– Я-я… успокойся, – сказал я, окончательно раздеваясь. – Сразу, наверное, так надо было.
– С-сволочь…
– Да ладно тебе… – усмехнулся я и заскользил ладонями по её длинными бёдрам, натянутых сейчас струной, поднял, наконец, рубашку выше, так, чтобы обнажилась грудь, жаль, что не могу стянуть её с её плеч, ведь руки её теперь заброшены за голову. Как приятно лежать кожей к коже, её кожа очень белая, нежная, нежнее и тоньше лепестков белых роз, а груди, немного растёкшиеся сейчас, оказывается, не так малы, как можно подумать, маленькие соски напряглись, и она будет говорить мне, что не хочет меня…
– Не смей, слышишь? Не смей… если ты… ты умрёшь!
– И кто меня убьёт? Ты? – тихо засмеялся я, я взял её лицо в ладонь, жаль, конечно, синяк надувается, но и я с ободранной мордой оказался. А теперь я держал её, чтобы она не могла увернуться от поцелуя.
Ох, наконец-то я забрался в её рот… нет, стоило получить ещё сорок раз в пах, чтобы всё же узнать, как это – целовать её. Она попыталась отодвинуться, выворачивая затылок, но я не позволил ей ускользнуть, как можно прервать такой поцелуй?
Она оказалась миниатюрной в своём тайном месте, даже странно, ребёнка родила, хотя кесарево, конечно, свежий шов поперёк живота над лоном, и всё же, почти как с девственницей с ней. Она вскрикнула, зажмурившись и краснея, я, к сожалению, кончил почти сразу, так сильно было моё возбуждение, так сильно, что я почти не испытал облегчения. И даже наслаждения.
Я соскользнул с неё, ослабил петлю, растягивая её, Таня прижала руки к груди, дрожа немного.
– Ну… что ты? – всё ещё задыхаясь, проговорил я, обнимая её.
– Дурак… к-конец… тебе… – проговорила она, попытавшись снять с себя мою руку, впрочем, довольно бессильно.
Я засмеялся беззвучно, и, чувствуя, что с этим смехом ко мне всё больше возвращаются силы. И желание. Поэтому я потянул её к себе. Она выставила локоть.
– Руки хоть… развяжи, – проговорила она.
Я стянул петлю с её рук, и она тут же замахнулась, чтобы ударить меня, но я перехватил их одной рукой.
– Хватит, – сказал я, поднося её запястья, которые я держал в одной руке к своим губам. – Чего теперь-то? А будешь дурковать, снова свяжу.
– Ну и… отпусти меня теперь-то, – в тон мне сказала Таня.
Я захохотал:
– Ты… шутишь? Я даже не кончил.
Таня отвернулась, глядя в потолок.
– Зря ты… ох и зря, Макс, ты затеял всё это… – выдохнула она. – Вот церковь дома у себя не сжёг и одноклассницу свою Жанну не обидел, а до злодейства скатился всё же… жизнь себе этим укоротил.
– Да хватит каркать, – сказал я.
– А я не каркаю, каждый, кто сделал так, сдох…
– Ну и чёрт с ними, – усмехнулся я. – Сдохли, и чёрт с ними, туда дорога.
И надвинулся на неё. Она не противилась больше, будто и не участвовала, просто закрыла глаза. Зато я взревел, дойдя до кульминации. И после лежал, обнимая её, мокрую от моего пота.
А ночь была длинна, но не бесконечнее моего желания повторять начатое. Упиться, как говориться, до пьяна, сон перемежая с наслаждением. Раньше я просто любил секс, как и все, теперь я открыл для себе кое-что новое, особенное какое-то всеобъемлющие наслаждение, потому что получил именно ту, кого хотел так долго…
Глава 3. Нерв
Я не мог знать того, что происходило этой ночью с Таней, я сильно устал за прошедшие почти двое суток, устал от роя новых мыслей, схемой и планов, тяжело выстраивающихся, потому что мне не хватало информации, а ещё от тревоги, потому что мне очень не понравилось то, что произошло в вестибюле «Вавельберга». Во-первых: я не ожидал такого количества братков, незаметно следивших за Таней, во-вторых: их агрессивность не понравилась мне, и это я ещё не знал, что они уже выясняли, кто таков я, и непроизвольная ложь Бориса, сослужила мне в этом смысле не лучшую службу. А в-третьих, и в самых главных: мне не понравилось, как выглядит Таня, она совершенно точно больна, за десять лет совместной жизни я отлично научился разбираться в этом, мне хватило одной её пневмонии, чтобы разглядеть, когда у неё лихорадка. И это было хуже всего. Потому что в чужих невнимательных руках она может разболеться всерьёз, и даже погибнуть…
А это означает, что у меня нет времени. Ни на раскачку, ни на разработку нескольких планов и запасных вариантов, как я делал всегда, как привык. А потому наутро, выспавшийся после десяти часов сна, я позвонил Радюгину и попросил его дать мне людей.
– Что дать? – изумился Радюгин. – Марк Борисыч, ты… шутишь сейчас?
– Какие шутки… я вообще когда-нибудь шутил с тобой? – нетерпеливо сказал я.
– Моих людей дать тебе? Ты соображаешь? Федеральных сотрудников… для чего?
– Николай Иваныч, моя жена в руках бандитов, грубо говоря, мне нужно отбить её. А ты тут вдвоём с Борисом. Он, конечно, стоит двух десятков, но для такой операции нужны ещё люди. Ты понимаешь? Ты постарался бы спасти свою жену в такой ситуации?
– Господи… – проговорил Радюгин, я на расстоянии чувствовал, как быстро стало шевелиться мысли в его голове. – Ладно, Марк Борисыч, будут тебе люди.
Я обернулся и увидел Бориса, вошедшего, пока мы говорили с Радюгиным.
– Марк Борисыч, эти братки справки навели о нас.
– И что?
– Трудно сказать, что им удастся выудить из вашего теперешнего имени. И всё же… мы не знаем их возможностей.
– Мы вообще почти ничего не знаем о них, Борис, – сказал я. – Когда мы ехали сюда, я не представлял, кто наш противник. Нет ничего хуже полного отсутствия информации. Мы и сегодня с тобой почти ничего не знаем.
Борис улыбнулся:
– Ну… не совсем ничего, кое-что я всё же откопал.
Оказалось, Борис не терял времени зря со вчерашнего вечера. По своим каналам, то есть, через портье, официантов, всевозможных горничных, узнал, сколько с Паласёловым людей, где они расположились, и как именно устроен их быт, распорядок, чтобы сделать выводы о том, сколько в случае, как говориться, «вооружённого столкновения», надо иметь человек, оружия и какого, где именно расположить стрелков на точках просмотра. Военный опыт, который мы невольно впитали за эти месяцы, давал о себе знать. Всё это мы обсудили сегодня с Борисом, а после и с прибывшими ребятами Радюгина, которых я тоже хорошо знал. Мы разработали несколько планов, встречаясь здесь же, в «Англетере», с использованием всех возможностей конспирации и маскировки, которыми в совершенстве владели парни Радюгина, и которые пришлось перенять мне и Борису.
Вот с ними мы и разработали несколько планов от «А» до «J», в самые короткие сроки.
– Почему такая спешка, Марк Борисыч? – спросил один из них. – Совсем вы не дали времени на проработку деталей.
Я посмотрел на них.
– Я понимаю, – кивнул я. – Я сам не люблю спешки, я сам прорабатываю все мельчайшие детали в любом деле, от гравюр и рисунков до сделок и любых других дел. Но Таня больна, это и заставляет меня спешить.
– Из покойниц в пациентки, – хмыкнул кто-то. – Что ж, бывает и такое, как говорится.
Я посмотрел ему в лицо.
– Вы действительно находите что-то забавное в том, что девушку преследуют и берут, как животное? Мне не представляется вся эта ситуация ни весёлой, ни лёгкой. Мне хотелось бы посмотреть на вас, оказавшихся не на моём месте, но на её, Танином, месте.
– Мужчин если и похищают, то в подвалах держат, а не по ресторанам хвалиться водят, – возразил дерзкий федерал.
– Не думаю, что Татьяне Андреевне от этого намного легче, – неожиданно строго сказал Борис вполголоса, а я подумал: он, в самом деле, считает так или выслуживается передо мной?
Все притихли, а потом покрасневший нахал поднялся, извиняясь.
