О вчерашнем – сегодня

Был ещё старик Губайдулла. Хозяин каменной кузницы возле кладбища, стоявшей против наших ворот. Каждый божий день, с самого рассвета до вечерней темноты, он беспрерывно работал в своей кузнице. Если случались минуты, когда не было слышно стука молотка, не думай, что старик отдыхает. В эти минуты он, распространяя на всю окрестность запах подпалённых копыт, подковывал лошадей. На поясе задубелый кожаный фартук, завязанный на спине, скрючившейся от того, что старик, постоянно нагнувшись, стучал молотом по наковальне; пальцы, почерневшие от железной пыли и не отмывавшиеся даже при священном омовении, были согнуты и в те минуты, когда не держали в руках молота. Я сказал бы, что даже не могу представить себе его без кожаного фартука, но мне приходилось иногда в зимние дни, в пятницу, встречать его, когда он шёл в мечеть, надев довольно сильно потёртую шубу с меховой оторочкой. Но и тут, не знаю, заходил он домой или нет после окончания намаза в пятницу – во всяком случае, не успевал ещё народ разойтись из мечети, как из его кузницы уже начинал доноситься стук молота.

А если взглянуть на его дом, подумаешь, что он принадлежит одному из крупнейших баев деревни. Большое, величественное здание, построенное из красного кирпича, с высокими окнами, так что даже долговязый Хайри (то есть даже человек, считавшийся в то время самым высоким из татар Зиргана) не смог бы заглянуть. Каменная стена, протянувшаяся почти на всю длину переулка у мечети. Это строение под одной железной крышей, построенное, если посмотреть со стороны улицы, как сплошное здание, изнутри разделено на несколько клетей и большой сарай с множеством дверей. Когда настаёт зима, этот сарай заполняется лошадьми. А к весне они, обессилевшие от голода, готовые сгрызть деревянные столбы, начинают подыхать до того, как выйдут на пастбище.

И каменный дом, казавшийся снаружи таким величественным, изнутри был пустым и неуютным, как сарай. «Зачем, интересно, понадобился этот большой дом? – удивлялся я иногда. – Зачем нужны ему эти лошади? Когда он, интересно, смотрит за ними?

Я по своему малолетству не знал: оказывается, у него был сын по имени Сулейман, он безвременно умер. Мальчики, которых я считал сыновьями старика Губайдуллы, оказывается, были его внуками. Тот, которого звали Сайфуллой, хотя он и был старше меня года на три, однако был ещё молод, чтобы вести хозяйство. Тем не менее, это был бойкий и работящий мальчик. А тот, что постарше, уже довольно взрослый внук по имени Абдулла, хотя и не имел образования, строил из себя аристократа. В самые прекрасные летние дни, когда все жители деревни и стар и млад горели в работе, он, вырядившись в белоснежную рубашку, надев на ноги туфли или сандалии, любил сидеть с удочкой на берегу реки или же гулять по лугам, среди цветов, наслаждаясь природой. Через много лет я узнал: тем не менее, парень, оказывается, нашёл своё место в жизни. Когда я осматривал колхозный овощной сад, молодёжь вспомнила о нём: «Теперь у нас сад не очень хороший, – сказали мне. – Был у нас тут Абдулла-бабай, вот уж он умел выращивать овощи. При нём самые лучшие в округе овощи были в нашем колхозе». Абдуллой-бабаем оказался тот самый «аристократ», которого я знал. В это время Абдуллы уже не было в живых. Я от всей души порадовался тому, что он сумел оставить в сердце молодёжи такое хорошее о себе воспоминание. Оказывается, не был пустым человеком. По-видимому, в том, что он не мог найти своего места, был не столько он виноват, сколько порядки того времени, условия жизни. Думаю, что и сам старик Губайдулла не очень-то пустым был человеком. Как я слышал, нашлись люди, которые задали ему самому удивлявший меня вопрос. Дескать, почему он такой странный? Такой у него прекрасный дом, каменные клети, а сам день и ночь работает?

– Вы не понимаете ничего, – ответил Губайдулла. – Ведь вы думаете пальцами, а я сердцем…

Народ рассказывал об этом со смехом, расценивая такой ответ старика как признак начавшегося слабоумия. А, может быть, такая странная его жизнь была признаком не слабоумия, а наоборот, мудрости?

Среди моих знакомых, вернее, среди родителей мальчишек, вместе с которыми я учился, было довольно много очень хорошо живших, зажиточных людей. Но поскольку я не видел, чтобы они делали зло не только мне, но и кому-нибудь другому, я не мог представить себе, что они плохие люди, считал их всего лишь счастливыми людьми. И действительно, в годы революции они, по-видимому, не были опасными людьми для советской власти – хотя и с ворчанием, а давали, что с них требовали, – не сопротивлялись. Подчинившись приказу, служили и в рядах Красной Армии.

И они не особенно разорились. Когда миновали годы военного коммунизма, опять поднялись на ноги. Вместе с тем, когда молодая советская власть переживала тяжёлые времена, они не спешили выступать в защиту большевиков. Законы белых для них тоже были законами.

А вот тип по прозвищу Толстый Халим…

3. Рыжая кобыла. Большая дорога. Город

После таких шумных событий, как передача народу отнятой у помещиков и кулаков земли, превращение в общественную собственность таких богатств, как мельница, лесопильный и кирпичный заводы, в деревне уже установился довольно сносный порядок, жизнь налаживалась. Среди подёнщиков или плотогонов, которые всю свою жизнь работали на других людей, стали появляться и такие, которые достигли счастья впрягать в плуг собственную лошадь и засеивать свою землю.

Поскольку наше село находилось на большой дороге между Уфой и Оренбургом, через него то и дело проезжали и проходили отряды Красной гвардии, разные командиры, комиссары, какие-то инструкторы, уполномоченные, каждый требовал в сельсовете подводу, и каждый имевший лошадь человек обязан был почти каждую неделю выезжать на подводу. Подводами дело не ограничивалось – требовали и квартиры для людей, приехавших прямо в Зирган или останавливавшихся в нём проездом на день-другой; это дело тоже целиком падало на плечи сельчан.

Это, конечно, было, наверное, для крестьян ощутимым бременем. Но мне, мальчишке, всё это казалось очень естественным и даже интересным. И ведь на самом деле, очень интересно бывает, когда к твоим соседям или в твой собственный дом нежданно-негаданно приедет какой-нибудь новый человек. Сколько новостей от него услышишь, сколько нового узнаешь. Отец беседует с ними на темы, касающиеся жизни страны, хозяйства, крестьянской работы.

Один из военных гостей оставил нам свою лошадь. Помню, как отец радовался, что скотина досталась почти даром. А я думаю, не оставил ли командир её совсем даром? Дело в том, что животное было таким, что тут нечего было ни покупать, ни продавать. Истощено до предела, издалека пересчитаешь рёбра. Спинной хребет, как сабля, не подложив стёганый бешмет, и верхом не сядешь. Вдобавок на корне хвоста есть язва. Какая-то незаживающая язва. Но было у него одно привлекательное качество: сразу было видно, что лошадь породистая. Крупная, стройная, Шея длинная, голова, как свойственно командирским коням, горделиво поднята кверху. Если хочешь сесть верхом, сначала надо взобраться на телегу.

Когда папа запряг её в арбу и съездил на Мелеузский базар, он не мог нарадоваться, обнаружив ещё одну хорошую сторону рыжей кобылы: у скотины был отличный шаг. Ноги длинные, и оказывается, когда она шагает, ни одна лошадь не может угнаться за ней. А по мнению возчиков нашего Зиргана, для лошади важен не хороший бег – был бы резвый шаг! Когда едут обозом, такую лошадь пускают впереди.

Таким образом, к нашему, хотя и не крупному, но безотказному, непритязательному, не знающему усталости невзыскательному Турату прибавилась эта рыжая кобыла. Стоило поухаживать за ней немного, как она сразу хорошела, даже становилась красивой, щеголеватой. Папу тревожила только её незаживающая язва на корне хвоста. Заживёт, времена бы только успокоились.

Что касается меня, мне казалось, что времена уже и успокаиваются. А то, что в деревне, в школе оживилась жизнь, так это даже интересно.

В школе начали проводить литературные вечера. Нам в руки откуда-то попалась книга под названием «Мешок смеха». Действительно, это был довольно объёмистый сборник, полный всяких смешных стихов, занимательных рассказов, коротеньких весёлых сценок. Репертуар наших литературных вечеров брали оттуда.

Мою сестру Марьям, учившуюся уже во второй ступени, повысили – назначили помощницей мугаллимы (учительницы), а когда занятия кончились, Нурулла-мулла предложил направить её учиться на только что открывшиеся курсы учительниц. Когда сестра испуганно возразила: «Мне ведь только тринадцать лет!» – мулла успокоил её:

– Ничего, – сказал он, – росту у тебя хватает, тебе можно дать восемнадцать. – И написав, что ей семнадцать, сам же написал за неё и заявление.

Курсы были в Стерлитамаке. Значит, можно было учиться, живя у Бадретдина-джизни. Раз так, родители тоже не стали возражать. Таким образом, Марьям-апа уехала в Стерлитамак. Я остался самым старшим для семилетней сестрёнки Мадхии, для Талхи, родившегося, когда папа был на войне, и братишки Масгута – младенца, успевшего родиться после возвращения папы.

Сами проводы её стали для меня памятным событием.

Так как поблизости не было других городов, Стерлитамак у нас называли просто «город».

Город?! По моему мнению, именно там и был рай земной. Поехать в город, увидеть город – это была моя самая большая и самая красивая мечта. Я так упорно настаивал, что поеду с ними, и умолял, и плакал, и обижался, что папа, наконец, смилостивился.

– Ладно, пусть уж съездит, посмотрит, получит удовольствие!

– А у него не закружится голова от удивления, увидев город? – пошутила мама.

Ну и закружится, ну и что! Я был на вершине счастья. В город решили ехать мы с мамой. Дома с малышами остался папа.

Для нас это путешествие было не просто проводами сестры Марьям – это была и поездка в гости к живущей в городе маленькой абыстай.

Ну раз так, пусть будет действительно поездка в гости, решил папа и выпросил у дяди Ахметши плетёную арбу – тарантас. Запряг нам ту самую рыжую кобылу, уже испытанную в поездке в Мелеуз. Когда солнце, смеясь выкатившееся из-за Зиргантау, поднялось до высоты берёз, мы, уповая на Бога, выехали в путь. В далёкий путь! Ехать сорок три версты! Не шуточное дело. Возчики обыкновенно не могут одолеть такой путь за один день. На полпути есть деревня Аллават. Заночевав там, в город добираются только на следующий день. Правда, есть такие, кто быстро преодолевает такую дорогу. Когда заходит речь о прекрасных рысаках, расхваливая их, говорят: «За четыре часа добирается до города!» Это уже сказочная скорость.

Наша рыжая кобыла, конечно, не сказочный скакун. Если бы не была чрезмерно худой, можно было бы, конечно, и испытать. Нельзя. Папа велел ехать только шагом. Вожжи в моих руках, сижу на козлах. Мама и Марьям-апа на почётном месте. Стоит мне забыться, мама сразу напоминает:

– Не торопи, сынок. Говорят, кто спешил, супом обжёгся.

Я с удовольствием добавил вторую половину пословицы:

– А кто не спешил – коня обогнал!.. хи-хи-хи, это же сказано о пешеходе, а мы на лошади. Как может обогнать лошадь едущий на лошади?!

– Каких только лошадей не бывает!

– Наверно, такую, как наша лошадь, и обогнал тот не спеша идущий пешеход.

– Не болтай. Не пришлось бы распрягать да кормить на дороге.

И шагом ехать для меня было невыразимым удовольствием. Как только мы выехали из деревни и проехали немного ещё, с двух сторон большой дороги выстроились высокие-высокие берёзы.

Большая дорога!

Её красота и величие до сих пор у меня перед глазами. Говорили, что эта соединяющая Уфу с Оренбургом большая дорога была проложена ещё во времена Пугача[31]. Кто такой Пугач, в те годы я ещё не знал. Помню только, что если речь шла о каком-нибудь очень давнем событии или о какой-то очень старой вещи, наши сельчане говорили: «Это было ещё при Пугаче, осталось с пугачёвских времён». А почтенные аксакалы любили пояснять, что эту дорогу проложили по приказу бабушки-царицы (Екатерины Второй).

Когда проложили её, кто проложил – в ту пору меня это не занимало. Как будто и дорога эта, как Агидель, как леса и горы, пышные луга, естественно, само собой возникшее богатство.

Теперь вот вспоминаю и диву даюсь. Какой большой стройкой она была, оказывается, для своего времени! Шириной она была, если включить и ряды берёз с двух сторон, и канавы, не менее пятидесяти метров. В середине светлой лентой тянется гужевая дорога, покрытая песком вперемешку с гравием. Даже через русла небольших ручейков проложены каменные мосты. Дорога не прерывается ни в период тянущихся неделями, месяцами осенних дождей, ни в пору весеннего половодья.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Вступительное слово к книге «Когда мы были маленькими», изданной в 1979 году на татарском языке.

2

1 «Отгонять мух» – т. е. креститься.

3

Бисмиллах – «именем Аллаха». Фраза, которая произносится в начале любой молитвы.

4

Герман-тау – гора, сооружённая германцами.

5

Почему Биргидель – объяснится дальше.

6

Вошедшие в татарский литературный язык арабские слова, означающие: «победоносно», «убеждение», «выделяющийся».

7

Используя шутки того времени, я даже написал рассказ «Письмо по-русски».

8

Хальфа – учитель, наставник.

9

«Элегии, посвящённые памяти хазрета Сахиуллы из Зиргана Стерлитамакского уезда».

10

Мюрид – последователь, поклонник ишана.

11

Джадидская – новометодная.

12

В наших краях был очень широко распространён обычай: в первый день сева (на каждую культуру отдельно) в лукошко для сева в первую порцию семян клали варёные яйца, чтобы, дескать, зёрна уродились крупными, как куриное яйцо каждое.

13

В татарских деревнях принято было называть русскую женщину «марджа» – видимо, от имени Мария.

14

Турат – Гнедая (в данном случае и кличка лошади).

15

Джизни – муж старшей сестры, также и тёти.

16

Нижняя корка пирога (бялеша).

17

Ертанач – имя героя сказки.

18

Диван – собрание лирических стихов в восточной поэзии.

19

Раньше девочек-татарок учить чтению разрешалось, а писать – нет, чтобы они не могли переписываться с парнями.

20

Окончивших духовное медресе шакирдов, для которых не нашлось вакантной должности муллы, посылали учителем, т. е. хальфой.

21

Таджвит – правила чтения Корана.

22

Эфтияк – малый вариант Корана.

23

Дус – друг.

24

Альхам – первая сура (глава) Корана.

25

Последние слова альхама.

26

Бадьян – небольшая деревянная чаша.

27

Специально приготовленное блюдо в день убоя скотины, откормленной на зиму.

28

Казы – колбаса из брюшинного сала.

29

Осьминник – 1365,675 м2 ≈ 0,137 га.

30

Пословица.

31

Пугач – Емельян Пугачёв.