Тайна Оболенского Университета
А Маринка еще внимательнее стала всматриваться в мое лицо. Сканирующий взгляд был способен зафиксировать малейшую ложь, что сильно напрягало. Нужно как-то переключить ее внимание, пока не стало слишком поздно и моя глупая влюбленность в преподавателя не превратилась в достояние общественности.
– По-твоему, он тебе совсем не нравится? – не отставала сплетница.
– Он не в моем вкусе, – без эмоций ответила я, молясь о чуде, которое бы заставило Марину отстать.
Мои молитвы оказались услышаны.
– Марин, оставь Лерку в покое, у нее уже есть парень. – Лена заговорщицки мне подмигнула, чем окончательно ввела в ступор.
– Да?! Кто? – возликовала Марина.
– Мне тоже интересно, потому что сама я не знаю, – усмехнулась я.
– Разве не ты вчера целовалась с Юркой Ниловым в кино на заднем ряду?
– Ну и новость! – Маринка придвинулась поближе: она явно жаждала услышать подробности.
– Да, было. Хотели попробовать, но ничего не вышло, и мы решили остаться друзьями, – ответила я, желая отрубить на корню ненужные слухи.
– Значит, собираешься засидеться в старых девах? – простонала Маринка. – Или…
– Эй! – Я чуть не подавилась соком.
– Ладно-ладно. – Марина подняла руки и расплылась в улыбке. – Но раз тебе не нравится Романов, я могу им вплотную заняться.
Маринка стала меня настолько раздражать, что я бы с радостью выплеснула ей в лицо недопитый сок. Огромные усилия приложила, чтобы сдержаться.
– Отношения преподавателя и студентки караются увольнением, позволю тебе напомнить, – отчеканила я.
– Недолго я буду студенткой, к тому же запретная связь дико возбуждает…
И вскоре я была вынуждена слушать план соблазнения Арсения. Сейчас я с горечью осознавала, что рядом с Маринкой у меня нет шансов. Даже если забыть о том, что одним своим присутствием вызываю у Романова аллергию, я во всем проигрывала Поздняковой. По ней сходила с ума добрая половина парней Оболенки, и не только потому, что она обладала миловидным личиком и точеной фигуркой.
Марина – девушка с большой буквы, она умела кокетничать, строить глазки и, когда нужно, демонстрировать женскую слабость. Она своего точно добьется, а я, как порядочная подруга (хотя какая подруга?), буду хранить тайну счастливой парочки.
Единственное, что мне оставалось, и это было верным решением, – выкинуть из головы мысли о глупой влюбленности в Индюка. И лучше всего поможет расследование, на котором надо всецело сосредоточиться.
С понедельника я занялась изучением росписей университета. Постепенно исследовала каждую аудиторию и старалась не привлекать ненужного внимания. В итоге потратила целых две недели, чтобы отыскать четыре символа, расшифровка которых имелась в книжке Радзинского.
Зал риторики украшала потолочная фреска – дева с ребенком на руках. Ни у кого не было сомнений, что это Богоматерь с Младенцем, однако никаких библейских символов рисунок не содержал.
Возможно, светский художник, словно живописец Возрождения, изобразил Деву Марию как земную женщину. Вполне разумно, но в книге Радзинского ничего не говорилось о Богоматери, сюжет картины трактовался как «начало новой жизни в преддверии перемен».
В библиотеке была украшена вся северная стена, но лишь в нижнем правом углу удалось обнаружить символ из книжки – чашу, в которой отражалось звездное небо, что означало «духовное богатство».
Очень логично, как и измерительный предмет, напоминавший циркуль, – символ «ясного мышления и самодисциплины» в аудитории математики.
Последний рисунок я нашла на кафедре юриспруденции, в аудитории, где преподавал отец. «Восстановление порядка» – изображение воина, в одной руке сжимающего копье, а в другой – свиток.
Хорошо бы поспрашивать папу: вдруг ему что-то известно о росписях, но я медлила. Было страшно, что отец как-то с этим связан, и хотя я старалась отбросить подозрения, все чаще приходила к выводу – он что-то знает.
Кроме того, я уже пыталась поговорить с отцом о Радзинском, но меня грубо перебили. Папа дал ясно понять, что ничего, кроме диплома и прочих учебных дел, обсуждать не намерен.
А с дипломом все прекрасно. Я писала по несколько страниц в день и отдавала их Арсению, а он через день возвращал наработки со своими комментариями. На этом общение заканчивалось. Все возникающие вопросы научрук просил подавать в письменной форме. Единственное, что по-настоящему радовало, – моей работой он был доволен, во всяком случае, так следовало из его пометок. Что до лекций, то Романов не изменил манеру преподавания и постоянно нагружал студентов эссе и докладами, а изучение материала оставлял в качестве домашнего задания.
Что удивляло не меньше, так это его проверка наших эссе.
Мы всегда получали обратную связь от Романова – тоже в виде эссе, где преподаватель на трех-четырех листах расписывал тему, оспаривал или соглашался с нашим мнением.
Тогда я и открыла этого человека с иной стороны. На лекциях он не мог связать и двух слов, но профессорские заметки были по меньшей мере гениальными. Я заключила, что он просто-напросто боится студентов. Наверное, у него недостаточно опыта, чтобы с легкостью преподавать. Вероятно, поэтому он и предпочел общение в письменной форме.
По мере того как росло уважение к Арсению, мое поведение менялось. Я уже не могла, как раньше, язвить на его занятиях, внимательно слушала все, что он по мере сил старался донести до аудитории, и часто искала с ним встреч по самому разному поводу.
Мои чувства не только не прошли, но и окрепли. Вот только он всякий раз отмахивался от меня, как от назойливой мухи.
«Валерия, опять вы? Лучше бы сидели над дипломом». «Я не буду отвечать на ваш вопрос, он слишком примитивен, вы и сами можете найти ответ». «У меня есть дела поважнее». И так далее в том же духе…
Я совершенно не интересна Арсению. Правда, неприступным он был не только со мной. Позднякова ни на шаг не продвинулась в плане соблазнения молодого профессора. Он игнорировал ее заигрывания, на вопросы отвечал сухо и кратко, а на просьбы помочь с философией советовал обратиться к интернету или ко мне.
– Позднякова, ваши вопросы не делают вам чести. Идите к Ланской, она растолкует что к чему, да и ей будет приятно выставить себя умницей, – снова отмахнулся Романов.
– Но, Арсений Витальевич, я бы хотела, чтобы Оригена[16] объяснили именно вы. Так я лучше усвою материал. – Проигнорировав грубый выпад преподавателя, Марина ринулась в наступление. Как бы невзначай чуть наклонилась и поправила медальон, «случайно» завалившийся в бюстгальтер.
Меня чуть не стошнило от всей этой картины, и я, наспех закинув вещи в сумку, пулей вылетела из аудитории.
Я искренне поражалась Маринке. Романов только и делает, что отшивает ее, а она терпит, не переставая докучать профессору своими заигрываниями. Но вот что самое отвратительное – при этом Арсений умудрялся обидеть и меня!
А я, как дура, ревновала и в глубине души надеялась хотя бы на толику уважения с его стороны. Чтобы не думать об Индюке, я до вечера изнуряла себя тренировками номера для осеннего бала.
Когда Арина поправилась, мы вместе стали придумывать номера, помогая друг другу исправлять ошибки, которые было видно исключительно со стороны. Ринка придумала потрясающий танец с лентами, и когда кружилась на сцене, от красоты зрелища перехватывало дыхание.
А вот я в выступлении смешала движения ча-ча-ча и самбы, разбавив номер гимнастическими элементами. У меня была отличная растяжка, не использовать ее было бы грехом.
В субботу вся Оболенка стояла на ушах. Студенты отрабатывали номера, утюжили вечерние наряды для торжественной части и экипировку для выступлений, преподаватели проверяли готовность зала, а персонал занимался праздничным ужином.
Когда солнце зашло за горизонт и на Оболенку опустились сумерки, включили иллюминацию. Территория университета искрилась огнями, даже фонтан подсвечивался разноцветными диодами. Около девяти вечера девушки в сопровождении кавалеров направились в большой колонный зал. Я поднималась по парадной лестнице на второй этаж под руку с Ниловым, наши отношения оставались натянутыми, но постепенно налаживались.
В ярко освещенном зале разносился аромат закусок. Свежие фрукты, нарезанные самым причудливым образом, украшали столы с десертами, а обслуга в белоснежной одежде разносила подносы с прохладительными напитками. Отец о чем-то беседовал с ректором и другими преподавателями. Библиотекарь Сергей Петрович суетился, встречая студентов и давая каждому наставления.
А профессор Романов, с бокалом чего-то розового, напоминавшего грейпфрутовый сок, внимательно наблюдал за происходящим, застыв на постаменте со звуковоспроизводящей аппаратурой.
В черном как уголь смокинге он смотрелся сногсшибательно, и неудивительно, что многие студентки и кое-кто из преподавательниц бросали на Арсения заинтересованные взгляды.
– Лер, ты такая красивая сегодня, – шепнул Юрка, заставляя отвести взгляд от Арсения и переключиться на него.
– Спасибо, Юр. Ты тоже красавчик, – смущенно ответила я.
Мне действительно хотелось выглядеть по-особенному. Папа выделил немаленькую сумму на наряд, и я купила вечернее платье в пол нежно-голубого оттенка, серебристые лодочки на тонкой шпильке и аккуратный клатч в тон. Волосы были завиты в крупные локоны и уложены на одну сторону. Мне нравилось, как я выгляжу, но больше всего я хотела, чтобы мой облик оценил Романов, однако он и не посмотрел в мою сторону.
Вскоре настенные часы пробили половину десятого, и ректор объявил о начале торжества. Бал начинался с классического менуэта, а продолжился венским вальсом. Кругом царила атмосфера праздника. Пары студентов и преподавателей плавно закружились по залу.
К великому моему сожалению, Арсений не танцевал. Восхитительно мужественный, он продолжал взирать на вальсирующих со стороны, а я изо всех сил старалась попасться ему на глаза, но всякий раз, когда он меня замечал, равнодушно отводил взгляд.
Когда окончилось первое отделение, на сцену вышел отец. Он говорил о традиции балов в Оболенке и пожелал выпускникам успешно выступить.
Затем папа стал объяснять порядок выхода на сцену, но вдруг его прервал чей-то громкий смех на другом конце зала.
– Да ведь старик Радзинский с катушек съехал! Трепался про рисунки, заговоры и убийства!
Я обернулась и заметила едва державшегося на ногах Петю Авилова в компании однокурсников. Дружки Пети выглядели не лучше. А я вспомнила, как один из них, Денис Лядов, грозился достать к балу пару бутылок крепкого алкоголя. Судя по всему, ему это удалось.
– Господин Авилов! – прогремел голос ректора, взявшего микрофон. Серов потеснил отца и сурово смотрел на возмутителей порядка. – Вы что себе позволяете? Немедленно в мой кабинет.
Похоже, Петя не до конца понял, что случилось и какие у него теперь проблемы. Заплетающейся походкой, под осуждающие взгляды студентов, преподавателей и обслуги Авилов поплелся к выходу.
– Лядов и Фомин! – Иван Викторович обратился к приятелям Пети. – Вам советую возвратиться в жилой корпус и проспаться. Побеседуем утром.
Пока собравшиеся возмущались вопиющему поведению, я прокручивала в голове фразы Авилова. Теперь отпали последние сомнения, Павел Аркадьевич успел сообщить ему куда больше, чем мне. Нужно обязательно пообщаться с Петей, и если ректор собирается отчислить парня, у меня совсем мало времени.
– Дамы и господа! Уважаемые студенты и преподаватели! – заговорил Серов. – Приношу свои извинения за неприятный инцидент. Мы примем строгие меры, виновные понесут наказание, но праздник продолжается. Сейчас студенты выпускного курса продемонстрируют свои таланты!
Мое выступление – третье, поэтому нужно было переодеться для танцевального номера. Оставалось только надеяться, что Авилова не выдворят из Оболенки до завтрашнего дня и я реализую задуманное. Для выступления я приготовила короткое ярко-желтое платье с пышной легкой юбкой, развевающейся от резких движений бедрами. Вот только без чужой помощи застегнуть его не получалось. Пока Аринка помогала зашнуровывать корсет, я натягивала длинные перчатки.
– Думаешь, отчислят? – спросила подруга.
– Уверена. Серов не спустит ему с рук пьянство, да еще на балу, – вздохнула я.
– Так ему и надо. Надо было раньше думать, – победоносно улыбнулась Ринка.
Но мне совершенно не понравилось, что она радуется чужой неудаче, пусть даже своего неприятеля.
– Петька, конечно, виноват, но если его выгонят… Четыре с лишним года коту под хвост. Не слишком ли жестоко?
– Нет. – Арина шагнула к зеркалу и убрала волосы в пучок. – Парень не ценит то, что имеет, пусть получает по заслугам.
– Ты ведь говоришь не про учебу? – Я посмотрела на отражение Рины в зеркале и заметила, как девушка закусила губу. – Дело твое, но попробуй отпустить обиду, станет легче…
– Лер, скорей! – В гримерку ворвалась Евгения Матвеевна и критически осмотрела меня с ног до головы. – Ты что, босиком выступаешь?
– Ага… – улыбнулась я.
Я решила танцевать без обуви, чтобы в середине сохранить равновесие, когда запрыгну на канат. Когда зазвучали первые аккорды песни, я вышла на сцену. Бегло пробежавшись взглядом по зрительному залу, я надеялась отыскать одного-единственного, кого хотела поразить, хотя в глубине души боялась, что он и не станет смотреть.
Вопреки моим опасениям, Арсений стоял почти у сцены и пристально за мной наблюдал. От его взгляда я почувствовала, как ладошки стали влажными, и неосознанно вытерла их о юбку, чем вызвала суровое покашливание отца. Вот черт!
Медленная мелодия постепенно обрела ритм, и в нужный момент я начала танцевать. Теперь для меня не существовало ничего, кроме музыки, сцены и зрителя, чей взгляд я чувствовала каждой клеточкой тела.
Движение бедрами раз, два, три, поворот. Нога вверх. Шпагат. Прыжок. Сальто. Снова прыжок, и я на канате. Получилось удачно, и я взглянула на Арсения. Он смотрел как завороженный, что придавало сил танцевать еще лучше.
Вновь сальто. И шпагат.
Я практически закончила свой номер, но вдруг по залу разнесся шепот, и люди засуетились. Со сцены я не могла ничего увидеть, но поняла – произошло что-то нехорошее. И тут раздался оглушительный женский крик, и все ринулись к балкону и окнам.
Мое выступление уже никого не интересовало, и я, движимая любопытством, хотела спрыгнуть со сцены, но угодила прямо в руки Арсения.
– Вы босиком, – опуская меня на пол, но продолжая держать в объятиях, сказал профессор. – Вам бы обуться, но любознательность покоя не даст, если не посмотрите, что стряслось?
– Арсений Витальевич, что-то случилось.
– Без вас понял, – грубо буркнул он, отпустил меня и быстро направился к балкону.
Когда я подбежала к окну и высунулась, то обнаружила на ступенях главного входа Петю Авилова. Он лежал в неестественной позе: нога сильно согнута, а голова под непонятным углом развернута к спине. По светлому мрамору расползалось кровавое пятно.
Университетский доктор склонился над парнем, пытаясь нащупать пульс.
– Он мертв, – громко объявил Михаил Романович.
9. Бритва Оккама
Осенний бал Оболенского университета окончился трагедией: нетрезвый студент вышел на балкон в кабинете ректора, но потерял равновесие и упал на землю.
Он умер сразу. Труп Петра Авилова перенесли в отдельную палату лазарета. Родным сообщили о случившемся в тот же вечер, и на следующий день убитые горем родители забрали тело сына. Еще через два дня на подмосковном кладбище прошли скромные похороны. Дениса Лядова и Алексея Фомина, приятелей Пети, с которыми он распивал алкоголь, отчислили из Оболенки, и после бала оба покинули университет.
Хотя и студенты, и преподаватели старались не обсуждать трагедию, в Оболенке царила атмосфера подавленности. Над нами словно висело проклятие.
Вот уже вторая смерть в Оболенке, причем за короткий промежуток времени, и если многие грешили на злой рок, я понимала, что несчастные случаи связаны между собой. Петя что-то узнал от профессора Радзинского и пусть не поверил ему, мог ненароком проболтаться, что и случилось на балу. У меня не имелось никаких доказательств, но я была уверена, что Авилова столкнули, а значит, и мне нужно соблюдать осторожность.
Кто бы за всем этим ни стоял, он крайне опасен.
Если рассуждать логически, то человек, столкнувший Петю, был на балу и слышал пьяный бред парня. То есть он находился в зале в момент речи отца. Идем дальше. Авилов отличался крепким телосложением, и сбросить его с балкона было бы непросто. Девушке вряд ли бы такое удалось.
Наверное, нападавший – мужчина в расцвете сил. К сожалению, я не могла вспомнить, кто во время моего танца был в зале, а кто выходил. Ведь я видела только Арсения, в руки которого угодила прямо со сцены.
И в глубине души я радовалась, что новый загадочный преподаватель, который первым должен был попасть под подозрение, имел алиби. Кроме того, в голове всплыло, что ректор стоял возле сцены, да и папа внимательно следил за моим танцем. Что до остальных, то их лица смешались в памяти и никого конкретного выделить не получалось.
Во всяком случае, теперь ясно одно – если некто догадается, сколько мне известно, я буду новой жертвой. Сразу же по спине пробежал холодок. Я лежала в постели с кружкой чая, укутавшись в плед, но ничего не могло прогнать страх. Игра, которую я затеяла, оказалась слишком рискованной, но и идти на попятную не могла.
Снова вспомнилась просьба папы не лезть во все это, и опять неприятная мысль – отец может быть в чем-то замешанным – неприятным червячком пробралась в душу.
Но и у отца имеется алиби на момент убийства Пети, поэтому нет повода его подозревать.
Как же мне хотелось с кем-нибудь поговорить, попросить совета, найти защиту! Несколько дней я не могла найти себе места и сходила с ума, не понимая, как поступить.
Убийца – кто-то из Оболенки, никому в университете нельзя верить.
Мое состояние заметила Аринка, она пыталась докопаться до причины, но я только сильнее замыкалась в себе, сваливая все на проблемы с дипломом. Подруга сомневалась, но настаивать не стала. Она дала мне время, чтобы я побыла одна и успокоилась.
Если бы Ринка догадалась, что сейчас я не нуждалась в одиночестве…
Учебная неделя протекала как обычно, и ничего интересного не происходило. Студентов будто специально загружали учебой, чтобы та вытеснила все прочие мысли. Семинары, коллоквиумы, дискуссии, научные беседы…
До ночи библиотека была забита учащимися, и даже вечером не удавалось выкроить время на партию в бридж или кино.
Однако я не могла сосредоточиться на учебе и, в конце концов, решила навестить отца.
Не предупредив заранее, заявилась к папе вечером в четверг. Он сидел в гостиной в любимом кресле у камина и проверял студенческие эссе. Треск поленьев, желтоватый свет лампы и аромат чая с чабрецом – уютно и по-домашнему.
Впервые я почувствовала себя в безопасности.
– Лерочка? – Отец поднял на меня удивленный взгляд.
– Ты никогда не запираешься… – посетовала я.
– Зачем? Тут все свои. – Отец отложил бумаги на стол, поднялся с кресла и обнял меня.
Прикрыв глаза, я прижалась к нему и вдохнула родной запах.
– Папочка, запирайся. Мало ли… – Я не могла смириться с тем, что человек, столкнувший с балкона Петю, может беспрепятственно вторгнуться в дом отца.
А что, если?.. Нет, даже думать нельзя!
– Хорошо, буду запираться, – усмехнулся отец, выпуская меня из объятий. – Что-то случилось? Ты чего пришла?
– Не хотела быть одна. – Я улыбнулась, но по взволнованному папину лицу сообразила, что не провела его и он понял – что меня что-то тревожит.
– Как ты? Сейчас все очень подавлены.
– Не верится, что Петя так глупо погиб.
– Это же надо было?! Напиться в Оболенском университете?! – всплеснув руками, возмутился папа.
– Да, тем более накачаться до такой степени. И до какой степени он был нетрезвым, если вывалился с балкона в кабинете Серова, где очень высокие ограждения. – Я пристально посмотрела на отца.
Он понял, к чему я клоню.
– Лер, ты видела его на балу. – Папа сделал вид, что не понял намека.
– Да. Авилов был явно не в себе, еще и кричал, что Павел Аркадьевич говорил про какие-то убийства.
– Снова бред старика Радзинского! Он надоумил и Петю, – серьезно сказал отец. – Послушай, Лера, подобная ерунда до добра не доводит. Не забивай всякими глупостями голову. Занимайся дипломом.
– Ты прав, папочка, диплом сейчас на первом месте. Но я не забиваю голову случившимся, ведь иначе сделала бы вывод, что Авилова убили, поскольку он мог проболтаться о чем-то важном, связанном с профессором Радзинским.
– Валерия, перестань! Ты строишь фантастические теории, когда дело обстоит гораздо проще. И между тем, что произошло с профессором, и несчастным случаем с Петром нет никакой связи!
В первый раз я увидела, как отец по-настоящему разозлился. Он никогда не повышал голос, предпочитал решать любые вопросы с помощью мирного диалога. К сожалению, сегодняшняя его реакция убеждала меня в правоте.
– Ты слишком уверенно говоришь, складывается ощущение, будто тебе многое известно!
– Я ничего не знаю, милая. – Папа вновь стал ласковым. – И я очень тебя люблю. Ты для меня – все, если с тобой что-нибудь случится, я не переживу. Пожалуйста, не лезь в это.
– Ладно, – сдалась я, не сомневаясь, что если мы продолжим спор, можем серьезно поссориться. А того, что хотела, я добилась.
Отец боялся за меня, значит, он в курсе, что убийца Радзинского и Авилова – рядом и он действительно опасен.
Ночь я провела в папином доме, заснув в старой спальне. Рядом с близким человеком было спокойнее.
Впервые за неделю я смогла отдохнуть.
Проснувшись утром раньше обычного, я наспех собралась и поспешила к себе, чтобы переодеться до занятий. Сегодня вместо эстетики в расписание поставили историю средневековой мысли, которую вел научрук, а он как раз вчера отдал последнюю написанную мной главу диплома.
У меня имелись некоторые вопросы по его замечаниям, которые не терпелось задать.
Дождь, который шел целую ночь, прекратился, и я добралась до жилого корпуса без происшествий, а у порога своей комнаты обнаружила Аринку. Подруга ждала меня уже минут десять, чтобы сообщить новость. Вчера она ходила на свидание с Ванькой, нашим однокурсником, и теперь они встречаются. Будь я повнимательнее, давно бы заметила, что между ними что-то намечается.
Но я с головой погрузилась в расследование, и только во время рассказа Ринки припоминала моменты их явного флирта.
– Я рада за вас, он отличный парень.
– Пока рано что-то говорить, но мне он нравится, – мечтательно протянула подруга. – Кстати, ты пропустила ужин, а Серов как раз объявил, что на будущей неделе выделит день, чтобы мы показали свои номера, которые готовили к балу.
– Странно, – пожала плечами я. – Думала, после случившегося мы не будем устраивать ничего подобного в ближайшее время.
– Он сказал, что пока мы не докажем совершенство своего тела и духа, не сможем стать полноправными выпускниками Оболенки. – Передразнивая ректорскую манеру, Аринка закатила глаза. – Ладно, давай скорее собирайся, и пойдем.
В этот день занятия тянулись вечность. Я не могла дождаться последней пары, чтобы увидеть Романова. Конечно, вопросы по диплому были не самой главной причиной. Я все больше влюблялась в научрука. Даже хмурый профессорский вид нравился до умопомрачения.
Мое чувство не было взаимным, и недолгие беседы наедине о научной работе превращались для меня в свидания.
Он сидел за столом, увлеченно читая газету. Романов меня не заметил, поэтому я позволила себе нагло на него засмотреться. Ему безумно шел темно-синий свитер, подчеркивающий широкую грудь и обтягивающий накачанные руки. Как странно, я ни разу не видела Арсения в спортзале, но с такой фигурой он должен заниматься чуть ли не ежедневно. Говорят, парни глазеют на красоток, но ведь девушки им ничем не уступают. Теперь поняла это по своему опыту.
– Можно, Арсений Витальевич? – негромко спросила я.
– Валерия? – Он оторвался от газеты и смерил меня равнодушным взглядом. – Прошу.
– У меня есть пара вопросов по вашим заметкам. – Я села за парту перед его столом и достала черновик диплома.
– Хорошо, оставляйте, я позже посмотрю, – спокойно проговорил Арсений и снова взял газету.
– Но мне хотелось бы обсудить наработки. Мы с вами как будто через переписку общаемся, – не выдержала я и взялась за его газету.
– Так проще, – процедил он и вытянул у меня из рук «Спортивные ведомости».
– А мне кажется, дело в другом. – Я кокетливо улыбнулась, но Индюк только сильнее нахмурился.
– В чем же?
– Вы боитесь общения со студентами. У вас нет преподавательского опыта, – выпалила я. – Как ученый вы неподражаемы, но мысли можете излагать лишь письменно.