– Просто катаешься? Ночью среди недели?
– Ну да! Могу позволить! Может быть я тоже путешественник, как и ты?
– Может быть, может быть… – я отвернулся к окну и начал наблюдать за домами, мимо которых проходил в начале своего пути.
– А что? – хмыкнул он. – Я бы попутешествовал. Я люблю ездить куда-нибудь. Это романтично. И интересно. Особенно, если у тебя есть спутница. ОСОБЕННО! Если у тебя есть СПУТНИЦА! – после небольшой паузы сказал Андрей, а затем разразился смехом. – Особенно, если ей лет четырнадцать и она какая-нибудь беспризорница! Вот это было бы охуенно!
Ход его мыслей начал запутывать меня. Сперва он показался мне вполне адекватным мужчиной, который просто не знает, где купить пива. Теперь он какой-то странный бугай, который ездит пьяным и хочет путешествовать с четырнадцатилетней беспризорницей. Не самый худший вариант для спутника, но, всё-таки, какой-то беспокойный.
– А почему четырнадцать лет? И почему беспризорницей?
– А почему нет? Это же идеально! Ещё бы и байк крутой… – его грубое лицо приняло мечтательный вид. – Представь: закат, тучи после дождя, мокрый асфальт. Где-то в Америке вы выходите из дешёвого мотеля, прохладный ветер обдувает вас свежим влажным воздухом. Она целует тебя в губы, присасываясь, как пылесос, пока твои руки запутались в её волосах. Вы садитесь на большой тяжёлый байк, он заводится с оглушающим рыком, и вы мчитесь навстречу звёздной ночи под запилы тяжёлого рока и хэви-метала. Не это ли счастье? Ты свободен, она свободна, и ей всего четырнадцать, ох… Четырнадцать лет – самый сок, если ты понимаешь, о чём я, – он смеялся, и казалось, что смех его бесконечен. – А беспризорница потому, что если ты с ней, если ты взял её под своё крыло, а особенно если вы ещё и путешествуете, а, значит, преодолеваете трудности вместе, то она будет тебе предана как никто другой. Понимаешь? У неё же никого нет! А тут ты, который оберегает, помогает и дарит тепло. Ну и ебёт.
Смех его очень громкий, и со временем он начал раздражать и раздаваться неприятным громом в ушах.
– А тебе не кажется, что это звучит немного… Педофильски? – выбор в качестве спутницы четырнадцатилетней беспризорницы немного удивил меня. Обычно это не то, что выбирают люди для описания счастья.
– Нет. А с хуёв ли это педофильски звучит? – выразил он искреннее недоумение.
– Ну… Типа ей четырнадцать, а ты её… ебёшь… – я старался не накалять возможное раздражение в нём, хотя и не знал, было ли оно вообще, но на всякий случай, потому что он начал меня немного пугать.
– Так в том-то и дело, что ей четырнадцать. С хуёв это педофилия?
– Ну закон…
– Закон может хуй пососать, – прервал он меня. – Подумай-ка, почему.
– Подумать… почему закон может хуй пососать?
– Да.
– С твоей точки зрения?
– С моей, с твоей, с любой, с разумной, с нормальной.
– Дай мне намёк хотя бы, – почесал я затылок в недоумении.
– Подумай, для чего люди ебутся.
– Для удовольствия? – неуверенно выразил я свою догадку.
– А ещё? – он был упорен в своём желании о том, чтобы я узнал, почему закон может пососать хуй.
– Для размножения?
– Именно! Ну? Понял?
– Ну не очень…
– Ну подумай ещё.
И я начал думать.
– Ты… наверное… хочешь сказать, что… Это не педофилия, если люди ебутся с несовершеннолетними для размножения? То есть можно сказать, что выебал девочку для размножения и сразу всё? Ты не педофил, все обвинения сняты? А если ты выебал девочку, которая ещё не может дать потомство? – выразил я ещё одну догадку.
– Почти, ты уже близко, мыслишь в правильном направлении.
– Почти? Бля, чувак, ты выебал несовершеннолетнюю – ты педофил.
– Ну давай подумаем, блять, вместе, – теперь раздражение действительно в нём присутствовало. – Ты отличишь восемнадцатилетнюю от семнадцатилетней? Вот так, на глаз, сходу?
– Ну… Навряд ли.
– Что это значит? Это значит, что между ними разницы нет, и граница придумана.
– Так… – внимательно я его слушал.
– В одной стране совершеннолетие, ну или возраст согласия там или ещё хуй знает что, ну вот эти все ограничения, короче, с восемнадцати, а в другой с двадцати одного, а в третьей с шестнадцати, в четвёртой с четырнадцати, а в пятой вообще с двенадцати. Что это нам говорит?
– Что возрастные ограничения разнятся от стран к стране. Так.
– Ну а люди-то, блять, везде одни нахуй! Человеку двенадцать лет что в одной стране, что в другой, нахуй! Это значит, что закон может пососать хуй, потому что он, блять, выдуманный нахуй, высосанный из пальца!
– Теперь я понял, к чему ты. Типа раз закон разнится и не абсолютен, то на него можно забить хуй?
– ДА! – громко крикнул он.
– Хм… – задумался я. – Если бы каждый так думал про каждый закон, который ему не нравится… Убийцы про закон, запрещающий убийство, ведь есть ситуации, когда приходится убивать… Воры про закон, запрещающий воровать, ведь есть ситуации, когда приходится воровать… Представляешь, что было бы?
– Представляю. По-людски все жили бы, а не по-долбоёбски.
– Ну я не уверен, что могу с тобой соглаиться… Да и если тебе кажется, что это по-долбоёбски, то измени это.
– Я, блять, водитель КАМАЗа со стажем двадцать лет из сорока, которых живу. До вождения КАМАЗа я был грузчиком некоторое время. Что я изменю?
– Ну… Как это делается-то? Организуй партию за изменение не нравящихся тебе законов, найди единомышленников, выиграй выборы, проведи голосования и реформы…
– Ты сам-то в это веришь? – усмехнулся он. – Ты что, вчера родился? АУ! ДЕВЯНОСТО ВОСЬМОЙ ГОД НА ДВОРЕ! Уже давно всем заправляют мафики всякие, братки, у которых всё схвачено и кому надо заплачено… Им дела нет до изменений. И то хорошо. Потому что начнёшь что-то менять – сразу подскочат и начнут доить и вертеть тобой в своих целях, как они делают со всеми политиками. Хуй ты что изменишь! А если изменишь, то не успеешь насладиться изменениями – в лес отвезут за то, что хуйнёй занимался, а не тем, чем бизнесмены просили. А раз так, то единственный выход для простого человека – брать и класть этот хуй на то, что тебе не нравится! Они там – мы здесь. Законы везде одни, но нигде не соблюдаются… Всё по-честному.
Я удивился от такой категоричной неприязни к закону. Но, видимо, раз она есть, то какие-то основания у человека тоже имеются… Может, я действительно прожил ещё не так много, чтобы встретиться с тем, с чем встретился он, и что заставило его выстроить такое мнение. За всю свою жизнь я ни разу не взаимодействовал ни с милицией, ни с чиновниками, ни с кем-либо вообще, связанным с политикой и законами. Андрей, тем временем, продолжил:
– Особенно, блядь, если закон такой мудовый! Вот сам посуди: во сколько лет ты захотел ебаться? С восемнадцати, наверное, блять, да?
– Нет конечно.
– Ну так и хули?
– Ну так-то логика здесь есть, – неуверенно сказал я, приподняв даже одну бровь. – Гормоны начинают играть нихуя не с возраста согласия или ещё какой хуйни, под закон они не подстраиваются, – хотя я действительно начал понимать, о чём он.
