Ну, а снова очнувшись, я вдруг осознал,
Что я лёгкой добычею вражеской стал.
Но пока не похоже, что я для них враг,
Ведь несут вчетвером, просят: «Ты уже, брат,
Потерпи свою боль, не сдавайся, держись.
За свою жизнь Володя со смертью борись.
Потерпи ещё, Вова, и сможешь обнять
Ты со временем братьев и батю, и мать».
Донесли меня в часть, занесли в лазарет
Чуть живого. И снова померк белый свет.
Но не дал помереть мне их опытный врач,
Черноватый, носатый, ну вылитый грач.
Долго он все осколки из меня выбирал
Приговаривая: «Щедро ж нашпиговал
Тебя ваш же кассетник-снаряд, точка-У.
За её недолёт ты бойцам ВэСэУ
Благодарным быть должен, ведь остался ты жить.
А как много там, в поле, убитых лежит».
Не одну ещё я пережил операцию
И не раз попадал снова в реанимацию.
И медсёстры за мною, как мама, ходили,
По утрам манной кашкою с ложки кормили.
Так лежал я и думал, почему же они
Всё спасают меня все и ночи и дни?
Ну и как-то не выдержал, не было сил,
Я у фельдшера, что был рядом, спросил:
«Что со мною так возитесь, я же вам враг?».
Он ответил: «Володя, какой ты дурак!
Ты же брат мне по крови, хотя и не близкий,
Общий предок у нас – князь Владимир Великий».
«Ну, а врач тот носатый, что похож на старуху, -
Он тебе тоже брат?» «Да, он брат мне, по духу.
Как башкир, что с тобою в палате лежал
И не раз к тебе ночью врача вызывал,
Чтоб не помер ты снова. Как чеченец-боец,
Что тебя в лазарет притащил, наконец».
Я не видел ни злобы, ни ненависть в них,
Все смотрели на нас как на просто больных.
И не только ко мне отнеслись так, – и к хлопцам,
Из других ВэСэУ и даже к «азовцам».
Много думал, когда я в палате лежал:
«И зачем я тогда на Майдан побежал?
И кому я поверил, всем тем подлецам?
Ведь они-то остались в своих жить дворцах,
И никто не пришёл с нами вместе сюда.
А зачем? Были б деньги – «отмажут» всегда.
Мы с Россией же раньше едиными были,
Как же это случилось, что всё позабыли?
И как это случилось, что в богатой Украйне,
Во всех бедах Россия стала вдруг крайней?
