полусне, машинально хлопоча по хозяйству, чаще всего молча. А если тетя все же заводила разговор, то это был поток бессмыслицы – о том, каким великим человеком мог бы стать ее муж, если бы не постоянно преследовавшие его неудачи. Нормальной беседы не получалось, и Мэри научилась потакать тете и говорить с ней ласково, как с ребенком; все это раздражало и требовало терпения.

И вот однажды утром, досадуя на ветреную и дождливую погоду, не дававшую и носа высунуть из дому, Мэри решила навести чистоту в коридоре с каменным полом, шедшем вдоль всей задней части дома. Тяжелая физическая работа, возможно, и укрепила ее мускулы, но не улучшила настроения, и под конец Мэри почувствовала такое отвращение к трактиру «Ямайка» и его обитателям, что еще немного – и она вышла бы в крохотный садик позади кухни, где работал ее дядя, не обращая внимания на дождь, поливающий его всклокоченные волосы, и выплеснула бы ведро мыльной воды прямо ему в лицо. Вид тети, которая, сгорбившись, помешивала концом палки тлеющий торф в очаге, обезоружил Мэри, и она уже готова была приняться за пол в прихожей, когда услышала цоканье копыт во дворе, и тут же кто-то забарабанил в закрытую дверь бара.

До сих пор никто не появлялся в трактире «Ямайка», и этот визит уже сам по себе был событием. Мэри вернулась в кухню, чтобы предупредить тетю, но та ушла, и, выглянув в окно, Мэри увидела, как она семенит через садик к мужу, который перекладывал торф из кучи в тачку. Оба они ничего не слышали и не заметили прибывшего. Мэри вытерла руки о передник и пошла в бар. Дверь, видимо, все же была не заперта, потому что, к своему удивлению, Мэри увидела там человека, оседлавшего стул; в руке он держал стакан, до краев наполненный элем, который спокойно сам налил себе из крана. Несколько минут они молча изучали друг друга.

Было в госте что-то неуловимо знакомое, и Мэри призадумалась, где же она видела его раньше. Набрякшие веки, изгиб губ, очертания подбородка, даже смелый и нагловатый взгляд, которым он ее одарил, были ей знакомы и определенно неприятны.

Манера гостя, потягивая эль, разглядывать ее с головы до ног, раздражала Мэри сверх всякой меры.

– Что вы здесь делаете? – резко спросила она. – У вас нет никакого права входить сюда и самовольничать. Кроме того, хозяин не любит незнакомцев.

В любое другое время Мэри сама бы посмеялась над этой своей попыткой защитить дядю, но мытье каменных плит лишило ее чувства юмора, по крайней мере на время, и ей захотелось выместить свое дурное настроение на первом, кто попался под руку.

Незнакомец допил пиво и потянулся за новой порцией.

– С каких это пор в трактире «Ямайка» появилась барменша? – спросил он и, нащупав в кармане трубку, закурил, выпустив огромное облако дыма прямо девушке в лицо.

Его манеры привели Мэри в ярость, она подалась вперед, выхватила трубку у него из руки и швырнула на пол позади себя. Трубка разбилась. Незнакомец пожал плечами и принялся насвистывать, чем только подлил масла в огонь ее раздражения.

– Это они тебя научили так обслуживать посетителей? – поинтересовался мужчина, перестав свистеть. – Честно говоря, я не в восторге от их выбора. В Лонстоне, где я был вчера, есть девушки с манерами получше, да в придачу еще и хорошенькие, как картинка. Ты сегодня смотрелась в зеркало? Волосы растрепаны, да и мордашка чистотой не блещет.

Мэри отвернулась и пошла к двери, но незнакомец окликнул ее:

– Налей-ка мне стаканчик. Ты ведь здесь для этого? Я после завтрака проехал двенадцать миль и умираю от жажды.

– Да хоть пятьдесят, – ответила Мэри. – Какое мне дело? Раз уж вы знаете, где что здесь находится, так сами и наливайте. Я передам мистеру Мерлину, что вы в баре; пусть сам вас обслуживает, если захочет.

– О, не стоит беспокоить Джосса; в это время дня он словно медведь, у которого трещит башка, – раздалось в ответ. – Кроме того, он явно не горит желанием меня видеть. А что случилось с его женой? Он что, выставил ее вон, чтобы освободить местечко для тебя? Я бы сказал, что это жестоко по отношению к бедняжке. Сомневаюсь, что ты выдержишь рядом с ним десять лет.

– Миссис Мерлин в саду, – сказала Мэри. – Если хотите ее видеть, можете выйти в дверь и повернуть налево, к курятнику. Пять минут назад они оба были там. Здесь я вас не пущу, я только что вымыла коридор и не хочу начинать все сначала.

– Да не волнуйся, время терпит, – ответил гость.

Девушка видела, что он по-прежнему беззастенчиво ее рассматривает, и не знала, что и подумать; нахальный с ленцой взгляд бесил ее.

– Так вы хотите поговорить с хозяином или нет? – спросила она наконец. – Потому что я не собираюсь стоять здесь целый день ради вашего удовольствия. Если вы не хотите его видеть и допили свой стакан, можете положить деньги на стойку и уйти.

Мужчина рассмеялся, и его улыбка и сверкнувшие зубы пробудили что-то в ее памяти, но Мэри все еще не могла определить, на кого же он похож.

– А Джоссом вы тоже так командуете? Если да, значит он здорово изменился. Надо же, сколько в нем всего намешано! Никогда бы не подумал, что у такого занятого человека еще остается время на молоденькую бабенку. Что же вы делаете с бедной Пейшенс вечером? Скидываете ее на пол или все втроем спите в обнимку?

Мэри вспыхнула.

– Джосс Мерлин – муж моей тети, – сказала она. – Тетя Пейшенс – единственная сестра моей покойной матери. Меня зовут Мэри Йеллан, если хотите знать. Всего хорошего. Дверь позади вас.

Она вышла из бара, направляясь в кухню, и попала прямо в лапы трактирщику.

– Какого черта! – прогремел он. – С кем это ты болтала в баре? Кажется, я предупреждал тебя, чтобы ты держала рот на замке!

Его зычный голос эхом отдавался в коридоре.

– Ладно, – крикнул незнакомец, – не бей девчонку. Она разбила мою трубку и отказалась меня обслуживать; не ты ли ее этому научил, а? Иди-ка сюда и дай на тебя взглянуть. Надеюсь, эта девица благотворно на тебя повлияла.

Джосс Мерлин нахмурился и, оттолкнув Мэри, вошел в бар.

– Ах это ты, Джем! – сказал он. – Что тебе понадобилось в «Ямайке»? Я не могу купить у тебя лошадь, если ты для этого явился. Дела идут плохо, и я беден, как полевая мышь после дождливой жатвы.

Он закрыл дверь, оставив Мэри снаружи, в коридоре.

Девушка вернулась в прихожую, к своему ведру с водой, передником отирая грязь с лица. Значит, это Джем Мерлин, младший брат дяди. Конечно, она ясно видела сходство и, как дура, не могла сообразить, что к чему. Дядю – вот кого незнакомец напоминал ей во время разговора. У него были глаза Джосса, только без кровавых прожилок и без мешков, и его рот, только по-прежнему красиво очерченный, и нижняя губа еще не отвисла, как у старшего брата. Джосс Мерлин мог быть таким лет восемнадцать-двадцать назад – но Джем оказался меньше ростом и не столь могучего сложения.

Мэри выплеснула воду на каменные плиты и принялась их яростно тереть, плотно сжав губы.

Что за мерзкая порода эти Мерлины, с их показной нагловатой грубостью и скотскими манерами. Этот Джем такой же бездушный, как и его брат, – сразу видно по форме рта. Тетя Пейшенс сказала, что в этой семейке младший брат хуже всех. Хотя голова у него меньше и плечи уже, чем у Джосса, а сам он в два раза стройнее, в нем чувствуется скрытая сила, которой не обладает старший брат. Должно быть, он решительный и умный. А у трактирщика лицо оплывшее и собственные плечи давят, словно ярмо. Кажется, будто сила его уже растрачена и иссякла. Мэри знала, что это результат пьянства, и теперь, когда увидела младшего брата, впервые поняла, в какую развалину превратился Джосс. Трактирщик сам себя погубил. Если у младшего есть в голове хоть капля разума, он возьмет себя в руки и не пойдет по той же дорожке. А впрочем, может быть, ему и все равно; верно, над семьей Мерлин тяготеет какой-то злой рок, лишивший их целеустремленности, желания преуспеть и стойкости. Их прошлое покрыто мраком. «Против дурной крови не пойдешь, – говаривала ее мать. – В конце концов она обязательно скажется. Можно бороться с ней сколько угодно, но она одержит верх. Если два поколения проживут беспорочно, это иногда может очистить ее ток, но очень вероятно, что третье оступится и все начнется сначала». До чего же это страшно и несправедливо! А теперь и бедная тетя Пейшенс втянута в этот порочный круг вместе с Мерлинами, у бедняжки не осталось ни чести, ни былой веселости, и теперь она – если смотреть правде в глаза – немногим лучше того дурачка из Дозмэри. А ведь тетя Пейшенс могла стать женой фермера в Гвике и родить ему сыновей, у нее были бы свой дом и земля и все маленькие радости обычной, счастливой жизни: и болтовня с соседями, и церковь по воскресеньям, и поездки на рынок раз в неделю, и сбор плодов, и праздник урожая. Она любила бы и была бы любима. Она бы жила в ладу с собой, и спокойно идущие годы со временем покрыли бы ее волосы сединой – годы добросовестного труда и тихой радости. Все это она отвергла ради того, чтобы влачить это жалкое существование рядом со скотом и пьяницей. Почему женщины так глупы, так близоруки и неразумны, недоумевала Мэри; она скребла последнюю каменную плиту прихожей со злостью, как если бы этим могла очистить мир и стереть все неблагоразумие представительниц своего пола.

Она вошла в раж и, покончив с прихожей, принялась подметать мрачную, темную гостиную, которая годами не видела веника. Облако пыли поднялось Мэри в лицо, и она стала яростно выколачивать жалкий вытертый коврик. Она была так поглощена этим малоприятным занятием, что не услышала, как в окно гостиной ударил камень, и опомнилась только тогда, когда от целого града камешков треснуло стекло. Выглянув в окно, она увидела Джема Мерлина, стоявшего во дворе рядом со своей лошадью.

Мэри нахмурилась и отвернулась, но он ответил еще одним залпом камешков и на сей раз окончательно разбил стекло, так что кусочек его вывалился на пол и камень упал рядом.

Мэри отперла тяжелую входную дверь и вышла на крыльцо.

– А теперь что вам нужно? – спросила она, внезапно подумав, что волосы у нее растрепаны, а передник мятый и грязный.

Джем все еще смотрел на нее с любопытством с высоты своего роста, но наглость исчезла, и он даже соизволил дать понять, что ему немножко стыдно.

– Прости, если я был с тобой груб, – сказал он. – Сама понимаешь, я не ожидал увидеть в трактире «Ямайка» женщину – во всяком случае, молодую девушку вроде тебя. Я думал, Джосс подцепил тебя в каком-нибудь городишке и привез сюда как свою любовницу.

Мэри снова вспыхнула и с досадой прикусила губу.

– Ничего особенно привлекательного во мне нет, – усмехнулась она. – Хороша бы я была в городе в этом старом переднике и тяжелых башмаках! По-моему, всякий, у кого есть глаза, увидит, что я выросла на ферме.

– Ну, не знаю, – беспечно протянул Джем. – Надень ты нарядное платье и туфли на каблучках и воткни гребень в волосы – так, честное слово, вполне сошла бы за леди даже в таком большом городе, как Эксетер.

– Наверное, вы думали, что это мне польстит, – ответила Мэри. – Большое спасибо, но я предпочитаю носить свою старую одежду и быть самой собой.

– Не самый плохой выбор, – согласился Джем, и Мэри, подняв глаза, увидела, что он смеется.

Она повернулась, чтобы уйти обратно в дом.

– Постой, не уходи, – сказал гость. – Понимаю, что заслужил такой злой взгляд тем, что наговорил тебе, но, если бы ты знала моего брата так же хорошо, как я, ты бы поняла, почему я ошибся. Это очень странно – прислуга в трактире «Ямайка». И все же, как ты здесь оказалась?

Мэри, стоя в дверях, изучала собеседника. Сейчас он выглядел серьезным, и его сходство с Джоссом на миг исчезло. Ей стало жаль, что он из Мерлинов.

– Я приехала сюда к тете Пейшенс, – ответила она. – Моя мать умерла несколько недель назад, и у меня больше нет родственников. Вот что я вам скажу, мистер Мерлин: теперь я даже рада, что моей матери нет в живых и она не видит своей сестры.

– Не думаю, что брак с Джоссом – это ложе из роз, – заметил младший брат. – У него всегда был ужасный характер, и пьет он как лошадь. Интересно, почему она за него вышла? Насколько я помню, Джосс и раньше был не лучше. Он колотил меня, когда я был мальчишкой, и сегодня не отказал бы себе в удовольствии, да не посмеет.

– Я думаю, ее обманули его красивые блестящие глаза, – презрительно сказала Мэри. – Мама говорила, что тетя Пейшенс в Хелфорде всегда порхала как бабочка. Она отказала фермеру, который сделал ей предложение, а потом уехала вглубь страны и встретила вашего брата. Наверное, это был худший день ее жизни.

– Так, значит, ты не слишком высокого мнения о хозяине? – заметил Джем насмешливо.

– Нет, – ответила Мэри. – Он драчун, скотина и даже еще хуже. Он превратил мою тетю из веселой, счастливой женщины в жалкую поденщицу, и пока я жива, ни за что не прощу ему этого.

Джем присвистнул и потрепал лошадь по шее.

– Мы, Мерлины, никогда не были добры к нашим женщинам, – сказал он. – Я помню, как отец бил мать смертным боем. И все же она не ушла от него и защищала его всю жизнь. Когда отца повесили в Эксетере, она три месяца не говорила ни с одной живой душой. У нее даже волосы поседели от потрясения. Я не помню свою бабку, но рассказывали, однажды у Коллингтона она дралась бок о бок с дедом, когда солдаты пришли его арестовывать, причем одному из них прокусила палец до самой кости. Не знаю, что уж ей так в муженьке полюбилось, потому что он даже ни разу не спросил о ней, пока сидел в тюрьме, и все свои сбережения оставил другой женщине по ту сторону Теймара.