Пять дней после катастрофы. Жизнь и смерть в разрушенной ураганом больнице

Пациенты отделения реанимации по очереди использовали портативные вентиляторы, передавая их друг другу. Некоторые больные были не так уж плохи, но многие находились в нестабильном состоянии, сопротивляемость их организмов была очень низкой. Малейшие изменения во внешней среде могли вызвать у них осложнения. Жара была для них серьезной угрозой.

Уинн помогла отодрать доски от нескольких заколоченных окон в надежде, что это даст приток свежего воздуха. С той же целью несколько медбратьев и руководитель хозяйственного департамента, действуя по очереди, с помощью стального штатива для капельниц разбили в нескольких окнах стекла, уцелевшие после урагана.

Когда Карен Уинн сажала очередного пациента в единственный лифт, который был подключен к резервному генератору и только поэтому еще работал, раздался звук, похожий на шум Ниагарского водопада. Шахта лифта заполнялась водой. В кабине остался охранник – на тот случай, чтобы кто-нибудь случайно не нажал кнопку: это грозило катастрофой. Теперь все решало время. Даже если бы резервные генераторы не прекратили работу, лифт в ближайшие минуты следовало отключить – из соображений безопасности.

В реанимационное отделение тем временем передали, чтобы на вертолетную площадку отправляли новую группу пациентов: «Нам нужно еще несколько больных! Вертолеты ждут!» Между тем на сборы и подъем одного пациента требовалось около сорока пяти минут. Медсестра Шери Ландри, много лет проработавшая в реанимации хирургического отделения, которой доверили рацию на восьмом этаже, передала сообщение своим коллегам: «Нам надо действовать быстрее, если мы не поторопимся, вертолеты больше не прилетят».

Карен Уинн и ее коллеги вместе с родственниками врачей и пациентов работали не покладая рук, напрягая все силы.

На то, чтобы загрузить единственный работающий лифт, отправить его и дождаться его возвращения, уходило слишком много времени, поэтому больных начали переносить по лестнице. Медсестры переворачивали пациента на бок, подсовывали под его мокрую от пота спину сложенное вдвое одеяло, затем снова клали больного на спину, вытаскивали из-под него края одеяла и, взявшись за них, снимали людей с кроватей и тащили вверх по ступенькам.

Другая медсестра реанимации хирургического отделения, Лори Будо, прижав подбородком включенный фонарь, освещала погруженные в темноту лестничные марши. Поднявшись наверх, она нашла еще несколько фонарей и рулон скотча и отправила кого-то из волонтеров вниз, чтобы тот прикрепил фонари к перилам.

Одной из самых тяжелых пациенток реанимационного отделения была семидесятисемилетняя Хелен Брекенридж, художник-оформитель и дизайнер интерьеров. Она лежала в Мемориальном медицинском центре уже около недели. У нее развились осложнения на фоне легочного и сердечного заболевания, а также диабета, и до Мемориала она находилась в хосписе. Это означало, что лечение, которое получала Хелен, имело основной целью не продление ее жизни, а облегчение страданий. Ей кололи морфий и мощные седативные препараты. Когда она перестала принимать пищу, что, возможно, стало результатом воздействия на ее слабеющий организм сильных успокоительных лекарств, в хосписе перестали ее кормить и поить. Ее брат, врач одной из больниц Нового Орлеана, не мог видеть, как она угасает. Он считал, что Хелен заставили подписать согласие на пребывание в хосписе и на самом деле она не хотела там находиться. Обратившись в суд, он потребовал ее перевода из хосписа в Мемориал для интенсивного лечения в реанимационном отделении.

Теперь целая группа медиков пыталась переместить Хелен Брекенридж из реанимации на вертолетную площадку. Один из них вручную качал воздух в ее легкие, другие внимательно следили за работой функционировавших на батареях насосов, которые доставляли необходимые лекарственные препараты в кровеносную систему пациентки. Хелен уже спустили с восьмого этажа в гараж.

«Верните ее наверх, – сказал кто-то из врачей, когда Хелен оказалась внизу. – Мы не сможем отправить ее в первой партии».

Врачи Мемориала еще некоторое время назад на особом совещании договорились об изменении решения о первоочередной эвакуации самых тяжелых пациентов и тех, кто зависел от аппаратуры жизнеобеспечения. В частности, была достигнута договоренность, что все пациенты с РНРМ будут вывозиться в последнюю очередь. В отделении интенсивной терапии таких пациентов было четверо, включая Хелен Брекенридж и Дженни Бёрджесс, афроамериканку, которая когда-то, работая медсестрой, выхаживала пациентов в больницах, в которых сама лечиться не могла.

Распоряжение об отказе от реанимации подписывал лечащий врач – почти всегда с информированного согласия самого пациента или того, кто был уполномочен представлять его интересы. Юридическая концепция «информированного согласия» появились в США в 1950-е годы. Смысл ее состоял в том, чтобы обеспечить право пациента на участие в принятии касающихся его медицинских решений. А их необходимость была продиктована нашумевшими случаями врачебных ошибок, которые к тому же совершались в сложных или неоднозначных с точки зрения этики ситуациях. От врачей стали требовать объяснять пациентам суть предлагаемых ими методов лечения, их преимущества, связанные с ними риски, а также сообщать о существующих альтернативных вариантах. РНРМ означало одно: что пациента в случае, если у него прекратилась сердечная или дыхательная деятельность, не следовало пытаться реанимировать. Распоряжение об отказе от реанимации отличалось от юридической формулировки «прижизненная воля пациента». Последняя по законам штата Луизиана позволяла больным, чья болезнь считалась неизлечимой, а состояние – безнадежным, заранее требовать, чтобы процедуры жизнеобеспечения прекращались или вовсе не применялись.

Но врач, который предложил на совещании, чтобы пациентов с РНРМ эвакуировали в последнюю очередь, имел собственное понимание ситуации, которое он позднее разъяснил. Ричард Дейчман, заместитель главврача и заведующий терапевтическим отделением, рассказал, что, по его мнению, пациенты, в отношении которых имелось распоряжение о непроведении реанимационных мероприятий, действительно находились в безнадежном состоянии и могли считаться неизлечимыми. А значит, вывозить их с территории Мемориала нужно было последними по той причине, что они в случае смерти в любом случае «меньше теряли» по сравнению с другими больными.

Другие медики согласились с доводами Дейчмана. Билл Армингтон, нейрорентгенолог, позднее сказал, что ему тоже приходила мысль, что больные, не желавшие, чтобы им продлевали жизнь, вряд ли захотели бы, чтобы их спасали за счет других пациентов. Впрочем, ни в официальных распоряжениях, ни в планах действий сотрудников Мемориала на случай стихийных бедствий об этом ничего не говорилось. Возможно, решение о приоритетах при эвакуации не приобрело бы в конечном итоге такого принципиально важного значения и не имело бы таких резонансных последствий, если бы пациентов удалось вывезти достаточно быстро.

Карен Уинн узнала о решении врачей от двоих из них – Эвина Кука и Роя Кулотты. Она поделилась полученной информацией со Сьюзан Малдерик. Медсестре, которая помогала перемещать Хелен Брекенридж, также разъяснили, что «первыми эвакуируют тех, у кого больше шансов выжить».

К тому времени, когда Хелен Брекенридж вернули в реанимационное отделение, она уже находилась при смерти. Ей снова поставили капельницы и подключили аппарат искусственной вентиляции легких, но вскоре она скончалась. По всей видимости, Хелен Брекенридж была обречена на такой исход, но, так или иначе, она стала первым пациентом больницы, смерть которого оказалась непосредственно связанной с ураганом «Катрина». Чтобы зафиксировать факт смерти, вызвали доктора Хораса Бальца. Седой врач вскоре пришел, запыхавшись от быстрого подъема по лестнице.

Родни Скотт, шестидесятитрехлетний лицензированный медбрат, который когда-то работал в Баптистской больнице, был доставлен вниз из реанимационного отделения, где восстанавливался после инфаркта и нескольких хирургических операций. Но он весил более трехсот фунтов, и у врача, руководившего перемещением больных, возникли опасения, что Родни застрянет в узком проходе, ведущем в помещение гаража. Боясь, что это серьезно задержит эвакуацию остальных пациентов, врач решил, что Скотт будет последним больным, который покинет территорию больницы. И Родни Скотта перетащили в палату на четвертом этаже – дожидаться своей очереди.

На вертолетной площадке доктор Гершаник, неонатолог, лихорадочно размышлял над тем, как быть с двумя находящимися в тяжелом состоянии младенцами. Инкубатор, в котором они лежали, не помещался в тесной кабине частного вертолета. Выхаживая недоношенных и больных младенцев, Гершанику приходилось полагаться на передовые технологии. Транспортировать двух новорожденных малышей, в крохотных тельцах которых едва теплилась жизнь, без инкубатора было немыслимо.

Но Гершаник все же решил рискнуть. Он забрался на сиденье рядом с пилотом и устроил завернутого в одеяла шестинедельного недоношенного малыша у себя на коленях. «Младенец мужского пола С» родился на двадцать четвертой неделе беременности. Он все еще весил меньше килограмма, и у него были недоразвиты легкие. Гершаник сжимал мягкий баллончик с кислородом, имитируя работу насоса сложной конструкции, который помогал работе легких малыша, когда он лежал в инкубаторе. Кто-то сунул другого крошку из инкубатора на руки медсестре, которая с трудом пробралась на заднее сиденье и скорчилась там. Она пристроила младенца к себе под блузку униформы, украшенной розовыми и голубыми отпечатками малюсеньких ножек.

Как только вертолет поднялся в воздух, на Гершаника навалился страх. В кабине гулял сквозняк. Доктор попытался прикрыть младенца своим телом. Становилось темно. Гершаник начал опасаться, что может, сам того не заметив, случайно ввел трубку слишком глубоко в трахею малыша. К тому же он не захватил с собой прибор, позволяющий измерять уровень кислорода в крови младенца. Шум вертолетного винта делал бесполезными попытки Гершаника воспользоваться стетоскопом. Прослушать дыхание ребенка в таком грохоте было невозможно. «Что я наделал! – корил себя неонатолог. – А что, если мое решение было ошибочным?» Практически единственным способом выяснить, жив ли младенец, было ущипнуть его свободной рукой за ножку и посмотреть, отдернет ли он ее. Руку Гершаника, которой он непрерывно качал из резервуара кислород, начало сводить судорогой. Он мысленно поклялся самому себе, что, если ребенок выживет, он больше никогда ни на что не пожалуется.

Пилот заявил, что ему нужно совершить посадку, чтобы долить в бак горючего. Гершаник едва мог поверить в происходящее. Они сели на специальную площадку для дозаправки вертолетов, работающих на нефтяные компании. Пять минут, о которых шла речь, растянулись на десять, потом пятнадцать, а затем и на целых двадцать пять. Гершаник достал свой карманный фонарик в виде авторучки и направил его луч на младенца. Тот был еще жив. Затем доктор посветил фонариком на кислородный баллон. Он был почти пуст. Два армейских вертолета приземлились после машины, перевозившей новорожденных, но их начали обслуживать в первую очередь. Гершаник, обращаясь к пилоту, запротестовал. «Сэр, один или даже два ребенка погоды не сделают», – ответил тот и сообщил доктору, что армейские вертолеты спасают людей, ожидающих помощи на крышах домов, и, если им вовремя не придут на помощь, многие погибнут.

В какой-то момент Гершаник начал осознавать масштабы катастрофы и то, что при проведении спасательных работ определенные приоритеты необходимы, поскольку затопленным оказался целый город. Он делал то, что и должен был делать в соответствии с прочно укоренившимися в его сознании обязанностями врача, – защищал и спасал своих пациентов. Однако теперь он постепенно начал понимать, что борьба за жизни людей не ограничивалась спасением двух больных недоношенных младенцев, находившихся в вертолете, или всех больных младенцев Мемориала, или даже всех тех, кто еще оставался в больнице. Просто, когда он сам находился там, он воспринимал Мемориал как отдельно существующую вселенную. Немного успокоившись, доктор, пользуясь неожиданной задержкой, поменял младенцу баллон с кислородом, а затем извинился перед пилотом за свое нетерпение.

Между тем несколько медсестер из неонатальной реанимации, находившихся на вертолетной площадке Мемориала, начали махать всем вертолетам, пролетавшим мимо, и делать жесты, которые обычно используют люди, путешествующие автостопом, то есть выставлять вверх оттопыренные большие пальцы. Царивший в больнице хаос, который лишь продолжал усиливаться, удивил прибывшего в Мемориал координатора «Акадианы», с группой небольших медицинских вертолетов перемещавшегося из больницы в больницу с целью вывоза самых тяжелых больных. В других лечебных учреждениях порядка было больше. Когда координатор поставил в северо-восточном углу вертолетной площадки портативный холодильник с бутербродами для работавших в поте лица экипажей вертолетов, его моментально опустошили сотрудники Мемориала и еще какие-то люди, которые толклись тут же, на платформе.

Врачи стали спорить с одним из пилотов Береговой охраны о том, сколько больных может вместить кабина его вертолета. В итоге пилот не взял на борт никого и улетел спасать людей где-то в другом месте. Наблюдавшую за этой сценой медсестру, которая когда-то была капитаном ВВС, очень расстроило, что на вертолет никого не удалось пристроить. Она знала, что в подобных ситуациях все решают пилоты, которые, налетав сотни часов в ходе проведения поисково-спасательных операций, знают возможности своих машин, а потому их мнению можно доверять. Она подошла к доктору Ричарду Дейчману, распоряжавшемуся на вертолетной площадке, и сказала, что благодаря службе в ВВС у нее есть опыт управления аэродромами и местами стоянок самолетов и вертолетов в экстренных ситуациях. Доктор назначил ее старшей, и она быстро очистила вертолетную площадку от врачей и пациентов, отправив их в тоннель, где они могли укрыться от ветра.

Медики начали грузить в вертолет последнюю группу детей из неонатологического отделения. Согласно полетному плану, пилот должен был после посадки в Мемориале сначала отправиться в больницу, расположенную к западу от Батон-Руж, а не прямиком в лечебное учреждение, которое согласилось принять больных младенцев.

Медсестры из неонатологической реанимации запротестовали. Они понятия не имели, готова ли была эта больница сделать все необходимое для того, чтобы крохотные пациенты выжили. Ричард Дейчман настаивал на том, что детей нужно отправить, и как можно скорее. «Младенцы полетят туда же, куда и вертолет, – заявил он медсестрам, а потом повторил это по рации их начальнице, которая в тот момент находилась где-то внутри больницы. – Мы имеем дело со стихийным бедствием».

«В таком случае мы заберем детей из вертолета», – ответила по рации старшая медсестра неонатологического отделения, вступая с Дейчманом в спор вопреки неписаной больничной иерархии, согласно которой врачи имели более высокий статус, чем средний медперсонал. Она заявила Дейчману, что пилот вертолета должен найти возможность сначала совершить посадку в самом Батон-Руж и что в противном случае она не позволит ему забрать новорожденных. К счастью, через несколько минут пилот получил разрешение на изменение полетного плана и смог сразу отправиться в Батон-Руж, столицу штата Луизиана.

Через несколько часов в Мемориал пришло сообщение из Батон-Руж. Все младенцы выжили, включая того, которого перевозил на руках доктор Гершаник. При этом уровень кислорода в крови у «младенца мужского пола С» был на том же уровне, на каком его поддерживала специальная аппаратура, благодаря изобретательности и выносливости доктора Гершаника. Малыши оказались куда более жизнеспособными, чем думал неонатолог.

Как только Анна Поу, проводив грузовики Национальной гвардии с пациентами, вернулась в больницу, к ней подошла медсестра. Как оказалось, был получен сигнал об экстренной ситуации в «Лайфкэр», отделении длительного ухода, арендовавшего седьмой этаж. «Думаю, вам лучше пойти туда, потому что там, похоже, не осталось врачей», – сказала медсестра.

Ступени лестницы из-за высокой влажности стали скользкими, но Анна Поу предпочла бегом преодолеть по ним шесть этажей, чем дожидаться единственного работающего лифта. Оказалось, что у семидесятитрехлетнего пациента сначала резко снизилась частота сердечных сокращений, а после трех часов дня он практически перестал дышать. Вокруг него столпились несколько медсестер. Они подкатили к койке тележку с реанимационным оборудованием. Как единственный среди присутствовавших медработников врач, Анна Поу взяла на себя руководство реанимационными мероприятиями.

Она зашла за спинку кровати больного и с помощью специалиста «Лайфкэр» по обслуживанию аппаратов искусственной вентиляции легких с некоторым усилием отклонила голову пациента назад. Мужчина был очень худым, а его напряженная шея была наклонена вперед так, что подбородок упирался в грудь. Затем Анна медленно ввела металлический клинок ларингоскопа в рот пациента и осторожно разжала ему челюсти. После этого, включив фонарик, с большой осторожностью ввела дыхательную трубку между голосовыми связками в трахею. Трубка была соединена с ИВЛ, подключенным к красной розетке аварийного питания. Через нее в легкие больного стал поступать кислород. Он шел из огромного резервуара, находящегося под давлением, проходя по трубам, проложенным прямо сквозь больничные стены. Поэтому подача кислорода не зависела от электроснабжения.

Электрокардиограф показал, что желудочки сердца больного перестали функционировать как следует. Началась фибрилляция, которая через считаные минуты могла привести к смерти. Медики приступили к выполнению процедур, предусмотренных для таких случаев, – последовательному введению определенных препаратов, применению электрошока, – то есть к первичным реанимационным мероприятиям, чтобы попытаться восстановить нормальный ритм и силу сердечных сокращений. В палате появился реаниматолог и, сменив Анну Поу, взял на себя руководство действиями остальных. Все-таки обычно хирурги-онкологи, делающие операции в области шеи и головы, не занимаются реанимацией пациентов. Однако, несмотря на все усилия медиков, спасти мужчину не удалось. Он считался пациентом Джона Тиля, хотя, согласно внутреннему распорядку, никто из врачей не был приписан непосредственно к «Лайфкэр». Тиль незадолго до полудня поднимался в палату и, осмотрев больного, счел его состояние стабильным.

После того как реанимационные мероприятия были прекращены, Анна Поу представилась помогавшему ей оператору ИВЛ. «Как вы здесь? – поинтересовалась она. – Справляетесь?» Они справлялись, хоть и ощущали себя забытыми. Главврача «Лайфкэр», как и большинства лечащих врачей, во время урагана в больнице не было. А доктора Мемориала не горели желанием брать на себя ответственность за седьмой этаж, несмотря на то что один из них, Рой Кулотта, еще до урагана уговорил медперсонал «Лайфкэр» предоставить палату его бабушке, заботясь о ее безопасности: частный пансионат, в котором она находилась, эвакуировать не собирались. «А что будет с нами?» – поинтересовалась на одном из совещаний сотрудница «Лайфкэр», дипломированная медсестра высшей категории Тереза Мендес. Одна женщина-врач из Мемориала дала Терезе Мендес свой номер телефона, сказав: «Только не звоните, если это будет просто насморк». На что другой врач Мемориала, мужчина, заметил: «Вы не должны этим заниматься. Вы не связаны никакими обязательствами».

То, что врачи медцентра во время стихийного бедствия будут в первую очередь заботиться о пациентах Мемориала и лишь во вторую – «Лайфкэр», стало сюрпризом для работавших на седьмом этаже. Ведь многие из оставшихся докторов состояли в штате обоих лечебных учреждений. У многих были пациенты в «Лайфкэр», как, например, у Джона Тиля и Анны Поу, которая в выходные осматривала там мужчину с опухолью челюсти.

Персонал «Лайфкэр» был благодарен коллегам из Мемориала за проведенные их пациенту реанимационные мероприятия. «Большое спасибо от врачей и всего медперсонала» – такое электронное сообщение отправил один из сотрудников «больницы в больнице» с компьютера в аптечном пункте седьмого этажа. С середины дня персонал «Лайфкэр» начал общение в режиме реального времени с коллегами из Шривпорта – с помощью программы, обычно использовавшейся службой технической поддержки для удаленного доступа к компьютерам. К концу дня вопрос эвакуации пациентов с седьмого этажа еще больше запутался.

Диана Робишо, заместитель администратора, находившаяся на седьмом месяце беременности, взвалила на свои плечи роль руководителя оперативного штаба всех больниц корпорации «Лайфкэр» в Новом Орлеане, чтобы дать возможность старшему администратору до начала урагана покинуть город вместе с семьей, в которой был ребенок с особенностями развития. Теперь, когда действовала только резервная система электронабжения, телефонная связь работала с перебоями, а доступ в Интернет был ограничен, Робишо пыталась организовать эвакуацию пациентов «Лайфкэр» не только из здания Мемориала, где находилась сама, но и еще из одного медучреждения, располагавшегося возле аэропорта.

Еще до полудня она спустилась в оперативный штаб Мемориала и передала его членам список пациентов, находившихся в наиболее тяжелом состоянии. Она также сообщила, что «Лайфкэр» предпринимает все возможные усилия, чтобы обеспечить эвакуацию своих больных. Находившийся в Мемориале парамедик из «Акадианы» удивился, услышав, что в «Лайфкэр» ждут указаний руководства. Он был уверен, что у корпорации имелся договор с «Акадианой» на транспортировку больных, и вызвался помочь.

В оперативном штабе Мемориала Робишо сообщили, что вертолетная площадка находится в рабочем состоянии и может принять воздушный транспорт, присланный «Лайфкэр». Вернувшись к себе, Робишо сообщила об этом в Шривпорт – старшему вице-президенту «Лайфкэр» по медицинскому обслуживанию Робби Дюбуа.

Робишо отправила Дюбуа список пятидесяти трех пациентов «Лайфкэр», которых необходимо было эвакуировать из Мемориала (изначально он включал пятьдесят пять человек, но двое умерли). Семеро из самых тяжелых больных находились на искусственной вентиляции легких, двое были подключены к аппаратам стимуляции дыхания, еще пятеро нуждались в диализе.

Ответ из Шривпорта появлялся на мониторе буква за буквой, курсор то и дело возвращался назад, когда нужно было исправить опечатку, что делало ожидание еще более мучительным. Оказалось, что руководство в Шривпорте находилось в контакте с человеком по имени Нокс Андресс, который, по их информации, работал в отделении Федерального агентства по управлению в чрезвычайных ситуациях в Батон-Руж. По его словам, в представительстве Министерства здравоохранения в штате Луизиана знали о ситуации с «Лайфкэр» и планировали в первую очередь вывезти больных, подключенных к аппаратам ИВЛ. Но, поскольку в помощи нуждались все больницы, сказать, когда именно это будет сделано, Нокс Андресс не мог.

Ожидание продолжалось. Из Шривпорта предложили помочь сотрудникам «Лайфкэр» в Новом Орлеане связаться с их семьями и сообщить, что с ними все в порядке. Некоторые медики уже почти два дня не могли дозвониться до своих родных. В чате появились номера телефонов и тексты посланий: «Это Иветт, я жива, люблю вас, ребята»; «Я в порядке, но не могу до вас дозвониться. Скажите Марвину, что я его люблю».

Вскоре после полудня из Мемориала поступила срочная информация, которая вызвала путаницу и переполох. Суть ее состояла в том, что пациенты седьмого этажа могут быть вывезены в Батон-Руж на вертолетах Береговой охраны. Медикам «Лайфкэр» давалось двадцать минут на то, чтобы решить, согласны ли они на такой вариант эвакуации больных. Прежде чем они успели ответить, предложение было отозвано.

Представитель Мемориала думал, что пациенты «Лайфкэр» вошли в список больных, отправленный в штаб Береговой охраны, но это было не так. В середине дня руководитель оперативного штаба Мемориала Сьюзан Малдерик сумела связаться по телефону с координатором по чрезвычайным ситуациям командного центра Береговой охраны в Александрии, штат Луизиана, и тот зафиксировал в журнале ее просьбу эвакуировать двести человек – это было лишь немногим больше числа больных из Мемориала. «Пациенты «Лайфкэр» в их число не вошли. Повторяю, НЕ вошли» – такое сообщение Робишо отправила своим коллегам в Шривпорт.

В Мемориале, написала Робишо, считали, что вопросом эвакуации пациентов «Лайфкэр» занималось Федеральное агентство по управлению в чрезвычайных ситуациях. Основанием для этого, судя по всему, стали телефонные переговоры между представителями «Лайфкэр» в Шривпорте и Ноксом Андрессом, который, предположительно, работал в агентстве. Но, судя по всему, произошло недоразумение, как в игре в «испорченный телефон». Как выяснилось позже, Нокс Андресс был медбратом в Католической больнице Шривпорта. После событий 11 сентября 2001 года он стал добровольным координатором мероприятий по повышению готовности к чрезвычайным ситуациям в медицинских учреждениях северо-запада Луизианы. Его волонтерская должность называлась «региональный координатор Министерства здравоохранения и социальных служб» и появилась после получения штатом федерального гранта на повышение готовности лечебных учреждений противостоять угрозе биотерроризма. Нокс Андресс с гордостью упоминал ее в своем резюме и воспринимал свою роль очень серьезно, участвуя в общенациональных программах подготовки в качестве как слушателя, так и лектора. Однако в Федеральном агентстве по управлению в чрезвычайных ситуациях он не работал.