Имена

Алина

Она не торопясь оделась. Смущаясь, попросила застегнуть ей лифчик. Саша застегнул. Но при этом не удержался и поцеловал её. В шею. И процесс застёгивание лифчика растянулся минут на двадцать. Застегнули общими усилиями. Алина оттолкнула Сашу и в очередной раз напомнила: мне на работу.

– Да, да. Я знаю, – отозвался он, – я помню. Я всё помню.

Он застегнул джинсы, надел рубашку. Потянулся вновь к Алине. Но она его остановила.

– Мне на работу, правда.

– Да, да. Конечно, – вновь повторил он, – но ты же вернёшься?

– Конечно, вернусь, – улыбнулась она, – у меня там на два часа всего. Сдам, что обещала, и вернусь.

– Я буду ждать, – сказал он, – буду сидеть у окошка и ждать тебя.

– Жди, – опять улыбнулась она, – я же обещала, что вернусь. Или, может, завтра? Мне далеко ехать.

– Нет, ты обещала сегодня, – не сдавался Саша, – ты сказала, что приедешь сегодня ко мне опять.

– Но я вернусь только в час ночи, милый, – провела Алина по его щеке.

– Я дам тебе ключи, я буду ждать, – как попугай повторил он, – я буду ждать.

А сам подумал: «По-моему, я влип. По-моему, я влюбился в эту девчонку. Блин. Точно».

А она улыбнулась, коснулась губами его губ и сказала: я приеду.

Саша вызвал такси. Весёлое такси. Продиктовал адрес. Сказали, через 10 минут белая Шкода Октавия будет на месте.

Вышли. Сентябрь. Днём было тепло, бабье лето. А вечером уже всё. Осень. Холодновато.

Он по-гусарски снял пиджак, накинул Алине на плечи. Та благодарно улыбнулась.

Такси подъехало точно в срок. Остановилось на обочине, включив аварийку. Саша подошёл, поздоровался с водителем. Тот рассеянно ответил, что-то отстукивая на телефоне.

Саша открыл заднюю дверь. Задержал Алину, поцеловал.

– Я буду ждать тебя, я не буду ложиться.

– У окошка? – спросила она. – Будешь сидеть и смотреть на тёмную улицу?

– Буду сидеть и смотреть, – кивнул он, – позвони, как обратно будешь ехать.

– Обязательно.

Она села на заднее сиденье. Отдала пиджак. Он захлопнул дверь. Отошёл на дорожку, помахал рукой. Машина медленно отъехала от обочины и покатила к перекрёстку. Саша обернулся и сделал пару шагов к дому.

И вдруг сзади как будто что-то взорвалось. Визг тормозов и шум удара. Зазвенело стекло. Кто-то закричал.

Александр повернулся и побежал к перекрёстку. Что там произошло, не было видно. Мешали деревья. Ломанулся через кусты, растущие вдоль дороги. Ободрал щёку веткой, порвал рубашку. Выскочил на перекрёсток. Светофор мигал жёлтыми огнями. Посередине стоял микроавтобус с вмятой правой пассажирской дверью. Шкода стояла чуть дальше, пугающе тёмная. Переда у неё не было. Бампер, части мотора и радиатор валялись на проезжей части.

Александр остановился. Стало тяжело дышать. Время замедлило свой бег. Было такое впечатление, что пустили киноплёнку в замедленном темпе.

Он сделал пару шагов к перекрёстку. Увидел, как из микроавтобуса из бокового окна вываливается водитель, держась за голову. Водитель Шкоды застыл за рулём, уткнувшись в уже опавшую подушку безопасности. Было видно, что он мёртв. Лобовое стекло отсутствовало.

Александр обошёл машину. Увидел Алину. Это она своим телом выбила лобовое стекло, вылетев с заднего сиденья. Клик-клик – мигал светофор, на несколько мгновений раскрашивая всё вокруг в жёлтый цвет.

Ноги Алины были неестественно повёрнуты, под телом растекалась кровь. Она лежала на спине, осыпанная битым стеклом. Александр подошёл к ней. Не доходя несколько шагов, сел, опустился на карачки и подполз к девушке. Клик-клик – щёлкал светофор. Жёлтый – тёмный, жёлтый – тёмный.

Алина была жива. Глаза широко распахнуты, частое хриплое дыхание. Правая половина лица синего цвета. Платье задрано. Белые трусики мокрые и испачканы чем-то чёрным. И правое бедро в этом чёрном. И кровь. Кровь на блузке, на руках. Правая ступня смотрит в сторону, на месте изгиба прямо на глазах набухает синяя шишка.

Александр хотел одёрнуть платье, прикрыть её ноги. Но остановился. «Нельзя трогать», – промелькнуло в голове. Надо ждать скорую.

Достал телефон, позвонил. Назвал адрес. Собственный голос звучал откуда-то издалека. Уши болели. Время текло медленно.

Алина увидела его. Глаза её повернулись в его сторону. Попыталась повернуть голову, но не смогла.

– Сейчас, сейчас, сейчас, – заговорил он, стоя около неё на карачках, – скоро приедут. Всё будет хорошо.

Алина захрипела.

– Не умирай! – заорал вдруг Александр. – Не умирай. Не надо.

Кто-то пробежал мимо, кто-то остановился рядом.

– Молодой человек, вы ранены? – спросили. – У вас кровь на лице.

– Я о кусты оцарапался, – не отводя взгляда от Алины, сказал он.

Протянул руку, прикоснулся к её ладони. Маленькая ладошка, которая ещё час назад гладила его по спине, была холодной. Жёлтый – тёмный, жёлтый – тёмный, клик-клик – мигал светофор. Александр подвинулся ближе к Алине. Обхватил её ладонь своими руками, пытаясь согреть.

– Не умирай, – попросил тихо, – не надо. Они сейчас приедут. Не умирай только.

Девушка смотрела на него, часто дыша. Из её глаз текли слёзы.

– Я по главной ехал, по главной… – раздалось рядом.

Это был водитель микроавтобуса. Он сидел около своей разбитой машины и, как заведённый, повторял про главную дорогу.

– Я по главной ехал. А шкодовка наперерез. Я затормозить не успел. Я по главной ехал. Я даже подумать не мог. А этот даже на дорогу не смотрел. Я видел сверху, что у него телефон в руках. Я по главной ехал. Я по главной ехал…

Хотелось встать и ударить водителя. Чтобы он заткнулся. Но Александр боялся отпустить холодную ладошку. Он гладил её и смотрел в глаза своей девушки.

– Не умирай, – просил, – только не умирай.

Алина вдруг дёрнулась, дыхание её стало ещё более быстрым. Зрачки медленно поползли вверх под веки.

– Нет! – страшно закричал Александр. – Не надо!..

Он склонился к её лицу. Веки у Алины задрожали. Зрачки остановились на мгновенье, словно решая, нырять под эти самые веки или вернуться на место. Но потом вдруг рванули вверх. Глаза закрылись. Тело девушки дёрнулось, и она затихла. Она не дышала.

Александр отпустил ладошку. Сел рядом, прямо на грязный асфальт и битое стекло. Жёлтый – тёмный, жёлтый – тёмный, клик-клик.

Вдалеке надрывалась сирена. Всё громче и громче. Всё ближе и ближе.

– Быстро приехали, – сказал ставший уже знакомым голос.

Скорая и полиция приехали почти одновременно. Александра отвели в сторону от трупа. Накрыли Алину чёрным мешком.

Какой-то усталый человек в штатском взял у Александра номер его телефона и адрес. Санитар со скорой обработал царапину на щеке. Всё было как-то долго и неправильно. Подъехала труповозка. Санитары деловито упаковали трупы в мешки и погрузили их в машину.

Светофор щёлкал жёлтым. Клик-клик, клик-клик.

Саша шатаясь, будто пьяный, вернулся домой. Зашёл в квартиру, прошёл на кухню.

На столе лежала заколка Алины. Стояла её кружка с недопитым чаем. Казалось, что она скоро вернётся, как и обещала.

Он сел за стол. Посмотрел в окно.

Улица была пустынна. Где-то поодаль стояли две разбитые машины. И мерцал светофор. Но из окна этого не было видно.

– Не умирай, – сказал он в пустоту.

Алла

У Аллы было всё, о чём можно мечтать: муж, двое сыновей, трёхкомнатная квартира в Заречном районе и даже небольшая дачка за городом. И всё было хорошо до тех пор, пока мужа не сократили – вместо токаря на местном машиностроительном заводе Гриша стал временно безработным.

Потунеядничав пару месяцев, Гриша вместе со своим приятелем Андреем рванул на заработки в Англию, правда, не токарем, а сварщиком. Поехал он по туристической визе на неделю, а остался на берегах туманного Альбиона на целый год, раз в несколько дней выходя на связь через скайп.

Спустя год Гриша вернулся с подарками, заработанными деньгами и фальшивыми документами на имя Гэлла Фишера. На заработанные деньги Алла с Гришей купили двухкомнатную квартиру в соседнем доме – хоть и второй этаж, но с балконом и огромной прихожей. Купили на будущее. Для сыновей.

Погостив дома две недели, Гриша вернулся в Англию, зарабатывать деньги дальше, а Алла пошла на курсы маникюра. Дети выросли: старший готовился к поступлению в местный филиал аграрного университета, младший пока учился в школе. Купленную квартиру сдали.

Курсами маникюра руководил, как ни странно, мужчина. Высокий, красивый, лет пятидесяти. Звали его Михаил Егорьевич. После второго или третьего занятия он подошёл к Алле и прямо предложил попить кофе у него в кабинете.

– Я замужем, – просто ответила Алла, мило улыбнувшись.

Как бы там ни было, но ей польстило внимание такого красавца.

– Так мне доложили, что муж у тебя, Алла, где-то в соседней стране затерялся, – улыбнулся в ответ Михаил Егорьевич.

– Деньги для семьи зарабатывает, – ответила Алла и опять улыбнулась.

– Мы взрослые люди, – продолжил дуэль улыбками Михаил Егорьевич, – давай напрямую, без вот этих вокруг да около. Он раз в год к тебе приезжает. А годы уходят. Да и никто не узнает, это я гарантирую. Никто и никогда.

– Как – никто не узнает? – удивилась Алла. – А я-то знать буду.

– И что с того? – не понял Михаил Егорьевич.

– Мы взрослые люди, – повторила слова Михаила Егорьевича Алла, – я не ребёнок с короткой памятью и буду помнить, что изменила мужу. Меня совесть замучает. Да и не заслужил он такого отношения. У нас двое детей с ним.

– М-да, логика железная, – улыбка Михаила Егорьевича, словно не выдержав соревнования, угасла, – завидую я твоему мужу.

И он, развернувшись, пошёл в свой кабинет пить кофе в одиночестве.

Алла выучилась на курсах и устроилась на работу к своей подруге Оксане, недалеко от дома. Салон красоты, принадлежавший подруге, назывался «Греческая смоковница».

Грек в салоне был – шестидесятилетний парикмахер, единственный мужчина в их коллективе. Имя у грека было чудное – Карп, но называли его все Карпуша. Остальными работниками были женщины: ещё парочка парикмахеров, две маникюрщицы, массажистка и диетолог.

Диетолог Соня была женщиной под полтора центнера весом, с круглым, как мячик, телом и такой же круглой головой. Как при такой комплекции она умудрялась впихивать доверчивым тёткам различные гербалайфы, оставалось загадкой. Но торговля у неё шла бойко.

Свободного места для ещё одного маникюра не нашлось, поэтому Оксана предложила Алле заняться педикюром.

– Да я на это не училась, – попробовала возразить Алла, – я не умею.

– А чего тут уметь? – удивилась Оксана. – Те же самые ногти, только на ногах, а не на руках. Мне тут вьетнамцы кресло подогнали с массажем. И платят за ноги больше. Научишься.

Алла вздохнула и согласилась. Правда, оказалось, что отличие между руками и ногами всё-таки существует. Но Алла справилась. Помог интернет и Михаил Егорьевич, который провёл с ней несколько дополнительных занятий по педикюру. С Аллой после памятного разговора он был предельно вежлив и корректен.

А Гриша приехал на побывку спустя десять месяцев на почти новой «Шкоде» и с небольшим количеством денег.

– Без машины в Англии ни туда ни сюда, – объяснил он Алле, – пришлось вложиться. Зато дизель. И багажник – мечта оккупанта. Поросёнка можно засунуть.

– А зачем в багажник поросёнка засовывать? – спросила Алла.

– Незачем, – кивнул головой Гриша. – Да не морочь мне голову каким-то поросёнком! Я с работы специально отпросился, через всю Европу ехал. Дело очень важное у нас с тобой. Тут.

– Какое? – почему-то испугалась Алла.

– Развестись нам надо, – глядя куда-то за плечо Аллы, сказал Гриша, – я уже договорился с нашим РАГСом. Там, оказывается, родственница твоя работает. За кругленькую сумму оформят за два дня.

Ноги у Аллы стали ватными, она тяжело вздохнула и села на вовремя подвернувшийся стул.

– А зачем разводиться? – спросила она мужа. – Ты меня бросаешь?

– Прошёл слух, – всё так же глядя куда-то за Аллу, продолжил Гриша, – что в следующем году будет амнистия для нелегалов. И если человек без семьи, то ему гражданство дадут. Если он докажет, что больше года жил и работал в Англии.

– А разводиться обязательно? – еле слышно спросила Алла.

– Обязательно, – кивнул Гриша, – семейных вышлют на материк. На историческую родину.

– Так у тебя же там вроде документы английские, – напомнила мужу Алла, – на этого, на Фишера. Ты же говорил, что они, как настоящие, и отличить никто не сможет.

– Это да, – Гриша наконец-то посмотрел Алле в глаза, – но я не хочу называться каким-то там Рыбаковым. Я хочу носить свою настоящую фамилию. И детей потом туда перевезти, и тебя. Это же я всё не для себя делаю – для вас. Там – настоящая жизнь. Образование. Цивилизация. И денег заработать можно в несколько раз больше, чем тут.

– Тебе виднее, – сказала Алла, – только у нас же дети несовершеннолетние.

– Я же сказал, что всё решил, – рассердился Гриша, – там нас уже ждут. Всё схвачено и уплачено.

На следующий день они поехали в местное отделение РАГСа. Алла расписалась, где было положено расписаться, и получила на руки свидетельство о разводе. Гриша уехал в свою Англию на следующий день, хотя обещал побыть ещё неделю.

– Работы много, – сказал он на прощанье, – платят хорошо, но и пахать приходится. Я в ближайшее время, наверное, на судостроительный завод переберусь. Там вообще красота.

– Гриша, может, ну её, эту Англию? – спросила Алла, вздыхая. – Мальчикам отец нужен, а мне муж. Всех денег не заработаешь.

– Заработаю! – рассмеялся Гриша. – Вот заработаю и вас к себе возьму. Там хоть и погода – дрянь, зато уровень жизни совсем другой. Не то что тут.

Про развод Гриша больше не вспоминал, будто его и не было.

Алла погрустила несколько дней и постепенно втянулась в привычный жизненный круговорот. Утром – подъём. Завтраки для сыновей. Проконтролировать, чтобы никто ничего не забыл в школу. Приготовить обед. Спрятать его в холодильник. Потом, к десяти, на работу – приводить в порядок ноги местных женщин. После работы – домой. Телевизор. Ужин. Сон.

Так продолжалось три или четыре месяца, пока однажды в «Греческую смоковницу» не зашла весёлая дама с ярко-рыжими волосами. Даму звали Света, и она была подругой одной из работниц их салона красоты, Валерии.

– Ой, как здорово! – увидев педикюрное кресло, воскликнула Света. – А можно одновременно и на руках, и на ногах коготки сделать?

– У тебя как со временем? – спросила Валерия у Аллы.

– Как раз окно на час, – ответила Алла, – заболела клиентка, так что можем в четыре руки поработать.

Свету усадили в кресло. Валерия принялась обрабатывать руки клиентки, а Алла взялась за ноги.

Болтала Света без умолку. За десять минут все присутствующие узнали, что Свете 35 лет, она местная, что у неё нет мужа и детей, но она хочет и того, и другого – но мужа богатого, а детей максимум двух.

– Так что же ты в Англии не нашла себе жениха? – поддела подругу Валерия. – Отхватила бы себе сэра или пэра.

– Да пипец! – махнула свободной рукой Светлана. – Сэры и пэры там в центре тусуются, а я работала на окраине. Гостиница – две звезды и три заплатки. Целый день номера убираешь, убираешь, убираешь, убираешь. Вечером уже никакого ни сэра, ни пэра не надо.

– А чем сэр от пэра отличается? – подал голос стригший рядом Карпуша.

– Эх, темнота! – усмехнулась Света. – Пэр – это маркиз или граф, а сэр – это рыцарь. Может быть, и бедный, а может, и богатый. Только, я же говорю, в нашем захолустье обычные люди жили. Такие же трудяги.

– Ну и выбрала бы себе кого из работяг, – не унималась Валерия, – английский-то работяга по-любому лучше нашего.

– Аха, ща! – Света от возмущения аж дёрнула ногой, и Алле пришлось вернуть беспокойную ногу на место. – Там мужик нынче пуганый пошёл. Пипец, насколько пуганый. Переспать всякий готов, а как жениться, так сразу рожу кирпичом и знать тебя не знает. А я не такая, чтобы из койки в койку прыгать. Да и после уборки номеров уже никакого мужика не надо. Лишь бы до дома доползти и спать лечь.

– А правда, что англичанки некрасивые? – опять подал голос Карпуша.

– Пипец, какие некрасивые! – подтвердила Света. – Не, есть, конечно же, и симпатичные тётки, но в массе своей – страшные, как моя жизнь, и одеваются чёрт знает во что, и ленивые. Но англичане почему-то на них женятся.

– Почему? – спросила Валерия.

– Менталитет одинаковый, – ответила Света, – а это пипец, как важно. Ты же не будешь с человеком целый день только спать. Надо же и поговорить. Обсудить, кто в футболе первое место занял, погода какая, как себя королева чувствует. Жизнь – это же такая штука, она не из одних оргазмов состоит.

Все, находившиеся в «Греческой смоковнице», засмеялись.

– Прекрати, – попросила Валерия, – а то я тебе сейчас палец отрежу.

– Не надо мне палец резать, – придурочно заголосила Света, вызвав ещё более сильное веселье у присутствующих, – чем я в носу ковыряться буду?

Алла вытерла Светины ступни и принялась счищать ороговевшую кожу с подошв.

– В общем, всё с вами ясно, – подытожила Валерия, – в Англии секса нет, как и в СССР в своё время.

– Секс везде есть, – не согласилась Света, – просто народ по интересам разбивается. Богатые к богатым, бедные к бедным. Англичане к англичанкам, а украинцы к украинкам. Вот я комнату с товаркой снимала – Настя, из нашего района девка, тридцати нету. Полгода прожила и съехала – мужика себе нашла. Мне потом два месяца пришлось одной за комнату платить.

– Англичанина нашла-то? – спросила Валерия. – Сэра или пэра?

– Да куда там! – ответила Света. – Если бы сэра, а так нашего же! Из нашего города, сварщиком на заводе работает. Представляешь? В Англии из всех мужиков нашла именно нашего и именно из нашего района.

– Ну, зато им поговорить есть о чём, – подал голос Карпуша, – о погоде, о посевной.

– Да мне как-то всё равно, о чём они там разговаривают, – внезапно рассердилась Света, – мне из-за этой козы два месяца пришлось двойную плату за хату вносить, пока я другую девочку на её койку не нашла. Пипец! Тут каждый фунт считаешь, а эта взяла и усвистела. Даже не предупредила.

– Так может, у них любовь? – попробовала защитить неизвестную Настю Валерия.

– Да какая такая любовь? – возмутилась Света. – Блядство у них, а не любовь. Ты, пипец, как что скажешь! Мужика-то она себе нашла женатого. Прикинь! Из нашего города, на заработки поехал. Уже три или четыре года работает вдали от семьи. Жена у него – красавица. Ну, реально красавица, каких мало. Двое сыновей. А он, пипец, на эту лахудру молодую позарился. Она с него тянет и тянет, тянет и тянет, а тот и для детишек что-то пытается заработать и на Настю ещё тратится. По две смены заколачивает.

В «Смоковнице» внезапно стало тихо. Лишь был слышен визгливый голос Светки, гневно обличающей свою бывшую соседку по комнате.

Алла втёрла в ноги Светы крем, вытерла их насухо. Поднялась.

– А мужика этого, случайно, не Гришей зовут? – спросила она у Светы.

– Да, Гриша, – радостно оскалилась Света, – а Вы его знаете?

– Очень близко знакома, – ответила Алла. – И большое Вам спасибо за комплимент! Приятно, когда тебя считают писаной красавицей. И вот что ещё. У Вас на левой пяточке шпора намечается. Вы бы поменяли обувь на более мягкую.

– Пипец… – внезапно хриплым голосом сказала Света, осознав, кто стоит перед ней.

– Да, причём полный, – ответила Алла и ушла в подсобку.

На счастье, её никто не беспокоил. Все сделали вид, что ничего не произошло. Но разговоров в «Смоковнице» стало меньше, и все старались не встречаться с Аллой взглядом.

Алла обслужила ещё двух клиентов и ушла домой. Дома она долго сидела у окна и глядела куда-то вдаль. Она не плакала, не билась в истерике, а просто сидела и смотрела в окно. Лишь в груди что-то болело: то ли сердце, то ли душа.

Грише и сыновьям она ничего не сказала. Да и общение с Гришей через интернет вдруг стало редким и коротким – раз или два в месяц. Он вечно куда-то спешил: то на работу, то в магазин.

Приехал он через полгода после того, как Алла узнала про его измену. Ввалился в квартиру с подарками, чмокнул Аллу в щёку, обнял сыновей. Те схватили два новых ноутбука и убежали в свою комнату распаковывать дорогие подарки.

Алла налила борща бывшему мужу. Сама села напротив.

– Ну, как вы тут? – весело начал было разговор Гриша. – Ремонт надо бы сделать, а то этим обоям уже сто лет в обед. Я вечером смотаюсь в соседний город. У меня там знакомый. Хозмагазин у него.

– Я всё знаю, – подперев рукой голову, сказала Алла.

– Что «всё»? – не понял Гриша. – Про знакомого? Или про обои?

– Про Настю, – ответила Алла.

– Откуда? – удивился Гриша.

– Так весь город уже знает, – вздохнула Алла, – на всех перекрёстках с подробностями рассказывают. Прям хит сезона!

– Вот сволочи! – возмутился Гриша. – Ну что за люди? Только и умеют, что языками трепать.

– Да, мне было очень неприятно это узнать, – согласилась Алла, – но уже ничего не поделаешь. Ты детям объясни, пожалуйста, поделикатнее, что мы с тобой больше не живём вместе.

– Хорошо, – согласился Гриша, – так может, давай я тебя со своей Настей познакомлю?

– Зачем? – удивилась Алла.

– Ну, как зачем? – в свою очередь удивился Гриша. – Вроде как не чужие люди. Я о тебе Насте только хорошее рассказывал: какая ты у меня рукодельница, и что готовишь вкусно, и что двое детей у нас.

– Не надо знакомиться, – попросила Алла, – ты лучше оформи на меня двухкомнатную квартиру, которую мы в прошлом году купили. Я там буду жить. А эту трёшку – на детей. А с Настей ты ещё заработаешь. У меня возраст уже, замуж вряд ли кто-то возьмёт. Останусь без кола и двора. Хорошо?

– Хорошо, – согласился Гриша, – как скажешь. Я так рад, что ты не скандалишь, не ругаешься. Я тогда поеду к Насте. Она ждёт.

– Езжай, – махнула рукой Алла, – езжай, раз ждёт.

Гриша потоптался у порога, повздыхал.

– Это… – на прощанье сказал он. – Настя беременна. Пятый месяц.

– Поздравляю, – сказала Алла, – совет вам и любовь. Иди, Гриша. У меня дел полно.

И Гриша ушёл.

Своё обещание он сдержал: через каких-то своих знакомых оформил двушку на Аллу, а в трёхкомнатную прописал Настю. После чего с Настей отбыл в Англию – дальше зарабатывать деньги уже для новой семьи.

Но тут везение Гриши закончилось. На границе Украины с Польшей паспорт, по которому последние несколько лет Гриша мотался туда и обратно, вызвал подозрение у бдительного польского пограничника. Даже не сам паспорт, а то, что Гэлл Фишер говорит на английском с чудовищным акцентом и что подруга этого самого Фишера называет его Григорием.

Пограничник не поленился – послал запрос по паспорту и через 15 минут получил ответ, что настоящему Фишеру 94 года и что в данный момент он находится у себя дома, а не на пограничном переходе с беременной подругой.

Гришу и Настю арестовали, посадили в кутузку на пару дней, а потом депортировали обратно. На Украину. Так что Алле срочно пришлось собирать вещи и переезжать в своё новое жильё, а Насте – размещаться в трёхкомнатной квартире вместе с Гришиными и Аллиными сыновьями.

Дети отреагировали на все эти рокировки сдержанно. У старшего была сессия, а у младшего случилась любовь. Так что переезд мамы в соседний дом и появление в их квартире беременной мачехи они восприняли спокойно. По крайней мере, внешне.

А Алла обустроила своё новое жильё. Вместе с сыновьями поклеила обои, побелила потолок и покрасила двери. Купила себе новую мебель на заработанные на педикюре деньги. Повесила новые занавески.

Она по-прежнему ходила на работу в «Греческую смоковницу». У неё образовалась постоянная клиентура, так что работы хватало. А после работы шла домой, готовила себе ужин и смотрела телевизор.

Так прошло ещё несколько месяцев. Пока однажды в пятницу вечером Алла не обнаружила в квартире на столе груду каких-то коробок. Ключи от квартиры были только у неё и у сыновей, поэтому-то она и позвонила старшему.

– Это папа гараж разбирал и сказал тебе отнести, – ответил сын, – какая-то посуда.

И действительно, в коробках оказался столовый сервиз из 24 предметов. На тарелках с обратной стороны стояло клеймо – «ЛФЗ». Ленинградский фарфоровый завод.

И Алла вспомнила: на свадьбу им этот сервиз подарили её дальние родственники из Санкт-Петербурга. Раньше считалось круто дарить сервизы и постельное бельё на свадьбу. Но Гриша подарок не оценил и отволок его в гараж.

Алла вздохнула, передвинула коробки на край стола и принялась за ужин. С посудой она решила разобраться завтра, в субботний день. Куда ей девать такое количество тарелок, тарелочек и тарелищ, она не представляла.