Молиться буду о тебе, мой мальчик, где-то там.
Судьба?.. Моя – уже прошла. Прошла уже – и ладно.
«Храни твою судьбу Господь!..» – шепчу я городам.
27.1.2016
* * *
Зубы моей Печали черные от чифира.
И папиросу курят, как истопник Истомин.
Бродского не читают (не сотвори кумира) –
только листают (дескать, Бродский довольно темен).
(Дескать, любил Марину тридцать четыре года,
а параллельно, то есть в меридианах если,
жил половою жизнью, то есть любил кого-то
под, например, Вивальди или, допустим, Пресли.)
Ей же – милее Данте (даром что латинянин),
ну, и чуть-чуть Петрарка (тот, что ушел в монахи).
Пишет куда-то письма (почерк довольно странен).
Той, что моей не стала возле моей рубахи.
Что сообщает – дура – той, что меня забыла?..
Мой телефонный номер? Или строку романа,
где саркофаги чьи-то смотрят на берег Нила
каменными глазами, что из обсидиана?..
Лучше кури махорку – ту, что росла в Майкопе.
(Кто-то прислал когда-то. В прошлом, наверно, веке.)
Водку купи. Ответит?.. Значит, вы – дуры обе.
(Лучше б цикуту дали вам – для меня – в аптеке.)
12.2.2016
* * *
П.Корнилову
У меня из романа торчат рукава.
И ботинки торчат. И (наверное) кепка.
Под которой живу. Под которой трава
за ботинки цепляется, видимо, цепко.
Это пугало, видимо, где-то стоит,
одолжив пиджачок с папиросой в кармане.
У меня (например). Или делает вид,
что любило оно (говорится в романе).
Вы его прочитаете, Павел, опять,
потому что в стихах эта скрипка играла.
(Например, у меня.) И отправитесь спать.
На Луну. Что свисает поверх одеяла.
Там когда-то стояло и пугало то,
что уже папиросу мою докурило.
В этой замшевой кепке. И в этом пальто.
И в ботинках (под цвет, почитай, крокодила).
«Почитай, – говорит, – про себя и т.д.,
то есть девушку чью-то, что бабушкой стала».
Я назвал этот, Павел, роман – «Шадлядэ».
Это – ртуть. Это – жидкого привкус металла.
18.2.2016
АНУННАКИ
