Призраки парка Эдем. Король бутлегеров, женщины, которые его преследовали, и убийство, которое потрясло Америку 1920-х
Заглянули представиться три юриста, две стенографистки и секретарь – ее личный штат. Они прозвали ее Королевой. Жалованье Виллебрандт составляло семь с половиной тысяч долларов в год, как у члена Конгресса. В биографических статьях журналисты называли ее “милой и юной” адвокатессой и любопытствовали, удастся ли ей опровергнуть “вековое присловье, будто женщина руководствуется исключительно чувствами, а не логикой”. Она же настаивала, что женщин не следует утверждать на государственные должности только потому, что они женщины, – подобная практика несправедлива по отношению к обществу в целом и к женщинам в частности. “В то же время, – поясняла она, – я в достаточной степени феминистка, чтобы придерживаться мнения, что не существует такой профессиональной или общественной деятельности, с которой не могла бы справиться женщина”.
Виллебрандт довольно скоро выяснила, что бутлегеры представляют собой лишь одну из граней проблемы. Другой, обескураживающей, оказались политики. Никто из ее боссов не был заинтересован в войне с алкоголем в одном строю с Виллебрандт – начиная с президента Гардинга. Будь они в этом заинтересованы, едва ли их выбор пал бы на мало кому известную выпускницу университета без всякого прокурорского опыта.
Будучи сенатором от Огайо, Гардинг был “сухим” только на словах, придерживаясь этой позиции, исключительно чтобы избежать конфликта с Антисалунной лигой. Он считал сухой закон бесполезным и, в отличие от Виллебрандт, отказывался следовать его принципам, соблюдая воздержание в своей личной жизни. Одним из первых его шагов в качестве президента было распоряжение перевезти приобретенное до 16 января 1920 года спиртное на 1800 долларов из его дома на Вайоминг-авеню в Белый дом. В общественных пространствах Белого дома Гардинг соблюдал приличия, но наверху, во время регулярных карточных игр с друзьями и разными важными персонами, включая Гарри Догерти и его помощника Джесса Смита, спиртное подавали в открытую.
Министр финансов Эндрю Меллон, в чьем ведении находилось Бюро по запрету, был открытым “мокрым” политиком и настойчиво протестовал против Восемнадцатой поправки. Еще до ее ратификации этот банковский магнат вложил миллионы в торговлю спиртным, даже прикупил завод “Олд Оверхолт”, производивший старейший сорт американского виски. Комиссар по запрету Рой Хейнес, ставленник Гардинга и виднейший выразитель “сухой” точки зрения, лично гарантировал изобилие выпивки на покерных вечеринках в “Маленьком зеленом доме на К-стрит” – викторианском особняке, обжитом членами президентской “Банды из Огайо”. Ящики виски доставляли на фургонах банка “Уэллс Фарго” в сопровождении вооруженных охранников. (Виллебрандт называла Хейнеса “политиком в овечьей шкуре”.) Джесс Смит частенько наведывался в Маленький зеленый дом, как и многие бутлегеры, кому нужны были преференции от федеральных властей, включая разрешения на вывоз алкоголя, которые предоставляли доступ к легальному виски, произведенному до принятия сухого закона.
И хотя рабочий стол Смита стоял так близко к ее собственному, Виллебрандт понятия не имела, чем тот занимается в рабочее время и что вообще входит в его обязанности. Она знала лишь, что после того, как жена Догерти, Люси, угодила в балтиморскую Больницу Джона Хопкинса с артритом, генеральный прокурор и Смит поселились вместе в роскошном люксе “Уордман Парк Отеля”. Насколько могла судить Виллебрандт, Смит был “наполовину посыльный, наполовину доверенный камердинер”, который выполнял мелкие поручения, покупал железнодорожные билеты и носил чемоданы генерального прокурора. Сам Догерти сказал ей так: “Не обращайте внимания на Джесса. Если появятся какие-то указания для вас, я сам вам о них сообщу. Для этого у меня на столе стоит телефон”.
Первое поручение, переданное Догерти, пришло в форме телеграммы. Автором донесения был Джеймс Р. Кларк, федеральный окружной прокурор из Огайо, который описывал “невероятные события” в Цинциннати. Хотя его подчиненным удалось выиграть в суде много дел по обвинению в нарушении запрета на алкоголь, сейчас они столкнулись с делом “настолько масштабным и грозящим такими последствиями”, что потребовалась помощь Вашингтона. Тщательное расследование, проведенное квалифицированными агентами, могло бы, по его мнению, “покончить с этим так называемым алкогольным «Кругом»”.
Виллебрандт раскрыла коричневую папку с надписью “Министерство юстиции: регистрация писем и документов” и вложила туда телеграмму. Вскоре на папке появится всего одно слово, подчеркнутое твердой рукой. РИМУС.
Показания А. У. Брокуэй
В: Чем вы занимались, прежде чем стать управляющим фермой?
О: Была помощником байера в “Карсон, Пири, Скотт & компания” в универмаге в Стейт-н-Мэдисон[10].
В: Когда вы познакомились [с Имоджен Римус]?
О: Где-то в 1917-м, не могу сказать точно. В последний год войны, еще до подписания перемирия.
В: Как вы познакомились?
О: Мы проводили грандиозную акцию, рекламировали стиральные машины и электрические утюги, и она пожелала купить кое-что. Она обратилась ко мне, это было по моему ведомству. Все делалось под моим руководством, и я впоследствии продал ей гладильную и стиральную машины в рассрочку.
В: Она оплатила покупку?
О: Сделала несколько платежей в течение месяца или двух.
В: А кто выплатил разницу?
О: Окончательно расплатился мистер Римус. Не в рассрочку, а всю сумму сразу.
В: Обсуждали вы с ней тогда Джорджа Римуса?
О: Несколько раз она говорила, что он хороший человек, что она получит его денежки, что она собирается отбить его… она сказала, что “спутается с ним ради его бабок”. Это ее слова. Она говорила мне, что получит все его состояние и научит его, как заработать еще больше… Сказала, что выйдет за него, если будет нужно, но вообще-то не хочет этого.
Папочка
Когда Имоджен не занималась делами фермы в Долине Смерти, контролируя отправку заказов или встречая клиентов, Римус уговаривал ее проехаться по магазинам и присмотреть что-нибудь для обустройства их дома – какие-нибудь штучки и безделушки, которых нет больше ни у кого в городе. Без устали она скупала золотые тарелки и серебряные столовые приборы, на которых гравировали инициалы “Дж. Р.” в честь ее мужа. В одной из таких поездок она приметила пару каменных львов у входа в старинный магазин на Эдвард-роуд и приказала шоферу остановиться. Выйдя из лимузина, Имоджен царственно прошествовала в здание и без всяких преамбул потребовала упаковать львов. Когда клерк сообщил, что львы не продаются, она велела вызвать менеджера и назвать цену. Быстро смекнув, тот назвал цифру, во много раз превышающую реальную стоимость, в надежде, что Имоджен передумает. Но нет. Кивнув, она достала чековую книжку – стотысячный бриллиант сверкнул на пальце – и беспечно выписала чек на четыре тысячи долларов. Львы встали на страже у входа в особняк молчаливыми свидетелями всего, что происходило внутри.
Римус не жалел денег и на ее дочь Рут, которую намеревался официально удочерить. Они с Имоджен записали тринадцатилетнюю девочку в Академию Святейшего Сердца, закрытый пансион в пригороде Цинциннати Клифтоне. Управляли пансионом монашки французского ордена, по всей вероятности понятия не имевшие, кто такой Римус. Забирая по специально оговоренным дням девочку домой, семейный шофер приезжал за Рут на красном “пирс-эрроу”. Имоджен ждала на заднем сиденье, не желая в компании других мамаш вступать в беседы с монахинями.
Рут занимала одну из трех личных спален и прославилась своим экстравагантным имуществом: пузырьки с духами Guerlain, шубка из натурального меха ондатры, отделанный кружевом нежно-желтый пеньюар из атласа, вполне годившийся в приданое новобрачной. Любимым подругам-одноклассницам она дарила золотые и платиновые статуэтки, усеянные бриллиантами, стоимостью пятнадцать тысяч долларов каждая. Римус называл ее “Принцесса”.
Для Имоджен у него, конечно же, тоже были прозвища. Вдобавок к “Премьер-министру” он звал ее своей “Маленькой пышечкой”, “Сладкой булочкой”, “Зеницей ока – не одного, обоих” и попросту “Джени”. У Имоджен для него было только одно словечко: “Папочка”.
Никогда прежде Римус не был настолько счастлив и поглощен кипучей деятельностью, настолько уверен, что жизнь и впредь будет катиться по столь же быстрому, благоприятному и проверенному маршруту. Он заполнял работой каждую минуту, его, как он уверял, фотографическая память фиксировала детали, которые он не хотел доверять бумаге. Всегда находилась сделка, которую надо обмозговать, встреча, которую надо устроить, поезд, на который успеть, туда-сюда – Чикаго, Нью-Йорк, Вашингтон, Коламбус, Индианаполис, Лексингтон, Сент-Луис и Луисвилл. Он коллекционировал новых клиентов и знакомства – включая, если верить легенде, Ф. Скотта Фицджеральда.
Когда же останавливался поразмыслить – редкая роскошь по тем временам, – даже он сам осознавал масштабы и хитросплетения своей поразительной империи, то, как ее бесчисленные щупальца и усики цепляются друг за друга и переплетаются, забирая у одного и передавая другому, образуя систему, которая начинается и заканчивается в нем самом. Его цепь винокуренных заводов и фармацевтических компаний протянулась через девять штатов, от Нью-Йорка до Канзаса; некоторые были зарегистрированы на его имя, другими он владел под псевдонимом. Среди его клиентов был главарь чикагской мафии Джонни Торрио, закупивший у Римуса тысячи ящиков кентуккийского бурбона для своего подпольного кабака “Четыре двойки” (которым управлял его честолюбивый протеже Аль Капоне). Даже сам Римус не знал точно, сколько стоит его сеть и какие суммы через нее проходят.
Партнеры Римуса существенно расходились в оценках. Четыре миллиона долларов, пять миллионов, семь миллионов, распределенные между несколькими счетами. Дневной доход оценивался примерно в 50 000 долларов во времена, когда средняя зарплата американца составляла 1400 в год. 2 800 000 за несколько месяцев работы. Общая прибыль – восемьдесят миллионов, чистая – тридцать. Ежедневные продажи спиртного доходили до 74 000 долларов. Один ромовый контрабандист оплатил заказ на 200 000 долларов одно-, двух- и пятидолларовыми банкнотами; Коннерс пересчитывал их четыре часа. Деньги поступали с такой скоростью, что Римус не успевал класть их в банк и был вынужден таскать в карманах тысяч по сто. Со временем он намеревался открыть свой собственный банк.
Он продолжал встречаться с Джессом Смитом ради разрешений на виски и обещаний неприкосновенности, всякий раз выплачивая по 20 000–30 000 долларов, всегда наличными. Благодаря гарантиям Смита он чувствовал себя абсолютно свободно и действовал открыто, даже нахально, стремительно “выдаивая” винокурню за винокурней. Он купил фабрику “Эджвуд” в Цинциннати за 220 000 долларов, приказал своей армии разливальщиков приступать к работе и в течение пяти дней вывез 6500 ящиков “Олд Келлер”, 500 ящиков “Джонни Уокер” и 250 ящиков джина “Гордон’с”. Утром пятого дня команда Римуса закончила работу. Они надели плащи, ушли и никогда больше не возвращались. Из винокурни “Сквибб” в Лоренсбурге, штат Индиана, вывезли 15 000 ящиков за две недели, а из “Флейшманн” в Цинциннати – 6000 ящиков и еще 250 бочек (общей емкостью 10 000 галлонов) ржаного виски за семь дней. В это же время спиртное поступало из отдаленных винокурен железнодорожными вагонами, поставки были столь частыми и крупными, что склады в Долине Смерти быстро заполнились.
Они с Коннерсом нашли решение. Под амбаром вырыли тайный подвал, в котором помещалось до 10 000 ящиков, спуститься туда можно было через люк, скрытый под ворохом сена. Медленно, при помощи системы блоков и веревок, бочонки с виски поднимались и опускались через люк. Для упрощения процесса они перенесли вниз и машину для розлива по бутылкам. За семьдесят пять долларов в неделю парни, работавшие посменно, разбирали и сжигали ящики, заворачивали готовые бутылки в газеты и укладывали в машины курьеров.
А курьеры приезжали со всей страны. Мэри Хаббард, чей муж Илайджа работал ночным охранником в Долине Смерти, замечала автомобильные номера множества штатов: Огайо, Нью-Йорк, Пенсильвания, Небраска, Миссури, Мичиган, Кентукки, Индиана, Иллинойс, Калифорния. Поначалу выстраивались очереди из “шевроле”, “доджей”, “бьюиков” и “студебеккеров”, зачастую подержанных. Но вскоре курьеры обновили свой парк двухместными кабриолетами “паккард твин-сикс” и временами даже “роллс-ройсами”. Чтобы избежать подозрений, они ставили на свои кабриолеты рессоры от лимузинов, и казалось, что автомобили, нагруженные бутылками, не везут ничего тяжелее своих пассажиров. В багажнике всегда имелся запас бензина, масла и воды, чтобы не останавливаться в пути, – ходило много слухов о полицейских, карауливших на бензоколонках в надежде унюхать запах виски или засечь груду винтовок на полу автомобиля.
Чтобы поддерживать преданность своих курьеров, Римус обращался с ними так, словно те приезжали на курорт, – Долина Смерти была гостеприимна, как роскошный отель. Сразу по прибытии специально отряженные парни мыли и полировали машину. Самим курьерам предоставляли мягкие постели для отдыха, а миссис Герам, жена Джонни, принимала заказы на домашнюю еду. На дорожку Римус сам вручал им пакет с бутербродами, термос с молоком или кофе и несколько кварт виски, поясняя, что его курьерам не следует по пути пить из собственного груза. Чтобы те могли отвлечься и расслабиться, курьерам предлагали сыграть в кости; если клиенты были особенно надежны, Римус открывал им кредит и позволял расплатиться в следующий раз.
С момента открытия Долины Смерти Римус принимал меры предосторожности, чтобы предотвратить рейд служителей закона. Все находившиеся у него на жалованье федеральные чиновники в Цинциннати получили распоряжение предупреждать его лично о появлении в городе любого подозрительного агента. Он проводил практические учения – на случай тревоги, чтобы его люди готовы были мгновенно скрыть следы любой деятельности. По команде рабочие с расторопностью и точностью закаленных морских пехотинцев загружали все спиртное в грузовики, стоявшие по периметру хозяйства, и организованной колонной перевозили на склад в миле от фермы, где дожидались, пока минует угроза.
Однажды в Долину Смерти без предупреждения явились два агента Бюро по запрету и припарковались прямо рядом с двумя грузовиками, полными виски. Коннерс, оказавшийся в доме в одиночестве, видел, как грузовики тронулись с места и стремительно умчались по длинной извилистой дорожке, но сам он остался под ударом. Под крышкой люка, засыпанной сеном, в подвале скрывались пять тысяч ящиков спиртного. Коннерс направился к агентам, прикинувшись спокойным и равнодушным, как будто эти парни случайно заглянули сюда спросить дорогу.
– Что вы хотели? – спросил он.
Агенты продемонстрировали свои жетоны.
– Это, должно быть, какая-то ошибка, – пожал плечами Коннерс. – Погодите, я позвоню одному федеральному боссу, вы его знаете.
Проковыляв обратно в дом, он дождался, пока оператор соединит с нужным человеком. Коротко обрисовал ситуацию и поинтересовался:
– Что это значит?
– Я очень удивлен, что они к вам явились, – ответил чиновник. – Я знал, что они охотились на самогонщиков где-то в тех краях. Но они ведь ничего не нашли, правда?
– Пока нет, но если начнут копаться в сене, то чертовски скоро что-нибудь отыщут, и чертовски много этого чего-нибудь. Что вы намерены предпринять?
– Думаю, вы с ними сможете договориться, – заверил чиновник. – Ступайте попробуйте.
Коннерс повесил трубку, вернулся во двор и отозвал в сторонку одного из агентов.
– А теперь послушай, – начал он. – Вы, парни, работаете за жалованье, и не слишком большое жалованье. Предположим, вы обнюхаете тут все вокруг и найдете пару кварт, – что вы с этого получите? Все лавры достанутся тем, кто повыше, а вам ничего не перепадет, ни глоточка из найденного, – а вам, судя по всему, не помешала бы выпивка. Так почему бы вам не повести себя как славным малым? Я скажу, что я сделаю. Я дам каждому из вас по тысяче долларов и отличной выпивки. Что скажешь?
Агент рассмотрел предложение.
– По мне, так отлично, – сказал он. – Но про напарника не знаю. Посмотрим, что он скажет на этот счет.
Коннерс кивнул, неторопливо двинулся ко второму агенту и повторил свою краткую речь.
– Ну, я не люблю видеть, когда у человека проблемы, – ответил тот. – Но долг есть долг. Впрочем, я бы точно выпил сейчас чего-нибудь.
– Отлично, – кивнул Коннерс. – Давайте все вместе пропустим по маленькой. Мне тоже не помешает.
Они вошли в дом, уселись за стол. Коннерс подливал и подливал виски и примечал, что степень опьянения агентов прямо пропорциональна их убежденности в том, что он “славный малый”. Когда они собрались уезжать и встали, цепляясь за спинки стульев, чтобы не потерять равновесие, Коннерс вручил прощальные подарки: каждому по тысяче долларов, завернутых в бумагу, и шесть бутылок лучшего виски от Римуса. Он даже предложил одного из своих подручных в качестве шофера, но агенты заверили, что в состоянии сесть за руль самостоятельно. Коннерс наблюдал, как их автомобиль полз задом по извилистой дороге, и фары светились, как глаза в темноте.
Отряд Мейбл
В далеком Вашингтоне Мейбл Виллебрандт собирала команду агентов для расследования ситуации в Цинциннати. Эта задача представляла собой целый комплекс проблем. Бюро расследований, предшественник ФБР, имело в штате около пяти сотен агентов, некоторые из них занимались не сухим законом, а совсем другими делами: экономическими преступлениями, нарушениями закона Манна (именуемый также “Законом о белой работорговле”, он запрещал пересечение границ штата лицам с “аморальными целями”), слежкой за перепиской и высказываниями подозреваемых в коммунистических взглядах и “чуждых радикалов”. За нарушениями сухого закона следили полторы тысячи агентов Бюро по запрету. Невзирая на чувства Виллебрандт по этому поводу, их порой называли “отрядом Мейбл”.
Никакой формальной квалификации полевому агенту не требовалось – кандидаты не сдавали экзамен для несения государственной службы, – и процесс зачисления на должность состоял в основном в отборе людей, близких судебным органам: бывшие полицейские, помощники шерифов, судебные приставы. Их жалованье начиналось в среднем с тысячи двухсот долларов в год, в некоторых штатах эта сумма едва достигала прожиточного минимума – сущие крохи в сравнении с десятками тысяч долларов, которые предлагали бутлегеры в качестве взяток. Главный федеральный агент в Цинциннати прежде служил в дорожной полиции и зарабатывал гораздо больше, получая мзду от Римуса. Другой агент, в Норфолке, штат Вирджиния, намеревался открыть бильярдную в “негритянской части города”, чтобы заманивать и шантажировать чернокожих бутлегеров. Будущий агент мог даже иметь криминальное прошлое, как в случае с агентом под псевдонимом Стюарт Макмаллин, – первым, кто убил бутлегера при исполнении служебных обязанностей. Когда Макмаллин – обвинявшийся в убийстве, подделке чеков и вооруженном грабеже – получил свой агентский жетон, он все еще отбывал срок в тюрьме Даннемора штата Нью-Йорк. “Основная проблема, – писала Виллебрандт, – заключается в том, чтобы найти нужных людей на местах, в полиции и прокуратуре, – людей творчески мыслящих, отважных, не являющихся рабами политических амбиций. Говоря о людях, я имею в виду и женщин – многих из них”. Пока, под растущим давлением из Цинциннати, ей пришлось находить и готовить лучших агентов из имеющихся в распоряжении.
Первым делом ее выбор пал на тридцатилетнего специального агента Франклина Л. Доджа. В придачу к прилизанным темным волосам и глубокой ямочке на подбородке у Доджа еще имелась незаурядная родословная: его отец Франклин Д. Додж-старший был известным в Мичигане демократом, имевшим связи в родном штате и в федеральном правительстве. Он и его жена Эбби, главная светская львица Лэнсинга, регулярно устраивали вечеринки для судей Верховного суда в своем роскошном особняке на берегу Гранд-ривер, а однажды даже принимали неувядающего претендента на президентское кресло Уильяма Дженнингса Брайана[11], вскоре опозорившегося на весь свет после дебатов с Кларенсом Дэрроу[12] по вопросам эволюции[13].
С помощью отца Франклин Додж-младший получил должность помощника фабричного инспектора в государственной инспекции труда и разъезжал по всему штату Мичиган, оценивая безопасность пожарных выходов и чистоту полотенец в номерах отелей. Лишь однажды он скомпрометировал семейное имя, будучи задержан за превышение скорости. Прегрешение даже удостоилось краткого упоминания в местной газете. Несмотря на этот проступок, он быстро продвигался по карьерной лестнице, выйдя в 1917 году на федеральный уровень – став специальным представителем в Службе федеральных маршалов[14]. В июне того же года, через два месяца после того, как Соединенные Штаты объявили войну Германии, Додж провел перепись “подданных вражеского государства”, установив, что в Лэнсинге проживает около семидесяти граждан немецкого происхождения. Чтобы избежать ареста, каждый иммигрант должен был представить ходатайство, подписанное двумя американскими гражданами, и приложить свежую фотографию. И только в случае одобрения ходатайства Федеральным маршалом просителю позволялось остаться в США, иначе его ждала депортация.
Ныне, в качестве специального агента Бюро расследований, Додж считался восходящей звездой. Его последним триумфом было успешное дело против мичиганского бизнесмена, пойманного с поличным на незаконной спекуляции сахаром. Римусово “колесо виски” должно было стать и для Виллебрандт, и для Доджа первым дерзким вторжением в сферу действия сухого закона. Мейбл отправила Доджа в Цинциннати и надеялась, что тот не разочарует.
* * *Днем 21 октября 1921 года Римус, отдыхавший дома вместе с Имоджен, получил сигнал, что в городе объявился странный агент – некто из другого города, другого штата и не на содержании у Римуса. Поначалу новость его не встревожила. Накануне вечером он звонил Джонни Гераму в Долину Смерти и просил того отложить несколько бутылок виски для друзей.
– Тут сейчас ни капли нет, – ответил Герам. – И ничего не ожидается вплоть до понедельника.
Римус, поверив ему, не стал передавать предостережений.
Поговорив с Римусом, Герам подхватил Коннерса, и они на другой день поехали на скачки в Луисвилл поставить на какую-нибудь лошадь. Стоял солнечный день, прохладный ветерок веял в воздухе, дорожка на “Черчилль-Даунс”[15] была “резвой” – идеальные условия для гладких скачек. Полюбовавшись, как несутся к победе Белль из Элизабеттауна, Твинкл Блю и Полковник Тэйлор, они, порядком вымотанные, отправились обратно. Герам завез Коннерса домой и остался ночевать у него на диване.
На следующее утро Коннерс с семейством посетил церковь, вернулся домой, разбудил Герама и предложил сгонять в Долину Смерти – подготовиться к рабочей неделе. Они миновали пустой пост охраны, медленно проехали по извилистой дорожке к ферме. Во дворе торчал незнакомый автомобиль, по сторонам от него стояли двое. Коннерс заглушил двигатель, они с Герамом выбрались из машины, дожидаясь, пока непрошеные гости заговорят.
– Вы чего-то хотели? – спросил один из них слегка заплетающимся языком.
– В каком смысле – чего-то? – уточнил Коннерс.
– Ну, бухла какого?
– Не нужно нам никакого бухла.
Незнакомец, пошатываясь, шагнул вплотную, одной рукой ухватил Коннерса за лацкан. По этим скупым движениям и вымученным гримасам – глаза прищурены, губы неловко обвисли – Коннерс догадался, что парень притворяется пьяным.
– Тогда, может, у вас есть чего на продажу?
– Послушайте, – спокойно ответил Коннерс, – мы не занимаемся спиртным, нам вообще до него нет дела, а если ты не уберешь от меня свои лапы, я сверну тебе челюсть.
Парень вдруг оказался совершенно трезвым, с внимательными широко раскрытыми глазами и четкими живыми реакциями; он распахнул пальто, демонстрируя жетон:
– Бюро по запрету.
Коннерс не колебался ни секунды:
– А, ну а мы тут вообще случайно – просто искали приятеля. – Он вернулся к машине и махнул Гераму: – Давай, Джонни, поехали отсюда.
И, едва произнеся эти слова, Коннерс понял, что совершил “самую большую промашку” в своей жизни.
– Ага. – Агент обернулся к Гераму, достал из кармана листок бумаги и торжествующе развернул его. – Итак, Джонни, верно? Джонни, мы ждали тебя. Это постановление на обыск в ваших владениях.
Коннерс вдавил педаль газа, и его старый “мармон” подпрыгнул, как он позже говорил, “как скаковая лошадь перед барьером”. Из Долины Смерти он вылетел, выжав сорок пять миль на второй скорости, и только бросив взгляд через плечо, сумел унять дыхание: никто его не преследовал.
Агенты подхватили Герама под руки с двух сторон, повели к дому и пинком открыли дверь. Несколько человек играли в карты за столом, в центре которого стояла бутылка “Олд Диарборн”. При виде агентов Джордж Дейтер, хозяин Долины Смерти, прыгнул в окно. Кромка рамы врезалась ему в живот, он забил ногами, как финиширующий на соревнованиях пловец, с трудом протиснулся в проем и запыхтел вверх по склону к дороге, бросив по пути автоматический пистолет. Но шаги преследователей все громче, все ближе. Не было смысла бежать. Обернувшись лицом к агентам, Дейтер поднял руки и сдался.