? Она так похожа на тебя, Михаэль.
? Ах, Петя, Натали – это вся наша жизнь. Мы почти десять лет ждали этого чуда, и вот пять лет назад Господь наградил нас за терпение. Жаль лишь, что мало времени удаётся проводить с моими драгоценными девочками.
? Служба, – с горечью в голосе сказал Петр Иванович. – Это твой долг! Долг офицера!
? Да, Петя, долг, но там, в Хушитае. А сегодня мне стыдно! Стыдно за себя, за эти погоны, за то, что я офицер! Ты можешь не поверить, но мне жаль, что там, в бою, я был только ранен, а не убит. В случае гибели я бы не проводил свой отпуск в Петербурге и не был бы вызван сегодня в особый гвардейский отряд для разгона демонстрантов.
И, взявшись за голову, Михаэль добавил:
? Что это было такое, Петя? Что-то страшное, что-то непоправимое произошло, и мы этому не воспрепятствовали. Ах, зачем, зачем я сегодня был в Петербурге? Зачем не отбыл раньше? Мне стыдно и страшно!
? Ты спрашиваешь, что это было? Это был бунт, Михаэль. Я хорошо понимаю твои чувства. То, что мы видели сегодня, действительно страшно, но поверь: не пресеки мы этот бунт сегодня, в самом его зародыше, – дальнейшее стало бы страшнее. Тебе нечего стыдиться: ты поступил так, как велит долг! Конечно, подавление бунтовщиков может вызвать ряд нареканий в твой адрес в свете, но ты прежде всего офицер и выполняешь приказы. Более того, этот бунт произошел в разгар войны, что справедливо можно счесть предательством национальных интересов. В сегодняшней ситуации государство просто обязано сделать всё возможное, чтобы обеспечить внутреннюю стабильность. Послушай, разве не императору ты присягал? Разве не клялся защищать Империю Российскую и монархию?
? Да, присягал! И клялся защищать! Но защищать от врага в бою при Шахе, а не стрелять безоружным в спины! – с горечью крикнул Михаэль. ? О да, верность престолу ценится императором!
? Полно, Михаэль, полно! Едва ли сегодняшних бунтовщиков можно назвать безоружными. Послушай: я видел, как стреляли из толпы. Своими собственными глазами видел. Да, у большинства не было винтовок в руках, но безоружными от этого они не стали. Их оружие в другом: они разлагают общество, несут лживые ценности, подрывают страну изнутри. Россия всё это уже проходила. Дурной пример Великой французской революции, увы, заразителен и крепок. Поверь: пройдет немного времени, и истинные цели сегодняшнего происшествия откроются. И меня больше беспокоит вопрос как? Откуда? Кто за всем этим стоит?
? Петя, это были люди! Простые люди, пришедшие к царю с просьбами, мольбами. И требования их были оправданны. Ах, если бы можно было всё вернуть, всё изменить!
Михаэль, садясь в кресло, снова взялся за голову.
? Что бы ты сделал тогда? ? спросил Петр Иванович, садясь рядом. – Пропустил? Дал свободу для дальнейших действий? Это, безусловно, благородно и великодушно, но поверь: в таком случае все эти люди пойдут к Зимнему с оружием в руках.
? Пойдут! – с горечью подхватил речь друга Михаэль. – Пойдут теперь! Непременно и очень скоро. Сегодняшняя кровь приведёт их. Пойми, Петя, эти люди – народ! Народ, без которого не может быть ни армии, ни царя, ни России. Я присягал России, а значит и всему русскому народу. И сегодня я обязан был защищать его, а не убивать. И то, что произошло, – это страшная трагедия! Непоправимая ошибка, которая грозит обернуться катастрофой.
? Нет, Михаэль, – спокойно возразил Петр Иванович. – Катастрофы не будет! Теперь не будет! Я лучше знаю русский народ. Нельзя давать волю мужику русскому! Он, как дитя с хрустальной вазой, не знает, как с ней обращаться – разобьёт, да и сам поранится. За волей последует анархия. Такую страну нужно держать в кулаке, в страхе, если угодно. Как это делали Петр Великий, Николай Павлович. Все либеральные реформы приводили к бедам. Ты же знаешь, как погиб дед нашего императора?
? Террористов среди этих несчастных не было! Я их не видел. Я видел расстрелянных людей в праздничных одеждах, держащих в руках иконы. И все эти несчастные, пришедшие за защитой, хотели жить. И все эти несчастные будут сниться мне по ночам. Ты говоришь, что знаешь русский народ лучше меня? Не спорю, я знаю меньше, но самое главное. Я знаю доброту русского народа, справедливость его и великодушие. Потому-то я принял российское подданство, потому принял веру православную, без сожаления оставив всю ту жестокость нравов, что так противна была мне в Германии.
Петр Иванович хотел было что-то возразить другу, но Михаэль остановил его:
? Будет, Петя, мы уже вдоволь наспорились. Не для того мы сегодня встретились, чтобы провести этот, может быть, последний наш вечер в ненужном споре, ? сказал Михаэль, ласково похлопав друга по плечу. – Давай говорить о тебе! Скажи, откуда ты здесь? Я так рад тебя встретить снова! Где ты пропадал все эти годы? Неужели сидел затворником в своём имении?
? Можно сказать и так, ? улыбнулся Петр Иванович в ответ. – Но отчего последний вечер?
? Через два дня я отбываю на фронт. Но не будем возвращаться к этому, дабы не провести оставшуюся половину вечера в споре об этой войне. Пойдём лучше ужинать, расскажешь мне о супруге и детях, о делах в имении, мне всё интересно знать.
Петр Иванович Сенявин не любил разговоров о службе и воспринимал их болезненно. О военной карьере, которой так славился весь его княжеский род, он мечтал ещё с малых лет, но несчастье, сделавшее его калекой уже в двадцать четыре года, разрушило все мечты, заставив навечно поселиться в родовом имении и заниматься хозяйством, которое так неблизко было его сердцу и душе. Зная об этом, Михаэль поспешил пресечь этот едва начавшийся разговор о Русско-японской войне.
Глава 3
Михаэль-Фридрих Нейгон, именовавшийся в официальных русских документах «Михаил Федоров Нейгон», а среди друзей звавшийся на русский манер просто Миша, в свои тридцать пять лет имел непростую, полную трагедий биографию и самую неудобную для высшего общества родословную.
Ещё дед его, Вильгельм Нейгон, принимал участие в восстании силезских ткачей, громом прогремевшем на всю Пруссию. В том же восстании принимала участие и его бабка, Луиза. Мать троих детей, она не отставала от мужчин в борьбе за свободу и справедливость.
Но жестокое наказание ждало бунтовщиков тех неспокойных июньских дней 1844 года. И дабы избежать тюремного заключения, Вильгельм Нейгон в первую же неделю после восстания был вынужден бежать в горы с женой и детьми.
Тяжелым грузом легла эта семейная история на судьбы детей Вильгельма и Луизы. Всю жизнь им приходилось скрывать этот неприятный факт биографии родителей и доказывать, что в их жилах течет другая, покорная кровь. Рьяней всех принялся отрекаться от матери и отца самый младший сын – Фридрих.
Хоть младенцем у матери на руках, но и он стал невольным участником того восстания. И, чтобы стереть, разорвать эту печальную страницу своей жизни, он навсегда покинул ненавистный Лангенбилау и совсем молодым человеком, двадцати двух лет от роду, отправился на Австро-Прусскую войну, где, не щадя жизни, «написал» себе новую биографию – биографию не бунтовщика, а героя.
Нет, теперь никто не смел упрекнуть его в прошлом. Теперь для него были открыты двери лучших домов и протянуты нежные ручки лучших невест. На одной из таких девушек, красавице Гретхен, он и женился.
Три года ничто не омрачало беззаботного счастья Фридриха и Гретхен Нейгон, но неожиданно начавшаяся война разлучила их на целый год. Франко-Прусская компания стала хорошим поводом для Фридриха ещё больше прославить своё имя.
Уходя на эту войну, он склонился над колыбелью новорожденного сына и тихо произнес:
? Тебе никогда не придется стыдиться своего отца, Михаэль.
Но отчего же тринадцать лет спустя он, теперь кумир и пример для сотен соотечественников, герой, отважный и решительный офицер, становится всё молчаливей и задумчивей? Отчего ему скучно в объятиях красавицы жены и дружеских беседах с юным сыном, так гордившимся отцом и выбравшим для себя то же славное военное поприще? Почему же теперь так часто он грустит по несчастным своим родителям, так малодушно навсегда им брошенным? И почему теперь с гордостью говорит о восстании силезских ткачей, ещё совсем недавно так им ненавидимом? Может быть, всё-таки заиграла в нем непокорная кровь? Или две войны разожгли жажду справедливости и равенства, жгучее желание изменить так надоевшее ему чёрствое и притворное общество? Кто знает? Да только в тайне примкнул Фридрих к революционному кружку под руководством Шарля Раппопорта и Лео Йогихеса и стал марксистом. Но через девять лет он был арестован и спустя год убит в тюрьме.
И теперь все уже забыли о его славных боевых заслугах и с удвоенной силой заговорили о грязной бунтарской крови их фамилии. И всё это тяжким гнётом навалилось на неокрепшие плечи юного Михаэля.
Так один миг 1892 года перечеркнул все замыслы и планы Михаэля, этого порядочного, великолепно образованного человека, этой чистой, светлой души. Всей внешностью, внутренней сдержанностью и рассудительностью походил Михаэль на благородную породу матери. И, чтобы навсегда распрощаться с тяжким грузом семейного прошлого, всюду преследовавшего его по пятам, холодно и решительно Михаэль рассудил навсегда покинуть Германию, где в каждом дуновении ветра пахло прошлым его семьи.
Так после смерти отца Михаэль с молодой женой Мартой навсегда покинул родные места, и медленной змейкой увозил их поезд к самой границе, в далекую и чуждую им страну – сумрачную и заснеженную Россию.
И вот уже мчатся они в санях по заснеженному полю навстречу полосатым пограничным столбам. Даже снег из-под копыт летит так непривычно и так по-русски. С волнением, с надеждой забилось сердце Михаэля. И чем ближе подъезжали они к этим заветным столбам, тем сильнее оно колотилось, и казалось, что даже в воздухе гулким эхом раздается этот стук. Но неожиданно лошадь, мчавшая их, поскользнулась, и сани перевернулись, едва не накрыв молодых супругов с головой. Какой милый пустяк. Михаэль и Марта только расхохотались. Главное, что всё обошлось, что они вместе и могут теперь чувствовать под ногами землю своей новой родины.
? Недобрый знак, барин, ? еле слышно проговорил бородатый озябший старый солдат, идущий им навстречу.
Какой знак и что вообще может означать эта фраза, Михаэль ещё не знал, да и не хотел знать. Впереди его ждала новая счастливая жизнь. В ту минуту лишь это занимало его мысли.
И Михаэль не ошибся. Россия встретила его с распростертыми объятиями. Иностранец красивой наружности в российской армии пришёлся к месту как нельзя лучше. Далёкая страна оказалась совсем не такой тёмной и загадочной, как представлялась ему прежде. Светлая и яркая, щедрая и пышная, она поразила своих новых подданных. Хлебосольная златоглавая Москва, с блеском архитектуры, живописи, музыки, с роскошью природы, где зимы сказочные, вёсны нежные, осенние дни золотые, как бал императора, а лето тёплое, как рука матери, сразу распахнула перед молодым подпоручиком Михаэлем Нейгоном и его супругой двери в лучшие дома, где им были оказаны самые лучшие приёмы.
Но невидимая нить любви к своей исторической родине, которую невозможно было перерезать, тянула Михаэля в прошлое. Часто, в задумчивости стоя у окна, он вглядывался куда-то вдаль, словно пытаясь разглядеть в горизонте что-то привычное и близкое его сердцу.
Глава 4
Уже первые четыре года, прожитые в огромной, непредсказуемой и блестящей Российской Империи, подарили Михаэлю не только положение в обществе, чин подпоручика и роскошь балов, но и преданного, чуткого, надёжного друга. А печальные обстоятельства знакомства Михаэля Нейгона и Петра Сенявина скрепили их крепкими узами дружбы на всю жизнь.
Погода вечером 13 мая 1896 года стояла превосходная, и Михаэль, к этому моменту уже успевший принять подданство Российской Империи, православие, поступивший на военную службу в Москве и уже основательно обосновавшийся на новой родине, не спеша прогуливался по Пречистенской набережной.
Навстречу ему шли двое мужчин, один из них пожилой, коренастый московский чиновник наполовину русский, наполовину литовец Базилий, а в крещении Василий Краснов. Он был добрым приятелем Михаэля. Рядом же с Красновым тяжелой поступью с сильным упором на пятку шёл молодой обер-офицер, статный и темноволосый корнет, со строгим взглядом темно-карих глаз.
? А, Михаэль! Добрый вечер! – радостно заулыбавшись, воскликнул Краснов.
? Добрый вечер, Василий Саввич! Рад вас видеть!
? Вот, Михаэль, рекомендую, ? Краснов повернулся к молодому корнету. – Мой племянник, князь Петр Сенявин!
Молодые люди почтительно поприветствовали друг друга.
? Представьте себе, Михаэль, – продолжил разговор Краснов, – Петр отговаривает меня ехать на гулянье на Ходынское поле!
? Вы хотите завтра ехать на Ходынское поле? – удивился Михаэль.
? Отчего же завтра? – возмутился Краснов. – Сейчас!
