По ту сторону тени

Мне стало очень больно и печально. Захотелось плакать.

– Она была самой лучшей мамой на свете, – убежденно продолжал Мишка. – Когда меня отняли у нее, она каждый день приходила к нам с бабушкой и приносила что-нибудь поесть. А однажды принесла эту рубашку и велела надевать ее в самых торжественных случаях. Я каждый день ношу эту рубашку с тех пор, как она умерла.

Он замолчал, и я почувствовал себя еще хуже. Я понял, что заслужил быть не просто избитым, а очень сильно избитым, может быть, даже исколоченным до смерти. И теперь всей душой желал этого, хотя и понимал, что даже избиение не искупит моей вины. Настолько огромной она была. В тот момент я понял две вещи. Во-первых, бывает так, что никакое наказание не может искупить вину. Во-вторых, иногда человеку можно причинить боль невольно, не желая и не подозревая об этом.

И никакое оправдание не сделает боль тише.

Мишка не стал меня бить. Из грозного хулигана он внезапно превратился в беспомощного и растерянного, обычного мальчишку.

– Пойдем ко мне, – предложил я. – Моя мама постирает твою рубашку и угостит тебя обедом. У нас сегодня вкусный суп, макароны по-флотски на второе и чай с клубничным вареньем на десерт.

В глазах Мишки плясали вопросы, точно он не верил, что мои слова обращены к нему. В тот день он пообедал у нас. Мама каким-то чудом сумела отстирать ему рубашку. До конца пятно так и не исчезло, но стало почти незаметным, и Мишка был счастлив. Кроме того, мама подарила ему еще несколько рубашек, а позже собственноручно сшила для него брюки.

С тех пор его отношение ко мне заметно изменилось. В школе он не показывал вида, что общается со мной, иногда даже покрикивал, но никогда и пальцем не трогал. А после занятий втайне от всех приходил к нам домой, и мы с ним часами сидели в моей комнате. Читали книги, смотрели слайды. Играли в какие-то игры. Разговаривали.

Это его не изменило. Он оставался хулиганом и колотил младших. Его поведение неоднократно выносилось на обсуждение педсовета. А однажды его исключили из школы. В тот день он зашел в класс попрощаться. Мишка стоял перед нами, придавленный тяжестью осуждающих взглядов, и смотрел на меня. До сих пор мне кажется, что он искал в моих глазах поддержку. А в них, должно быть, была только жалость.

В то время я еще не знал, что сильным людям жалость не нужна.

84

Друзья заехали за мной через полчаса, как и обещали. К тому времени я успел перерыть содержимое шкафа и оделся. Натянул на себя сохранившуюся со времен службы в армии форму: брюки х/б и такую же куртку. Под нее надел темно-зеленую футболку. На голову – армейское кепи. В лесу было полно клещей, следовало соблюдать осторожность. Один укус мог привести к сложной и почти неизлечимой болезни с непредсказуемыми и, порой, необратимыми последствиями. Я не хотел, чтобы крохотная и никчемная тварь, которой вдруг понадобилось кого-то укусить, выбрала в качестве жертвы меня и в корне изменила мою жизнь.

С улицы донесся звук подъехавшего автомобиля, а вслед за тем раздался протяжный звук клаксона. Я вышел из квартиры и закрыл за собой дверь. Во дворе стоял старенький «Москвич» синего цвета. За рулем сидел Цыган. Рядом с ним на переднем сиденье расположился Серега. Сашка, широко раскинув руки по спинке сиденья, устроился сзади. Я присел рядом с ним. Дверца захлопнулась только с третьей попытки.

– Что за тачка? – поинтересовался я, по очереди поздоровавшись со всеми за руку.

– Одолжил у двоюродного брата, – беззаботно ответил Цыган. – Ну, родимая, давай!

Машина тронулась с места. Она была старой, а хозяин, должно быть, совсем за ней не ухаживал. Но моих друзей это не заботило. «Москвич» ехал, покрывая километры, большего от него и не требовалось.

Ехать было далеко. Лесничество считалось дальним и располагалось на стыке трех областей. От города оно отстояло километров на сорок. Большая часть пути пролегала по бетонке, проложенной в лесу после войны. Места там были гиблые и топкие. Вокруг в лесах лежали вековые болота. Поэтому вместо асфальта дорожники одна к другой уложили бетонные плиты. Кое-где они лежали неплотно, и наш «Москвич» то и дело подпрыгивал на них, попадая колесами в выбоины между плитами.

По пути мы не встретили ни одной машины и ни одного прохожего. Лес – частый, темный и дремучий, плотной стеной подступал к дороге с обеих сторон. Деревья как на подбор были высоченными. Они давили своей массой – будто два пуансона огромного пресса нависали над нами, ежесекундно грозя сомкнуться и навсегда поглотить нас в своей безвозвратной толще.

Звук быстро терялся в непроходимых древесных полчищах.

Казалось, он застревал уже среди тех деревьев, которые росли в непосредственной близости от дороги, без остатка впитываясь в их губчатую, ненасытную кору. Мрачное настроение леса постепенно передалось и нам. Салон «Москвича» заполнила тишина.

Она была такой же густой, как лесное безмолвие.

Даже обычно веселый Цыган замолчал, хотя до этого беспрестанно сыпал шутками и мурлыкал под нос какую-то песенку.

– Хоть бы радио включил, – не выдержал Серега, нервно поправив очки.

Цыган послушно щелкнул тумблером. Из динамика выплеснулось громкое, режущее слух шипение.

– Не ловит, – поморщился от досады Цыган. – Ни одну частоту. Наверное, лес мешает.

– Тут места глухие, – согласился Сашка. – Болота. Говорят, здесь даже звери не живут.

– Почему? – заинтересовался Серега.

– Не знаю, так, вроде, было всегда.

– А я слышал, что тут по ночам нечисть бродит, – добавил Цыган. – Если заблудишься и до заката не выйдешь на дорогу, поймают, сожрут и высосут мозг.

– Знаешь, откуда пошли эти легенды? – спросил я.

Цыган отрицательно мотнул головой.

– С войны. Говорят, здесь много народа полегло. Прошлым летом мы сюда с одним краеведом приезжали. Он тут хотел памятную стелу нашим погибшим воинам установить. Так вот он рассказывал, что тут неподалеку в лесу течет небольшая безымянная речушка. Нет, какое-то название у нее, конечно, есть, в смысле официальное. А вообще у нее много названий. Местные, вроде, зовут ее Погибелкой. Короче, речка неглубокая и неширокая. Начинается где-то в лесах, по лесам течет, в лесах и теряется. Вокруг – непроходимые болота. Места такие гиблые, что люди испокон веков боятся туда заходить. Насчет нечисти не знаю, но говорят, что веке в тринадцатом до этих мест дошли монголо-татары. Хотели повернуть на город, но у Погибелки их поджидала княжеская дружина. Сеча была страшная. Рубились насмерть. Татар было больше, и они решили обойти наших с двух сторон и окружить. Только ничего у них не вышло. Татарский хан несколько отрядов лесом послал, но они все бесследно исчезли. Будто растворились между деревьев… А русские все стояли плечом к плечу, бились. Взбешенный хан решил сам пойти в обход. Взял с собой лучших воинов и… тоже исчез. Тогда татары струхнули и отступили, хотя победа уже была у них в руках. Русские почти все полегли на той речке. Татар тоже немало положили. Говорят, с тех пор вода в Погибелке красная от крови.

– Похоже на сказку, – недоверчиво протянул Серега.

– Может быть, но до города татары так и не дошли, хотя пытались, а это научно доказанный факт, – возразил я. – Редкий случай для тех времен. Наш город татары так и не взяли, а потом стороной обходили.

– Может, он просто бедный был? – предположил Серега. – Зачем брать бедный город?

– Кочевники в те времена города особо не выбирали. Какой на пути попадался, тот и брали.

– А что он тебе еще рассказал, твой краевед? – полюбопытствовал Цыган.

– Что? Рассказывал, что история еще не раз повторялась. В том же месте гибли и бесследно исчезали отряды Болотникова, Лжедмитрия и Гитлера. В годы войны там вообще масса народа полегла. Две армии – наша и немецкая. В сорок первом в основном наши, когда отступали. В сорок третьем – фашисты. Он мне даже место показал, проклятое. Знаете, такая огромная выжженная поляна. Там ничего не растет. Черное все. Только былинки кое-где торчат. А посреди поляны стоит до половины вросший в землю валун, огромный такой и тоже весь черный. Говорят, у него еще в древности жертвы приносили.

– Валун? – недоверчиво спросил Сашка. – Да ну, откуда ему тут взяться? У нас же гор нет, крупных камней не найти. Одни леса и поля.

– А может, это метеорит? Упал пару миллионов лет назад, вот и торчит с тех пор.

– Эх, я бы на него взглянул, – вздохнул Цыган. – Никогда метеорита не видел.

– Зачем он тебе? – усмехнулся Сашка.

– Как это зачем? Неземная вещь, прикольно. Считай, пришелец из других миров. Вот ты сколько на свете прожил? Двадцать девять лет. А метеориту, может, миллиарды лет. Представляешь, сколько он всего повидал.

– Метеорит? – насмешливо уточнил Сашка.

– Ну, не повидал, а пережил, свидетелем стал…

– Я тоже пережил немало…

– Все равно хочу посмотреть на него, а не на тебя. Мне твои переживания не интересны.

– Пять минут назад не хотел, а сейчас хочешь? – не унимался Сашка, в то время как мы с Серегой в спор не встревали, сохраняя нейтралитет.