Майами в Туркестане
Слов не подберёшь описать, какой жуткий отходняк ловили измученные конечности в сладостную минуту завершения ночного штурма, а доставка измождённых тел в казарму доставляла ублажение. Изнемогший организм с удовольствием вторил натасканные постоянными тренировками движения, шаг чеканился живостью пионерского актива. Скорее бы уйти от проклятой столовки, скинуть сапоги, размотать портянки и… забыть обо всём на свете.
Знают хозяйственные службы Советской армии, как показать наглядно, что муштра на плацу ни в какое сравнение не идёт наряду в моечном цеху! В казарме переоденешься в чистую форму, присядешь с устатку, откинешь ноги, вскинешь голову – житуха клейстером вкусным кажется! Пардон, девчата… конечно же, липовым мёдом!
После сдачи каторжных бастионов рота познакомилась с местной помывочной. Одна и приятностей в армии, когда: «Рота, на помойку, становись!» Рота выстраивалась и нас отправляли с песней в баню «на помойку»…
Основная масса связистов мыла телеса в бане возле СВВАКУ (Самаркандское Высшее Военное Автомобильное Командное Училище) на границе городка, но семнадцатую роту гоняли в таившуюся на окраинной пустоши. Следуя за учебные корпуса и летний кинотеатр, минуя расположение соседней дружины вроде танкистов, мы выходили на песчаный пустырь, от множества торчащих из тла бетонных блоков похожий на танкодром. Возможно, и здесь когда-то рвались гусеницы бронетехники, на рубеже 1986 – 1987 гг. ристалища коротали вечность заброшенными.
Среди танкистов водились недоумки, ловили молодых связистов, поколачивали и низводили, бравируя сроком службы. Сослуживца остановила пара таких придурков, в грудак наметили, но связисту не составляло трудов противоходом ткнуть в поддых и победно драпануть в казарму пока в подмогу не набежали танки. Второй опешил, и не успел осознать, как за связистом след простыл…
Сбоку к учебке примыкала кадрированная дивизия: войсковое соединение со сведённой к минимуму численностью личного состава срочной службы. Формирования такие называли бумажными. Вспоминая прошлое Дальнего лагеря, со временем разросшегося в большой военный городок, развёрнутый на окраинах Самарканда в двадцатые годы минувшего столетия для противодействия басмачеству, получится наоборот – бригада стояла на разлиновке дивизии и практически была придатком. Заборов отгораживающих даже не существовало, но соседи ходили через наши КПП. Зато, бригадные склады по большей части находились в низинке на территории дивизии. Скандально известный склад обмундирования, куда по приезде попадали будущие связисты – стоял в подбрюшье.
За дивизией на отшибе в огромном котловане стояла и наша банька. Частично латанная, обветшавшая, с битым кирпичом, сколотыми углами, подоржавевшей кровлей, в целом же довольно добротная, банька призывающе попыхивала дымком из собственной котельной. Но какой бы ни была неказистой снаружи, пусть «с трубою пониже, и дымила пожиже», в какой бы не пряталась яме, всё одно среди скучнейшых и однообразно серых строений учебки наша банька оставалась самым желанным сооружением.
Помывочная изнутри была как множество городских бань общего пользования: жестяные шайки мято-круглых форм, каменные топчаны в обшарпанной керамике, иной банно-прачечный инвентарь, самоварные буксы на подаче воды, мыло хозяйственное и лыковое мочало. Отличием являлся старшина Соколов, непрерывно визжащий над непомерными тюками застираных вафельных полотенец, портянок и сменного нательного белья.
Мыть телеса давали без суматох, но горьким опытом ожидания сержантских воплей, наученные курсанты поспешали. Вдруг вожжа захлестнёт под хвост сержанта, тот взбрыкнёт, ты останешься недомытый? Постыдно слыть грязнулей в интеллигентных войсках ВС СССР!..
Раз в месяц и чаще парко-хозяйственный день – ПХД. Солдаты чистили казармы. Отмывали стены и шкрябали полы, сушили подушки и проветривали тюфяки. В матрас сворачивали постельное бельё, несли на воздух, раскидывали по кустам и втихую выкуривали сигаретным дымом интимные запахи. Также с койками: разнимали верхнюю от нижней, выносили, шкрябая лестничные перила, и расставляли среди плаца. Сторожили приближённые к сержантам счастливцы, остальных занимали уборкой территорий. В казарме кипела суета по удалению слежавшейся грязи из укромных мест и мойка опустевших залов. Старшина провёл пальцем, где мухи не спаривались – пыль? Тряпьё в руки, лозунг в подспорье: Нам солнца не надо – нам партия светит! Нам хлеба не надо – работу давай!
Присяга
Военная присяга на верность Народу и Советской Родине – торжественный обет и отправная точка военной службы в Вооружённых Силах Советского Союза.
Подготовка к значимому событию велась неустанно. Помимо политинформаций и лекций о доктрине социалистического строя, курсантов заставляли заучить текст военной присяги. Прочитываемой перед строем по бумаге с каллиграфическим письмом, оформленной в парадигмах партийной папки с Гербом Союза ССР на обложке.
И вот четырнадцатое декабря! День пасмурен, но не дождлив. Нескончаемая пелена свинцовых облаков заволокла небосвод, пресекая прогрев воинского плаца скудным зимним нагревателем. Погода осенняя, плюсовая под десяток, самое оно для шинели и шапки-ушанки. Тёплый ветер ласкает лица, успокаивает напряжённость молодых солдатских организмов: ни тепло, ни холодно – норма!
Войсковая часть в полном составе на плацу. Не было в праздничном построении только подразделений постоянного состава и Школы Прапорщиков – такое торжество солдатской жизни им было преподнесено в своё время.
На трибуне шеренга приглашённых ветеранов Великой Отечественной в окружении комсостава бригады. По расчерченным линиям группы жён офицеров и приехавшие поболее со Средней Азии сродники солдат. Монотонность хаки с нашей стороны плаца дополнилась буйством красок с гостевой, всех цветов радуги одежды азиатов образцово гармонировали с жидкими букетами офицерш и надувными шарами ребятишек. Не понимавших, зачем их сюда затащили и понуждают стоять по линейке. Событие представало напыщенным ритуалом с элементами помпезности, что по своей сути и требовалось…
Солнечный луч вдруг разверз хляби небесные, сизый плац зардел мазками палитры уличного мазилы, колонки отфонили: «Бригада, смирно! Равнение на знамя!» Литаврами грянул оркестр, на плац вышла группа знаменосцев в парадных обвесах: подполковник с палашом наголо, позади шеренгой три офицера, диагональю с правого плеча опоясанные алой перевязью с золотым кантом, хорунжий «на плечо» несёт знамя. Проход вдоль строя с разворотом к трибуне, доклад комбригу – вольно! Солнце полюбовалось, пресытилось и снова спряталось в пучине облаков.
С тыльной стороны строя выбежали солдаты, возле подразделений расставили столы. Каждому взводу отведена площадка, иначе тысячам солдат не напасёшь время. К свершению священнодействия рассредоточились офицеры, призванные свидетельствовать факт твоего мужания, разложили гербовые папки малиновых расцветов.
Семнадцатая рота на дальнем фланге и в арьергарде любого марша. Не всё явственно виделось и чётко слышалось, организация праздника и прикладные излишки понятны – повторяемое дважды в год действо отлажено как вековой механизм всепланетного солнцекружения.
Мою фамилию венчает литера «Н», затасовывающая во вторую половину всякого списка. Ожидая очередь, вылетел из памяти ранг офицера, удостоверяющего присягу. Обозначилась заминка. Услышав позывной, знакомый от яслей, как почётный кремлёвский караульный шагаю… к эшафоту, а на подходе сознаю – не помню, как обратиться. Солнце уже успело темечко напечь, пока предавался диву происходящего? Офицер отличался высоким ростом, и его парадные эполеты были подняты от моих глаз.
Приподнимаюсь на носочках, выразительно щурюсь, сосчитывая количество звёзд на погоне. Заметив, офицер сообразил, что перед ним тот ещё снайпер дальномерами водит, склонил левый парадный погон, на котором пупырились златые звёзды, и опередил: «Капитан!» Но я и сам уже определился: «Тарищ капитан! Курсант к принятию присяги готов!» Чую слёзки просятся, а кадровик всунул в руку церемониальный документ, что заставило меня развернуться лицом к строю и начать: «Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик…»
Кажется мне, принимая присягу, сосредотачивается каждый человек. В любом случае, «добросовестно изучать военное дело, всемерно беречь военное и народное имущество и до последнего дыхания быть преданным своему Народу, Советской Родине и Советскому Правительству» курсанты клялись с серьёзными лицами как на панихиде о безмятежной жизни. Всё серьёзно и скрупулёзно…
Я понимал – присяга не мальчишеская клятва; перевалив сей жизненный рубеж, стану полноценным бойцом Несокрушимой и Легендарной, в боях познавшей радость побед, потому предался глубокому чувству ответственности: напряг мышцы спины, текст прочёл – расслабился…
Далее согласно уставу, как везде казисто и предсказуемо. Парад с утянутой улыбкой, туш военного оркестра и праздничное чаепитие, тихо порадовавшее парой пересушенных печенюшек, сморщеной карамелью и трёхсотграммовым штофиком компота – ну, помните!
Некоторым удалось повидать родичей, кого-то отпустили в увольнение. Со своими родными я оказался в разных частях света и никого не ждал. Хотя, глядя счастливцев, не то чтобы завидно было… по истечении месяца переосмысления позиций хотелось увидеть сестру, сжать в объятиях отца и пустить горькую слезу с матерью…
Справедливости ради скажу, родители использовали все шансы напомнить о себе: курсанты писали в письмах адреса земляков, родичи на месте встречались с теми, кто собрался в Самарканд и с оказией передавали посылки. И солдатам приятно весточку получить, и сродникам менее накладно каждый раз кататься по-отдельности…
Скоро появилась возможность сфотографироваться. Белым ремнём подчёркнутая парадная форма одежды и начищенные сапоги прекрасно гармонировали политическому реквизиту Красного уголка роты. Даже тут сержанты бдели за обмундированием: не ниже нижней пуговицы кителя бляха и чтобы между головным убором и бровями обязательный просвет в два пальца, открывающий лоб.
Иерархией, которую блюли сержанты, не положено, и правила ношения формы расписаны соответственно!
Будни солдатские
До принятия присяги приходилось заучивать устав. Текст без рифм давался туго, но поэта среди уставописцев не нашлось. Представьте, каким пафосом декларировался бы постулат, уложенный в стихотворные формы?..
Расписание дня отводит свободное время на личные дела, но меньше малого. Внимая это, офицеры заставляли сержантский состав следить, чтобы солдаты еженедельно отправляли по письму. Минобороны якобы завалено жалобами матерей, сыновья которых пишут редко или мало. Гнетут, мол, дитятей и не дают времени развесить сопли. Следуя указаниям выделять не менее часа в неделю, курсантов загоняли в Красный уголок и требовали исписать не меньше тетрадной страницы! Впику, что отрадное безделье не положено первогодку сроком службы, отводили нужному делу не более пятнадцати коротких минут…
Оставшееся время чаще прочего посвящали оружию. За каждым солдатом был закреплён знаменитый автомат Калашникова, предусмотрительно помещённый в ружейной комнате. Контроль имущества, ключей, замков, пломб и выдача оружия вменялись в обязанности наряда по роте. Несколько шкафов, называемых «пирамидами», предусматривали мгновенное вооружение четырёх взводов.
В пирамидах складировались противогазные сумки с противогазами образца ГП-5: настраиваемый под размер черепа ремешками шлём-маска, гофрированный патрубок и фильтрующе-поглощающий бачок. Чтобы служба мёдом не казалась, но вороги боялись, на занятиях по химзащите нам устраивали карнавалы с переодеванием. По команде «газы!» советская армия перевоплощалась в кавалькаду боевитых слонов, неуязвимых к химатаке отравляющими веществами, работающими, понятно, только на один вдох. Время норматива требовало достать маску из подсумка и уклюжим движением от подбородка облечься в слона.
В других округах молодого солдата после полугода службы называли «слон», кстати, в ТуркВО – «молодой».
Уложились в семь секунд – отлично, иначе километр кросса в противогазе. Для притока воздуха подсовывали в подбородок спичечный коробок. Дыхалке свободнее, но и стёкла глазниц конденсировали влагу – видимость стремилась к нулю! Тройка таких забегов с утяжелением ОЗК, норматив исполняется на ура! Общевойсковой Защитный Комплект ко всему герметичен – резина скрипит, телеса в мыле, бежишь словно в танке, ориентируясь только топотом рядом бегущих слонов. И на пути не стой – затопчут…
Вороги накладывали в штаны от нашего облачения. Вдобавок, если слоны надрывали ошеломляющее русское «ура!» – любой вражий Pershing менял траекторию полёта и облетал семью вёрстами. Психическая атака это сила!
В случае, если ядрёная бомба осмелилась пукнуть на подмостках нашего театра действий, солдат Страны Советов приучали падать ничком и прикидываться ветошью. Маскировка проходила под присмотр сержанта. Всё учтено до секунд: узревая возрастающую гигантскую поганку, командир оповещал о «вспышке справа!» Согласно нормативам войско падало ниц на чужеродную землю ногами в сторону детонации заряда немыслимой мощи, а смелый начальник героически принимал на себя все катаклизмы. Лучевую и радиационную опасность встречал матюгом, а медальной грудью отбивал ударную волну. Погасив бедствия, воевода поднимал воинство на ноги и гонял в ещё более усиленном режиме до следующего времени Ч.
Тяжело в учении – легко в бою…
В любую погоду внутри ОЗК создаётся паровая баня, у бойца вскипает моча и бьёт в мозг. Я благословил божий промысел, зашвырнувший меня в Узбекистан на зимний период – в ОЗК было неуютно, но не особо жарко. Сочувствую хоботным, пугавшим вражеские полчища летом…
Солдатский день расписан до минуты, праздничные и выходные тоже имели нарушимые установки времени, прописаны конкретные планы, и поставлены задачи:
– Круглое отнести туда, квадратное прикатить оттуда. Вот вам грабли, копать начнёте здесь. Где надо, схожу, узнаю! Когда принесут лопаты, будете плац выметать!
– Есть! – отвечали звенья отдыхающих и забирали территории. Была молва, практиковались не притворные подметания плаца, а настоящее мытьё с выскрёбыванием грязи из многочисленных трещин. Зубными щётками, добавлю. Стрижка куста бригадного сквера, покраска газона в зелёный цвет к приезду великочинных окружников или героическая побелка бордюров. Циклёвка паркета в апартаментах, вощение, натирка до блеска. В целом на устроительства имелся чёткий отрезок времени: каждому подразделению уготовывалось своё место отдыха…
Также нравилось сержантам развлекать нас танцами на полах казармы. На танцпол мадмуазелей не приглашали, потому как не курсанты высших военных училищ, но временными рамками справедливости ради не ограничивали. Танцуй до упаду и до того же обеда… Приказ ясен?..
Музыка допускалась всесторонняя, включая глубоко подпольные композиции. Выпускать мелодии из головы не разрешалось ввиду опасения о шумовой демаскировке. Со стороны тишь и благодать, нет бестолковой суеты, но внутри приведение в боевую готовность мест постоянной дислокации и неусыпное бдение. Шуршит учебка!
Для пущей пользы на сапоги натягивались войлочные бахилы, и половых дел мастера отплясывали на паркете до распухания икорных мышц. Любой шпион должен ослепнуть от нещадной чистоты казармы в момент, когда заглядывал в окно разузнать военной секреты. Лазутчики думали, что после подобных танцев нашего брата можно брать голыми руками? Так бы делали, если не вездесущий наряд по роте, шныряющий по расположению в поисках казачков засланных, отвлекая их профессиональную бдительность своею нескончаемой занятостью.
Обязанности дневального по роте это первая статья устава. Функция обезличенного козла отпущения – самая утомительная из служебных задач. Швабра, тряпка и ведро для свершения ратного труда – основные вериги наряда. Из колющих средств только штык-нож, вечно упиравшийся в рудимент для слива отработанного компота.
Стоять наряд – это сутки коту под хвост, в учебке тот самый «чёрный день». Копишь деньги на чёрный день – трать! В чёрные дни о деньгах точно не чаешь…
Дневалить по роте – мука из мук! Проклинается всё! Непроходимое ощущение перенапряжения длится днями напролёт, выматывает запредельно. Дневальные свободных смен мальчики на побегушках. Им не сесть – просто споткнуться нельзя. Заканчивают одно – уже ждёт другое, третье… пятое. Летают резче целинной саранчи: здесь отмыть, тут начистить, там отскоблить! Как закончили? Перемыть, отчистить и скрести, скрести, скрести! Рукава не дают спустить, а в довершение всего от каблуков на полу остаются чёрные штрихи – паркет выскабливают тогда до полного исчезновения вручную. Ладно, если полосы остались в суматохе тревог не специально, но некие поганцы намеренно штриховали взлётку каблуками, чтобы добить прихорканных дневальных повторными работами. Умом непостижимо как парни выдерживали…
Усталость сказывается сразу, едва присядешь. Наволакивает сон, многие умудряются кемарить в вертикальном положении, доказывая правду-матку: кто не служил в армии, тот не умеет спать стоя! Причём, стоя гонять сны на тумбочке устаёшь быстрее, нежели от скачек в свободную смену. Потому что за тобою неустанно идёт слежка, чтобы учился «держать в тонусе слух, развивать боковое зрение, вырабатывать реакцию и бдительность в целом!»
Лётчиков по казарме от нашего взвода готовил к полёту Бояркин Артур. Обязанности дневального не просто вымучивал, чтобы от зубов отскакивали как стих в школе, запугивал вечной занятостью на полах в случае забытия. В наряд по роте я ни разу не попадал, но по обязанностям дезинфектора ежедневно протирая хлоркой потайные казарменные закутки, частенько наблюдал, насколько туго приходилось дневальным. Недаром наряд по роте всегда считался наказанием, назначался за любую непредвиденную провинность, а мелкими грешками обогачен каждый солдат. Да и без провинностей мои сослуживцы заступали в наряд по роте всегда с большим нежеланием.
Вспоминается круг сослуживцев, буквально примагничивающих наряды по роте. Стоит, значит, перед строем сержант и, якобы соблюдая некую очерёдность, назначает дневальных на завтрашний день – дежурным заступит он. Бойцы стоят в шеренгах, куда сунуть глаза не знают. Если внеочередным острастить некого, бесспорно, назначит за самую понурую физиономию. Ну, или самую наглую…
Скромняга Суманов, неуклюжие Лахно и Богдан, «ни бельмеса, ни гугу» узбеки, угрюмый Кашин, передряжный Левченко, тихоня Валерко, изначала довольный Воронков – выбор есть. Но в авангарде смельчак Чумаков с невероятных размеров шапкой и молчун Лайтер с «чисто арийским» скуластым типажом лица, приписанным пруссам и прочим интервентам. Натяни им немецкую каску времён Второй Мировой, и неосознанно гаркнешь: «Матка, курка, млеко, яйко тафай!» Если же представишь со Шмайссером или МП 40 Фольмера наперевес – в голову приносит лишь «Фойя! Фойя!» Как таким варварам без тумбочки?..
Тумбочка – постамент персональный, поставленной в поддержку вертикально спящего дневального. Дежурный по роте местоположением не увязан, и зачастую просто отсиживает на своей койке. Дневальный ведёт дозор на первичном рубеже, расположившись супротив входной двери. Устав вменяет дневальному обязанности хранения имущества и спокойствия личного состава, а в случае экстренной ситуации понуждает привлечь внимание ответственного командой «дежурный по роте на выход!»
Подавать команду дневальный должен в бодрствовании, дрёме и глубокой медитации, а дежурный должен явиться разведать обстановку и умерить паникёра. В тот момент, когда бдила вытягивал подразделение окриком: «Рота, смирно!» – ответственный возникал возле казарменного поста аки горбунок перед Иванушкой, и козырял начальству стандартным докладом: «Товарищ Какхренсгоры, за время происшествия дежурства не обнаружено! Дежурный по роте сержант Завсёотвечайло!» Конечно же, если не случалось из ряда вон выходящего, ибо есть непридуманные притязания на пару выдающихся курьёзов:
Дежурным по роте службу нёс сержант Литвиненко Шурик. День шёл насмарку: бдение за имуществом и дисциплиной подразделения – рутина без признака увеселения, коими богата изнанка казарменной жизни. Бесцельно шатаясь по расположению, дежурный застукал на тумбе дневального бодрствующей смены в состоянии высшей формы медитации «сомати» – реально стоя спящим. Залёт под внеочередной или перманентный наряд!
Индивид попался неординарный – фофан, каких свет рождает раз в столетие. Чувство юмора отсутствует, обучению пригоден с великим трудом и, да не судите строго, олух царя небесного. Попадаются иногда в жизни непробиваемые бестолочи не от мира сего, все твои претензии в очерчивании границ их принадлежности оставляющие тщетными. Школьные учителя с подобными болванами бились до слёз и, помню, оплакивали в кабинетах завучей «хоть кол на голове теши»… Тенято ещё то…
Литвиненко решил бойца проучить. Будить не стал, вынул штык-нож, оставив ножны болтаться на тренчике, и занялся делами. Вскоре на тумбу встал курсант свободной смены – тормоз не полошится. Одногодки исподтишка кивают на пустые ножны, а тому как с гуся вода. Шурик вида не подаёт, остальным тоже махнул кулаком молчать. При сдаче наряда настало время предъявления ножей, но тут герой ущупал: чего-то не хватает! В момент разразилась возня в поисках пропажи, Литвиненко как непричём ходит за тормозом хвостом и вдогонку лечит: «Штык-нож проспал? Кирдык тебе, душара – дизель (дисциплинарный батальон) тебе горит… Вешайся!»
Сыр-бор, у парня паника, потом истерика чуть не до слёз. Сжалился сержант, признался, что стянул штык-нож и со злости бросил в дальнее очко, там, мол, на дне он и покоится! Сортир имел шесть соединённых одним общим говноотводом отсеков с лоханями; тенято засучил рукава и ринулся щупать патрубки – ножа нет! Вернулся к сержанту: нет ножа! Литвиненко давит смех: нож, скорее всего, смыло в следующее очко! Дневальный снова бросается в нужник – результат аналогичен! И так шесть полноценных бросков ко всем шести будуарам…
Прощупав толчок семнадцатой роты, боец опустил руки и начал припадать в состояние полного безволия, но дотошный доктор не унимается. Сдерживая слезу, подводит, где ещё пошарить, чтобы полностью увериться: «Нож наверняка пролетел вниз! Айда в шестнадцатую!»
Над героем ржали три этажа казармы, но результат оказался магически действенным: дневальные перестали расслабляться в наряде, стояли на тумбе как стойкие оловянные солдаты и языческие идолы – моргнуть боялись!
Другой раз некий волюнтарист выбросил в очко вехотку, которая всосалась внутрь и заткнула слив канализации. Вместо, чтобы выудить, другой недотёпа из числа дневальных взялся решить вопрос сходу – выбить пробку с использованием лома. И бахнул так, что вровень потолка нижнего этажа проломил штуцер основного канала.
Насквозь… На сгибе сточного колена… Катастрофа!
По поводу вывода из строя канализационного стока чрезвычайно занервничал старшина Владимир Петрович – на его плечи возложили сложнейшую задачу восстановления говнотока. В течение недели семнадцатая рота не могла пользоваться туалетом по прямому назначению и всем составом бегала опорожняться в ценнейшее бригадное инкогнито, отдельно спрятанное произведение неизвестного зодчего – общий солдатский туалет.
Размещалось отхожее место впритык спортгородка. Стратегический объект был замаскирован унылой бетонной коробкой, вполовину зарытой в грунт. Бункер мог без ущерба выдержать оборону через узкие щели бойниц под потолком, а в мирное время служил объектом подпугивания притормаживавших в обучении курсачей. Солдат извечно стращали уборкой сего гуманитарного столпа.
Санация фортификационного бастиона выполнялась удачно залетевшими и особо отличившимися организмами, которых от лица командования дружины награждали лёгкими необременительными работами под предлогом «за выдающиеся успехи в боевой и политической»…
Как же много разбросано в стране подобных пристанищ, внутренним наполнением вызывающих рвоту…
Ну и к месту байка адская про говно солдатское:
Хавайте, пацаны!
Разгар лета 1986 года. Курсанты 17-й роты Бакшаев, Саксин, Золотуха, Бояркин и ещё кто-то во время перерыва в занятиях вышли на воздух, присели в тени нависшего тутовника. Достали пачку «Примы», прикурили цигарки.
Свежий воздух не понадобился. Сидят, зобают, кольца пускают. И в тени жарковато, но солнечные лучи отсечены кроной, а ветерок волной окатит – вообще лафа…
С прохладой принесло запахи кулинарии, анисовый аромат выпечки щекотнул по носам. Засвербело сладкого, будто пряников не рубали отроду. До чипка секунда ходу, решили заслать гонца. По карманам нашуршали мелочи, «золотой пяткой» выбрали Золотуху. Убежал. Высмолили по сигарке. Золотуху не видно. Нетерпение зашкаливает…
Вот бежит: на вытянутых руках держит панаму полную гостинцев. Из преград на пути канава. Боец благополучно перемахивает, а метрах в пяти незаметный канализационный колодец, едва не до краёв полный натуральными фекалиями. Заторы, похоже. Золотуха летел на всех парах, но перелететь открытый люк не суждено – за панамой не приметил, оправдался. Плюхнулся со всего маха, утонул по грудь. Брызги взрывом, мат-перемат, и… о чудо: руки удержал снаружи, даже гостинцы не разлетелись.