Вернись после смерти
– И я, знаете ли, тоже прибыл сюда не для того, чтобы любоваться видами таежных сопок Забайкалья. Образ божественной Фудзиямы в кипении цветущей вишни гораздо приятнее моему взору! – довольно жестко парировал Ямомото.
– Каждый из нас делает свое дело, Ицузо-сан, – примирительным тоном сказал майор. – К вам я обратился лишь потому, что мне нужны компетентные совет и помощь.
– Видите ли, Исии, мой опыт и знание русских в данном случае мало помогут. С таким фактом, – вице-консул кивнул на письмо, – я, признаться, сталкиваюсь впервые. Скажите, чем вы можете объяснить все это?
Китаджима несколько секунд что-то напряженно обдумывал, медленно шевеля ладонью жесткий, седоватый ёжик на своей большой голове. Ответил:
– Умные люди умеют читать между газетных строк… Они, также, слушают, как мы теперь знаем, наше харбинское радио и свои малоутешительные сводки Совинформбюро, затем делают соответствующие выводы. Германские армии дерутся упорно, и не беда, что им пришлось отойти от стен Москвы. Ни для кого не секрет, что все это лишь временные военные успехи Советов. Многие понимают, что и на востоке в скором времени полыхнёт гроза, которая навсегда испепелит дикие большевистские орды, – Китаджима нервно хрустнул пальцами, несколько раз сжал и разжал кулаки, продолжил с фанатичным вдохновением. – Если очень постараться, то Россия падёт к нашим ногам, как переспелая хурма. Операция: «Бросок за Байкал» должна быть осуществлена любой ценой, девиз Божественного Мика'до: «Азия – для азиатов!», ещё никто не отменял. Советский Дальний Восток просто обязан стать японским, и он, бесспорно, станет им! Здравомыслящие политики понимают эту историческую неизбежность. Отсюда желание услужить нам, в расчете на будущие блага.
– Я не совсем понимаю вас, господин майор, то вы называете их сбродом, то здравомыслящими политиками… – с легким недоумением спросил Ямомото.
Китаджима неприязненно усмехнулся:
– Для меня, дворянина и потомка самурая, русские и иже с ними были, есть и навсегда останутся сбродом, я отнюдь не оговорился. Но нужно отдать должное: разработанная ими тактика борьбы весьма целенаправленна, а их организационной структуре может позавидовать солидная тайная оппозиция. Вспомните: «ядро», состоящее из «двоек». Следовательно, если выпадает одно «звено-двойка», то «ядро» остается вполне боеспособным. Связь осуществляется одним лишь человеком – командиром «ядра». Как правило, он облечен особым доверием и всецело предан идее. Таким терять нечего и живыми они не сдаются – отсюда стопроцентная надежность и прочность структуры. Арестовали «двойку» – она ничего не даст для сыска, знают-то лишь один другого и всё.
– Ну, хорошо, а если им придется выполнять крупное задание, где не обойтись одной «двойкой», тогда как?
– Это уже дело техники, – объяснил разведчик. – На таких операциях могут быть задействованы десятки «двоек», и появляются они, как правило, в масках и темных очках, с приклеенными бородами и усами. Подобная структура мне знакома по работе в Европе перед самой войной, она заимствована у одной из масонских организаций. Люди состоят в ней десятки лет, а друг дружку в лицо ни разу не видели, конспирация полнейшая.
– Все это очень и очень занятно, майор… – вице-консул Ямомото снова медленно прошелся по просторному кабинету, его коричневые тупоносые ботинки мягко утопали в высоком ворсе дорогого индийского ковра. – Скажите, а каким образом это письмо попало в ваши руки?
–Весьма оригинальным, – толстые губы Китаджимы расползлись в одобрительной усмешке. – И это еще раз указывает на то, что мы имеем дело с людьми, посвященными в тонкости конспирации.
– Ну-ну? – живо заинтересовался Ямомото.
– Позавчера в кинотеатре «Кадр», секретарь Тиэко Мори устроилась на своём месте в зале буквально за минуту до начала сеанса. Слева от нее не было никого, а кресло справа занимала молодая женщина, её лица она не помнит, как не помнит и ни малейшего прикосновения к себе соседки. Тиэко обнаружила письмо, только вернувшись в консульство. Причем, и это тоже немаловажная деталь, свою дамскую сумочку она имеет обыкновение носить справа, и не изменяла этой традиции никогда. Всё говорит о том, что за Тиэко, уже давно велось наблюдение и даже такая мелочь при встрече с ней, была учтена – ведь женщина села именно справа. Следовательно, им было заранее известно место секретарши в кинотеатре. Становится понятным, что готовились к встрече с нами долго, скрупулезно и пошли на нее уже наверняка.
– Да-а-а… – садясь, протянул Ямомото. – Все это очень похоже на работу профессионального вора-карманника.
– На мой взгляд, в борьбе с Советами все средства хороши, – убежденно произнес разведчик. – Поэтому не будем уж слишком щепетильны. Разделяющие наши идеи русские люди пока нам очень нужны, ведь сказано же: «Одной рукой узел не завяжешь!» А потом, когда осуществятся планы великой Ниппон, мы отправим их ко всем чертям: быдло должно знать своё законное место!
– На Востоке говорят: «Всё должно измениться, чтобы остаться прежним!», поэтому трудно не согласиться с вами, – задумчиво сказал Ямомото. – Но есть одна сложность: русских, сочувствующих нам, достаточно много и, если все они вдруг окажутся недовольными, тогда несдобровать – какие бы золотые горы мы им не обещали после нашей победы над большевиками.
Загадочно и вкрадчиво Китаджима проговорил:
– Именно поэтому сейчас необходимо применить тонкий расчет в отношении русских. Древнее учение гласит:
«Если мы хотим ослабить кого-либо, то должны будем сначала укрепить его. Если намереваемся низвергнуть кого-либо, то должны сначала возвысить его. Если замышляем разорить кого-либо, то должны сначала осыпать его дарами. И только так подчинённые и слабые победят жестоких и сильных!»
– Цитируете книгу мудрости «Дао Дэ Цзин»? – опять поразился вице-консул эрудированностью Китаджимы. – Вы не перестаёте меня удивлять, господин майор!
– Я бы хотел вернуться к обсуждению вопроса, – всем своим видом тот постарался показать, что не обратил на лесть никакого внимания. – И поэтому вынужден повторить: в борьбе с большевиками сгодится абсолютно всё.
– Наверное, вы правы, – согласился Ямомото. – Вам что, нужен мой совет?
– Дело в том… – тот замялся. – Дело в том, господин вице-консул, что мне необходимо ваше разрешение на постановку проверочного задания этой «Свободе».
– Об этом не может быть и речи! – вскакивая с поспешностью, так не свойственной его сану и солидной фигуре, воскликнул Ямомото. – Такого разрешения не сможет вам дать и сам господин Генеральный консул!
– Но разве мы имеем право упускать этот шанс? – глаза разведчика злобно блеснули. – И потом, время: его-то у нас нет! Через несколько дней нужно отсылать ответ, курьер уже прибыл, группа «Свобода» ждет нашего решения.
– Как… Как курьер прибыл?! – Ямомото с величайшим изумлением воззрился на разведчика. – Он что, находится на территории консульства? Вы отдаете себе отчет в том, что сказали, Исии?
– Вполне, – спокойно отреагировал тот. – Курьер расположился в вашей приемной.
– Вы нарушили консульский устав, майор Китаджима, и понесете за это суровую ответственность! – бурно вознегодовал вице-консул. – Впустить на территорию нашего государства личность, которая, возможно, находится в розыске. Почему вы обошли меня? Почему не доложили господину Хисамацу17? Впрочем, я забыл, что он в отъезде…
– Одну минуту, – майор сделал рукой успокаивающий жест. – Не нужно лишних эмоций, сейчас всё прояснится.
Он трижды громко хлопнул в ладоши. Дверь тотчас же отворилась, вошел муж секретарши Тиэко, капитан Иосио Мори, заместитель Китаджимы, стройный миловидный кареглазый молодой человек. В его руках была коробка из-под обуви. Жестом факира Китаджима снял с нее крышку. С искусно связанными лапками и крыльями в коробке сидел почтовый голубь, бирюзинки его глаз настороженно смотрели на людей.
– Каким образом он попал сюда? – сурово осведомился Ямомото.
– Перебросили сегодня ранним утром через стену нашего парка, – поведал Китаджима. – Упал на клумбу прямо под ноги привратнику. Изловчились сделать это так, что внешняя милицейская охрана ничего не заметила. Теперь вы понимаете, что все это не шутки, господин вице-консул? Сейчас нам осталось только подыскать проверочное задание группе «Свобода» и отправить его. «Курьер» явно заждался, он, хотя и не туго связан, но чувствует себя не совсем комфортно.
– А что если он прилетит на голубятню, хозяин которой – сотрудник НКВД?
– Ничего компрометирующего наше ведомство в записке не будет. Полтора-два десятка слов на русском, без обратного адреса, без характерных особенностей почерка. Итак, что же мы напишем, господин вице-консул? – майор Китаджима ожидающе смотрел на Ямомото, потом медленно перевел взгляд на капитана Мори, не проронившего за это время ни слова, стоявшего с отчужденным замкнутым лицом, словно буддийский монах-послушник на ритуальном действе.
Вице-консул Ямомото глубоко и надолго задумался. Наконец, он проговорил:
– Я вам совета дать не могу, а помочь – обязан. Давайте-ка сделаем срочные запросы в Харбин и Токио. Всё это слишком серьезно, чтобы мы могли самостоятельно принимать столь ответственное решение.
ШИФРОРАДИОГРАММА
«СССР, г. Чита, Генеральное консульство
Маньчжоу-Ди-Го,
г-ну Исии Китаджима.
Весьма срочно!
Совершенно секретно!
Харбин, 04. 06. 1942 г.
Для объективной оценки исполнительности и мобильности группы «Свобода», поставьте одновременно две-три проверочные задачи. Тщательно проанализируйте их результаты. Дальнейшие контакты только после всестороннего анализа обстановки и с моего личного разрешения. Гарантируйте высокую оплату, награждения, продвижение по службе членам группы после успешного окончания боевых действий Квантунской армии по захвату Забайкалья и создания на этой территории государства Сибирь-Го.
«Европеец»18.
Областная газета «Труженик Забайкалья» от 08. 06. 1942 г. (Хроника)
«…Трагически погиб коммунист, член партии с 1917 года, второй секретарь РК ВКП (б) Черновского района. Злодейская рука буржуазных наймитов оборвала жизнь прекрасного человека, большевика-ленинца, пламенного революционера, солдата Гражданской войны, Павла Изотовича Бородина. Партия и народ понесли тяжелую невосполнимую утрату, семья потеряла мужа и отца, прекрасного воспитателя достойных детей. Нет никакого сомнения, что этот подлый террористический акт совершили непримиримые враги Советского строя, до поры таившиеся в глубоком подполье. Нет также никакого сомнения в том, что рано или поздно убийцы предстанут перед суровым судом нашего народа.
Павел Изотович Бородин родился в селе Будан, Приаргунского района, в многодетной крестьянской семье. С самого раннего детства он познал тяжелый труд батрака, ощутил на себе классовую несправедливость самодержавного строя…»
Районная газета «Сталинский забой» от 09. 06. 1942 г. (Хроника).
«…В ночь с 8-го на 9-е июня 1942 года в районе поселка Черновский неизвестными лицами совершена диверсия на угольной шахте «Октябрьская». Взорван вновь разрабатываемый штрек, погибло трое шахтеров, еще четырнадцать получили тяжелые ранения. Нанесен значительный материальный ущерб шахте, временно прекращена добыча угля.
Областной комитет ВКП (б) выражает соболезнование родным и близким погибших и раненых горняков, проводит работу по материальному обеспечению их семей. Компетентными органами начато расследование данного диверсионного акта.
Товарищи рабочие и колхозники! Коммунисты и беспартийные! Комсомольцы и пионеры! Будьте бдительны! Враг не дремлет, он коварен, беспощаден и жесток. Победа над германским фашизмом неизбежна потому, что на борьбу против коричневых полчищ захватчиков поднялся весь великий Советский народ! Ваши отцы, братья, мужья и сыновья бьются сейчас на фронтах, не жалея себя и своей жизни. Но враг поднимает голову и в далеком от войны Забайкалье. Не допустим этого! Здесь, в глубоком тылу, все как один, встанем на защиту социалистической Родины!»
Майор Китаджима с хрустом перегнул газету пополам, потом еще раз и еще, затем отшвырнул ее и решительно снял трубку телефона.
– Господин вице-консул, здесь Китаджима! Вы уже читали?
–Только что, – усталым голосом ответил на другом конце провода Ицузо Ямомото.
– Приступаем к проверке, как было оговорено?
– Разумеется. Я уже заказал машину и позвонил русским. Нам разрешено передвижение по городу в течение двух часов.
– Хай19! – возликовал Китаджима. – Жду вас у выхода, Ицузо-сан.
Глава 5
– Так, значит, это вы и есть тот пресловутый Прокофий Семенович Игнатьев?
– Шестьдесят восьмой годок под энтим имечком дохаживаю, – степенно и с достоинством произнес старик.
– Присаживайтесь, разговор у нас будет долгий.
Собеседник осторожно опустился на широкую лавку, пристальный изучающий взгляд сидящего за столом офицера выдержал спокойно.
– Я подполковник государственной безопасности Баркун Сергей Сергеевич, – представился чекист. – Для чего прибыл в Еремино, надеюсь, догадываетесь?
– А то… – тяжело вздохнул охотник.
– Тем лучше. Тогда сразу же вопрос, Прокофий Семенович. Как думаете: почему наша группа работает в поселке уже второй день, а вас только сегодня на беседу вызвали?
– Откудова мне знать?
– Стало быть, не имеете понятия… Хорошо, сейчас я попытаюсь объяснить: дело в том, что всё это время мы отрабатывали версию, которую вы сами и выдвинули майору Степанову. То есть выясняли, кто из взрослых мужчин в день убийства Горяева, сутки до этого и сутки после, отлучался из поселка в тайгу? И нам, знаете ли, повезло: именно в эти три дня почти все мужское население работало по разнарядке поселкового Совета на укреплении дамбы после дождевого паводка. Отсутствовало всего двенадцать человек в связи с выходом в лес, но у десяти из них – стопроцентное алиби.
– Это, какии ишшо алиби?
– Как бы вам попроще объяснить… Алиби, это надежное доказательство в непричастности к преступлению, понятно?
– Навроде, – недовольно буркнул старик.
– Ну, так вот: все эти десять человек были, как говорится, при деле: кто лес на строительство пилил, кто плоты сплавлял, кто рыбачил. И каждого кто-то видел. Следовательно – они вне подозрения. А очень далеко в тайге в день убийства было всего двое: это Горяев и вы, Прокофий Семенович. Что на это скажете?
– Дак, а што говорить-то? Я, и правда был тама. Еслиф хонгилом не пошел домой, долго ба искали Николай Федотыча.
– Ну, хорошо. А почему бы вам не пройти мимо, сделать вид, что ничего не заметили? И хлопот меньше, и… вообще… Дело-то такое – убийство!
– Как пройдешь! – простодушно удивился Игнатьев. – Человека ить убили. Не по-людски будет – мимо пройтить.
– Значит, вот так вы всё это объясняете… – офицер недоговорил, внимательно посмотрел на старика своими жгуче-черными глазами. Тот сидел со спокойным, полным невозмутимого достоинства, лицом.
Помолчав еще немного, подполковник продолжил, в его негромком приятном баритоне зазвучали доверительные нотки:
– Я бы очень хотел, Прокофий Семенович, чтобы в ваших же интересах вы были со мной предельно откровенны.
– Штой-то не уразумею я вас, товаришш начальник?
– Чего уж тут разуметь… Вы обратили внимание на то, что я беседую с вами без свидетелей и не веду протокола? Впрочем, протокол, это работа следователя, а не моя.
– Не знаю я ваших-то делов… – вполголоса промолвил старик и неопределённо пожал при этом плечами.
– Ладно, чтобы вы меня до конца поняли, я кратко обрисую ситуацию. Суть вот в чем: в городе Чите и его районе совершен ряд убийств, люди застрелены тем же способом, что и ваш односельчанин Горяев: одна пуля в грудь, вторая в затылок. И абсолютно в каждом убийстве применялся пистолет германского производства – «Парабеллум». Все преступления связаны с похищением оружия, а это – отягчающее обстоятельство. И тем, кого мы ищем и обязательно найдем, минимальное наказание – двадцать лет строгой изоляции, а максимальное – исключительная мера социальной защиты. Расстрел, иными словами.
– А пошто, товаришш начальник, вы мне про всё энто толкуете?
– Буду полностью откровенным, Прокофий Семенович. Дело в том, что многие факты в этом запутанном деле позволяют подозревать вас, как соучастника убийства.
– Што такое?! – вскинулся, было, охотник, но чекист остановил его повелительным жестом руки:
– Погодите, Игнатьев, дайте закончить. Поставьте себя на мое место и взвесьте следующие факты. Первый: кроме вас и Горяева в тот день никого на хонгиле не было. Факт второй: труп убитого нашли именно вы. Факт третий: у одного из преступников, которого нам удалось арестовать и который также подозревается в убийстве Горяева, обнаружено россыпное золото. Хранилось оно в патроне от ружья Горяева…
– Золото в патроне у Николай Федотыча? – совершенно искренне удивился старик.
–Именно так! – не сводя со старика тяжелого проницательного взгляда, подтвердил чекист. – Экспертиза установила, что золото это самородное, такое обычно добывают по таежным речкам. Теперь вы понимаете, насколько все серьезно, Игнатьев? Идет война, каждый грамм драгметалла на строжайшем учете, ведь это танки, самолеты, корабли… Поэтому отвечать за подрыв государственной экономики придется по суровым законам военного времени. Факт четвертый, и он самый серьезный, – нами установлено, что пару лет назад вы нашли где-то в тайге золотой самородок, что на это можете сказать?
– Да какой тама самородок, – не удержался от усмешки старик. – Горошинка малая, игрушка, навроде как.
– Шутки в сторону, Игнатьев! – сердито нахмурился чекист. – Лучше расскажите, где вы отыскали эту золотую игрушку?
– А сама в руки упала. Стре'лил, однова', боровичка-уларя'20 на жарёху, стал потрошить, а в зобе у ево камушки. Один с их – шибко ба'ский'21 да блестяшший. Дикова'л22, диковал я, – што жа энто такое? Потома получшее пригляделся, на зуб взял – золото. До сих гдей-то у бабки в шкатулке сохраня'тца.
– Но это же сказка для детей, – строго заметил чекист. – А мы-то с вами люди взрослые…
– Не верите, дак хоть у кого поспрошайте, – простодушно сказал Игнатьев. – Я ить не первый, хто золото в лесном петухе нашел.
– Увы, Прокофий Семенович, не убедили вы меня. Сами видите, сколько вскрытых фактов и все они против вас! И поверьте, я вам не завидую…
– Это пошто жа?
– А потому: если вдруг ваша золотая горошина и золото в патроне Горяева окажутся одной пробы – дело будет плохо. Тут факты уже выстраиваются следующим образом: и покойный Горяев, и вы, занимались совместным незаконным промыслом и сбытом драгметалла, а потом что-то не поделили…
– Вы што жа, всурьёз шшитаете, што это я Николай Федотыча стрельнул? – бурно возмутился Игнатьев.
– Этого я пока не утверждаю, – участливо сказал подполковник. – Я как раз очень надеюсь, что лично вы Горяева не убивали. Но факты – вещь упрямая, и они указывают на то, что именно вы помогли бандитам перехватить его на хонгиле. И если это действительно так, то дело для вас обстоит значительно проще. Я допускаю, что могли запугать, втянуть в преступный сговор путем шантажа, угроз, в конце концов, деньгами большими могли прельстить – человек всегда несовершенен и, бывает, берет грех на душу. Подобное и с заслуженными людьми, вроде вас, случается… Итак, я слушаю Прокофий Семенович, снимите груз с души, сразу же легче станет. Или опровергните мои подозрения. Доказательно опровергните.
Игнатьев сидел, молча и окаменело, каким-то потусторонним взглядом уставившись в одну точку. Ничего нельзя было прочесть в его неподвижных глазах. И только огромные морщинистые ладони, как бы отдельно существующие от их владельца, безостановочно мяли старенькую фуражку-восьмиклинку. Так прошло несколько томительных минут.
– Прокофий Семенович, – снова заговорил подполковник. – Я прекрасно понимаю, насколько трудно решиться. Но ведь и вы меня поймите: единственный человек, кто может вывести нас на след бандитов – это вы, так что все равно придется говорить! Если преступников боитесь, то гарантирую вам полную безопасность, пока идет работа по их розыску. А если сами виноваты, то предлагаю такой вариант: сейчас вы подробно рассказываете за что, при каких обстоятельствах и кем был убит Горяев, а я оформляю явку с повинной. Следствие и суд учтут чистосердечное признание и раскаяние, поверьте! И получите не более семи лет общего режима. Ну, а, принимая во внимание ваше героическое партизанское прошлое, прочие заслуги и преклонный возраст, скинут срок лет до пяти. В любом случае, хоть тюрьма и не мать родна, как говорится, а все же лучше расстрела. Скрывать не буду: история, в которую вы угодили, основательно тянет на вредительство, тут уж Особое Совещание23 скупиться не станет и, если не захотите внять моему совету отмеряет по пятьдесят восьмой24 статье на полную катушку. – Баркун осторожно загасил папиросу в щербатом блюдечке, заменявшем пепельницу, снова помолчал, давая подозреваемому возможность взвесить и обдумать услышанное.
Наконец старик заговорил, голос его был глух, но тверд и уверен:
– В Игнатьевском роде убийцов от веку не водилося, товаришш начальник. Я не страме'ц какой, а красный лазовский партизан, и никого окромя семёновских врагов да японских тирвентов жизни не решал. Поспрошайте у людей: што я за человек есть? Кажный скажет, што никогда, ни на кого се'рдца не нёс. А хто Николай Федотыча убил, не знаю. И хучь упрашивайте, хучь дерзайте меня, а боле сказать, всё едино, нечего.
– Упрашивать, и уж тем более терзать вас никто не собирается. Пока, во всяком случае… – многозначительно обронил подполковник и надолго умолк. Потом поднял свой пронзительный взгляд на старика. – Значит, не хотите внять голосу разума, Игнатьев? Что ж, застращали вас основательно… А ну-ка ответьте: какое у вас еще оружие имеется, кроме берданы?
– Да ничо окромя яё у меня нет, – произнес с напускным безразличием старик.
Красивое лицо Баркуна замкнулось и помрачнело:
– Такой ответ окончательно убеждает меня в вашей причастности к убийству Горяева!
– Штоба такое говорить, надоть…
– Обойдемся без лишних слов, Прокофий Семенович. Все, что нужно иметь для доказательства, у меня уже есть, можете не сомневаться: Горяева ведь двумя пулями убили и одна из них винтовочная, калибра семь шестьдесят две, не так ли?
– Ну, винтовошная. И што с того? – сразу насторожился Игнатьев, и его реакция не ускользнула от внимательного взгляда опытного чекиста. Помедлив, он протянул руку за угол печки, и, не сводя глаз со старика, неторопливо извлек продолговатый массивный предмет, завернутый в выцветший кусок брезента и туго перевитый узким сыромятным ремнем.
– Скажите: что это такое? – спросил подполковник, нарочито-неторопливыми движениями развязывая узел на свертке.
И как-то сразу сникнув, осипшим голосом, Игнатьев проронил:
– Драгу'нка моя, чаво уж там, партизанил с ей.
– Если б только партизанил… – офицер осилил, наконец, тугой узел и развернул на столе брезент. Старая, потертая, но аккуратно вычищенная, смазанная и ухоженная, перед Игнатьевым лежала короткоствольная кавалерийская винтовка.
Твердо отбивая слова, Баркун сказал:
– Слушайте и запоминайте, Игнатьев: свои подозрения относительно вас я уже высказывал руководству. При расследовании здесь, они укрепились окончательно. Исходя из этого, приказал помощникам съездить с провожатым верхами на вашу заимку да внимательно там всё осмотреть. Должен признаться: тайник в пустотелой сосновой колодине вы оборудовали толково. Теперь, когда фигурирует столь весомое вещественное доказательство, – он кивнул на оружие, – наш разговор, вероятно, станет предметнее.
– Не убивал я Николай Федотыча, – тихо, но упрямо вымолвил Игнатьев. – А што касаемо винтовки, што ж, беззаконно сохранял, дак, зато родня да суседи без мяса в самое голодное время не сидели. Уж худо-бедно, а козёнку али кабаро′жку завсегда стрельну', бывало'ча. Для энтого и держал, с берданой шибко-то не напромышляшь на таку ораву.
Будто не слыша его, чекист проговорил:
– Вот что, Игнатьев, давайте считать, что наш разговор не закончен. До завтрашнего утра времени много, – он глянул на часы. – Сейчас я уйду, а вы останетесь здесь под охраной. Встретимся утром, в семь. В вашем распоряжении вечер и целая ночь, вполне достаточно, чтобы все взвесить, обдумать, подробно и честно описать. Больше всего меня интересует, конечно же, винтовка, наличие которой вы так тщательно скрывали. И такое поведение наводит на мысль, что пуля, убившая Горяева, вполне могла быть выпущена именно из нее… Ну и про золото хотелось бы получить более правдивый ответ, согласитесь, ваш рассказ о глухаре больше похож на легенду, – подполковник расстегнул полевую сумку, достал несколько листов бумаги, кивнул на чернильницу и ручку на столе председателя поссовета. – Вы грамоте-то обучены?