Босоногие смыслы. Стихи

Витражи

Память, как жестокое клеймо.

Не дано запомнить – что светло.

А хотелось – каждое мгновенье,

Каждое от жизни впечатленье —

Витражом – на чистое стекло.

Пусть бы в этом доме из стекла

Жизнь моя неспешная текла.

Под ажурным радужным свеченьем

День любой – с утра – как день рожденья

Я встречала бы. Если б могла…

Голубой, сиреневый, зеленый —

Ясный Свет в меня одну влюбленный.

Обними, не размыкай же рук!

Снова плачет на заре дудук.

Все не вечно. День определен…

Только вот она какая штука —

Память – это сложная наука.

Миг любви запомнить нам дано…

Затянулось здесь мое кино.

Скоро утро – мультики – для внука.

В безмятежности апреля…

В безмятежности апреля

Притаился солнца след.

– Ты словам, как прежде, веришь?

– Спросишь. Я отвечу: – Нет.

Жаль, что нежность все короче,

День присутствием согрет.

– Ты меня отпустишь к ночи?

– Спросишь. Я отвечу: – Нет.

Ветви ветер обнимают…

Не удержат. Что за бред?

– Все ли мы весне отдали?

– Спросишь. Я отвечу: – Нет.

За кудряшками черешни

Жди меня, мой ясный свет…

– Ты вернешься, друг нездешний?

– Я спрошу. Ответишь: – Нет.

Руки

Когда на небе показалась величавая Луна, круглая, яркая, одиноко висящая над пустынной завьюженной улицей, я вышла из дома и пошла прочь, куда глаза глядели. Не потому, что одиночество гнало, а потому, что именно сегодня я должна была понять – почему я поступила в тот далекий февральский день именно так, и никак иначе. В кармане куртки я нащупала то самое письмо, которое я имела неосторожность отправить тебе. Письмо, которое поставило точку в наших дружеских разговорах, ставших слишком важными и открытыми. Письмо, ответа на которое я не ждала, но ждала поддержки и понимания, а получила черную дыру в голове.

Я дошла до небольшого тихого парка и, расчистив заснеженную лавочку, уселась под фонарем. Если поднять глаза и посмотреть вверх, то фонарь и луна близнецами сидели рядом на черном небе.

– Ну, что ж, – подумала я. – Втроем не так страшно. Узнать себя.

«Как здорово, что ты вернулся, Карслон! Мне тебя очень не хватало. У меня сейчас нет ни одного человека кроме тебя, с которым можно было бы поговорить по душам. Чтобы поняли и не осудили, не натоптали…

Можно и я, как и ты, буду писать без знаков препинания? Хотя, вряд ли получится, говорят, что это в крови – чувствование родного языка – либо есть, либо нет. Третьего не дано. И все-таки, я спешу писать. Спешу, чтобы не растерялось то, что ты должен знать или, если не готов, можешь не читать дальше…

Так холодно и одиноко здесь, если бы ты знал! Нет, боже упаси, чтобы ты это знал!

Думала, что заживает, оказывается – нет и когда заживет, – не знаю. Глупо говорить такие банальные вещи, и вообще все теперь так глупо, что, кажется, собака была бы рядом, наверное, большая с такими, знаешь, огромными добрыми глазами, ей бы рассказала, она бы поняла, потому что ей от природы заложено умение выть.

И ты поймешь, я знаю, простишь ли меня – другой вопрос. Думаю, я определю это по твоему настроению, когда ты дочитаешь до конца.

Знаешь, завела огород-сад. Долго заставляла себя выйти в сад – выходила и выла, и всегда убегала обратно. Потому что – вот виноград, что мы вместе сажали, а Он его любовно все время подвязывал, ждали, когда завяжется ягодка… Вот беседка, рядом с которой мы так любили сидеть с бокалом красного или белого, жарили шашлыки Его любимые из баранины сочной, молодой, Он всегда сам выбирал мясо – знал в нем толк. Жарили еще так, чтобы обязательно рядом с шампурами мяса помещались шампура с помидорами. Тогда на готовые шашлыки можно было выложить ароматные помидоры, с загорелой кожицей, сок бежит по шкурке и питает горячие кусочки баранины.

А потом, когда и деда не стало, загрустила и мама, которая с ним жила. Говорит, вот был бы огородик, я бы ухаживала. Приболела, совсем расклеилась. Ну как ей помочь? Ляпнулось – приходи, наведем порядок в саду, будем поливать. А она ухватилась, как за соломинку. Знаешь, до этого два-три года совсем ничего не сажали, не пололось мне, не убиралось. Беда-болезнь и все вытекающие, ну, ты знаешь нашу историю…

Думала – ненавижу. Наверное, какое-то время так и было. Но есть что-то сильнее ненависти. Пусть люди называют это как хотят. Я говорю, что это свет любви, тоненькая ниточка, которая связывает двух по судьбе. И каждый должен доиграть свою роль до конца. Непременно до конца, сквозь любые беды и преграды, даже предательства, боль, сквозь все. И до конца, понимаешь, Карлсон, до самого конца, который все-таки уносит любимых далеко и так вдруг, что вроде бы и знал, что это случится, но неожиданная она, падлюка-смерть. Всегда неожиданна, даже когда ее ждешь, как спасение!

Знаешь, последние полгода Он был таким добрым, как тогда в нашей молодости, когда все только начиналось. Потому и прощание стало, наверное, еще страшнее. Жизнь Его сделала грубым, резким, жестоким. Не всякий может справиться с бегством от Родины… я оказалась сильнее, и это грустно.

Мы последние полгода всегда держались за руки. Ему было очень плохо, он ТАК «просил» меня о помощи, я понимала. Ждал меня с работы, как ребенок в детском саду, выглядывая в окно, – почти не мог выходить на улицу. Каждый шаг давался ему с трудом, каждое движение – задыхался до рвоты – кашель сердечный. Купала Его, как младенца, мыла ноги. Даже умываться было Ему уже сложно. Я была Его руками, ногами, чувствами, я рассказывала Ему о том, что случилось за день, а Он очень внимательно слушал. И украдкой плакал – знал, что уходит. Это невыносимо – видеть, как когда-то здоровый крепкий мужик, который ударом заваливал быка… тихо, беззвучно плачет одними глазами. А ночами, когда было совсем невыносимо, мы тоже держались за руки, всегда каждую ночь. Он молился, прося прощения вслух шепотом у Господа нашего, за то, что обижал меня, а я пыталась в темноте не смотреть на это, но не могла не слушать, не видеть. Это было невыносимо больно…

И уходил Он, держа меня за руку, и смотрел мне в глаза до самой последней своей минуты, я видела смерть его взглядом, Его руками чувствовала ее прикосновение, Его ушами слышала, как она накрывает Его своим дыханием холодным, ужасным дыханием. И ничего невозможно было изменить. До сих пор, вспоминая, ощущаю этот дикий животный леденящий ужас в животе, от которого подкатывает тошнота.

Сейчас пишу тебе, а Он стоит сзади и держит меня за плечи. Он всегда рядом. Вышла в сад полить розы, нарциссы, флоксы, ромашки наши любимые. Повернулась, а за спиной распустились те цветы, семена которых он мне привозил из Ростова много лет назад, да такие большие, как никогда не были такими высокими! мне по пояс – колокольчики синие, сиреневые, белые. Я к ним подошла, обняла. Что им сказать?, что Ему сказать – это все Он. Он теперь земля, которая дарит мне эти цветы. А до могилки так далеко идти. А дальше налилась соком наша черешня, которую Он сажал. Ветками гладит меня по щеке. А что я ей, черешне скажу, что я Ему скажу? Вою, вою так часто, что устала замазывать опухшие глаза утром – на работу. Вою дома вечерами, когда одна, конечно, сын не должен видеть. Вою ночью, когда до утра заснуть невозможно, протягиваю руку – «где Ты?!», а Его нет и никогда уже не будет…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.