Отравленные слова
Лосано достает досье обоих. Он их регулярно дополнял. Протягивает Суреде и начинает рассказывать по памяти.
– Мартину Боррасу сейчас двадцать шесть лет. Живет с родителями, отец – кардиохирург, мать – владелица айти-компании. Семья владеет квартирой на улице Парис площадью двести тридцать квадратных метров. У него были три долгосрочные девушки и несчетное количество разовых развлечений на выходных. Ни одна девушка не продержалась дольше четырех месяцев. Постоянство не входит в число его добродетелей. Университет он тоже не окончил. Вот тут его оценки за второй курс бизнес-школы Esade. Кошмар. Потом, видимо, рассорился с родителями и добился своего. Бросил учебу, и дедушка нанял его к себе на работу: делать ничего не надо, а условия – будь здоров! Должность – финансовый контролер, компания продает инструменты, зарплата – две триста в месяц, плюс машина, телефон, да еще и обеды оплачивают. На работу ходит через раз, зато зарплату получает каждый месяц. Так родственники решили замаскировать его тупость. Денег у него куча, и он их тратит направо и налево. Сейчас у него тюнингованный «Сеат Ибица», на котором он ездит в родительский дом в Росас[9] – устроил там себе дом свиданий. Наведывается туда часто, почти каждую неделю. Сейчас только он один из всей семьи туда и ездит. Водит как попало, у него уже шесть баллов вычли за превышение скорости[10]. Тот еще транжира, накупает одежду, всякую чушь, дорогие подарки, ужинает в хороших ресторанах, платит за друзей в барах и позволяет себе любые капризы. К девятнадцатому числу каждого месяца деньги кончаются, и тогда он залезает в кредит. Восемь месяцев назад устроил скандал на дискотеке в Пуэрто-Олимпико. Был пьяный, возможно под кокаином, врезал парню, который хотел потанцевать с его девушкой. Я узнал слишком поздно, когда адвокат семейки уже вытащил его из участка и скандал замяли. Его родители очень осторожны, научились тут же заметать под ковер весь бардак, который устраивает их сынуля.
Тони Суреда подбирается, берет досье, начинает листать.
– Когда Боррас купил машину? – спрашивает он вдруг.
– Когда стал работать у деда, два с половиной года назад, – быстро отвечает Лосано. Ему приятно, что Суреда заинтересовался.
– Вам удалось поговорить с какой-нибудь из его девушек?
Лосано чешет в затылке, припоминает.
– Я позвал первую из них, Лауру Бускетс, на ужин в «Каль Пинчо» в Барселонете. Налил ей белого вина, и она без экивоков рассказала, что у нее было с Мартином. Так прямо всё и выложила, без купюр. Только секс, ничего больше, но с огоньком.
– Сколько она ему поставила? – спрашивает Суреда с коварной улыбочкой.
– Четверку с плюсом. – Лосано включается в игру. – Но в остальном ничего интересного. Не бил ее, не принуждал, не насиловал. Возил ее в Росас на мотоцикле, там они и развлекались. Она не была ни первой, ни единственной и знала об этом.
– Ловкий парень, – вздыхает Суреда, возможно, вспоминая старые времена и бытность свою фитнес-инструктором.
Будущий субинспектор не задает больше вопросов, так что Лосано достает досье второго подозреваемого. Ему даже заглядывать туда не требуется, он все помнит наизусть.
– Хесус Лопес, тридцать девять лет, ему в жизни везло меньше, чем Мартину Боррасу. Семь лет проработал учителем истории у Барбары в школе, уволен одним днем, когда поднялась суматоха, сразу после исчезновения. Не знаю, помнишь ли ты, на него чуть не завели дело за неподобающие отношения с ученицами, но никто не стал на него заявлять. Жена, правда, все равно подала на развод и три года с большим скрипом пускала его к ребенку. В итоге живет теперь с собакой в занюханной студии возле рынка Сан-Антонио, репетиторствует за копейки, подрабатывает в школах учителем на замену, наблюдается у психиатра. Но ведь пить таблетки и сидеть по выходным перед телевизором в квартирке с повышенной влажностью и плесенью – это не преступление.
Суреда хмурится, зажав в руке оба досье.
– Они все еще под наблюдением? – спрашивает он.
Лосано вздыхает.
– Денег на это давным-давно не выделяют. Я сам продолжал наблюдение и вносил данные в их досье. Я был уверен, что рано или поздно кто-то из них проколется и я наконец его поймаю, поэтому и продолжал следить за ними, осторожненько, по выходным.
Тони Суреда не произносит ни слова, но Лосано догадывается, что тот не станет тратить время на неоплачиваемую слежку за подозреваемыми. Он чересчур занят своей математичкой, фитнесом и солярием. В его возрасте Лосано и сам, возможно, не стал бы этим заниматься.
– А вы что думаете? – спрашивает вдруг Суреда, вопросительно глядя на него.
– Что думаю я? – повторяет Лосано, чтобы выиграть время, слегка сбитый с толку откровенностью паренька.
– Какие аргументы за и против каждого из них? Почему вы считаете, что убийца – один из них? Почему вы так в этом уверены? Вы стреляный воробей, старый солдат, но я не понимаю, почему, по-вашему, убийца в конце концов обязательно проколется.
Лосано колеблется, чешет в затылке, размышляет. Он не может обижаться на слово «старый», так оно и есть. Хотя, по правде говоря, нет особой чести в том, чтобы называться «стреляным воробьем» и «старым солдатом». Выражения эти подразумевают опыт, это да, хороший нюх, но в них нет блеска. Они подчеркивают не заслуги, а лишь прожитые годы. Он пытается отвлечься от этой фразы и объяснить Суреде, что заставило его совать нос в чужие дела не на работе, а в свободное время.
– Мартин Боррас – агрессивный эгоист, – бросает Лосано без обиняков. – Привык получать все, что пожелает. Единственный сын, ужасно избалованный, в семье куча денег и прислуги, которой он отравлял жизнь. Мир для Борраса – как поднос с пирожными, которые ждут его не дождутся. Ну и конечно, он убежден, что все должны ему угождать. Он много пьет, нюхал кокаин, ходил к психиатру. Врет, ведет двойную жизнь за спиной у родителей, которые ни в чем ему не отказывают. Все это дело обычное для детишек из богатых семей, но, к несчастью, есть одно отягчающее обстоятельство, из-за которого я заподозрил его. Барбара отказалась спать с ним, а в качестве отвергнутого любовника Мартин Боррас – это бомба отложенного действия.
Суреда лихорадочно все записывает, строчит как стенографистка. Наконец он поднимает глаза и задает последний вопрос:
– Если бы вас попросили выбрать два прилагательных, чтобы описать и определить это преступление, какие вы бы выбрали?
– Жестокое и импульсивное, – тут же отвечает Лосано. Его радует энтузиазм Суреды.
– А что этот учитель? – спрашивает парень без перехода.
Лосано вскидывает голову.
– Должен признаться, он всегда был для меня кандидатом номер один. Этот тип – настоящая головоломка, лабиринт, все сведения о нем обманчивы. На первый взгляд – уважаемый человек, культурный, образованный, с изысканным вкусом, и жена при нем, и ребенок, и работа, и ипотека. Работает не жалея себя, имеет принципы. Но все это лишь фасад. А за ним – тайный педофил, трус, который не отваживается выйти за пределы мнимой добропорядочности. Он играл с девочками-подростками, искал их восхищения, а может, и чего-то еще, в чем боялся признаться даже себе самому. Я по определению не доверяю трусам и лжецам. Хесус Лопес – и то и другое, да еще у него наклонности насильника.
Он произнес эти слова со злостью и отвращением, не сумел отринуть своих чувств, открыто проявил презрение. Суреда спросил о его личных, субъективных впечатлениях – и получил их. Лосано удивляет равнодушие преемника. Парень сует ручку в рот, будто сигарету, и выдает:
– А я бы поставил на Мартина Борраса.
Суреда говорит спокойно, без желания поспорить.
– Но почему? – спрашивает Лосано. Он заинтригован.
– Он молод и незрел. – Суреда поднимает взгляд и смотрит на него с обезоруживающей искренностью. – Молодые больше ошибаются, нам всегда есть в чем себя упрекнуть.
Лосано молчит. Его молодость прошла давным-давно, он уже и не помнит, как думал и чувствовал тогда.
– Есть хочу! – внезапно говорит Суреда и вскакивает.
– Хорошо, давай оставим дела здесь и пойдем поедим, – предлагает Лосано, взглянув на часы. Он ценит распорядок, привычки, обедает он в два часа. Но Суреда извиняется: он договорился пообедать с друзьями из академии.
– Простите, вынужден вас оставить, – бормочет, кладя обе папки на стол. – Но после обеда у меня будет куча времени, чтобы заняться делом Барбары, – добавляет он.
Интерес, всецело владевший им лишь несколько секунд назад, внезапно испаряется, уступив место желанию умять тарелку пасты и отбивную. Да, Суреда прав, импульсивность – главный недруг юности.
Лосано остается один. Он знает: Суреда во время обеда ни на секунду не вспомнит ни о девушке, ни о ее семье, ни о подозреваемых. У Лосано большой опыт, и он подсказывает ему: закрыв дверь, Суреда улыбнется секретарше, похлопает по плечу Себастьяна. Может, перекинется с ним парой фраз насчет матча «Барсы» в воскресенье, попереживает, выиграет ли «Барса» Лигу чемпионов. Но о Барбаре Молине он думать не станет.
Лосано всегда обедает в одном и том же баре. Его купили китайцы, но по-прежнему готовят по средам гаспачо[11], а по четвергам – паэлью[12]. Поначалу Лосано огорчился было, что бар перешел к иностранцам, но теперь уже шутит c Лю Шин и посмеивается над тем, как он накрывает на стол. В конце концов он пришел к выводу, что от этих перемен только выиграл: новые хозяева не повышают цен и не лезут не в свои дела. С годами Лосано стал недоверчив. Раньше во время обеда он молол языком без передышки, а теперь ест в одиночестве, читает «Марку»[13] и одним глазом поглядывает в телевизор. Хоть это и больно немного, но таким образом он постепенно отмежевывается от мира, и будет не так тяжело окончательно с ним порвать.
Кто знает, сможет ли Суреда, молодой и порывистый, раскрыть дело Барбары Молины.
И Лосано спрашивает себя, что за ошибки совершал Суреда.
5. Барбара Молина
Сегодня я не открыла ни один учебник, не разогрела себе еду. Просто сидела часами с телефоном, пялясь в маленький экранчик, надеясь увидеть заветную полоску. Я отчаянно хочу выйти отсюда, и наконец-то ключ у меня в руках, но это непросто. Я оббежала все углы в поисках сети. Я знаю, где-то здесь точно ловит. Однажды, когда он был здесь, телефон зазвонил, но я не помню точно, где это было. И я мечусь по комнате, то поднимаю телефон, то опускаю, трясу его, замираю, тащу вдоль стены, в угол, в тысячный раз черчу диагонали. Внезапно перед глазами у меня плывет туман, ноги подгибаются, и приходится сесть на пол.
Я умираю от страха. А что, если я ошибаюсь? Сейчас я здесь, потому что однажды уже попыталась позвонить по телефону и очень в этом раскаиваюсь. Это было в Лериде. Мы остановились, чтобы найти открытый бар и позавтракать. Было очень рано, он забыл кошелек в машине и пошел за ним. «Подожди меня, я быстро», – сказал он, но стоило ему немного отойти, как я сбежала. Телефона у меня не было, он отобрал, так что я стала искать телефонную будку. Бежала, ошалев, на бегу перетряхивая кошелек, монеты падали и рассыпались, а я все бежала и бежала как безумная. Будка оказалась через две улицы. Только пусть телефон работает, повторяла я про себя, пожалуйста, пусть работает. Я вся была как комок нервов, пока трясущейся рукой набирала номер. Подошла мама, но у нее началась истерика, она не дала мне сказать ни слова.
– Где ты? – кричала она. – Во что ты впуталась? Полиция и папа тебя ищут!
И ровно в эту секунду я увидела, как он в ярости приближается ко мне, и только и смогла, что выкрикнуть:
– Пожалуйста, помоги мне!
И больше ничего: монета застряла, а я в ужасе скорчилась в углу будки, ожидая наказания.
Он ударил меня – раз, другой, третий, он не останавливался, моя голова билась о стекло будки, и с каждым ударом ярость его усиливалась.
– Что ты им сказала? – задыхаясь, кричал он. – Кому ты звонила?
Трубка болталась на проводе, качалась, как маятник, из носа у меня капала кровь, заливая будку, одежду, сумку.
– Хватит! Не надо! – всхлипывала я, пытаясь закрыть лицо руками.
Он схватил меня под руку и вытащил наружу. Уже на улице он сунул мне платок, чтобы остановить кровь, и потащил меня за собой, как собаку.
Никто из нас не заметил, что моя сумка так и осталась валяться на полу будки. По пути нам не встретилось ни души. В такой час на улицах Лериды никого нет, все спят. Если бы хоть кто-нибудь попался нам на пути, я бы бросилась к нему, моля о помощи. Но из-за раннего часа и тумана мы остались наедине, без свидетелей, и пути назад уже не было.
– Вот дерьмо! – выкрикнул он уже в машине, обнаружив, что моя сумка осталась там. – Ну что ты за идиотка!
Снова звонить домой мне нельзя. Я не хочу звонить маме: она не смогла тогда ничего сделать, не помешала ему запереть меня в этой дыре. Но других номеров я наизусть не помню. Разве что Эвин домашний, да и все. Внезапно, будто глоток свежего воздуха из прошлого, из счастливых моментов нашего детства, ко мне возвращается образ Эвы. Эва. Моя лучшая подруга. Она была моей лучшей подругой – по крайней мере, до тех пор, как произошло то, что произошло. Я не держу на нее зла и забыла все наши разногласия.
В отчаянии я забрасываю телефон подальше, словно он жжет мне ладони, и закрываю глаза. Открыв, в ужасе смотрю на телефон на полу: а что, если я его разбила? Как можно быть такой тупой? Я подползаю к нему на четвереньках, как собака, снова беру его в руки – и задыхаюсь. Полосочка! Я замираю и смотрю на нее, будто это мираж. Он поймал сеть. Ловит еле-еле, но ловит! Я не решаюсь пошевелить рукой: вдруг связь пропадет. Что делать? Звонить? А вдруг он сейчас вернется? А вдруг он оставил телефон специально, чтобы проверить меня? Я ведь могу потерять то немногое, что у меня есть. Все воспоминания, запертые в дальнем углу памяти, вдруг вырываются и предательски набрасываются на меня, словно злобные призраки. Я сижу в ступоре с телефоном в руках, не в силах решиться, завороженно глядя на заветную полоску – это моя связь с миром. Полоска мигает – и дает надежду, и отнимает ее вновь. Кому же позвонить?
Я снова думаю об Эве. Ее номер единственный, который я помню, она моя далекая надежда. Мне не придется ни встречаться с семьей, ни давать показания в полиции. Я убегу одна, уеду куда-нибудь, где меня никто не знает. Эва меня не выдаст, она настоящий друг и поможет мне. Я хотела бы рассказать ей, где нахожусь, поплакать у нее на плече, попросить, чтобы она вытащила меня отсюда и увезла далеко-далеко. Но я замираю. Однажды – всего лишь однажды! – он сказал мне: «Если убежишь, я убью всю семью». Способен ли он на такое? Может, и да. Он сумасшедший. Опасный сумасшедший. А может, и нет, может, он единственный человек в мире, способный любить меня. Кто еще принял бы меня такой, какая я есть? Он знает меня, знает, кто я такая на самом деле. Я не знаю, как быть. Он принес мне все, что я заказала. Принес воду и одежду, как делал всегда в последние четыре года. Лишь раз он нарушил распорядок.
Однажды, чуть больше года назад, он привез с собой сумку и объявил, что осталась всего неделя до моего восемнадцатого дня рождения. Он принес мне сюрприз: летнее платье без рукавов с черными и фиолетовыми цветами и бантом на спине. Завязки под грудью показались мне странными, но он сказал, что так сейчас модно и чтобы я его надела, это точно мой размер. Когда он улыбался и смотрел на меня с нежностью, внутри у меня щекоталось что-то похожее на счастье. Я знала, что, если я ничего не испорчу, все пойдет как по маслу, так что была очень послушна. Он пригласил меня наверх, в дом, поужинать с ним, сидя за столом. Он разрешил мне сходить в ванную и посмотреть на себя в зеркало, открыть все тюбики из каждого ящика, долго-долго валяться в ванне и смотреть телевизор. Однажды вечером он позволил мне выйти на улицу. Мы шли в темноте по пустым дорогам, слушали цикад, глядели на небо, усыпанное звездами. Он крепко держал меня за руку, но мне и не хотелось сбежать. В ту неделю я вдыхала запах разогретой солнцем хвои, ходила по земле босиком, ощущала на волосах дыхание южного ветра.
А кому-то, говорила я себе, и этих крошек счастья не перепало. Я чувствовала, как мне повезло. Я была ему благодарна. Раньше я не понимала, как ценны прогулки по лесу, как вкусен горячий воздух летним вечером, как прекрасно принять ванну или сесть за стол и съесть тортилью. Когда все это к твоим услугам, не ценишь. И все же, несмотря на это относительное счастье, мне не терпелось увидеть солнце. Я три года не видела солнца, лишь угадывала его сквозь щели и трещины. Я умоляла, плакала и клялась, что не буду убегать, твердила, что мне нужно снова почувствовать на коже солнечный свет. В конце концов он согласился. Однажды ранним утром открыл дверь, посадил меня в машину, выдал шляпу и темные очки и сказал: «Поехали!» Это были секунды, мгновения. Я смотрела, как солнце выходит из-за гор, оно лизало мне руки, касалось моего лица. Я закричала от радости и закрыла глаза, чтобы наполниться его светом и силой. Тот жар остался со мной на недели, на месяцы. Если б только я могла еще раз увидеть солнце, как увидела тем сияющим утром. Если б я могла поговорить с Эвой – хотя бы раз. Если б могла услышать, как она смеется, как кричит: «Ой, я сейчас описаюсь, описаюсь сейчас от смеха!» Вот и все. Глоток свежего воздуха, солнечный луч – мне бы этого хватило.
Я решительно протягиваю руку и, не сдвигая телефон с места, набираю номер Эвы. Пожалуйста, пусть только она будет дома, пусть возьмет трубку, молю я, сама не зная, вслух или про себя. И вдруг раздается голос:
– Алло! Алло! Слушаю.
Это Эва. Эва? Эва!
– Эва! Это я, Барбара, – кричу я. – Это я! Помоги мне!
– Барбара? – Эва напугана. – Барбара? Ты где?
Я больше не могу сдерживаться, хватаю телефон с пола, машинально прижимаю к уху.
– Вытащи меня отсюда!
Но по ту сторону трубки больше ничего не слышно. Нет, быть этого не может! Полосочка исчезла. Связь оборвалась.
Я пытаюсь вернуть телефон на место, но нет, больше не ловит. Я пытаюсь снова и снова, задыхаюсь, руки трясутся, хочется плакать. И зачем это все было нужно? Я не смогла рассказать, где я, не попросила помощи. И что теперь? Я представляю, как он открывает дверь, в широко открытых глазах – угроза. Они как две расселины в скалах, они полны ненависти, они всё видят, всё знают, они строго судят меня за любой проступок. Может, он уже знает. Тогда он убьет меня.
И я понимаю, что совершила ошибку, открыла ящик Пандоры.
6. Эва Карраско
Эва стоит ошеломленная с телефоном в руке и не знает, как быть. Она слышала голос Барбары. Голос так и сказал: «Это Барбара». Но этого не может быть, ей почудилось. Барбара умерла четыре года назад. И все-таки это точно была она. Эва узнала ее голос, интонации, дыхание. «Эва?» Барбара ничего не успела сказать, только крикнула: «Помоги мне!» – и связь тут же прервалась, телефон умолк. Эва отключилась, надеясь, что Барбара перезвонит, но нет. Эва решает проверить в списке входящих, был ли звонок или она его придумала. Да, звонок был, две минуты назад, даже номер остался – это мобильный. Она записывает его и звонит, но там автоответчик: «Телефон выключен или находится вне зоны действия сети». Эва садится и думает. Точнее, пытается подумать, но голова идет кругом, мысли роятся, она не может сосредоточиться. Только что ей позвонила Барбара – но она ведь мертва! Видимо, ей нужно снова переместить Барбару в мир живых, и это непросто. Ее отец, полиция, друзья, семья – все считают, что она мертва. Только ее мать все ждет, что она вернется, – она одна в это верит, потому и сошла с ума.
Сейчас Барбаре было бы девятнадцать, как и самой Эве. Но если она жива – где же она может быть? Какой помощи хочет? Почему исчезла? Почему не вернулась? Почему ничего не сказала? Зачем сделала так больно семье и друзьям?
Эва смотрит на часы. Три – а в пять у нее английский. Она как раз делала домашнюю работу, осталось два упражнения. Она крутится на стуле, не зная, как быть. Она совсем одна, ей трудно принять решение.
Барбара была напугана, кричала. Это очень важный звонок, возможно, он сыграет решающую роль в расследовании. Эва пытается собраться с мыслями, вспомнить все подробности исчезновения. Последнее, что сделала Барбара, – позвонила матери, а потом полиция обнаружила в телефонной будке кровь, а на полу ее сумку – и больше ничего про Барбару не известно. У Эвы мурашки по коже от этих воспоминаний, она боится крови. В школе говорили, что Барбару наверняка разрезали на куски. Эрнандес, эта сволочь, притащил жуткую фотографию с расчлененкой, а ей потом из-за него долго снились кошмары. Барбара без руки, без ноги, вся в крови, приходила и говорила ей: «Ты же хотела, чтобы я исчезла? Вот и вышло по-твоему». Она просыпалась от собственного крика, вся в холодном поту. А потом еще тот полицейский стал лезть в ее жизнь и почти обо всем догадался.
Он задавал ей очень неприятные вопросы, подкапывался, как будто это она убила Барбару, вонзила ей в спину нож.
– Вы же поссорились, да? – спросил он однажды вечером, безо всяких предисловий. Это был второй или третий день допроса. Ей пришлось ответить, что да, поссорились, но она ничего не сделала Барбаре.
Полицейский вел себя с ней очень недружелюбно. Не сказал ничего вроде «Мне очень жаль, она же была твоей лучшей подругой, какой кошмар, тебе же теперь всю жизнь с этим жить». Вместо этого он дал ей понять, что она соучастница преступления, а если будет молчать, станет преступницей. Сальвадор Лосано его звали, мрачный такой. Она тысячу раз ему повторила, что они с Барбарой были лучшими подругами, но он уперся и все-таки задал этот вопрос – и попал в самую точку.
– Это из-за Мартина Борраса, да?
Кто же ее сдал? Наверное, Кармен, да, точно Кармен, придушить бы ее. Вот идиотка! Хотела, чтобы ее в тюрьму посадили?
Потому что, если они станут разнюхивать, какие у нее были мотивы избавиться от Барбары – вот он, идеальный мотив! Да. Она хотела, чтобы Барбара исчезла и оставила Мартина в покое. Потому что Барбара, ее лучшая подруга, стала встречаться с парнем, который нравился ей самой. Она знала, что Мартин нравится Эве, и все равно стала с ним встречаться – а может, как раз поэтому. У Эвы до сих пор все внутри переворачивается, когда она об этом вспоминает. Это было безумное, смутное время, Эва была сама не своя, по ночам залезала под подушку и желала, чтобы Барбара исчезла, провалилась сквозь землю. Ее молчаливое желание сбылось, но никогда и никому она не расскажет, что таково было ее желание. Никто никогда не узнает, что она желала исчезновения Барбары. Как никто никогда не узнает, что в итоге она все-таки переспала с Мартином Боррасом. Эва дрожит. Это была ошибка. Как маленькая заноза, которую она хотела вытащить и которая лишь растравила ее рану. От той ночи у нее остался неприятный привкус во рту и ощущение, что она была не в том месте не с тем человеком. Это была глупость, нелепая выходка обиженной девчонки. Мартин Боррас был ее первой любовью, а Барбара забрала его себе. Это было первое поражение Эвы в делах любовных. И вместо того чтобы плюнуть и растереть, она поссорилась с лучшей подругой, пожелала в запальчивости, чтобы та исчезла с лица земли, а когда ее темное желание исполнилось, запятнала память Барбары, связавшись с Боррасом, чтобы отомстить ей. Это была плохая идея, но он застал ее врасплох, и она не смогла собраться и сказать «нет». Он склеил ее просто ради развлечения, она много думала об этом с тех пор и уверена, что дело было именно так. Он хотел заткнуть ей рот, соблазнить ее – и дело с концом. Так он и сделал, а она просто рухнула ему в объятия как идиотка. Ее начинает тошнить, когда она вспоминает вонь в его роскошном доме в Росасе, там пахло как в помойке. Внезапные вспышки воспоминаний. Ярко-красная комната Мартина, вместо украшений – автомобильные фары, на полу – надувной матрас, который Мартин спер у отца. Играет Duffy, во рту вкус алкоголя, притворные нежности. А она влюблена по уши в этого мерзавца, глотает каждое его приторное обещание, уверенная, что и он сходит по ней с ума. Как же она могла быть настолько слепа? «Не думай, что я сделал что-то Барбаре…» Она помнит, что в какой-то момент ей стало страшно, она подумала, что Мартин и правда мог иметь какое-то отношение к исчезновению ее подруги. Несколько секунд она представляла себе, как погибает, истекая кровью. Может быть, именно эта перемена в ее настроении – может, губы слегка задрожали, а может, сморгнула нервно – именно эта перемена разрушила чары и повлекла за собой тот неприятный инцидент с погребом. Мартин сразу же попытался загладить вину, исправить впечатление, но взаимное недоверие уже поселилось в сердцах обоих. А потом она предала пропавшую подругу: уже в машине, по пути обратно, Мартин принялся ругать Барбару, назвал ее шлюхой и динамо и вырвал у Эвы обещание не упоминать его имя в разговорах со следователем. Она согласилась – и тем самым стала гораздо хуже Барбары.