– Ну вот!
– Гормоны начинают играть примерно лет с двенадцати… – начал я рассуждать. – Это я знаю по себе и по окружавшим меня сверстникам. До этого времени, конечно, ебаться некоторым тоже хотелось, в том числе и мне, и я и в семь лет уже давно фантазировал и дрочил, но как начинается переходный возраст… Примерно в двенадцать лет у мальчиков начинается выделение спермы, у девочек менструха там и все дела. Они уже могут сделать ребёнка. То есть в этом возрасте человеческая особь уже половозрелая.
– ВОТ ИМЕННО БЛЯДЬ! ВОТ ИМЕННО НАХУЙ!!! – восклицая, он ударил по рулю. – ЕСЛИ ПРИРОДОЙ, БЛЯДЬ, ЗАЛОЖЕНО, НАХУЙ, ТО КАКОЙ ЗАКОН, СУКА, МОЖЕТ ЭТО ПОМЕНЯТЬ?! – казалось, что если бы Закон был человеком, стоящим перед ним, то Андрей его сейчас бы убил.
– И…
– И поэтому, – снова он прервал меня, – поэтому, сука, закон может пососать хуй. Если в двенадцать лет человек готов к ебле по мнению природы, то значит ему можно и нужно ебаться, плодиться и класть хуй на ёбаных долбоёбов, которые понапридумывали какой-то хуйни ебаной блядской, ограничивая и сдерживая то, что заложено в людях природой, и отчего они несчастны потом, проёбывают самый сок, самый рассвет нахуй их сексуальной энергии, самый кайф весь.
– Так, хорошо. И я правильно тебя понимаю: если ты ебёшь половозрелую особь, то это не педофилия?
– ДА!
– А если не половозрелую?
– То ты педофил и пошёл ты нахуй, я тебе ебало разобью. А если это будет моя дочь, то вообще убью нахуй, – резко отрезал Андрей.
– То есть, по твоему мнению, можно ебаться и ебать с двенадцати лет всех?
– Ну, кого-то с двенадцати, кого-то позже, некоторых и раньше. Ебаться и ебать можно с того момента, как у тебя начала выделяться малафья, если ты пацан, и началась менструха, если ты девка. Ну пару лет ещё можно дать на привыкание к новым условиям жизни из-за достижения половозрелости. Ну а так, раньше этого момента – нельзя. Потому что тогда это хуита для извратов ёбаных, которые ебут то, что ебаться ещё не должно по природной задумке.
– Хм… – такой концепции я, конечно, удивился: хоть и смотрелась она достаточно логично, но была капец какой стрёмной. – Тут можно поспорить, конечно, несколькими путями. Типа, если по природе нельзя ебаться до переходного возраста, то нахуя тогда до него у пацанов и девочек есть то, чем тыкать, и то, куда тыкать?
– Блядь, в дереве тоже есть куда тыкать – дупло нахуй. Будешь дерево ебать? Нет? Правильно, что нет блять. Потому что не во всё, куда можно тыкать, нужно, нахуй, тыкать.
– Хорошо. Ну и ты говоришь, что надо плодиться и размножаться. В двенадцать-то лет? Что ребёнок в двенадцать лет может дать своему ребёнку?
– Говорю же: пару лет ещё можно дать на эту… Адаптацию! Адаптацию к новой жизни. А вообще, это проблема не природы, а общества, в котором мы живём. Что в двенадцать лет ребёнок ещё остаётся ребёнком. По мнению природы, в двенадцать лет ты уже достаточно взрослый или взрослая, чтобы иметь ребёнка.
– И если ты недостаточно взрослый, то это значит, что ты просто отклонился от плана природы и неправильно живёшь? Я правильно тебя понимаю?
– Это значит, что твоё детство дольше того, какое оно должно быть. В природных условиях к двенадцати годам ты уже можешь обеспечить себя и окружающих едой и защитой. Потому что в природе единственное, чем ты занимаешься, – это добываешь еду и защищаешь свою семью. Ну или участвуешь во всём этом.
– Но сейчас не так. И это неправильно?
– Конечно неправильно! Посмотри, блять, на детей: все изнеженные, занимаются хуйнёй ради хуйни. Конкретно сейчас, конечно, время не самое сладкое… Но в общем-то это так: все прелести жизни дают в детстве, а потом пиздец и муки одни. Теперь жизнь существует только в детстве, в которое понапихано куча всякой хуйни, и вернуться в которое и ощутить чувства оттуда человек пытается потом всю оставшуюся жизнь. Может, даже специально так сделано… Типа сперва показали кайф, приучили к нему, а потом заставляют работать, чтобы вернуть его, снова почувствовать… Но это другой вопрос уже.
– А беспризорница, я так понимаю, потому что раз она беспризорница, то побывала в суровых условиях и поэтому морально старше своего возраста? И типа не изнежена в детстве, поэтому будет радоваться жизни?
– Да. Вот видишь? Я и не сомневался, что ты умный парень. Всё же прекрасно понимаешь.
– Ну окей. Я, в принципе, тебя понял и, кажется, даже, в какой-то разумной мере, сдержанно поддерживаю, потому что звучит всё логично. Но наверняка есть люди, которые скажут: «Общество развивается, всё меняется, дети остаются детьми дольше и таковы современные реалии, поэтому и возраст, с которого можно ебаться, тоже должен поменяться».
– Я скажу этим, блять, людям… Нахуй… Что, сука, если что-то меняется, то это, нахуй, не значит, что это меняется обязательно к чему-то хорошему. Что развитие идёт в правильном направлении.
– Ну да… Развитие в неправильном направлении – это деградация.
– Да! Вот ты прав, я тебя даже обнять готов за такую мысль! Когда Ева или кто там ела яблоко в саду, то тоже, блять, думала, наверное, что это развитие нахуй.
Такая сильная аналогия заставила меня призадуматься… Да и не только она. Я уставился в окно, в который раз, и начал думать обо всём этом. Большинство мужчин разделяют интерес к молодым девушкам, часто даже не отличая совершеннолетних от несовершеннолетних. Это факт. Огромное множество людей начинают свою половую жизнь далеко до наступления возраста согласия или совершеннолетия. Это факт. Существует стойкий интерес к теме школы у взрослых людей в плане сексуальном – все эти порнофильмы про школьниц и плакаты с девушками в школьном антураже и тому подобное… Тоже факт. И среди людей это не считается проявлением педофилии. И людям действительно хочется заниматься сексом с того момента, который наступает раньше возраста согласия и вообще не может быть чётко назначен законом. Это физиология, её не изменить. Разве что многотысячелетней эволюцией, но условия для этого нужны воистину несчастливые. И ведь люди испытывают влечение к именно половозрелым особям, а не к девяти- и семилетним и подобным. И именно это здоровое влечение должно считаться нормой юридически, как оно считается нормой людски, в обиходе, в быту. А влечение к неполовозрелым девочкам и мальчикам – это есть педофилия?
– Я с тобой, вроде, в какой-то мере, согласен, – неуверенно сказал я после небольшой паузы, ощущая странные переживания от самого факта, что я соглашаюсь с такими сомнительными идеями.
– Ещё бы ты со мной не согласился. Это ж я везу тебя хуй знает куда среди ночи в пустом городе! – засмеялся он.
– Да…
– Да не, не ссы, всё нормально. С этим невозможно не согласиться, потому что это то же самое, что не соглашаться с законами природы в физике или химии или ещё какой хуйне. Это научная хуйня. Биология. Проблема только в том, что мы взрощены так, что до совершеннолетия ебаться нельзя морально. Так что это, того самое… Не вздумай после моих слов хуйню творить всякую. Понял? Посадят и опустя. Если вообще не убьют. И даже я, человек таких взглядов на сексуальную жизнь, не дам свою дочь кому-то ебать до её совершеннолетия, и не стану ебать кого-то несовершеннолетнюю. Потому что мы с такими взглядами с рождения. Что ебать несовершеннолетних нельзя. Что это неправильно. И это и есть неправильно. И общество состоит из людей, у которых взгляды такие. Поэтому даже если мне будет похуй, то обществу не будет. Но мне не будет, потому что культура такая. Поэтому… Времена и культуры меняются, люди иногда тоже… И эти все взгляды меняются, они не постоянны. Может, настанет момент, когда народ и эту простую истину осознает и что-нибудь поменяет в своих взглядах. А если нет… То и похуй! Кто хочет ебаться в двенадцать – тот найдёт, как поебаться в двенадцать. Не упустит расцвет своей жизни. А это главное. И только это. Потому что я не про то говорю, чтобы сорокалетние мужики могли бы ебать четырнадцатилетних… Мне самому неприятно об этом думать так-то, потому что в наше время в большинстве случаев морально в четырнадцать лет ребёнок всё ещё ребёнок, несмотря на то что физически уже нет. Ебать таких – извращение ёбаное. Но это потому, что у нас культура такая, и мы в ней выросли. Понимаешь меня?
– Смутно, но, вроде да…
– Надеюсь, что понимаешь правильно. Я не говорю, что все должны ебаться с малолетками. Нет! Не вздумай так воспринимать это! Я говорю про конфликт культуры и природы. И что он глуп, и природа всё равно возьмёт или даже уже держит верх. И я надеюсь, что со временем этот конфликт разрешится, чтобы люди меньше страдали. Потому что когда культура не соответствует природе, то люди всегда страдают. И либо надо менять культуру, либо людей. А дожидаться, когда у людей физиологическое начало переходного возраста подвинется на постоянно плавающую планку, устанавливаемую меняющимся от страны к стране, от эпохи к эпохе, и от правителя к правителю закону, – глупо и просто невозможно. Так что поменять культуру было бы проще. И столько бы страданий сразу бы прекратилось…
Когда он говорил про страдания, то я находил себя на мысли, что сомневаюсь в существовании этих страданий. Действительно: обычно природой заложено начало половой жизни раньше, чем заложено в каких-то кодексах разных стран. Но действительно ли люди страдают от этого? Я не знаю ни одного человека, – кроме, собственно, Андрея, – который бы страдал из-за того, что меняются нормы возрастов, с которых можно заниматься сексом. Ведь, как он сам сказал, кто хочет поебаться в двенадцать – тот найдёт, как поебаться в двенадцать. И это правда: многие мои знакомые начали ебаться в двенадцать, тринадцать, четырнадцать лет. Про пятнадцать и шестнадцать вообще молчу… И никого не преследовали и ничего подобного… Так зачем тогда проводить какие-то реформы? Чтобы люди постарше могли бы к присоединиться ко всему этому молодому веселью? Это как-то странно и ненормально звучит. Или… Чтобы, раз уж это веселье происходит, и все это на своём бытовом уровне считают нормой, то оно стало нормой и на законодательном уровне? Чтобы вывести эту «мирскую» норму из серой зоны в светлую зону закона? В какой-то мере, конечно, я согласен с ним, потому что с природой действительно не поспоришь, и большинство людей теряют девственность до наступления совершеннолетия. Но с другой стороны… Как-то стрёмно… Хотя, может, это влияет на меня та культура, в которой я вырос вместе с Андреем, и которую он обвиняет в неких страданиях? И она не даёт мне полностью и без сомнений согласиться с чем-то одним? Обе эти стороны конфликта имеют противоречивые доводы, но… Это какая-то хуйня, и я не понимаю, зачем вообще это обсуждать? Чтобы определиться, что такое педофилия? А разве это и так не понятно? Найти великую истину, гласящую, что, оказывается, плодиться-то можно прямо с переходного возраста? А то люди этого не знают! Или что? Что мы должны что-то сделать, чтобы к началу половой зрелости дети не были детьми, а уже были самостоятельными и взрослыми, чтобы могли заботиться о потомстве и вообще давать его законно и без проблем? Нахуя? Разве это какая-то великая мировая проблема, что люди редко рожают в двенадцать, тринадцать, четырнадцать и пятнадцать лет? Я не понимаю, что он, нахуй, хочет…
– Что задумался? – внезапно прервал мои мысли Андрей. – Ты не загоняйся, а лучше попробуй вообразить у себя в голове то, что я говорил про байк и Америку.
Немного помедлив и вздохнув, переключившись не спеша во всебя, я неохотно начал воображать, но со временем фантазия, всё-таки, плавно поглотила меня… Когда-то я услышал то ли по телевизору, то ли по радию, то ли ещё где, песню певца Игги Попа, которая называлась «Пассажир». «Зэ Пэссэнджер». Я достаточно подкован в английском языке, поэтому смог разобрать большую часть слов в этой песне. И она заиграла в моей фантазии сейчас. Я представил красивую девушку, которой было лет четырнадцать, и в этом не было ничего плохого. Она была слишком умна и слишком красива, в культуре страны в этой фантазии это было приемлемо, а я сам был слишком молод, чтобы об этом задумываться. В качестве декораций я представил Америку, которую видел в фильмах и по телевизору. Я представил закат после дождя за придорожным отелем, – или мотелем, разница мне была не знакома, – влажный жёлто-оранжевый песок пустыни вокруг, мокрый асфальт у отеля с несколькими лужами, а на небе вдаль за горизонт, изредка сверкая молниями, уходят тёмные грозовые тучи, освещаемые красно-оранжевым светом солнца с одной стороны, и темнеющие растущим ночным небом с другой. Я представил мокрое чёрное шоссе с яркими жёлтыми полосами посередине. Удобный байкерский двухместный мотоцикл, блестяще чёрный с серебряными деталями, в багажной сумке которого, помимо всего прочего, лежит то, чем я смогу защитить то, что люблю. Капли прошедшего дождя на кожаных сидениях, которые я смахну рукой. Как девушка подходит ко мне, её волосы развеваются на ветру, и в её безумно прекрасных глазах видится счастье, которое выдаёт милая улыбка. Как она, встав на цыпочки, несколько раз быстро целует меня своими влажными губами, а затем прислоняется своей головой к моей груди, и я её обнимаю. Как свежий послегрозовой воздух наполняет нутро и заставляет дрожать от удовольствия и прохлады. Как уже красный свет солнца падает на нас двоих. Я представил, что перед нами весь мир, вся жизнь и вся свобода, которая только может поместиться в этих двоих, совсем ещё молодых, людей. Как затем мы садимся на мотоцикл, она обвивает меня руками, и отправляемся в наш путь, в аур джорни, через пустыни, леса, прерии, поля, горы, лето, осень, зиму и весну, через дождь и солнце, через города и деревни, через ветра страны и через волны побережья континента, под чистым ясным небом и яркими звёздами, пока великий Игги Поп поёт про то, что всё это сделано для нас, что всё это принадлежит нам, что это моё и её, и что она выглядит хорошо этой ночью, и что всё выглядит хорошо этой ночью… Что вообще всё хорошо этой ночью.
Эта фантазия была столь сильна, что слёзы счастья начали появляться на моих глазах. Я действительно был готов заплакать от счастья. Но сказать с уверенностью, что был бы менее счастлив, если бы в этой фантазии фигурировала девушка старше, – хоть прямо сегодня ставшая совершеннолетней, хоть ещё старше, – я не мог. Счастье мне дало само представление этой картины и ощущения, что меня кто-то любит. Честно говоря, я бы даже и не задумался о возрасте девушки в этой фантазии, а просто представил бы какую-нибудь случайную и приятную, первую появившуюся в мыслях, если бы меня не направил Андрей на обращения внимания на возраст. Я протёр глаза так, будто разминаю их от усталости, глубоко вздохнул и перевёл свой взгляд и концентрацию обратно на залитые оранжевым светом тёмные улицы между тихих домов, которые казались теперь просто временными декорациями на сцене театра, в котором я заперт, а настоящая жизнь была увидена мною в фантазии. Слишком долго фантазировать так – можно что-то сломать в себе. Я просто дышал и наблюдал за видом, в тишине, пока наша длинная пауза не стала смущать меня слишком сильно. Хорошо, что Андрей снова прервал её:
– Я просто хочу, чтобы каждый человек задумался вот над чем: педофилия – это плохо. Бесспорно. Я ненавижу педофилов. Но действительно ли является педофилией влечение к половозрелому человеку, способному дать потомство? Вот просто подумай об этом! Взрослому по меркам природы, но не по людским. А если людское мнение не совпадает с мнением природы, то, может, стоит его поменять, потому что с природой бороться бесполезно? Я считаю, что педофилия – это влечение к неполовозрелому человеку. Это плохо и ненормально. Но влечение к половозрелому – норма. И большинство людей так или иначе, осознанно или нет, со мной согласятся. А если нет, то пусть подумают, сколько раз у них в фантазиях промелькали половозрелые и уже оформившиеся, но ещё не совершеннолетние юные девушки и мальчики лет пятнадцати, шестнадцати, – пусть подумают и мужчины, и женщины любого возраста, – а после искренне ответят, видят ли они что-то плохое в этом. Если и тогда я не буду прав, и ни люди, ни закон меня не поддержат, то значит так тому и быть…
– Знаешь… Вот ты говоришь, что природой заложено начало половой жизни с начала менструаций и выделения спермы… И, вроде, звучит-то это как правда… Это и есть правда, но… Но вот что-то мне не даёт согласиться с тобой в вопросе законов. Что-то не даёт мне сказать: «Да! Понижаем возраст согласия до двенадцати или вообще его убираем и судим по факту начала полового созревания!». Да и вообще: я не вижу никакой проблемы, которую должен решить этот наш разговор. О чём мы говорим? О том, что такое педофилия или что? Нахуя?
– Ну да – о том, что такое педофилия. Но не только. Больше о том, что мы отошли от природы, и культура вошла с ней в конфликт, и это неправильно. Да и вообще…
Он повернулся лицом ко мне, и по немного пьяным глазам было видно, что он как будто бы готов зарыдать. Жалостливо он сказал:
–Это всё культура, в которой ты вырос… Вот смотри… До прошлого года, если ты не знал, действовал уголовный кодекс старого образца, года шестидесятого, что ли, ещё РСФСРовский, и где не было возраста согласия, а был именно фактор половой зрелости. Сейчас приняли возраст согласия – шестнадцать лет. То есть так-то по закону можно осторожно заниматься сексом до совершеннолетия. И я не понимаю, зачем тогда весь этот бред, если… Понимаешь… Я ведь не призываю ебать детей… Не призываю понижать с нихуя возраст совершеннолетия… Я просто за справедливость. За то, чтобы всё в мире было правильно и разумно, рационально, а не высосано из пальца непонятно на каких основаниях… Чтобы законы культуры соответствовали законам природы… Если бы всё было так, как я говорю, то не было бы никаких проблем. Никому не пришлось прятаться, скрываться, бояться… И это моё объяснение всего этого… Мне кажется самым рациональным и справедливым. А если же нет… Ну и ладно. Природа всё равно берёт своё. Как цветок, пробивающийся через трещину в асфальте…
«Каких проблем? Кому прятаться? Кому скрываться, кому бояться?», – подняв брови в молчаливом охуевании от странности ситуации, устав и не желая продолжать рассуждать об этой хуйне, списав весь этот странный и даже в какой-то мере бессмысленный разговор на выпитое Андреем пиво, помолчав с минуту, я, наконец, решился попытаться как-то сменить эту спорную и стрёмную тему на что угодно другое.
– Ну, беспризорниц я у тебя в машине не вижу, так что определённо это не то, чем ты сегодня планировал заняться, – шмыгнув носом, сказал я.
– Ну да. Я так-то искал какое-нибудь ночное приключение с какой-нибудь девкой, но когда увидел вас, красивых мальчиков, у дороги, то решил, что не прочь попробовать открыть для себя новые горизонты.
Я промолчал в ответ, а он засмеялся в который раз.
– Да расслабься! Я прикалываюсь!
– Понял…
– Но вообще да, я искал баб, но пиво важнее баб, поэтому я поехал сперва искать пиво.
Он сделал радио погромче, немного опустил стёкла, чтобы не запотевали, а я надеялся, что через некоторое время радио по счастливому стечению обстоятельств каким-то образом выключится, потому что устал слушать его громкий голос, но это навряд ли случится.
– Тебе как лучше? – сказал он, перекрикивая радио.
