Тот её слушал, и лицо его покрывалось багровыми пятнами. Он прошёл в коридор и снял телефонную трубку. На звонки долго не отвечали, потом молодой женский голос спросил:
– Да?
– Алёшку позови, – проскрипел свёкор.
В трубке засмеялись, сказали: «Мужчина просит», – после чего последовал ответ: – Подойти не сможет, что передать?
У Семёнова-старшего от злости все мысли из головы испарились. Он тупо смотрел на телефон.
– Сколько тебе платют? – спросил он наконец, надеясь, видимо, оскорбить.
– Оклад вполне приличный за восьмичасовой рабочий день, – благожелательно ответила трубка. – Минус подоходный, плюс питание… Извините, как раз накрыли на стол. Всего хорошего.
Раздались короткие гудки. Жена Семёнова, которая всё слышала, ревела в три ручья. До сих пор она делала это молча, а теперь заголосила.
– Не бойсь, – пробовал успокоить её свёкор, – у него денег не хватит долго баловать. Поистратится – и опять в ум придёт!
Жена Семёнова заплакала пуще прежнего.
– Да ты чё? – спросил её свёкор.
– Он недавно на вторую работу устроился, – ответила она. – C этого как раз и расплатиться сумеет!
Как нужно относиться к людям
Я старая и больная, плохо хожу и едва вижу. Вчера, когда я хотела сесть в автобус, чтобы доехать до поликлиники – две остановки, но пешком для меня туда добраться трудно, – ты, вполне взрослая женщина, оттолкнула меня, чтобы сесть в автобус поскорее. Ты, конечно, успела, я влезла следом, другие тоже – и автобус тронулся.
Я много слышу сейчас, что восточные и южные люди понаехали в наш город и творят бесчинства. Так вот, когда южные люди поймают тебя в тёмном месте и станут насиловать, а ты будешь орать – никто тебе не поможет. Жители пройдут равнодушно мимо: зачем им вмешиваться, это не их дело. Как ты относишься к людям – так и они относятся к тебе. И это правильно.
Сказки, в которые мы не верим
Судья возвращался домой пешком. Это давно вошло в привычку: в день заседания – час ходьбы по городу, иногда даже ночью. Без этого начинало шалить сердце или одолевала бессонница – иллюстрация к медицинским брошюрам, которые он иногда листал в поликлинике, сидя в очередях. Хотя в последние несколько лет не оставалось времени даже на то, чтобы болеть.
Обычно во время пешей прогулки он старался отвлечься от процесса, который вёл, и думал о чём-то постороннем. В этом году он собирался отметить юбилей – скромно, но всё-таки отметить. Пятьдесят, как-никак. Пожалуй, стоило конкретно поразмыслить, где это организовать: стоял июль, а в августе мероприятие должно было состояться. Действительно, об этом стоило поразмыслить, но он не мог – слишком странным было сегодня поведение подсудимого.
На предварительном следствии тот ничего не отрицал. Да, он побывал тем вечером у любовника своей жены: о её связи он узнал накануне. Любовник жил на даче, и женщина иногда приезжала к нему. В тот раз её не было, что, очевидно, её и спасло, потому что на убитом обнаружено было пять ножевых ран: его зарезали в приступе ярости. Казалось бы, всё просто.
Была, однако, деталь, которая не укладывалась в схему. Эксперты установили, что убийство произошло утром, а не вечером, то есть за десять часов до того, как местные жители заметили обвиняемого на улице посёлка. Узнав об этом, тот начал отрицать свою причастность к убийству и заявил, что обнаружил в домике уже труп. Более того, он представил алиби: один из его знакомых показал, что в тот день с утра они вместе выпивали. Нашли и бутылку водки с отпечатками пальцев подследственного. Дело зашло в тупик. Потом, в какой-то момент, обвиняемый снова подтвердил, что убил он сам, и рассказал, как приезжал на место убийства дважды – утром и вечером. А сегодня на суде снова всё отрицал.
Стояли белые ночи, и набережные были полны гуляющей публики. Через три часа пролёты мостов должны были подняться вверх, будто исполняя некую ораторию, и застыть, пропуская молчаливо скользящие по воде корабли. Судья шёл вдоль гранита и смотрел на Петропавловскую крепость.
Миновав мечеть, он вдруг решил заглянуть к брату. Младший брат с женой и сыном жили на Петроградской стороне, в одном из каменных колодцев с окнами во двор. Судья поднялся по узенькой лестнице и нажал звонок.
Володьке, племяннику, было четырнадцать лет. Он стоял на пороге – высокий, нескладный, в джинсах и расстёгнутой рубашке.
– Дядя Игорь! – улыбнулся он, приглаживая чёрную шевелюру ладонью. – Заходите. А предки на дачу уехали.
Судья переступил порог, тоже улыбнулся:
– Я и забыл, сегодня же пятница… Ты что же не с ними?
– Послезавтра в Крым отсылают по путёвке, – пояснил Володька. – Чай будете?
Они прошли по длинному, похожему на щель, коридору на кухню. Володька включил свет и зажёг конфорку.
– Курил? – Судья потянул носом.
– Друзья заходили… – уклончиво ответил племянник и поставил чайник на плиту.
– Врать не умеешь, – констатировал судья.
– Это точно. – Володька резал булку. – Варенье какое любите? Есть только вишнёвое.
– Hy тогда вишнёвое. – Судья снял пиджак, повесил на спинку стула.
– Дядя Игорь… – начал было Володька. Голос у него был ломким. – А как узнать, сумасшедший человек или нет? Но чтобы в семье об этом ничего не было известно?
– Про кого узнать-то?
– Про меня, – буркнул Володька и стал наливать кипяток в чашку. Судья улыбнулся, но племянник был серьёзен. Судья вспомнил себя в четырнадцать лет.
– Нужна особая экспертиза по направлению соответствующих органов.
– А вы мне можете дать такое направление?
– Да что случилось?
Володька молчал, и тишина сгущалась. Судья хотел было открыть рот, но племянник его опередил.
– Вот, – сказал он и показал в угол, под раковину. В углу сидела крыса.
– Фу, – сказал судья, – гадость какая! Дай-ка швабру. – Он собирался встать.
– Это не крыса, – утробным голосом сказал Володька. – Я не знаю, кто это. Но она умеет разговаривать.
– Дай-ка швабру, – повторил судья.
– Спросите её о чём-нибудь, – с теми же интонациями попросил племянник.
Судья не стал спорить, кашлянул и громко задал первый пришедший в голову вопрос:
– Тебя как зовут?
Он демонстративно повёл глазами на племянника, словно призывая его в свидетели, и вдруг услышал:
– Как вам будет удобнее меня называть.
– Hy что?! – выкрикнул Володька и схватился за голову руками.
