Глава 4. Воспоминания Денисова
Фролов поднимается из глубин трюма… всплывает на поверхность мокрой палубы, влажных досок, густого запаха рыбы, субпродуктов, дождя и бездонной Невы – вслед за сгорбленной спиной китайца скользит к захламленной рубке. На лестнице пахнет гарью и тухлой рыбой. Запах просачивается под кожу, всасывается в кровь, загрязняет ее.
Жестяные стены несут на себе изображение Ливиафана, в дополненной реальности монстр перебирает щупальцами, тянется к открытому горлу следователя. Другие отростки – извиваются, прицепившись к старинному двухпалубнику, нанесенному на стену возле входа. Стекло мутно и покрыто длинными царапинами, свет бьется о матовость и отскакивает обратно в дождь.
Внутри рубки (дверь натужно скрипит) ширится спертый заскорузлый воздух; взвешенная пыль лезет в нос. Денисов отплевывается и чихает.
– Совсем все тут запустил, – говорит. – При мне не было… такой грязи.
Китаец молчит. Его лицо перекошено, морщинисто, бежево, смутно. Окна, хоть и грязные, позволяют рассмотреть плеск одного из узких каналов, по которому скользит туристический двухпалубник.
Сеть мелких искусственных протоков пронизывает город. Кровеносная система, которая позволяет разгрузить основную реку. Все создано американцами. Это они, взяв город под опеку, наполнили подземелья гигантской машинерией, которая выводила «зеленую жижу» на поверхность и отправляла ее по каналам прочь из города, к станциям переработки.
Денисов верит (или говорит, что верит) – ядовитая жижа была разумна, способна к размножению и развитию. Так гласит легенда, зародившаяся в перепуганном сознании петербуржцев под тяжестью гнета ядовитых растений-мутантов. Однажды зеленая жижа поднялась по городской канализации… щупальца дотянулись до каждой комнаты в городе. Люди перетравились, четверть Петербурга вымерло в один день… Но официальная история об этом умалчивает.
Фролов переводит замутненный взгляд на истошный беспорядок рубки. Все перемешалось: навигационные механизмы, архаичные бумаги с напечатанными закорючками (чего только не увидишь на контрабандистком корабле, забредающим в самые глубокие дебри диких земель), неизвестные приборы… очки быстро отыскивают определения: сонары, высотомеры, гироскопы, доплеровский измеритель, радиодальномер… Нужны там, где нет доступа к потоку (закрыт американскими санкциями).
Рядом с судовым рулем возвышается блеклая коробка дорогущего отпугивателя птиц (при включении производит беззвучный низкочастотный крик, который не могут вынести смертельно опасные птицы-мутанты… хищные, теплокровные истребители).
– Ты, значит, не сидишь на верфи, даже когда коршуны, – говорит Денисов. – Не страшно тебе? Отпугиватель тоже, ведь, не дает стопроцентной защиты… Понимаю, раньше, когда мы были моложе, то…
– Сейчас время такое, что, – морщины раздраженно складываются вокруг иссушенного рта. – Не могу на месте сидеть, знаешь ли. Кормилец я у внуков своих один остался, так что…
– Хотя, ты бы никогда и не смог без этого, – говорит Денисов, закуривая… тонкая папироса описывает в густом пыльном воздухе замысловатые фигуры. – Я тебя знаю.
Старый китаец молчит, криво усмехается, достает из кармана древние потоковые очки. Крохотная серьга быстро мелькает. Пульсар.
– Вы хотели документы по этим, как их… заказчикам. Мне скрывать нечего. Ничего здесь мокрушного нет. Смотрите и проваливайте.
Фролов поручает потоковой аналитике найти пересечение с убийством Лизы. Ничего. Смотрит данные по Гернике – клинике, которая владеет монополией по обработке чипованых.
– Герника, – говорит старик. – Частенько просит привести из Америки препараты для операций. Питерские пошлины, сами знаете… Нужна куча денег, чтобы насытить толстяков из местного правительства.
– Ничего не меняется, – Денисов раскачивает дымящимся кончиком сигареты.
– Джеймсмоторс, Сайкос, Трипта, – говорит Фролов. – Легерс, Бродвест, Гюнтер-Шмидт… Крупные концерны. Не думал, что все они… все они пользуются услугами таких, как вы… Взять хотя бы Трипту. Производит живой белок. Ресурсы берут здесь же, под Петербургом. Реализуют продукцию тоже здесь. В доставку еды. Зачем же им тогда услуги контрабандиста?
В документах значится: перевозка из Китайской Народной Республики пяти термоящиков с желеобразующим элементом. Что-то вроде клея для мертвых бесцветных червяков. Сначала разжижает, потом связывает воедино пищевую массу.
Китаец пожимает плечами.
– Я работаю на любого, кто хорошо башляет, – говорит, приглаживая сухими пальцами редкие седые волосы. – А законы… ну, вы сами понимаете, что… это нет ничто, не действуют они в этом мире. Законным путем зарабатывать – можно с голоду подохнуть, и внуков своих погубить. И, знаете, я без зазрения совести буду лезть хоть к черту на кулички ради родной своей крови. И никто меня не остановит, – качает головой. – Но одно правило – никакой мокрухи.
Что-то в его взгляде очень не нравится Фролову. Прячется в этих блеклых зеркалах одинокая недосказанность, подспудная злость… Морщины вокруг глаз похожи на глубокие рытвины, заполненные пыльцой шаолиньского табака. На левой щеке едва заметный шрам от ожога – лопнувшая мембрана, словно кожа неудачно сшита в этом месте.
Китаец рожден тяжелыми временами, выпестован голодом, загрязнениями, Гражданской войной, потерей смысла, неминуемой грязью, неблагосклонной судьбой. Он знает, что жизнь несправедлива, слишком хорошо понимает ее абсурдную суть. В этом старик Лу похож на Денисова.
Грузин бросает на Фролова нетерпеливый взгляд.
– Ты же там, внизу… ты ничего не нашел такого?
Фролов отрицательно качает головой.
– Тогда, пожалуй, – говорит Денисов, – тут все ясно, так?
– Да, наверное…
Старик хватает Денисова за левое предплечье.
– Ко мне вопросов нет, насчет грузов?
– Какие могут быть вопросы, мой друг? – Денисов усмехается, выбрасывает тлеющий бычок в раскрытое окно капитанской рубки и поворачивает восьмиклинку к Фролову. – Ведь так, напарник?
Фролов молчит. Смотрит на застопоренный руль, на то, как раскачиваются речные волны за грязным окном. Дождь тараторит всё быстрее. Незадачливый путник на набережной накрывает макушку черной сумкой и бежит к пластиковому козырьку монорельсовой остановки. Потоковые очки светятся изнутри рубиновой зеленой, превращают блеклое лицо в цветастую маску Катхакали.
Следователь поворачивается к китайцу.
– Вы даже не поинтересовались, кем была эта убитая…
Сухие губы старика собираются в узкую трубочку. Пальцы проходятся по швам брюк… грубые пальцы рабочего, в ссадинах, заскорузлые, покрытые частицами моторного масла.
– Вряд ли я ее… знаю, – щелкает по дужке потоковых очков, серьга мелко поблескивает. – Покажите мне ее… может, что-то и подскажу…
Несколько секунд рассматривает изображения мертвой Лизы. В близоруких глазах проскальзывает темная тень. Что-то не так с этим стариком, что-то явно не так…
– Что-нибудь вспомнили? – говорит следователь.
– Может быть… Испанские наркоторговцы. Которые нанимают людей на свои фермы.
Фролов качает головой и закладывает ладони за спину.
– Вы имеете в виду производство наркотиков под судоверфью?
– Верно мыслишь. Нелегалы. Жизни от них нет с этими их вонючими пробирками, – на секунду останавливается, скрюченными пальцами чешет облысевший затылок. – Я слышал… только слышал, что… они используют контейнеры, чтобы хранить тех, кого… В потоке, нет, там не найдёшь, даже можешь не искать. Испанцы хорошо все скрывают. У них подавители везде стоят. И потоковых агентов полным-полно, знаешь ли… Подчищают любые упоминания. А там много всего интересного, если так посмотреть… Они убивают тех, кто пытается подзаработать в обход основной сети поставок. Был у меня один бакланчик… ходил на моей барже юнгой пару раз, потом перешел к наркоторговцам. Встречались мы с ним после этого внизу, так сказать, по своим делам… И вскоре он все… исчез. Потом мне шепнули, что… попал приятель в контейнер. Так что, ваша девчонка, может… ну, сами понимаете…
Старик замолкает. Фролов думает. Разве можно представить себе, чтобы Лиза работала на наркоторговцев?
Конечно же, нет…
– Когда умирают молодые, это не так… как должно быть, – говорит китаец. – Поэтому, ты знаешь, Денисов, я и убежал с войны… Но иногда мне кажется, что война никуда не делась. Маленьких людей, которые еще даже жизни не видели, превращают в эти долбаные таблетки. Или. Засовывают в контейнеры, чтобы их точно никто не нашел…
Скользкий корабельный трап скрипит под ногами. Воздух на людной набережной пахнет сыростью и туманом. Фролов окунается в него… ему кажется, будто спал все это время, провёл полжизни в холодном анабиозе. Скрученный, болезненный желудок требует внимания.
Денисов стучит носком полуботинка по автомобильному колесу, закуривает. Всматривается в наплывающий на город рассвет. Хмурится, втягивая табачный дым.
– Надо было его задержать, – говорит Фролов… хотя сам уверен, что старик ни при чем. Просто, надо что-то сказать, выплеснуть накопившиеся слова в затуманенный воздух.
Денисов усмехается.
