Мир розовых пони

Глава 1. 58

На Арбате, в роддоме имени Грауэрмана, на свет появился мой папа, через год там же родилась мама. Счастливчики, попасть на роды к Грауэрману непросто. Прабабушка рассказывала, в конце XIX века на месте роддома была лечебница на пять коек. Пять коек! Они что вообще не болели? Прабабушка вздохнула – медицины не было, детка. Тоже в некотором роде счастливчики. На Большой Молчановке нет больше знаменитого роддома. Нет моих родителей. Я живу недалеко от Арбата, на Большой Дмитровке, в коммунальной квартире, в комнате 25 квадратных метров, доставшейся от родителей. Папа с мамой, ни за что не хотели переезжать, отказались от Южного Бутова, от Королёва, чуть было не повезло – предложили двухкомнатную на Красных Воротах, но квартиру получил кто-то более проворный. Папа с мамой не жалели. Счастливые люди. Я вот всё время употребляю слово счастье – это неспроста.

Мне бы хотелось точки над «i» расставить сразу – в Страну Розовых Пони попадают только счастливые. Или никогда её не покидают.

В коммуналке 8 комнат, запомните число. Квартира занимает весь второй этаж пятиэтажного дома 1912 года постройки, попасть внутрь можно двумя способами, подъезды выходят на разные улицы. Как в детективных романах, герои (преступники) входят в один, исчезают из другого.

– Жду у подъезда, – это курьер.

– У какого? – я в окно.

– У единственного.

– Нет, вам за угол, есть ещё, а там, где вы стоите, вчера лестницу красили.

– Квартира указана на табличке.

– Так и есть, она занимает весь этаж.

Курьер присвистнул. Все удивляются, в ЦАО, на Большой Дмитровке, всё ещё имеются коммуналки? Я забрала заказ, стопку из пяти книг, обычный набор: Кинг, По, Конан Дойл, Булгаков, Генри, курьер улыбнулся, заложил карандаш за ухо и спросил:

– Послушайте, как вы живёте? Меня мучает вопрос, что люди делают в таких квартирах?

– Каких? – делаю вид.

– Таких огромных, на весь этаж. Хоть бы одним глазком взглянуть. Понимаю, две комнаты, три, ладно, четыре, но квартира на два подъезда… вы богатая девушка!

– Пойдем, – я рассмеялась, не могу человека оставить наедине с любопытством.

Бронзовая ручка парадной двери «допетровских времён», мы поднялись на второй этаж.

– Добро пожаловать в шикарную квартиру – восемь комнат, санузел раздельный.

Курьер всё понял.

– Может чаю? – спросила я, водя тапком по дырявому линолеуму, лет тридцать назад прикрыли дорогой, первородный паркет.

– Нет, спасибо, – курьер ойкнул, с потолка посыпалась штукатурка.

Я побежала к себе, с нетерпением распечатала сверток.

– Маша? – в дверь постучали.

Я с соседями дружу, в квартире у нас чисто, у санузла висит график уборки. Но вот трубы! Всё время подтекают, обещают поменять в 2044. Счастливый город Москва, такие планы!

– Мари, милочка, не уберёте сегодня? – вежливо.

Альбина Васильевна, если дело касается сортира, всегда говорит по-французски – воспитание. Она и Аркадий Петрович живут на Большой Дмитровке с самого рождения, им по семьдесят, дружили с моими родителями. Под Москвой у Альбины шикарная дача. Соседи умудрились продать одну из комнат за девять миллионов, за вторую в том году предлагали двенадцать, они решительно отказали. Выпал счастливый случай – последний, как-нибудь потом расскажу.

– Альбина Васильевна, душенька, сегодня никак, – я никогда ей не отказываю, – бегу на работу!

– Что же делать? Аркадию Петровичу к девяти на зубы, а Марья Антоновна будет ругаться.

– Не будет, ушла на рынок, раньше восьми вечера не вернётся, – я улыбаюсь.

Все знают о таинственных походах. Марье Антоновне двадцать восемь, она всех держит в страхе, то есть в чистоте. Мы за Марьей Антоновной, как за каменной стеной.

– А в обед я смогу. Вернусь из издательства и сделаю.

– Машенька, вы ангел.

У одной Альбины Васильевны перчатки новые, ведро блестит, она всегда обращается по-французски и всегда есть причина. Я улыбаюсь. Быстренько хлоркой залила унитаз, ёршиком поработала, полочки протёрла, ручки дверные – всего и делов-то! Уже не до книг, я опаздываю. Хоть мне и бежать минут двадцать, но мало ли. Вот курьер задержал, Альбина Васильевна… Стоп! Как я забыла – у меня же выходной. Я выдохнула. Что ж санузел, так санузел. Потом на пробежку, яичница, выпью кофе, тёплый круассан в булочной, можно сок апельсиновый сделать.

Я подробно всё рассказываю – те тёплые московские денёчки, сердечные, врезались в память.

Я натянула спортивный костюм, ещё раздумывала, достала из шкафа старые кроссовки – вечно шнурки развязываются – но бегать в них удобно, хлопнула дверью, пересекла Страстной бульвар и очутилась в Нарышкинском парке. Пробежав круг, я присела на корточки завязать шнурки, рядом с раскидистым кустом сирени – зелёный свёрток. Такие штучки в наше бурное время – находка опасная, я чуть приблизилась. Перетянут резинкой, так-так. Уж очень похоже на… Я рискнула и подняла. Внутри оказались американские доллары – шесть пачек! Я оглянулась по сторонам, никого поблизости, я сунула свёрток за пазуху и побежала домой. Виноваты шнурки! Дома я пересчитала деньги – пятьдесят восемь тысяч. Не могу не признаться – в моей голове тут же завелись планы. Я же человек нормальный. Вечером следующего дня, после работы, я взяла палки для скандинавской ходьбы и направилась в Нарышкинский парк. Может ещё что найду. Это шутка. Пять кругов я только тем и занималась, что пристраивала деньги по полочкам: поеду в Грецию, издам книгу, куплю шкаф у Альбины Васильевны, сколько останется? Я влетела на шестой круг (в других кроссовках), пришлось немного притормозить. Двое молодых людей, парень и девушка лет двадцати пяти, бродили вокруг моего золотоносного куста. Девушка всхлипывала. Я остановилась метрах в пяти и сделала вид, что завязываю шнурки.

– Господи, Ваня, мы копили два года! Бабушка отдала, всё, что было, папа «Ниву» продал, ну за что такое наказание?

– Даже, если они и были здесь, давно кто-то подобрал.

– Почему нам так не везёт? Ну, вот почему? – девчонка заревела.

– Пошли! – этот Ваня потащил её за руку.

Она вырвалась и снова полезла под куст. Он приподнял её, взял за плечи, она обмякла и, рыдая, упала ему на грудь. Они мне сразу понравились. Я люблю, когда в трудной ситуации люди едины. Парочка направилась к выходу, я с палками под мышкой за ними.

– У вас что-то случилось? – крикнула я.

Они остановились у входа в парк. Людей-то больше нет.

– Вы деньги потеряли? – выпалила я, – Сколько там было?

– 58 тысяч, – быстро ответил Ваня.

– Белый бумажный сверток?

– Нет, зелёный пакет, – девушка утёрла слёзы и повторила: – зелёный. Целлофановый, стянут жёлтой резинкой!

– Пойдём, вы счастливчики. Я его нашла, деньги у меня дома.

Не хочется говорить банальности – двое разинули рты. Мой тоже, хоть и закрыт на деле… Как я могла отказаться от Греции, книги, тем более от шкафа Альбины Васильевны? Ну, вот как? Они пришли в себя быстрее, чем я. Я вот до сих пор туда никак не приду. Я пошутила. Я быстро принимаю решения. Что я делаю на своей работе, подумала я? Ведь я устроилась в издательство в надежде, как бы это мягче сказать – пропихнуть свою книгу. А там таких мудрых оказалась целая колония. В результате, я оказалась девочкой на побегушках.

В общем, наутро, после того, как 58 тысяч вернулись к Ване и Вике, девчонку звали Викторией, я уволилась с работы. И устроилась кондуктором трамвая. Ещё я выбросила на помойку старые кроссовки. В конце концов, я живой человек, хватит носить старьё, тем более шнурки развязываются.

– Машенька, – позвал Аркадий Петрович, – это не Вы забыли?

Я. На тумбочке в общем коридоре, с падающей с потолка штукатуркой, несколько дней пролежала тысяча долларов, десять штук по сто. Вот такие в ЦАО коммунальные квартиры. Альбина и Аркадий – раз, Марья Антоновна, кстати, до сих пор с рынка не вернулась – два, я – три, две проходные комнаты по 17 и 18 квадратных метров закрыты, хозяева умерли, а дети в наследство вступают, шестая комната самая маленькая, метров 12 – там живёт Лидия Ивановна, ей 95, бывшая оперная певица. Большая знаменитость. Вот вы сейчас подумали, так некому и взять эту несчастную благодарственную тысячу. Да, нет же, есть. Лидия Ивановна выходит в свет чаще, чем остальные, и дверь входную никогда не запирает. У неё есть домработница Олечка, ей лет 70, в графике (уборка сортира) её фамилия. Седьмая (бывшая Альбины и Аркадия) и восьмая комнаты сдаются, там вечное движение, одни съезжают, другие наоборот. Мы к новым квартирантам привыкнуть не успеваем. Всегда люди хорошие, график никто не нарушает.

Так, теперь трамвай. Почему я устроилась кондуктором? У меня высшее филологическое образование, закончила МГУ. Мне гораздо интереснее слушать разговоры и наблюдать за людьми. Пробовали в метро? Все с телефонами вместо книг. Книги – это что, скоро спросят? А в трамвае люди разговаривают. У меня уже пять историй и десять сюжетов опережают истории, а я только день проработала.

И про сны. Я люблю к ним прислушиваться, это не совсем правильно, но это от мамы. Всю последующую ночь, после того, как я вернула 58 тысяч и уволилась из издательства, мне снится сон. Всю ночь я пыталась получить деньги за кроссовки с браком. В магазине отказали, послали в банк, в банке – мужик, похож на мэра Москвы, над ним надпись – Возврат. Наконец-то! Подхожу, он поёт и мне предлагает спеть. Я хочу вернуть деньги, а не петь хором. Вот! Он протягивает три жёлтые бумажки. Лотерейные билеты? В жизни не купила ни одного. Берите! Не возьму! Мне нужны мои деньги. Собянин запел оперным голосом Лидии Ивановны, и я проснулась. Хорошо, иначе бы я опоздала на свой трамвай номер 39.

Выдались свободные минутки, это когда трамвай подходит к Зацепской площади и идёт в обратном направлении, я открыла Стивена Кинга.

– Маша, сбегай за кефиром, я тормозну, – это Саша водитель трамвая, ему 23.

Я привыкла. На прежней работе – сбегай – норма, я хлопнула Кингом и побежала. Схватила кефир, четыре рогалика, сникерс… на кассе не повезло. Правда, вопрос! Мужчина ругался с кассиршей. Обычное дело – цена в чеке не та. И вдруг он сменил тон:

– Дайте три лотерейных билета.

Представляете, как это притормозить трамваем? С работы можно полететь. И тут я вспомнила – три жёлтые бумажки в руках Собянина. Ого!

– И мне, девушка! – я, недолго думая.

– Выбирать будете? – кассирша с бейджиком «Виктория».

– Нет, у меня трамвай!

Саша покрутил у виска, мы тронулись. Трамвай не машина, сказал Саша. Я сунула лотерейные билеты в "Кинга" и забыла до поздней ночи. Перед сном ко мне постучала Лидия Ивановна.

– Марья Антоновна до сих пор не вернулась, – сообщила старушка.

Интересно. Мы пожелали друг другу спокойной ночи, я открыла Стивена Кинга. Билеты выпали на пол, ну и что, всё равно я в это не верю! Лотереи для кого вообще? Вспомнила, секретарша до увольнения:

– Вовка выиграл миллион триста в Столото.

– Да, ну! А я думала один обман, каждую неделю играю – ноль.

– А ты подумай, тот, кто выиграл, станет писать, у меня миллион, будет молчать, как рыба!

Я зарегистрировала билеты на восьмой тираж и легла спать. Это предисловие. В воскресенье, в том самом восьмом тираже, я выиграла 580 тысяч рублей. Всё. Книжку можно закрыть, дальше неинтересно. Если вы, конечно, читаете, интересуясь московским коммунальным бытом.

Глава 2. 580

У нас с Сашей обычная сорокачасовая рабочая неделя, день разбит на две части, есть перерыв – целых четыре часа. В среду, в перерыв, я и отправилась в «Леруа Мерлен» за краской. 580 тысяч всё-таки! Затем купить шкаф у Альбины Васильевны, будет куда книгу поставить. Нет, книгу пока в сторону, есть другие проблемы. Сломалась стиральная машинка, их у нас две (общего пользования), покупали вскладчину. Все бросились стирать в уцелевшей, что с ней будет, если шесть комнат начнут безжалостно её эксплуатировать? Я решила купить машинку, другие же не выиграли в лотерею. Уже года четыре мечтаю поменять окна на пластиковые, а их у меня три. В общем, до книги ли?..

В «Леруа» взяла два ведра краски – коридор у нас бесконечный. На кассе, в очереди, мой одноклассник Миша. Мы обрадовались друг другу, он пригласил пообедать, заодно подбросит до Дмитровки, Миша живёт на Арбате. Не пугайтесь, он не из тех. Занимают с женой две комнаты в коммуналке. Мы отнесли краску в его зелёный Москвич (в Москве чудеса не перевелись) и пошли обедать в Икею. Слова все знакомые. Пока стояли в очереди за фрикадельками, Миша рассказал: у них прекрасный малыш. А за столиком с паршивым кофе вздохнул:

– Но…

Длинные, не разрешимые «но»! Сколько приходится лежать по больницам, чтоб малыш был, как все дети. На очередную поддержку надо полмиллиона рублей. А где их взять? Потратили всё, что было, и чего никогда не будет.

Ну, что, Миша, ты по адресу – Маша здесь.

Отдала я Мише лотерейные деньги, вы уже поняли. А на днях мы втроём, я, Миша и его жена покрасили наш длинный, коммунальный коридор. Альбина и Аркадий на даче, с Лидии Ивановны спроса нет, Марья Антоновна до сих пор не вернулась. Что-то долго на этот раз. Квартиранты из седьмой и восьмой – на занятиях. Конечно, до профи нам далеко, где-то штукатурку поддели, сама отлетела, где-то приклеили обратно – Миша посоветовал, но в целом коридор засветился, как новое ведро у Альбины Васильевны. Спасибо трём лотерейным билетам. Забегу вперёд. Альбина и Аркадий в понедельник вернулись, не узнали нашу квартиру.

– Машенька! Вы… – Аркадия Петровича распирало.

– Ангел, – довершила Альбина Васильевна.

Лишняя скромность не помешает. Но что касается коммунального коридора – десять метров прямо, два поворота метров по пять, высота потолков четыре метра – тут я согласна, я может, и ангел.

На работе, в свободные минуты мы с Сашей обсуждали ремонт. Саня смеялся, особенно на остановках Ляпунова и Хавская – на старые штаны новые заплатки не шьют! Это, как посмотреть. Ничего, краска выдержит. Дом 1912 года ещё потерпит. Проехали Завод имени Владимира Ильича.

– Куда остальное потратишь? – спросил Саша.

– А всё! – я развела руками.

– Такая дорогая краска? – рассмеялся водитель трамвая.

Саша заочно учится в институте, в Москве живёт с трёх лет. Я ему доверяю, мы сразу сработались.

– Ты отдала свои деньги? – трамвай притормозил у того самого магазина, где я купила счастливые билетики, – Первый раз такое слышу, Маша…

Маше, то есть мне, тридцать пять, Маша, то есть я, старше Саши на целых двенадцать лет. Что он понимает в деньгах, этот ребёнок?

– Беги за кефиром и про лотерею не забудь!

Ага, сейчас. Пирожки закончились, новые пекут в Америке. Там люди выигрывают раз за разом. Это даже не смешно, Сашок. Я купила кефир и булочки в упаковке, я их не люблю, срок хранения – четыре месяца. За это время можно развестись и замуж выйти, а булочки всё те же.

Да, я снова пролетела. Шкаф, Греция, книга. Что сказать, милочка, такова жизнь! Все авторы во все времена терпели, и я подожду. Времена, конечно, разные. Раньше слово литература писалось с большой буквы, да и все последующие были заглавные. А сейчас тв, интернет. Книги, ау! Читателиииии… Эхо. Книжные магазины переполнены, но люди там редкость.

На конечной мы выпили кефир и закусили четырехмесячными булочками, вообще-то вкусно. Они стараются нас обмануть, не булочки, а их хозяева. Мы обман знаем, но булки едим. Двадцать первый век… Последний глоток кефира, Саша говорит:

– Маша, я рассказал маме, она не верит.

– Чему?

– Что ты ушла из Издательства.

– А кто мама? – спрашиваю, утирая усики от кефира.

– Преподаёт французский в лицее. Мама говорит, может тебя выгнали, ты не обижайся. Пойти работать кондуктором? Мама не поняла.

– Я сама с трудом, – Маша рассмеялась. Пришлось объяснять на пальцах специфику издательского графика. – Саша, я пишу книги и мне нужны живые люди.

– А в издательстве не живые?

– Разные, но на трамвае кататься интереснее.

Саша пожал плечами, думаю, и мама француженка так сделает. Послушайте, я давно поняла – люди не просто разные, они очень разные! Поэтому что-то доказывать и спорить – пустое занятие. Тем более, сегодня в Москве такая чудесная погода. После работы я решила пройтись. Москва-Москва, ты чудо! Я всегда так считала.

«Иду домой. Я замечательно провёл время. Вот, что я вам скажу: мы пришли в этот мир для того, чтобы слоняться без дела в своё удовольствие. А если кто-нибудь скажет, что это не так, можете смело послать его куда подальше» – Курт Воннегут.

Курт, я с вами согласна. Вот и ответ, почему я уволилась с должности корректора, потому что, во-первых, название не соответствует, какой я корректор? Я – уборщик и мойщик полов, бегатель в Макдональдс за кофе, звонист и орист (от слова орать) на кого велят и так далее, вместо того, чтобы «устанавливать причины ошибок, опечаток в изданиях». А второе, по Курту Воннегуту – в издательстве не было удовольствия, а от любого труда оно должно быть искреннее. Трамвай – дело другое.

Глава 3. Во что мы верим?

Я переписываюсь с двумя людьми. Француз Мишель и испанец Том Брайн. Есть сомнения насчет Тома Брайна, скорее имя американское. Не забыли – люди не просто разные, они очень разные. Иногда это совершенно бессмысленно писать посторонним людям, а иногда нет. У Тома жена погибла в автокатастрофе, он воспитывает двух сыновей и живёт в Барселоне. Это очень красивый мужчина, прямо киношный человек, не придраться ни к одной черточке. Лицо – совершенство. Он размещает фото. Альбина Васильевна говорит: я – чукотская девочка, верю во всякую чушь, во-первых, таких красавцев нет на свете, во-вторых, вечно у них жёны не на месте – притворяются вдовцами, а в-третьих, Маша, вам уже тридцать пять! Я считать умею. Спасибо. Я не верю испанцу, но продолжаю отвечать на смс. Мишель фотографии не размещает, просто приглашает в гости. Живёт в сказочном месте – называется Сен-Жан-Кап-Ферра. На Лазурном Берегу у Мишеля двухкомнатная квартира. Само собой, Мишель тоже вдовец. Раз в неделю я пишу, они отвечают витиеватыми reponses. Том на английском, Мишель по-французски.  Альбина Васильевна переводит, чтобы не упасть лицом в грязь, здесь нужен литературный слог, говорит она. Альбина и Аркадий обожают отдыхать в этом самом счастливом (по их словам) уголке Земли. Речь о Сен-Жан-Кап-Ферра. Да, уж местечко…

– Французская Ривьера. Неспешный, созерцательный отдых. Сказочная вилла Ротшильд. Сосновый бор. А кухня! А Ризотто с чёрными трюфелями и мясом лангуста. А Розе-де-Анжу? – Альбина Васильевна в каждое предложение вставляет подобные восклицания.

Невозможно нагоняет аппетит. Пойду печенье испеку на общей кухне. Такой запах пойдёт, в закрытых проходных комнатах, обои распрямятся. Да и отвлекусь немного. Таращиться в экран вредно, эта тьма-таракань так затянет, не успеешь глазом моргнуть – раб интернета! А интернет – чудище о семи головах, причём ни одной здоровой.

Трюфеля с мясом лангуста – это хорошо, но я люблю Москву. А Сен-Жан-Кап-Ферра своё дело уже сделал.

Добавочка. Аркадий Петрович:

– На этот раз, Маша, выведайте у Мишеля подробный адрес, мы с Альбиночкой обязательно с ним встретимся и разведаем (внимание!), не ветреник ли он, не морочит ли вам голову?

Что ж идея хорошая. Проверять людей на вшивость. Наши методы. 1937. В общем, Мишель пусть пишет, Том пусть отвечает. А Лазурный Берег пусть живёт своей жизнью, я точно не собираюсь знакомиться ни с Томом, ни с Мишелем.

На нашей коммунальной кухне три плиты, одна коричневая Марии Антоновны. Интересно, куда она пропала? Рецепт песочного печенья прост. Мука, сахар, масло сливочное, щепотка соли, два яйца, разрыхлитель – единственное волшебное слово в списке. Я точно не могу сказать, есть в разрыхлителе вредоносность или нет. Но это намного лучше состава четырёхмесячных булочек! Пока печенье пекла, вспомнила:

– Дор Блю, Морбье, о! А Яблочный сидр – опера в тонком бокале! – Аркадий Петрович.

Девять миллионов рублей (от продажи комнаты в коммуналке) дают право на Дор Блю. Они люди добрейшей души и меня звали в Сен-Жан-Кап-Ферра. Альбина даже билеты купить хотела на поезд, я молча киваю. Раз в неделю, по средам, из Москвы в Ниццу отправляется русский поезд, в Бресте «переобувается» и катит по Европе, не зная горя. Хотелось бы посмотреть, как там Сен-Жан-Кап-Ферра без меня. Не отпустили в отпуск. В июле?! Удивились даже такой наглости, работы непочатый край – Макдональдс, кофе, полы, переговоры…

Печенье я разделила на три части: мне, Альбине и Аркадию, Лидии Ивановне.

– Машенька, когда мы были в зоопарке, недалеко от Вильфранш-сюр-мэр, да, Аркаша?..

Аркадий кивнул, поставил чайник.

– Так вот, там была зебра, просто чудо, а не зебра! Мы решили, она похожа на вас, Машенька!

– Чем? – я готова принять любую похвалу.

– Она полнейший альбинос. Сначала Аркадий подумал, животное извалялось в грязи. Но нет! Господи, с какими же трудностями ей приходится сталкиваться в жизни.

– Зато живёт на Лазурном Берегу, – улыбнулась я.

– Так-то так! Но говорят, вы пожертвовали друзьям все деньги.

Я всегда удивляюсь, куда выведет Альбина Васильевна. Вот куда: я – зебра-альбинос, мне приходится сталкиваться с трудностями в природе. Как посмотреть. А дальше?

– Как всегда очень вкусно! – Альбина Васильевна убрала английские чайные пары, – А знаете, Машенька, возьмите себе одну чашечку и блюдечко тоже, хоть так я поучаствую в вашем благотворительном марафоне, – Альбина вздохнула.

Я не имею привычку отнекиваться, дают – бери! Три с половиной тысячи рублей, подчеркивает Альбина. Дорого, значит, и подарок дорог вдвойне. Спасибо, дорогие соседи. Вы продолжаете учить меня жить.

– Ой, Вам же, Mary, письмо, как я забыла! С каким-то совершенно неизвестным штемпелем.

Друзья мои, началось! И по Курту Воннегуту мне скоро придётся «без дела слоняться» по городку с названием Chipping Campden в Соединенном Королевстве. А у меня и визы-то английской давным-давно нет, не то, что денег на неё.

– Не может быть! – меняя одни очки на другие, удивляется Аркадий Петрович, – Лидия Ивановна, идите к нам! – он распахнул дверь в общий коридор, – Это неслыханно! Нашлась Марья Андреевна.

Не удивляйтесь, у нас полно Маш. Мою прабабушку по отцовской линии, Марью Андреевну, родственники давно похоронили. Накануне Великой Отечественной Войны она выехала в Брест, к родной тётке по каким-то делам, маленькую дочь оставила с мужем, собиралась ненадолго, туда и обратно. Больше семья о ней ничего не слышала. Я искала прабабушку на сайте Мемориал – без результата. И вот письмо из Чиппинг Кэмбден! 1982 – год её смерти, сказано в письме. Моя бабушка очень горевала и часто вспоминала Марью Андреевну. Меня назвали в её честь. Сейчас 2016. Это Москва. Мне пишут – вы являетесь единственной наследницей… Вы в это верите?

Глава 4. Английские деньги

Аркадий и Альбина заняли мне денег на визу Соединенного Королевства, на билет до города Лондона и на мелкие расходы. Я прилетела в Гатвик в середине июля. Добралась до вокзала Виктория. Сейчас это просто. И тьма-таракань, то есть интернет, уже не тьма-таракань, а полезная вещь. На вокзале я купила билет на автобус до Мортон-ин-Марш, что в графстве Глостершир, хорошо бы городок посмотреть, да деньги надо экономить. На станции я пересела на автобус до Чиппинг Кэмбден, и через полчаса вышла на остановке Городская Ратуша. Другой, не московский, мир. Я в Англии. Медовые домики, деревья, газоны, цветы. В трамвае номер 39 всё стало привычным, не то что приелось, нет, Москва не приедается. Но здесь очень красиво. Как бы в прелесть не впасть, не поменять Родину на воображаемый рай. Я взяла такси и назвала адрес. Городок существует с седьмого века. Почему моя русская бабушка оказалась в этой английской глуши? Если бы я знала раньше, может и замуж бы не выскочила сгоряча.

Вопросы....

Таксист молчит, как рыба. Сразу понял – русская. Так. Здесь колоритно, чисто, ухожено, проживает две тысячи человек. Чистота вытекает из цифры. Приехали. Две с половиной минуты? Неужели не мог объяснить – это рядом, здесь налево, там направо. Пять фунтов пятьдесят пенсов. Ну и цены за две минуты езды! Ну, и новая Маша – считает каждый цент… Я позвонила в дверь нотариальной конторы. Никого. Ни души. Навстречу – пожилой господин с двумя таксами. Он поздоровался. За пять дней в Чиппинг Кэмбден со мной все перездоровались. Не потому, что приехала наследница из Москвы, а потому что так принято. Москва такая огромная, с ней этот номер не пройдёт. Да, и в Лондоне давно никто ни с кем не здоровается. Англичане умеют хранить историю. Городок тому свидетель. Дома средневековые, а выстояли. Нет, ну, конечно, батюшка – отец Алексей меня отчитает за дрожь в коленках перед англосаксами, он их терпеть не может. А ещё проповедь хорошую про их жизнь-быт… а потом я ему – про Лондон, про русскую церковь, как стояла на службе по два часа, и отец Алексей оттает.