Очень короткие рассказы о главном
– Слышу. Вы можете задавать любые вопросы.
Судья решился.
– Кто совершил убийство в тот день… в тот день… – Он подыскивал формулировку.
– Его совершил обвиняемый, – последовал мгновенный ответ. – Он сделал это утром и просидел до вечера в сарае. C одной стороны, он хотел уйти незамеченным.
C другой – ожидал приезда своей жены, чтобы убить и её. Нож, который вы не нашли, закинул в поленницу, слева от входа.
– Значит, его приятель лжесвидетельствует, – констатировал судья. – Так я и думал… А где гарантия, что это не мои собственные мысли?
– Спрашивайте ещё.
– Вам-то это зачем? – поинтересовался судья.
– Мне необходим контакт.
Голос Володьки был подобен рёву громкоговорителя, внезапно включённого на кухне:
– О чём вы его… то есть её… спрашиваете?
Судья вздрогнул.
– Я слышу только ответы, – пояснил Володька. Судья снова обернулся к раковине.
– Вам нужен контакт именно со мной? – спросил он уже вслух.
– Мне до сих пор никто не смог помочь. Считают галлюцинацией. – В модуляциях, с которыми это произносилось, угадывалась насмешка. Племянник посмотрел на судью. – Вы ведь до сих пор не до конца верите в реальность происходящего.
– В чём же должна выражаться помощь? – сухо спросил судья.
– Мне необходимо очутиться в магнитном поле высокой напряжённости. Приблизительно, с помощью которого у вас в ускорителях удерживают плазму.
– Я в этом ничего не понимаю, – пожал плечами судья.
– От вас и не требуется понимать. Добейтесь, чтобы меня выслушали учёные, дальше я сам объясню суть проблемы. У меня, к сожалению, впереди ограниченное время. В случае неудачи организм, в котором я существую, окончит жизнь вместе со мной.
– Вы пока аккуратнее с кошками, – посоветовал Володька.
– Эта проблема мне известна, – ответило Нечто. Теперь назвать это Нечто «крысой» судья бы не решился.
– Завтра и послезавтра научные учреждения закрыты, – сказал он. – В понедельник я приду сюда, и мы всё обсудим. Поясните мне, кто вы, собственно, такой?
– Вы не поймёте, – ответил голос. – Ваши математики – они, может быть, смогли бы. Сгусток информационного поля. Случайное попадание информации в ячейку, предназначенную для другой. Такое даже здесь, на Земле, бывает сплошь и рядом: тот, кто по генетическому коду должен стать сапожником, становится солдатом, писатель – учёным… флуктуации. В масштабах вашей галактики это происходит гораздо чаще, чем у нас. Я рад, что вы схватили суть. А сейчас мне необходимо переместиться в укрытие.
Последние фразы прозвучали неким металлическим нивелированным речитативом.
– Ладно. – Судья проводил взглядом крысу, метнувшуюся вдоль стены, и снял со стула пиджак. – До понедельника, Володя. Хотя тебя уже, наверное, не будет?
Племянник отупело смотрел в окно.
– Я её… то есть его… на руки брал! – сказал он. – Кто поверит?
Судья потрепал его за вихор.
– Не дрейфь, – сказал он. Володька кивнул, и судья двинулся к выходу. Он был вполне спокоен.
В понедельник утром он уже звонил к брату в дверь. Тот широко распахнул её.
– Входи! – чуть не крикнул он. Щёки у него были малинового цвета, чёрные усы топорщились. – Всё! Завтра же иду в санэпидстанцию! Дармоеды!
– Да в чём дело?
– Представляешь, приехал вчера с дачи, а на полу прямо посреди кухни – здоровенная такая крыса, сидит и нагло смотрит. Володька, идиот, кричит: она говорящая! Я ей показал, говорящей! В угол загнал, поймал и прибил гадину!.. У Володьки истерика, в санаторий ехать отказывался, сопляк. Силой пришлось в аэропорт везти! На меня руку поднял, ты можешь представить?!
Судья смотрел на брата, который мерил прихожую вдоль и поперёк. Брат был на семь лет младше и выглядел круглым, здоровым бодрячком. Судья вспомнил, что в детстве брат не верил сказкам.
– А чего мы здесь толчёмся? – опомнился тот. – Давай, пошли на кухню. Жена завтрак греет.
Судья молча прошёл за ним по коридору.
– Здравствуй, Лариса, – сказал он. Женщина устало улыбнулась и кивнула, стоя возле раковины. Она чистила картошку, и руки у неё были мокрыми.
– Идите пока в комнату, посидите, – сказала она. – Я, как сготовлю, позову.
Судья смотрел на неё, ещё привлекательную в зрелой своей красоте, и вспомнил, как однажды, когда брат уехал в командировку, по чистой случайности – из-за не до конца закрытой двери – узнал о Ларисе предосудительную правду. C мужчиной, который обнимал её тогда, он был мельком знаком. Сейчас он подумал о том, что существует прямая связь между тем, что брат не верил в сказки, когда был маленьким, поведением Ларисы с тем мужчиной, когда не было дома брата-рогоносца, и окровавленной финкой, найденной следователем по подсказке Существа за поленницей в сарае и отданной для дактилоскопирования – позавчера, в субботу.
Военно-полевой хирург
Ты здесь лежишь на операционном столе, привязанный за руки и ноги, с распоротым животом, из которого вываливаются кишки. Недавно тебя забрали в армию, и ты тут же попал в горячую ситуацию – тебя бросили в бой раньше, чем ты, вообще-то, понял. Тут же взрывом тебе разорвало кишки, поэтому жить тебе или нет – решаю я, хирург. Я стою над тобой и узнаю лицо того сопляка, которого видел полгода назад, когда я работал в госпитале в Питере и ехал вечером в переполненном вагоне метро, очень уставший от проделанных за сутки операций. Хотелось спать, но я стоял, едва держась за верхний поручень, а ты сидел передо мной и щёлкал кнопки на своём айфоне. Ты посмотрел на меня, опустил глаза и продолжил своё щёлканье, не попытавшись уступить место и даже не сменив выражения лица, которое я вижу здесь. Так вот, сопляк, слушай меня: скоро у тебя проходит местная анестезия, уступая место дикой боли. Ты меня, как я вижу, слушаешь – моргаешь глазёнками. Ты попал в полевой госпиталь в доме у прифронтовой полосы. Здесь у меня много раненых, требующих операции, к ним я ухожу, а ты оставайся – медсёстры тебе не помогут: они не умеют резать и зашивать что-то в брюшной полости. Завтра утром придёт новая смена, а ты тут оставайся с распоротым животом, со своей дикой болью, и лучше будет для тебя смерть, чем начинавшийся перитонит. Не знаешь этот термин? Узнаешь потом, если сразу не умрёшь. Нужно в метро уступать место старшим: сам скоро поймёшь. Вон как воняет твой набитый фекалиями и разорванный кишечник! Нюхать это всё именно от тебя не стану. Я ухожу, а ты тут лежи. Понял?!
Хирург всё-таки вернулся, чтобы продолжить операцию. За то время, когда его не было в палате, раненый солдат умер, и это было лучшим вариантом для всех.
Доказательство от противного
Ишь, повели его! Большой уже мальчишка, мог бы и сам в футбол погонять или ещё там чего. Дак нет, возьмут его вдвоём, мамка и папка, за руки и пошлёпали на всех парах. В музыкальную школу сопляка определили, в бассейн. Думают, мальчишка-то ихний первее всех должон быть. Вот, кабы свой был – так лучше бы относились, дали бы воли побольше. А этот – приёмный, вот и мучают его. Конечно, такого не жалко!
Цикл «Самостоятельный выбор»
Реклама зубной пасты
В свои тридцать я влюбился как мальчишка. Попался на удочку сразу и уже ничего не мог с собой поделать – сидел и смотрел, как эта блондинка отбивает на корте мячи и как её плоский живот приоткрывается в прорези над юбочкой, когда она закручивает удар ракеткой. Я хотел дождаться окончания её тренировки и познакомиться.
Комплексовать по поводу собственной внешности мне не приходилось: короткая чёрная стрижка, загорелая рожа и ладная фигура – в успехе я был абсолютно уверен, хотя не внешность, конечно, всё решает. Но остального у меня тоже было в избытке: ума и обаяния – через край, и никакой скромности в общении с прекрасным полом. Плюс, конечно, хорошая материальная обеспеченность – вопрос не из последних.
Так всё началось.
Потом была поездка на Мальдивы, персональное бунгало на одном из атоллов: десять дней, девять ночей, полный пансион, нежный песочек. Мы смотрелись великолепной парой: счастливые, красивые, энергичные. Я банковал, я сдавал, я играл и выигрывал, потому что получал именно то, что хотел. А хотел я её всю целиком.
Впервые за свою мужскую жизнь я произнёс слова о любви, после которых пути обратно нет. Больше того, в моём бизнесе она стала ведать рекламой, и я, честно сказать, на этом сильно поднялся – в смысле денег. Она находила какие-то особые словесные обороты, привлекающие людей, – и те покупали именно мою продукцию, а не чью-то другую. Я изготавливал зубную пасту на основе фтора, тюбики были в пять раз дешевле «Колгейта», но иностранцы тогда буквально заполонили экран своими рекламными клипами. Мы ответили им с русским юмором, да ещё напирая на патриотизм. Люди улыбались, покупая пасту моего производства; улыбались – и покупали!
Наша история длилась полгода, пока не случился финансовый кризис и мои дела внезапно не обвалились. Кредит съел все накопления, производство встало, налоги платить оказалось не с чего… в общем, всё плохо.
Тогда она и ушла.
В конце она устроила сцену – без криков, конечно, но гадостей с её стороны произнесено было достаточно. Мы говорили в офисе, откуда уже вывозили оргтехнику и вещи, поскольку нечем стало платить за аренду. Мне было разъяснено, что, оказывается, девушка относилась ко мне вполне прагматично: вроде как работала за хорошие деньги, но это и всё. Конечно, она была «моей» в интимном смысле, но ведь мы и в этом вопросе состояли в определённых партнёрских отношениях, разве не так? И разве я не получал от этого удовольствия?
У меня язык отнялся. «Неужели всё до такой степени пакостно, – подумал я, – что самые лучшие чувства вдруг начинают измеряться деньгами…» Выходит, пока мы были знакомы, она занималась сплошной имитацией, а я, словно подросток, влюбился по уши и готовился сделать ей предложение. Даже смокинг себе в магазине подобрал, придурок, и галстук-бабочку!..
Я не стал ничего говорить в ответ: выслушал, повернулся и ушёл. Да и что тут можно было сказать? Плюнула в душу, не отвечать же ей тем же. Я мог бы, конечно, сообщить ей, что использовал её как девку, ничего к ней не испытывая, кроме похоти, и все мои к ней признания были самым обычным способом удержать её возле себя, потому что мне нравились некоторые её анатомические детали, – в общем, вывернуть всё наизнанку. Но я слишком любил эту девушку, чтобы обидеть напоследок таким вот гадким образом, даже если она того и заслужила.
Я вышел на улицу, сел в машину, включил зажигание и тронулся. Неожиданно девушка выскочила следом и подбежала сбоку, что-то пытаясь крикнуть на ходу. Я различил слова типа «прости» и «наврала», но для меня всё это больше не имело значения. Я уезжал, чтобы не слышать собственных слов в её адрес, готовых сорваться с языка.
Мне даже стало, по большому счёту, легко. Не было ни денег, ни зависимости от них, ни отношений, которые могли бы оцениваться в долларах или евро. Я ехал куда глаза глядят, потому что любые дороги казались мне теперь открыты. В конце концов, свет клином не сошёлся ни на зубной пасте, ни на девушке, которая её рекламировала. От этого всего осталась одна большая, хоть и горькая, улыбка – вот и всё.
Я доехал до перекрёстка, раздумывая, куда бы двинуться, и по стрелке повернул направо. Через пару сотен метров я увидел женщину с младенцем на руках, которая голосовала здесь, видимо, уже давно. Машины проносились мимо, потому что место для остановки было крайне неудачным: трасса. Я остановился и, не задавая лишних вопросов, подождал, пока женщина усядется сзади. Она захлопнула дверцу, и мы тронулись.
Как потом выяснилось, я сделал абсолютно правильный выбор.
Призовой забег
Мне почти сорок лет, я одет в хорошее пальто и шляпу, и вот – бреду по осеннему парку, размышляя о предстоящей осени в моей собственной жизни, с которой, в смысле – с жизнью, не знаю, что и делать.
Светло-жёлтые листья на светло-сером фоне неба: так выглядел тот октябрь, когда я вышел из машины, чтобы прогуляться среди безветрия и тишины. Ровный рассеянный свет и три красных деревца на зелёной ещё опушке: небольшой пруд, тишина… «Вот и покой, вот и безмятежность; эдак можно сентиментально поверить во что-то хорошее, словно в юности, а в итоге – оказаться в дураках», – подумал я.
В давнюю-давнюю пору, будучи совсем ещё молоденьким, когда я учился на факультете журналистики и мечтал стать лучшим в мире репортёром, мы бродили с одной чудесной девушкой по такому же вот парку, взявшись за руки, и в молчании нашем крылось больше, чем в самых возвышенных словах. Я тогда думал, что состояние это, сводившееся к потребности делать всё, что нужно другому человеку, лишь бы ощущать себя частью целого, где тот, другой, является такой же частью, – это и есть любовь. Я с наслаждением отдавал себя в распоряжение того удивительного существа, которое состояло из нас обоих с той девушкой.
Тогдашнее состояние можно было сравнить с какой-то удивительно чистой, светлой мелодией, которую я запомнил на всю жизнь в надежде, наверное, когда-нибудь её исполнить на тонких струнах души. С тех пор, однако, ничего подобного мне испытать не довелось: первая моя любовь осталась в далёком прошлом, и жизнь постепенно стёрла воспоминание о девушке, с которой мы, взявшись за руки, шли тогда по осеннему парку.
Юность кончилась, в свои сорок я вполне уже повзрослел и поэтому только что расстался с женой, которая отчего-то взяла привычку каждый день поднимать на меня голос. Видимо, она считала меня в чём-то тотально виноватым, а конкретные поводы для претензий оказывались неважны. Я пытался уладить дело миром, но кончилось всё тем, что снял себе квартиру и переехал туда. Я начал сдавать рубашки в прачечную, питаться в неплохих ресторанах и на первых порах испытывал некоторый недостаток интимных услуг. До ухода из дома, помимо жены, у меня была одна лошадка для верховой езды, она была замужем и имела дочь, но сделать этот запасной вариант основным резонов не было никаких. Она так и оставалась в резерве.
Я искал несколько новых девушек, заранее понимая, чего от них хочу и что собираюсь им предоставить.
Журналистику мне давно пришлось забросить, потому что она плохо кормила. Теперь я работал менеджером по продаже недвижимости. Только что фирма подписала крупный контракт, я заработал неплохие деньги, так что можно было сделать передышку в работе и наконец-то заняться личной жизнью, полностью себя этому посвятив. Здесь требовался рациональный подход, потому что на эмоциях далеко не уедешь: в лучшем случае потеряешь время и деньги. А то и здоровье… кому это нужно?
По статистике, самыми сексуально активными на планете были греки – они делали это 138 раз в году. Французы занимались сексом 120 раз, итальянцы – 106. Я подсчитал, что мне хотелось бы заниматься любовью больше трёхсот раз за год. Не потому, что я стремился к рекордам, а просто ощущал себя в тонусе. Это позволяло совмещать разных женщин, не обижая ни одну.
Я завёл знакомства с девушками, выбрав претенденток разного возраста: так сказать, в широком диапазоне. Для краткости я обозначил участниц номерами. Рите (ей был присвоен номер первый) было девятнадцать: темноволосая худенькая студентка и, как оказалось потом, девственница. Света, администратор торгового комплекса (номер второй), была блондинкой, имела все параметры модели, хорошую грудь, стрижку типа «каре», но особым умом не отличалась. Ей было двадцать пять. Ольга (номер третий) работала парикмахером-визажистом, по знаку зодиака – Скорпион, что означало выраженную сексуальность. У неё были длинные волосы цвета льна, мягкие манеры и пропорциональное сложение, что при миниатюрном росте делало её похожей на обворожительного тинейджера. На самом деле ей исполнилось двадцать семь, и она прекрасно понимала, зачем её внимания добиваются мужчины.
Итак, я выстроил своих девушек в ряд и объявил им забег наперегонки – до моей постели.
Каждой я подарил хороший парфюм, в её собственном стиле.
С каждой сходил не в кино, а в театр (!), на тот спектакль, который был ближе именно ей по сути. С номером первым (студентка) мы смотрели драму о любви; с номером вторым (блондинка, хорошая грудь) – откровенную комедию положений; для Ольги (двадцать семь лет) я выбрал изысканную историю с переменой партнёров, где в финале выигрывают все участники.
Каждую я отвёл в ресторан. Романтический ужин – с номером первым (стройная студентка): горели свечи, в бокалах переливалось рубиновое вино, а я говорил с Ритой о прекрасном. Тёмные её длинные волосы струились по плечам, а контуры первого взрослого чувства начинали проступать в её глазах. С номером вторым, моделью Светой (блондинка, грудь), всё обстояло проще: я выбрал шикарное заведение с хорошей кухней, живой музыкой (мы танцевали, обнявшись), и подарил ей украшение – из не самых пока дорогих, чтобы не смущать. Ну а с Ольгой мы забились в тёмном баре на диванчик в закрытой от посторонних глаз нише, и я угостил её вначале ухой со сливками по-фински, потом хорошим бифштексом, а после, когда мы выпили по стопке, короткими поцелуями, с помощью которых женщины безошибочно определяют, что их в дальнейшем ждёт с мужчиной.
Я не спешил. Наоборот, с каждой из участниц съездил в разные ателье, где мы заказали для них платья – одной попроще (номер один), другой поинтереснее (номер два, к её светлому каре очень шёл глубокий вырез, подчёркивающий грудь); Ольга предпочла сразу же купить ярко-красный наряд, встала на высокие каблуки, и я на секунду почувствовал к ней вожделение.
Потом я занялся технической стороной их быта. Студентке Рите подарил музыкальный центр и набор хорошей музыки; красавице Свете – новую модель айфона в перламутровом корпусе; миниатюрной Ольге – компьютер вместо того старого ящика, которым она пользовалась.
После этого мы побывали с каждой из них в магазине нижнего белья, вполне по-свойски выбирая то, что могло бы подойти: высокой худенькой (номер один); выдающейся красавице (номер два); маленькой и сексуальной (номер три).
Мы всё время встречались с ними в кафе и ресторанах, ходили в кино (всё это, естественно, по очереди, с учётом их графика работы или учёбы, который я для себя составил, чтобы не ошибиться).
Спустя месяц все три вышли на финишный круг. Впереди, конечно, бежала Ольга (номер третий, Скорпион): однажды я отвозил её на такси домой, и она как бы невзначай положила мне руку на колено – так, что не оставила сомнений, куда действительно хотела бы её положить. С ней мы уже вовсю целовались и ежедневно писали друг другу вполне откровенные СМС, на грани фола.
Следующей, не сбивая дыхание, но и не отставая, бежала красавица Света. Мы вели с ней задушевные разговоры, я сводил её поиграть в боулинг, потом мы хорошенько выпили пива, и я по-хозяйски её приобнял, не встретив никаких возражений. Поехать ко мне я её не пригласил, потому что чувствовал: мог последовать отказ, а отказов в такой истории быть не должно.
Наконец, делая один шаг вперёд и два назад, за ними последовала Рита. Она не представляла, что её ждёт, и очень боялась любых перемен в судьбе. Все её подружки-однокурсницы без тени сомнения заводили романы, а мне пришлось три раза пригласить её к себе домой и поить там кофе, давая привыкнуть к обстановке, пока она не согласилась, что я должен стать её первым мужчиной.
И я им стал!
Удивительно, но именно Рита выиграла забег у своих опытных партнёрш. Я был с ней предельно деликатен, подарил цветы, которые она унесла домой, нежно обцеловал с ног до головы – но про себя решил, что тратить время на обучение девочки, кричащей от боли при каждом движении, представляется для меня излишеством. Эффект не окупал затрат времени. Мы ещё некоторое время продолжали встречаться в городе, я делал ей подарки, и через неделю мы даже попробовали повторить интим – но варварство, оно варварство и есть, и если девушке не было комфортно, то издевательства над организмом следовало прекратить. Под благовидным предлогом я свёл отношения с Ритой на нет. С забега её сняли.
Зато две остальные спортсменки выскочили на финишную прямую, рванув к ленточке буквально шаг в шаг! Как-то днём, когда мы с миниатюрной Ольгой (номер третий) в её обеденный перерыв доедали бизнес-ланч в хорошем ресторане, она своей ножкой, скинув туфлю, под столом ясно дала мне понять, что же нас ждёт сразу после. Такого телесного праздника я не ожидал! В качестве приза для Ольги последовал заранее приготовленный подарок: небольшое, но изысканное ювелирное украшение. Мы успели проделать всё дважды – по времени это заняло часа полтора, после чего Олечка вновь отправилась к себе на работу в парикмахерскую. Я пребывал в эйфории, потому что руки ещё помнили её невероятно эластичное тело, доставлявшее не удовольствие даже, а наслаждение. Я чувствовал, что поймал золотую рыбку: спортсменка номер три явно выигрывала!
Но наступил конец рабочего дня, и мне позвонила Света (номер второй) с нетерпеливым вопросом: когда же мы увидимся? Я не задумываясь ответил: «Приезжай!» – и через полчаса она оказалась у меня в квартире. Всё началось чуть ли не в прихожей, хотя нет, я вначале дал ей выпить, и тут она буквально сошла с резьбы. Я мыл её под душем, используя нежнейшую средиземноморскую губку, и сам не заметил, как прямо под душем всё и произошло.
Это тоже было праздником, хотя с большой долей физических усилий. Света была девушкой крупной, что, как ни крути, накладывало свой отпечаток на происходящее.
С этого дня подарки, цветы, походы с обеими девушками (по очереди, разумеется!) в рестораны, в театры, в кино, поездки с ними за город слились в один нескончаемый хоровод. Ко всему, внимания потребовала та моя лошадка, с которой мы занимались верховой ездой друг на друге последние пять лет. Я взял да и сделал с ней то, о чём давно мечтал! Получилось неожиданно и понравилось обоим. Это дополнило разнообразием каскад встреч, которые превратились в одну длинную любовную сцену. Детали почти не различались, менялись только лица и обстановка.
График складывался примерно так.
Лошадка иногда приносилась утром (она всё-таки была замужем и не могла задерживаться), поэтому скакала галопом (или рысью, по настроению), после чего уезжала, слегка охрипнув от собственных криков в подушку. Я присвоил ей номер первый, взамен выбывшей Риты, и подарил хорошие часы. Как она объяснила их происхождение мужу, меня не касалось.
В обед, в тот же день или на следующий, поскольку я всё-таки не автомат, наступало время миниатюрной Ольги. Она приезжала, валила меня навзничь, закрывала мне лицо своими длинными льняными волосами и вытворяла такое, чего я до этого с женщинами ощущал нечасто. Ольга жила с престарелой матерью и старалась ночевать дома. Это накладывало отпечаток на график наших с ней встреч: только днём.
Вечера обычно принадлежали Свете. Иногда у неё выдавался выходной среди недели, и этот день целиком принадлежал нам. Мы могли уехать куда-нибудь в соседний городишко, где проводился, например, очередной кинофестиваль, чтобы посмотреть там необычный фильм. На следующий день я мог выехать туда с Ольгой и смотрел какую-нибудь новую картину.
В конце концов женщины слились для меня в некое единое существо, требующее развлечения, подарков и моей гиперактивности. Я почти перестал различать, как их зовут, и общался с каждой, как с одной.
Пора было возвращаться к работе, упорядочив всё происходящее, и тут я сломал ногу.
Получилось глупо. Стояла ранняя зима, тротуар обледенел, и, пока я шёл к машине, пришлось преодолевать естественные препятствия. Я упал настолько резко, что с коленом случилась беда: как потом выяснилось, трещина прошла даже по мыщелку. Я попал в клинику, мне сделали операцию, ввинтили в ногу шурупы и поставили меня на костыли.
Я временно выбыл из игры, врачи сказали – на месяц.
Детали здесь описывать незачем, но второй и третий номера, то бишь красавица Света и миниатюрная секс-машина Ольга, не получая больше знаков внимания и подарков, потихоньку съехали на нейтральные СМС, а потом и вовсе перестали отвечать на звонки. Что касается номера первого, моя лошадка иногда, конечно, баловала меня своим вниманием, даже продукты иной раз завозила, но, поскольку являлась матерью семейства, особой активности по определению проявлять не могла.
Временно став инвалидом, я понял, что попытка наладить хорошо организованный гарем сорвалась. До моих проблем девочкам дела не было, и весь процесс рассматривался ими так же прагматично, как и мной. Это они меня, как выяснилось (а вовсе не я их!), гоняли по кругу, а когда я выдохся, списали вчистую.
Всё закончилось быстро и не в мою пользу. Я остался один и вдруг снова, словно в юности, с какой-то острой тоской подумал, что хочу в кого-нибудь влюбиться и чтобы этот «кто-нибудь» полюбил меня. Я не переставал, оказывается, об этом мечтать, и теперь этот мотив звучал всё громче. Я чувствовал, как где-то в душе рождается очень красивая мелодия, которую, конечно же, я скоро исполню, потому что всё сильнее в этом нуждаюсь.